Между 25-м и 138-м километром

Я смотрел в его глаза и прикидывал – во сколько мне обойдется временное помутнение рассудка. Внутренний голос усмехнулся. «Это ты, Мигель, совсем головушкой тронулся – в любви ему признаваться. А что? Знал бы прикуп – колечко бы, глядишь, с собой на тот свет прихватил, для полного вживания в эту чокнутую лавстори. Ты еще на колено упади. Чтобы этому…медведю было удобнее с ноги тебе в челюсть двинуть за такие выходки». «Захлопни пасть!» - посоветовал я внутреннему голосу, но изобразить равнодушие на лице никак не удавалось. - Я думал, ты сказал это там, на болоте, для того, чтобы отвлечь меня! – И непонятно было, чего больше в голосе Хансена, то ли обиды, то ли разочарования… Что, детка, все желание прошло? А как же пламенные поцелуи между лопаток, как же все эти стоны, бесстыдно раздвинутые навстречу моим прикосновениям ноги? Нет, ниньо… Я тебе не девочка, я хочу тебя… Брать тебя – сам. Уже пять лет хочу. С того самого момента, как попробовал тебя на вкус в этой злосчастной палатке. - Отвлечь? И ты думаешь, я выбрал именно такой способ, чтобы ты не заморачивался ни по поводу нахождения в чистилище, ни по поводу своей смерти? Естественно, милый! – Сарказма – хоть половником ешь, да только легче не стало ни на грамм. – А ты своим стояком вчерашним мне продемонстрировал, что у меня все удачно получилось? Учту на будущее. - Какое, на хрен, будущее?! – Гризли однозначно в ярости, стоит, красный как рак, упорно не отводя взгляда, будто пытаясь найти во мне ответы на все насущные вопросы. Википедию, мля. Дышит тяжело… - Остынь. Это всего лишь констатация факта – как есть. - Мигель… Почему? - Почему – что? Я не гей, ниньо. У меня ни разу не было секса с мужчинами. - Избавь меня от этих подробностей! – Хансен схватился за голову и заалел, как маков цвет. – Я спрашиваю – почему именно я? Не нашлось никого другого? С кем ты мог бы реализовать эту… этот… Вот это все! - Ну, возможность была. – В памяти всплыла череда клиентов, не раз и не два предлагавших расплатиться за дозу телом. Были среди них и похожие на гризли. – Желание отсутствовало. Не хотелось размениваться после твоих губ на чьи-то еще. - За-а-а-аткнись! Ковбой как-то нехорошо позеленел и стал усиленно тереть виски. - Э-эй, ты чего? Сухариком отравился? – Отчаянно захотелось взвыть от отвращения к самому себе. Ну что за тон, Герреро? Ты ему мамочка? Откуда столько переживаний и заботы? Да ты тут хоть ковриком ему под ноги стелись – все равно ничего не изменится. Не помнит он. Не помнит! Фарш невозможно провернуть назад. В лицо пахнуло горячим ветром. - Знаешь, ковбой, по-моему, пришла пора и тебе заглянуть в свою душу. Можно врать кому угодно, а себя не обманешь. Скажи честно – что изменилось от того, что тебя хочет парень? Дэн молчал. - Я за тебя отвечу. Ни-че-го. До того момента, как я прикоснулся к твоей заднице, ты отвечал на мои поцелуи, целовал меня сам, ты трогал меня, не испытывая ни малейшего отвращения. Тебя не колыхало наличие у меня члена между ног, пока ты думал, что будешь сверху. Ну так что, ковбой? Будем и дальше обманываться? - А не пошел бы ты?... - Пойду, пойду. Обещай мне одну вещь, Хансен. - Я? Тебе? После того, что произошло этой ночью? – Дэн криво ухмыльнулся, будто подчеркивая стену отчуждения, возникшую между нами. – Может, сразу трусы снять и задом повернуться? Ты не стесняйся, говори! - Пообещай, что мы дойдем до бюро пропусков вместе. – Я повернул голову, взглянул в небо, разделенное на две части – привычную, свинцового цвета, заканчивающуюся там же, где и пересохшие болотные кочки на земле, и ослепительно оранжевую, зеркально отображающую бескрайнее пространство песков, тянущихся до горизонта. - Или не дойдем. – Дэн проследил мой взгляд и теперь зачарованно рассматривал преддверие Красной пустыни. - Может, и так. – Размышлять на тему обезвоживания, ожогов, медленного и мучительного угасания среди палящего марева не особо хотелось, поэтому, удобнее перехватив бутыли с водой, я подошел к полосе, за которой начинался последний этап нашего пути. Казалось, мы провели в чистилище не день, не два и не три – целую вечность. И не было больше ничего, кроме отрезка пути между 25-м и 138-м километром, последнего, предоставленного нам. Где-то там, за спиной, остались Пако, школа, Черные горы и чокнутый Томас с неработающей зажигалкой. Неизбежность нашего пути впервые замаячила у меня перед глазами наглядным, неоспоримым фактом. Сколько бы мы еще ни прошли – это все отпущенное нам время. Другого больше не будет. Интересно, ад – это страшно? - Давай уже… Двинем. – Дэн в нетерпении размахивал полупустым рюкзаком. Надо же… Торопится поскорее дойти до Анжелики и избавиться от моего общества… Отлично, ковбой! Вперед! Мы одновременно шагнули в обжигающее нутро пустыни. Спустя несколько часов, обливаясь потом, Хансен стянул с себя остатки футболки и навертел жалким тюрбаном на голову. - Чертова жара! – жаловался он в никуда, сбавив темпы и периодически вытряхивая горячий песок из кроссовок. – Ну, хоть бы ветерок подул! Глядя на его спину, истекающую потом и постепенно приобретающую цвет вареного рака, я осознавал – долго он не продержится. Выбора не было. Чистилище шуток не понимало, оставалось лишь идти вперед и надеяться на то, что заявленные в инструкции три дня не превратятся в неделю. Горло пересохло, отчаянно хотелось открутить пробку у бутыли и сделать хотя бы пару глотков воды, но я терпел. *** Ноги вязли в обжигающем песке. Зной расплавленным воском растекался по телу, лишая способности нормально думать. Хотя, если разобраться, мыслительный процесс сейчас вертелся вокруг единственной темы. Перед глазами периодически всплывал очередной осколок воспоминаний – мерно покачивающаяся длинная серебристая цепочка, успокаивающий голос… Чертов пастушок! Признавать его правоту отчаянно не хотелось, но в логике ему не откажешь. Хотел? Да. Сам трогал, касался, сам тянулся жадными губами к его собственным, считая абсолютно правильным целовать его, подставляться навстречу его рукам, дрожа от приступа совершенно неконтролируемого желания. Сам рисовал в своем воображении… Эээ… Да не лги ты уже себе! Как будешь трахать его, наслаждаясь каждым движением, приподымая поджарые ягодицы и притягивая – чтобы сильнее, глубже… Сам представлял, как его рот накроет твой возбужденный член, легонько скользнет, смазав слюной, вниз, до основания, затем отпустит ровно на секунду, чтобы вновь и вновь впустить в себя, неровными толчками, сжимая горлом, выводя спиральные узоры языком… Идиот. Да ничего не изменилось бы, если бы это ты перехватывал его под коленки, стараясь как можно плотнее войти в смуглое тело. Тройной идиот. Нужно было думать, с кем связываешься. И не позволять себе получать удовольствие от каждого его прикосновения. Забыл уже, как пять лет назад тебя накрыло с первого же поцелуя? Секундочку. Я остановился, утер пот со лба, стараясь не отпускать картинку. В воздухе запахло лимонными леденцами. Ничего не происходило, я расслабленно выдохнул, решив, что не так понял Мигеля, и сейчас последует подробный курс теории о том, как надо обращаться с девочками. Затем уголка моих губ коснулось что-то теплое и влажное. Я вздрогнул и сжался пружиной. - Расслабься, Дэн! Под теплой периной спального мешка что-то зашуршало, завозилось, я прикрыл глаза, стараясь не думать о том, что могут означать эти звуки. Тонкие пальцы скользнули по моей щеке, заставляя повернуть голову вбок, туда, где в неясном ночном сумраке виднелся взъерошенный ершик черных волос. - Мигель… - Тсс, ковбой. Обещаю тебе – все будет хорошо. На моих губах жаром запылали чужие губы. Сперва - едва ощутимыми, легкими, будто крыло бабочки, прикосновениями. Не думать. Не думать. Мигель обхватил меня за шею и притянул ближе. Запах лимонных леденцов щекотал ноздри, казалось, он был повсюду. Напряженную спину погладила рука – осторожно, нежно, успокаивая. Это понарошку, Дэн. Не взаправду. Губы чуть надавили, я протестующе замычал и почувствовал, как в приоткрывшийся рот скользнул горячий язык. По телу прокатилась волна мурашек. Миллион раз я представлял себе настоящий, «взрослый» поцелуй, но все равно оказался не готов ни к тому, что он произойдет где-то в йелоустонском заповеднике, непролазной ночью, с ровесником, да еще и моего пола, ни к тому, что мне… будет настолько приятно. Тугой узел страха и неуверенности, связавший внутренности, ослаб. Будто почувствовав это, Мигель оторвался от меня. - Понравилось? Темнота, окружавшая нас, больше не давила. Никто не увидит… Не услышит… Не узнает. - Да. – Я услышал со стороны свой голос, охрипший и дрожащий. - Хочешь…еще? Ответить второй раз положительно у меня не хватило сил, но пастушок понял меня правильно. Вновь и вновь прилив настигал меня, я зажмуривался и подавался навстречу ищущим, мягким, вбирающим в себя, требовательным губам, язык изучал чужой рот, не хватало дыхания, я замирал, отстранялся, хватал воздух, как выброшенная на берег рыба, и снова погружался в горячий, затягивающий омут. Резинка трусов натянулась, распираемая изнутри вставшим, рвущимся наружу, требующим выброса напряжения членом. Кожа покрылась мелкими бисеринками пота. Я отбросил в сторону уже мешающий спальный мешок и обнаружил, что на Мигеле нет ни клочка одежды. Смуглая кожа, будто облитая всеми оттенками предрассветных сумерек, притягивала взгляд. Не веря своим глазам, я коснулся ключиц. Беги, кролик, беги! Одним движением Мигель перекатился, и навис надо мной, удерживая и мои, судорожно сжатые, пальцы, и мои, замершие в напряжении, бедра. - Хочешь… еще? Этого не может быть. Просто не может. Оранжевое небо злорадно ухмыльнулось – да, дорогуша, многое стерлось из твоей памяти! Затылок налился свинцом, я почувствовал тошноту и едва успел отвернуться от ветра, обжигающе дующего в лицо, как меня сложило пополам. Желудок вывернулся наизнанку. Прощай, сухарик. Здравствуй, еще один кусок головоломки. Сквозь окружившую ватность донесся голос Герреро, спрашивающий, все ли у меня в порядке, а затем спасительная темнота поглотила сознание. *** Холодно. Градусов десять, не больше. Я поежился от вечерней прохлады, опустившейся на пустыню и наконец-то скрывшей чертов оранжевый эллипс. Обожженная кожа болезненно натянулась – к утру будут волдыри. Ладно – я, а этот… как? Он ведь не пройдет и пяти метров завтра. Вон, валяется в заботливо выкопанной мной ямке, периодически стонет, не открывая глаз, над головой натянута бывшая жилетка, хоть как-то защищавшая от дневного зноя с того момента, как он ушел в обморок… - Мигель? Каркающий голос. - Здесь я, здесь. - Пить… Налив воды в загодя припасенную консервную банку из-под супа, я откинул жилетку. Даже в вечернем полумраке лицо Хансена выглядело ужасно – солнце не пощадило ни единого миллиметра его белой кожи, везде оставив свои отметины. С тоской вспомнив, что мазь от ожогов мы найдем только в том случае, если выбрали верное направление, я приподнял обессиленное тело за шею и влил воду в потрескавшиеся губы. - Тебе лучше? - Лучше? – Дребезжащий смех. – Да мне вообще зашибись! Что это за тряпка? - Моя майка. - А почему она мокрая? - Обтирал тебя. Думал, что так ты скорее вернешься из отключки. - Что-нибудь успело приключиться, пока я тут валялся? – Ковбой, кряхтя, со стонами, оперся локтями о песок и кое-как принял сидячее положение. Я видел, что его лихорадит. Чертова совесть… Нужно было стащить у Томаса аптечку! На кой хрен мне сейчас эта зажигалка, когда нужны… Твою мать, Герреро! Нужны лекарства, теплая одежда, нормальная еда, где ты все это найдешь? - Конечно, успело! Боб Марли пробегал с Мэрилин Монро, привет тебе передавали! - Правда? - Господи… Ковбой, кому нужна правда посреди пустыни? – Чем больше я смотрел в его глаза, тем сложнее было отвести взгляд. - Холодно. – пожаловался Хансен, обхватив себя руками за плечи. Еще бы! Что там на тебе? Тощие остатки футболки? - Хочешь съесть что-нибудь? Не сдержался. Чувство вины перед ним, уставшим, больным, оказавшимся здесь исключительно по моей дурости, пересилило все, даже зарок больше не жалеть, не думать, не вспоминать. Мой голос выдал меня с головой. - Нет. Лучше дай еще попить. После второй банки с водой ковбой слегка ожил, приложил ко лбу мокрую майку, посмотрел на меня и выдал: - Мне приснился странный сон. - Ниньо, в последнее время нормальные тебе и не снятся. – То ли защитный сарказм взял отпуск, то ли усталость взяла свое… - Что на этот раз? - Полная хрень, пастушок. – Дэн криво улыбнулся, отведя глаза в сторону. – Я запутался еще больше. - Так расскажи мне. – Осторожно, боясь спугнуть хрупкий момент доверия, я положил свою ладонь на его коленку и погладил. Так, как сделал бы это с Пакито. – Поделись. Может, мы вместе найдем объяснение всем твоим снам? - Ну… Можно попробовать. Я мысленно выдохнул. Слава Иисусу и деве Марии, он не ушел в себя и не стал искать подвоха в моем предложении. Нащупав сзади себя свой рюкзак, достал полплитки шоколада, припасенные на самый черный день. Фольга крошилась под пальцами, бесформенная масса на ощупь напоминала пластилин, некстати подумалось о том, что жрать растаявший шоколад удобнее всего ложками… - Чего замолчал? Рассказывай. - Я толком не помню… Все время снилась длинная цепочка, покачивающаяся перед глазами. Чей-то голос говорил, что я должен проснуться на счет «один». – Хансен задумчиво почесал затылок. – Я видел ряд домов, пыльную дорогу. Был еще огромный разросшийся куст сирени. От удивления шоколад чуть не выпал у меня из рук. Ковбой, да ты описываешь мой двор! - Эти дома. Какого они были цвета? - Не помню! – Лицо ковбоя исказила гримаса боли. – Я все время силюсь сложить фрагменты, которые вертятся в моей голове… - Дэн, что еще, кроме цепочки и голоса? Мягкие губы Хансена коснулись моих пальцев, проталкивающих полурастаявший кусок шоколада ему в рот. - Паа кричит. Я в своей комнате, читаю книгу, Маа внизу, на кухне. Паа сердится, говорит ей, что во всем виновата она… Не знаю, относится ли это к делу. - Кто знает? – Второй кусочек перекочевал в рот ковбоя. Он, не задумываясь, принял его из моих рук, на лице появилось довольное выражение. – Может, это просто отголоски других воспоминаний, а может, и нет. Лично я пока не вижу ничего странного в твоем сне. - Пастушок, я не припоминаю ни единого момента в своей жизни, где мне говорили бы проснуться на счет «один». - Если судить по твоей памяти, она у тебя хуже дряхлого решета. Поэтому в твоем случае «не помню» еще не означает, что этого не было. Может, ты расскажешь все, как есть – даже самые нелепые моменты? - Еще я видел во сне тебя. – Хансен сконфуженно отвернулся, и я понял, что не нужно настаивать на подробностях. Холод пробирался внутрь, песок, раскалившийся за день, отдал свое тепло слишком быстро, и уже не верилось, что еще несколько часов назад от жары плыло перед глазами. Налив, не спрашивая, воды в банку, я вновь протянул ее ковбою. Пощупал его лоб. Горит. Полыхает. Смочил майку, обтер лицо, плечи. Сопротивления не последовало. Что, ниньо, сил не осталось? - Мигель. - Мм? - Не думаю, что завтра смогу идти дальше. - У нас нет выбора, керидо. - Новое словечко? – Хансен улыбнулся в темноте. – Что оно обозначает? - Эээ… Это типа «приятель». – Представив себе реакцию Дэна на истинное значение этого слова, я хихикнул, впихнул в него остатки шоколадного комка, облизал пальцы и закопал в песок фольгу. А что? Осталось не так много времени. Никто не отнимет у меня права называть его так. – Так что давай, детка, бери себя в руки. Вспомни – тебя ждет рай. Там тебе и зонтик от солнца, и вода в фонтанах, и постель мягкая. - И ангелы с крыльями на каждом углу. – Хансен не поддержал моих шутливых интонаций. - Керидо… - Произносить это слово было сплошным удовольствием. - Никто тебя и спрашивать не будет, сможешь ты или нет. Если понадобится, я тебя волоком протащу через эту Красную пустыню. Ты обещал, помнишь? Мы дойдем вместе. Так что завязывай уже вести себя, как маменькин сынок. Ты - мужчина, соответствуй. Тишина. - Дэн? Он сидел, уставившись в одному ему видимую точку, и в очередной раз тер пальцами виски. Я тронул обгоревшее плечо. Никакой реакции. Эй, там! Наверху! Я сказал что-то не то? *** Уставившись в одному ему видимую точку, Дэниэль Хансен делал вид, что читает книгу. Ухо улавливало отдельные фразы, выкрикиваемые отцом внизу, на кухне. Он злился с того самого момента, как привез сына домой. Плохой идеей оказалось просить его наведаться в мексиканский квартал, но другого выхода не оставалось – Мигеля уже неделю не было в школе. Тринадцатилетний подросток, лежащий на уютной кровати в своей комнате, расположенной в мансарде роскошного трехэтажного особняка, бездумно листал страницы, размышляя над увиденным и услышанным. Чахлые деревца, растущие вдоль обочин, покрыты многолетним слоем пыли, приносимой сюда ветром степей. Низкие дома из красного кирпича прижимаются друг к другу, отделенные колченогими заборами, а зачастую не имеющие и их. На одном из зданий, стоящих у дороги, красуется покосившаяся вывеска «Бакалея». Повинуясь странному порыву, Дэн трогает нахмурившегося отца за плечо. - Паа! Останови здесь! Скрип тормозов. Мальчишка в белой футболке и голубых джинсах «ливайс» бежит ко входу в магазин, пока отец не передумал. Звенит колокольчик . Из глубины помещения появляется величественная мексиканка лет пятидесяти. На смоляных кудрях красуются бигуди ярко-розового цвета, упрятанные под капроновую сеточку. - Привет, малыш. Ни малейшего удивления в голосе. Дэн зачарованно смотрит на нее, выпаливает: - Вы – миссис Мартинез? - А ты ожидал застать здесь Бенджамина Франклина? Лицо, покрытое мелкими морщинками, ласково улыбается. - Ты что-то хотел? - Да! Можно мне пачку лимонных леденцов? – Просит Дэн, с жадностью впитывая запах магазина, рассматривая привычный набор продуктов на прилавках. Ему кажется, что он попал в Зазеркалье, где все должно быть по-другому, поэтому в его взгляде – разочарование: то же, что и везде. Отец сердито морщит лоб, но молчит, когда, спустя десять минут, сын возвращается с прижатым к груди пакетом, доверху заполненным упаковками леденцов. Черный джип медленно движется по улицам. Изредка из-за за ограды высовываются любопытные лица, но в целом никому нет дела ни до машины, ни до происходящего за пределами своего дома. Красивая девушка в коротких белых шортах вышагивает по тротуару на 20-сантиметровых каблуках, заинтересованно разглядывает автомобиль. Паа приоткрывает окно... - Мисс, мы разыскиваем дом… эээ.. Как там его? – Поворачивается ко мне. - Мигель Герреро… - Смущенно повторяю я, наверное, в сотый раз за сегодняшний день с того момента, как подошел к Паа и попросил о помощи. - Дом семьи Герреро. Девушка вглядывается в лицо Паа, затем сплевывает на тротуар жевательную резинку и радостно восклицает: - Мэр Хансен! Здравствуйте! Я Вас узнала! Я устало откидываюсь на сиденье. Все, как обычно. - Вам нужно проехать вперед, на втором перекрестке свернуть на Кларк-стрит, а там увидите еще один поворот – его сложно с дороги заметить… - Может, Вы нам покажете? – В голосе Паа звучат странные нотки, я вижу, как он поправляет галстук и приглаживает волосы. Словно павлин в брачный период. – Это ненадолго, а потом мы отвезем Вас туда, куда Вы направлялись. Если, конечно, у Вас есть время. Девушка проскальзывает на пассажирское сидение рядом с Паа, я вдыхаю запах ее духов. Они сладкие и приторные, как лилии на клумбе у Маа. Отец бросает взгляд в зеркало заднего вида. - Мы ищем дом друга моего сына. - Мигель – твой друг? – Девушка оборачивается, смотрит на меня, пристегнутого ремнем на заднем сидении. Маа всегда проверяет этот ремень. Из-за него я чувствую себя абсолютным ребенком. – Я хорошо его знаю. Как тебя зовут? - Дэниэль… - А я – Нина! Крепкая ладонь касается моей руки, низ живота неприятно ноет от этого «хорошо его знаю». Эй, Нина, насколько хорошо? Паа ведет машину, поглядывая на колени девушки. К горлу подкатывает ком. - Вот он! – Нина машет рукой в сторону дома с облезшей штукатуркой, наполовину скрытого от дороги огромным кустом сирени. - Я пойду? – Спрашиваю у отца, не делающего ни малейшей попытки выйти из машины. - Конечно, сынок! – Отвечает он, слишком быстро, слишком отрывисто, слишком беспечно для человека, контролирующего каждый мой шаг. Кажется, в этом районе города все пахнет пылью. Я неуверенно топчусь на месте, оглядываюсь. Отец о чем-то разговаривает с Ниной, не глядя в мою сторону. Со стороны куста доносятся голоса. В одном из них я узнаю Мигеля. Радостно делаю несколько шагов вперед. - Ло, не надо. - Что, все так же по Раулю сохнешь? – Это девочка. И она сердится. - С чего ты взяла? - Да ты третий год только о нем и говоришь! Рауль бы – то, Рауль бы – сё! Ну же, посмотри на меня! Тяжелый вздох. Я крадусь к кусту, абсолютно не задумываясь о том, как выгляжу со стороны. Сочное, спелое тело, куда там Синтии до него – буквально обвивает Мигеля, два сверкающих гневом глаза уставились на равнодушное лицо моего пастушка. Тонкая белая майка вздернута, оголяя шоколадного цвета кожу. - Чего ты хочешь? - Тебя. Пальцы Мигеля ныряют под белизну ткани, я вижу, как они пробираются наверх, касаются мягких выпуклостей, девочка постанывает, подается навстречу… В мексиканских кварталах рано взрослеют, да, Герреро? Паа молчал на протяжении всего пути домой. Мы высадили Нину на том же перекрестке, где встретили, я безразлично отметил, как из ее тоненьких пальчиков перекочевала в сжатый кулак моего отца бумажка – скорее всего, с номером телефона, а потом зазвонил мой мобильный. - Привет, Синтия. - Привет, Дэн! – Впервые в жизни щебетание в трубке раздражало, мешая сосредоточиться на мыслях, хаотично блуждающих в голове. – Твоя мамочка пригласила нас с мамой на ужин, и я хотела узнать… Вежливо пропустив мимо ушей все, что хотела узнать девочка моей мечты, я нажал «отбой». - Сынок, что общего у тебя с этим сбродом из мексиканских кварталов? – Паа спросил это, не оборачиваясь, глядя на дорогу. - Я же говорил тебе! Мигель – он не такой, как все, с ним интересно! – Сердце тоскливо сжалось в предчувствии порции нравоучений. - И ты узнал это всего из двух дней, проведенных с ним в Йелоустоне? Не слишком ли много для такого короткого промежутка времени? - В самый раз! – Буркнул я. - Дэниэль Хансен, что это за тон? Убогие дома за окном сменились респектабельными, покрытыми штукатуркой, выкрашенными в спокойные песочные тона. Чахлая растительность по обочинам перешла в густую зелень акаций на Орхид – лейн, сменилась лиственницами Гаммон-роуд. - Я возражаю против твоей дружбы с этим мальчиком. – Вот так. Паа произнес это, как само собой разумеющийся факт. Солнце каждый день встает на востоке, рыбы живут в воде, я буду играть в регби, а с Мигелем общаться нельзя. Точка. Вновь и вновь пальцы пастушка комкают белую майку неизвестной мне спелой девочки по имени Ло… Вновь и вновь я содрогаюсь в мучительной агонии, выгибаясь от прикосновения этих же пальцев пару недель назад… - Я буду дружить с ним, Паа. – Дерзость моего ответа переходит все границы, но я знаю, что не уступлю. Не в этот раз. – Ты познакомишься с ним и поймешь, что он… В общем, не ты ли рассказывал мне, что людей судят не по одежде и жилью? Паа паркует машину у гаража, оборачивается, смотрит на меня пристально. - Дэн, он не нашего круга. Как ты себе это представляешь? Пригласишь его в гости, а потом будешь краснеть за его манеры перед мамой? Выслушаешь кучу насмешек от друзей насчет дружбы с… чумазым мексиканцем? Будешь расплачиваться за двоих при походе в кино и Тако-белл? Учти, я не собираюсь выделять тебе на карманные расходы больше, чем сейчас. - Переживу как-нибудь! - Мальчик мой… - Паа кладет руку мне на плечи, притягивает к себе, я расслабляюсь… Зря. – Мы договорились. Ты можешь общаться с ним в школе. Не более того. Гнев, злость, обида… Лицо девочки, до сих пор стоящее перед глазами… Все это бурным потоком прорывается наружу. - Бумажка, которую дала тебе Нина… - я выворачиваюсь из объятий отца. - Что??? – Паа замирает, затем его лицо покрывается багровыми пятнами. - Это же телефонный номер, не так ли? - С чего ты взял? - Неважно. Если тебе понравилась Нина… Она ведь тоже мексиканка… - Я набираю воздух в легкие, мне страшно, но назад дороги уже нет. – Тогда я тоже могу дружить с Мигелем. - Это твоя вина, Мария! Кого ты вырастила из сына? Паа по-прежнему бушевал на кухне. На цыпочках спустившись в гостиную, Дэн выглянул из-за угла. Маа помешивала что-то в кастрюльке и абсолютно не обращала внимания на отца, бегающего вокруг стола. - Не вижу проблемы, Джордж. Наш мальчик познакомился с другим мальчиком и считает его хорошей компанией для себя. Что в этом плохого? - Сегодня он дружит с одним мексиканским оборванцем, завтра – с тремя, а послезавтра пойдет наркотики продавать! Мария, хватит заниматься попустительством! Вечно ты его балуешь! Сделала из парня маменькиного сынка! Он – будущий мужчина и должен вести себя соответственно! - Джордж... – Маа расставила на столе, застеленном светло-голубой скатертью, тарелки, водрузила в центр супницу, плетенку с хлебом, невозмутимо посмотрела на отца и вновь отвлеклась на очередное помешивание. – Может, стоило отдать мальчика с рождения в вооруженные силы США? Или на курсы будущих политиков? Тогда он соответствовал бы твоим ожиданиям. - Не утрируй! - И не думаю. Он – обычный тринадцатилетний мальчик, милый. Позволь ему самому решать сейчас, с кем дружить. Иначе твое желание контролировать жизнь сына доведет до того, что он у тебя разрешения спрашивать будет, с какой девочкой можно встречаться, а с какой – не стоит. - Я ничего не имею против Синтии! – Заявил Паа, принюхиваясь к запахам из кастрюльки. Дэн вздрогнул. Итак, ему не оставляют выбора… - Если тебя так беспокоит этот мальчик, Мигель, я поговорю с Дэном. - Будь любезна! И хватит потакать ему во всем! Я не хочу, чтобы мой сын всю жизнь торчал у маминой юбки! Где эти Тейлоры, черт возьми? Я голоден. Дэн смотрел на раздраженную фигуру и понимал – сегодня он впервые перестал быть милым и послушным. Свобода, ощущение которой исходило от пастушка, была вкусной, словно родниковая вода… А ведь отец лжет матери. Он ни словом не обмолвился ни о Нине, ни о том, что сын позволил себе шантаж… Маменькин сынок? Как бы не так!