Между 25-м и 138-м километром

Вид с вершины горы открывался просто великолепный. Куда ни глянь, на многие мили вперед – буро-зеленое; судя по всему – топи. — Если сейчас мы услышим вой, я не удивлюсь, – прошептал Хансен. — Это почему? — Это потому, что по таким болотам просто обязана бегать собака Баскервилей. — Вместе с самими Баскервилями, скорее всего. Одной собаки на такие болота явно мало. Внизу раздался леденящий душу вой. — Накаркал! – Мигель отвесил не успевшему увернуться Хансену подзатыльник. — Не расстраивайся так сильно, это вполне может оказаться и твой вчерашний знакомый пингвин! – сарказму не было предела. Бодро двинув к краю скалы, на которой они топтались уже пять минут, Мигель посмотрел вниз и присвистнул. Взглянул в серое небо с неизменным оранжевым эллипсом. — Эй, там, наверху! Крылья будут, или самим учиться летать? Осторожно подобравшись к самому краешку, Дэн присел и вытянул шею вперед. Так и есть. Отвесный склон. Подъем на гору по сравнению с предстоящим спуском казался просто прогулкой на детской площадке. Сглотнул. — Я боюсь высоты. — Парень, у нас выбора нет, – мексиканец опустился на корточки рядом. – Можно, конечно, вернуться обратно, сесть среди леса, под яблоней, если она не превратилась за нашими спинами в прежнее обгорелое дерево, и ждать неизвестно чего целую вечность. Мне лично пофиг, не думаю, что в аду более интересная программа. А ты? Думаю, что рай всяко лучше, чем дрыхнуть в прелых листьях. Так что давай… Хочешь – я начну спуск первым? Подстрахую тебя. Если уж и упадешь, то разве что задницей на мою голову. А я не гордый – перетерплю. — Ну, раз нет другого пути… Всегда мечтал попробовать себя в роли белки-летяги. — Хансен, – Мигель коснулся напряженных плеч. – Мы не умрем. Страх – в нашей голове. В наших мыслях. Просто верь в то, что все будет хорошо. Я рядом. Откуда-то, из самой сердцевины свинцово-серого неба, послышался рассекающий воздух свист. На черные камни упал плотный сверток. — Надо же… Как я и думал. Казалось, Герреро абсолютно не удивился. Развернув брезентовую ткань, достал бухту тонкой и прочной капроновой веревки, задумчиво повертел в руках. Улыбнулся, обнаружив наклейку с рекламным слоганом производителя – «Ваша безопасность – наша гордость». — Мыло душистое и веревка пушистая… Где мыло, я вас спрашиваю? Зажали? — Что это было, Мигель? – удивленный Дэн отошел от края обрыва и смотрел, как мексиканец разматывает трос, измеряя на глаз количество метров. — Зря ты в футболисты пошел, Хансен! – «пастушок» осматривал валуны, лежащие на вершине, прикидывая, за что можно зацепить веревку. – Лучше бы юриспруденцией занялся, как и планировал – глядишь, мозг бы работал быстрее. С таким соображаловом, как у тебя, только рюкзаки по чистилищу носить. Ну, что ты стоишь, уставившись на меня, как на Мадонну? Вспомни… Ты у меня прощения попросил – мы дерево нашли. Цветущее. И еду. Сейчас я предложил первым пойти, раз ты высоты боишься, да еще и любезно разрешил падать, в случае чего, в мои мужественные объятья – вот, веревка прилетела. Бонусы, мальчик мой. Из всей тирады уши Дэна выхватили только одно. «Мои мужественные объятья». Покрасневший, как рак, он выдернул веревку из рук Мигеля. — Скажи честно, ты… Эээ… Ты – этот? — Какая точная и ясная формулировка! — Ты же понял меня! — Я? Ну, конечно же, понял. Твой вопрос просто сияет логикой и простотой. Я, прости, этот – кто? Супермен, Дункан МакЛауд, мудрый Гудвин? — Мигель, ты… любишь мужчин? – Дэн покраснел еще больше и замер, с ужасом понимая, что все его предположения насчет ориентации мексиканца ошибочны. Ему просто показалось… — Как есть – спятил, – Мигель отобрал веревку из трясущихся рук и продолжил разматывать ее. – То тебя интересует, много ли я ем, то – люблю ли я мужчин… Что будет следующим? Очнись, прекрасное создание. Дай мне дойти до ада без опасений за твою психику и свою задницу. Предупреждаю еще раз – смазки в рюкзаках нет. Разве что у меня брикет масла сливочного обнаружился, но к делу это явно не относится. — Прости! – покаянно пробормотал Дэн, стараясь не думать о руках, ласкающих его через джинсы сегодняшним утром. Это был сон. Всего лишь сон. — Простить? – веревка распутана и уложена кольцами на земле. – Сплю и вижу, как сдам тебя с рук на руки прекрасной Анжелике! — Она может оказаться старушкой в чепчике и со вставными челюстями! — Ты меня утомил, – лениво, беззлобно улыбаются черные глаза. Шаг вперед – и увитые мышцами загорелые руки притягивают мускулистое тело к себе. – что ж тебе так неймется? Едва ощутимо скользнуло по щеке влажным, нежным, перемещаясь вниз, левее, бархатисто коснулось приоткрывшихся губ, язык скользнул внутрь, по-хозяйски выписывая причудливые узоры на внутренней поверхности щек и десен. Пальцы легли на затылок, не позволяя увернуться и отпрянуть, нажали посильнее, заставляя испуганный рот раскрыться и податься навстречу. Тягуче, будто кленовый сироп, обволокло негой и теплом нёбо, вздох удивления, сердце участило свой стук с легкого на беспорядочный и отрывистый. На несколько секунд Дэн прекратил сопротивление, так поцелуй оказался… приятным. Приятным?!! Тяжело дыша, оттолкнул пастушка. — Ты.. Чего творишь?! — Ничего особенного. – Мигель оторвался от припухших губ, рассмеялся, видя выражение лица Хансена. – Я не гей. И к мужчинам равнодушен. — Тогда зачем…? — Вот как раз и подумаешь об этом, пока будем спускаться. – с этими словами Герреро накинул на мощный валун, стоящий ближе всех к краю, скользящую петлю веревки, запихнул в карман упаковочную ткань, взял в руки гладкий плетеный трос и с криком «Джеронимо!» сиганул вниз с обрыва. *** Полетел так, будто всю жизнь только и занимался прыжками со скал. Я потрогал верхнюю губу. Нет, не приснилось. Он меня поцеловал. Да нет же, это совершенно точно не поцелуй. Ну, то есть, не в том смысле… Он же сам сказал, что не гей и к мужчинам равнодушен! Ага. И поэтому сегодня с утра член твой наглаживал. Хансен, да что ты, гомика от нормального парня отличить не можешь? Ты сам посмотри – на хрена ему это, если на него девчонки и так западают, не меньше, чем на тебя, между прочим! Нет, фигня это все. Он тебе явно что-то сказать этим хотел… То ли я реально туп, как пробка, то ли еще что… Не понимаю я таких намеков. Да еще и грехи эти… Шесть. Откуда шесть? — Эй, ниньо, ты собираешься спускаться, или решил остаться на вершине до Рождества? Я с опаской посмотрел вниз. Чертов гимнаст! Одной рукой за веревку держится, во второй – бурдюк, до земли – куева пропасть метров, отсюда и не видно, а ему хоть бы хны! Висит, смеется! — А троса хватит? — Пока не спустимся – не узнаем! Ползи уже… гомофоб несчастный! Я вновь потрогал верхнюю губу, заметно припухшую. Прикосновение к горячей от прилившей крови коже оказалось неожиданно приятным. Ладони вспотели от страха, когда я уцепился за болтающуюся в воздухе веревку. Хотелось скользнуть вниз так же отважно, как мексиканец, но вместо гордого «Джеронимо!» из горла раздался тихий писк. Я действительно боялся высоты. Сделал шаг в бездну под ногами. Капроновый шнур скользнул между пальцев, сдирая кожу, в ушах раздался свист ветра, я заорал от страха, мысленно прикидывая, через сколько наносекунд состоится торжественная встреча с землей. — Когда я предлагал тебе свои объятья, я не был уверен, что ты воспримешь это настолько буквально! Хансен, хорош орать, всех Баскервиллей распугал, небось! Открыв зажмуренные глаза, я увидел, что нахожусь в аккурат на Мигеле, обвивая его руками и ногами, словно застенчивая школьница, увидевшая мышь. — Успокоился? Сердце колотилось так, будто с цепи сорвалось. — Хансен, может, отпустишь меня? Не отвечая, я еще сильнее прижался к худощавому телу, понимая, что стыдно, что ему и так тяжело, и что я выгляжу как последний идиот. — Понятно, – ни тени удивления в голосе. - Давай, ниньо, соберись. Я сейчас спущусь вниз метров на десять, потом можешь снова падать на меня, если тебе так проще. Вот так мы и преодолели Черные горы. Стоя по щиколотки в густой болотной жиже, Мигель дернул за один конец троса, и, спустя мгновение, веревка уже лежала у наших ног. На мой немой вопрос коротко ответил: — Пригодится. — И что теперь? — Как – что? Вперед, мой юный падаван! – весело воскликнул Мигель, сматывая трос. – К Мертвому ручью! *** Когда на болота, по которым мы не успели пройти и километра, наплыли рваные клочья тумана, я совершенно не удивился. Чистилище, блин. Интересно, Администрация на досуге Властелин колец смотрит? Вот сейчас загляну в ближайшую лужу, а там - тела тех, кто не дошел до бюро пропусков. Не удержался, подошел к краю сбившихся в небольшой островок кочек, на которых мы стояли, пытаясь определить, в какую сторону теперь двигаться. Нет. Никаких тел и тянущихся скрюченных рук. — Мигель… —Что еще, моя прелесть? – эка меня самого на ту же трилогию потянуло, заговорил, прямо как Голлум со своим колечком. Видать, атмосфера тут очень располагающая. — Хьюстон, у нас проблемы. Они не очень далеко, поэтому не делай резких движений, пожалуйста. Медленно повернув голову в сторону Хансена, я увидел пару горящих глаз, пристально разглядывавших нас из тумана. — Как думаешь, собака, или сам Баскервиль? – одними губами поинтересовался у замершего ковбоя. — Шутить изволишь? Это теща, видимо… — Что делать будем? — Пока – разглядывать… Все равно не видно, что там еще в наличии, кроме глаз. Будто понимая, о чем мы говорим, багровые глаза приблизились на несколько метров. Из тумана показались очертания оскаленных зубов, мохнатая морда с раздутыми ноздрями, на наш маленький островок ступила лапа. — Когти видел? Кому-то на маникюр пора… Или на педикюр, в зависимости от того, что это – ноги или руки. Ковбой, да ты ли это? А где страх в голосе? Где дрожь под коленями? Странно… Нож у меня, а не боишься ты? Словно отвечая на мой незаданный вопрос, Хансен усмехнулся: — Слишком уж нереально… как в фильме. Ну что, Супермена ждем, или сами драпать будем? — Куда драпать? Ты здесь видишь дорогу, вымощенную желтым кирпичом? Мы в болоте. Сейчас эта хрень выйдет на сцену… И «хрень» вышла. На фиг, я не играю в эти игры. Нет, ну где вы видели в реальной жизни двухметровое тело с головой льва и телом какой-то… козы??? Свалявшаяся клочьями серая шерсть свисает по бокам грязными сосульками, по бокам хлещет хвост с… Нет, только не это! Змеиная пасть, увенчивающая хвост, просвистела мимо меня раздвоенным языком, явно обозначив свою личную неприязнь ко всем, присутствующим сейчас на этом островке. Облизывается так, будто ей деликатес в ресторане подали. Воняет – на все топи. Помнится, на уроке истории нам показывали картинки из древнего бестиария. Горгульи, левиафаны, грифоны, василиски, мантикоры… Больше всего мне запомнилась именно она – дышащая яростью, раскаленным огнем, пылающая ненавистью химера… — «Если рассудок и жизнь дороги вам – держитесь подальше от торфяных болот». – Хансен задумчиво разглядывал вышедшего монстра. – Не обращай внимания, это Конан Дойл сказал. — Дэн, а может, она… того? — Выражайся яснее, ниньо. Что – того? Ей типа тоже нравятся мужчины? Охренеть. И он еще полчаса назад скулил в моих объятьях?! Боялся высоты? Сутки назад рыдал и хотел домой?! Он украл у меня «ниньо» и теперь сам называет меня малышом!!! Что тут происходит?! — Детка, ей пофиг. Судя по тому, как она облизывается – ей просто нравится мясо. Живое и желательно, бегающее. — Это ее проблемы. – отмахнулся Хансен, завязывая шнурки на кроссовках. Так. Я понял. Мальчик спятил. Он и впрямь решил, что у нас тут съемка очередного блокбастера в стиле «Чужой». Ладно, придется самому… Вздохнув, достал нож и пристально взглянул в глаза подбирающейся боком твари. Между нами оставалось не больше десятка метров. — Эй, пастушок, а где у тебя веревка? — Ты явно не вовремя решил вздернуться! Раньше надо было! – прошипел я, не сводя глаз с химеры. – В заднем кармане джинсов, где же еще? — И что, вся влезла? – Хансен беспечно повернулся спиной к надвигающемуся кошмару, подошел ко мне, протянул руку… Мгновение – и он валяется, отброшенный в сторону ударом когтистой лапы, а надо мной нависает оскаленная морда, обдавая смрадом. Я умер. Меня нет. Со мной уже не сможет случиться ничего страшнее, чем это. Будто огнем полоснуло руку и я увидел, как расползается тремя рваными кусками кожа на предплечье. Выхватил нож и прицелился в глаз. Тварь издала свой коронный вой, с легкостью увернулась и «ласкающе» провела по груди когтями. Больно!!!! Черт возьми, как же больно!!! Не осталось больше ничего – лишь я и она. Ну, что ж… Привет, я пришел… А ты не ждала. Тварь отпрянула, наслаждаясь победой, заурчала гулко, примеряясь, куда нанести следующий удар. Я опередил ее. Скользнул вперед, под открытое брюхо, защищенное плотным мехом, замахнулся и вонзил нож в то место, где должно было биться сердце. От пронзительного крика чуть не лопнули барабанные перепонки. Я опрокинулся на спину и увидел, как катается по земле Дэн, зажимая руками уши. Кровь, текущая из твари, орошала топи чем-то синим, почва дымилась под каждой пролитой каплей, хвост с жалом угрожающе поднялся, истекая ядом… Неужели можно умереть второй раз? А и хрен с ним. Вот только этого идиота жалко. Широкая львиная шея повернулась в мою сторону, химера обижено засопела и шагнула ко мне, обнажив ранее спрятанные клыки. Шаг. Еще шаг. Склонилась надо мной, ткнулась в лицо, провела шершавым языком, будто запоминая, каков я на вкус. Да жри уже, достала! Я тебе точно не индейка в день Благодарения, нечего меня рассматривать! — Джеронимо! Господи, за что мне это все? Что он там еще удумал? Не терпится десертом пойти, после меня? В воздухе раздался резкий свист. Морду сдуло. Может, потому, что на шею была наброшена веревочная петля? Если честно, я плохо соображал в этот момент. Приподнявшись на локтях, я увидел, как по маленькому островку суши бегает Хансен, а за ним, словно на привязи – химера с петлей на шее. Ну и кто из нас после этого пастушок? — Эй, орёл… Куда там… Этих двоих, казалось, интересовал только быстрый бег. Ну, уж в чем-чем, а в этом Хансена химера вряд ли могла перещеголять. Интересно, он ее собирается до головокружения и обморока довести? Островок-то небольшой… Кряхтя, я встал, зажимая рукой текущую из распоротого плеча кровь. И раны-то есть… И больно… И страшно. Ничего себе 3D эффекты в чистилище выдают! Весь вчерашний день – просто прогулка по Бродвею, оказывается. Я так и не заметил, кому надоело бегать первому – твари, или ковбою. Но они остановились друг напротив друга, и, могу поклясться, химера тяжело дышала! Скорость дальнейших событий слабо запечатлелась в моей памяти. Двухметровая глыба махнула хвостом, сбивая с ног Хансена. Я рванул, понимая, что не успею. Спасти не успею. Убить эту тварь – да. Дэн, лежа на земле, ухмыльнулся и потянул за веревку, которую так и не выпустил из рук. Удивленная морда приблизилась на расстояние вытянутой руки, совершенно не понимая, чего от нее хочет основное блюдо ее сегодняшнего обеда. Мой ковбой взвился в прыжке, охватил мощную шею… Как в замедленной съемке, лениво сложил пальцы правой руки под нижней челюстью химеры. Второй рукой ласково обнял затылок монстра, нащупал впадину за ухом… И резко повернул голову вбок, ломая позвонки. Я видел, как вздулись буграми мышцы его рук. Видел, как закусив губу, он с усилием продолжает давить, едва удерживаясь на шее, покрытой плотным мехом. Видел, как подламываются передние лапы химеры, и она начинает заваливаться вперед. Я несся, не разбирая дороги, спотыкаясь о кочки, падая, поднимаясь, думая о том, откуда у такого маленького островка такой большой диаметр. И о том, что будет с Дэном, если на него рухнет вот ЭТО. В том, что оно мертво, я ни секунды не сомневался. Огромная туша, покачиваясь, начала заваливаться вперед. — Отцепляйся!!!!! Видимо, в моем крике было столько безумия, что Дэн разжал руки, свалился все в те же мои объятья, я обхватил его, упал на землю и откатился на пару метров от того места, куда, спустя секунду, рухнула безжизненная туша химеры. — Живой? Живой!!! – трясло меня как припадочного. – Ты ведь все знал! Ты спланировал! Поэтому ты спрашивал, где веревка?! Дэн отбрыкивался от меня, норовил вскочить и пойти добивать монстра, я все крепче обнимал его, вминая в сырую почву, среди болотистых кочек, склоняясь над ним, вглядываясь в помутневшие глаза, вжимаясь в мускулистое тело, дрожащее от напряжения и еще не остывшее от борьбы. Когда я коснулся его губ своими, в голове было пусто, гулял ветер, шуршал листьями, сладко пахло мятой, и стояла тишина. Отвечает… Закрыл глаза, выдохнул, впустил мой язык и сплелся с ним в адреналиновом танце. Отвечает… Какая разница, что будет потом? Рывком высвободил край футболки из-под пояса джинсов, давно переставших быть голубыми. Не выпуская губ, провел ладонью по гладкой коже живота. Чуть выше и справа отчаянно колотилось сердце, отбивая бешеный ритм тамтамами, хотелось обнажить его, стучащее невпопад, целовать, успокаивая и убаюкивая. Крошечные горошины сосков перекатывались под пальцами, и это было ощущение… Не сравнимое ни с чем. Никаких расплывшихся ореолов… Я знал, ниньо. Я еще пять лет назад знал, что на ощупь ты – именно такой. Нужно остановиться. Это у меня дорога – в ад, а тебе еще не хватало в раю за меня краснеть… Я оставил в покое твои соски, твои губы, твою кожу, я не стал обращать внимания на вздыбленность в твоих джинсах. — А ты, оказывается, мастер по сворачиванию шей, ковбой Мальборо! — Вообще-то я сразу хотел попробовать провернуть этот фокус, но ты же сказал, что зверушке нравится бегающее мясо. – Хансен заправил футболку обратно в джинсы, тронул меня за руку. – Я понял, почему ты меня поцеловал. Это – твой способ отвлечения меня от стрессовых ситуаций. Можешь больше так не делать. Я пришел в норму. Нет, ну вы видели, каков поворот событий? Я усмехнулся, придерживая рукой располосованное плечо. Если в раны сейчас попадет грязь, до ада я не дотяну, факт. Не помешало бы в ближайшее время найти мертвый ручей, и аптечку с антибиотиками, желательно.