Между 25-м и 138-м километром

- Значит, вспомнил. Мигель вытряхнул себе в ладонь крошки из пакета, в котором неделей раньше находились крекеры, и закинул в рот. На песке небольшой кучкой были сложены остатки еды из обоих рюкзаков. - Не густо. - Ковбой всячески уходил от ответа с того момента, как в воздухе повисло это его «керидо». Отчаянно хотелось прикоснуться к нему, еще раз заглянуть в глаза, рассмотреть, правильно ли понял?... Вон… Сидит, задумчиво пересыпая горсть песчинок из одной ладони в другую, отвечая на вопросы то невпопад, то не вовремя. - Дэн? - А? – Словно очнувшись от грез, ковбой повернул голову. Ох, Боже ж ты мой! Шрам на шее тускнел, сливаясь с предрассветными сумерками. - У нас не так много времени… - Герреро прокашлялся, унимая хрип, неизвестно откуда взявшийся в горле при виде этих глаз, полных тоски. – Может, ты объяснишь мне? - А может, двинем уже, если ты отдохнул? – Горькая усмешка тронула губы Хансена. - Я никуда не пойду, пока не получу объяснений. - Помнится, я к тебе с той же просьбой обращался! Доля секунды. Лопатки ощутили шершавость мелкой каменной крошки, в изобилии усыпавшей пригорок, на котором они коротали ночь. Губы ощутили шершавость прикосновений заскорузлых от ветра и холода пальцев. - Молчи. Пожалуйста, молчи… *** Мне казалось, что время остановилось. Где-то – и скорее всего, на севере – небо окрасилось сперва багрянцем, затем розовым, но здесь, внизу, царили сумерки, я лежал, прижатый к земле тяжестью тела Мигеля и чувствовал – никто не помешает нам. Не в этот раз. Пусть это длится вечно. То, что он делал, больше не было ни странным, ни непристойным, ни ужасным. Это было естественным. Господи, помоги нам. Я пойду за ним в ад, в рай, на край света, в гипербореи и вальхаллы, я больше никогда не оставлю его, не позволю ему сделать еще хотя бы шаг по дороге, которую он выбрал для себя, в одиночестве. Теперь это и мой путь. Его пальцы коснулись моей щеки. Убрали прядку отросших и совсем выбеленных палящим солнцем волос. - Ты знаешь, что прекрасен, мой пряничный мальчик? Почему только сейчас я услышал в его голосе эту хрипотцу, это рвущееся наружу желание? Почему только сейчас разглядел, каким жадным взглядом он смотрит на меня? - Боюсь, что моей прекрасности далеко до твоей, пастушок. Вразрез с легкой иронией, звучащей в этой фразе, мои губы тронула улыбка. Догадывался ли он, о чем я думаю? Пальцы покинули щеку, скользнули ниже, очертив скулы, большой палец мягко коснулся нижней губы. - Ковбой, я люблю тебя. - Я знаю. Внутри ворочалось, сворачивалось в узлы, дрожало натянутой струной так, что еще одно прикосновение – и все. Лопнет. Он склонился надо мной и поцеловал. *** Я пил его поцелуи, будто родниковую воду. Казалось, не было ничего – ни Красной пустыни, ни абсолютно идиотской смерти, ни этих пяти лет отчуждения. Будто вчера. Будто всегда. Будто это было самым естественным на свете. Мигель, мы умерли… Нас больше нет… Тогда почему я так остро чувствую обнаженной кожей твои прикосновения? Разве ты не смазал все ожоги этой чудодейственной мазью? Разве ты не…? Как же больно! Я подался навстречу этим жадным губам, чувствуя, как накрывает волной. Мы умерли. И черт с ней, этой самой, костлявой, которая с косой!!!! Не возьмешь! В груди бухало набатами, звенело колоколами заутренней, стучало так, что слышно было, небось, за пределами пустыни. От простых прикосновений. Что же дальше-то будет, Господи?! Мы умерли. Мигель, я хочу еще… Пожалуйста! Не останавливайся… - Больше не остановлюсь, поверь мне. *** Я пил его поцелуи, словно родниковую воду. Словно никогда, ни единого раза до этого, не касался обнаженного тела. Словно это вожделение делало меня безумным. Желание в его глазах зажигало во мне костры, потушить которые было под силу лишь ему. Господи Боже мой, я грешен… Но ты видишь – я не смогу устоять. Не теперь. Не сейчас. Прости мне грехи мои. Он весь – грех. Молоко и вереск. Мед и полынь. Аминь и аллилуйя. *** - Почему ты делаешь это? - Глупый… Ты смотришь на меня такими глазами, что не оставляешь выбора. - Выбор есть всегда. - Я свой сделал. *** Теплые губы выцеловывали на шее причудливые узоры – так, будто он собрался оставить свой след на каждом сантиметре моего тела. Время стояло на месте, словно знало – не сегодня. Не сейчас. Возбуждение колотилось в грудной клетке, растекалось жидким пламенем в венах, обжигало кожу в тех местах, где он касался ее. Я ощущал себя – живым. Вдребезги живым. Именно это я и должен был чувствовать, все это, украденное у меня – нет, у нас – время! Вот он приподымается на локтях надо мной и жадно хватает воздух легкими. - Ниньо… Если ты против, сейчас самое время сказать мне об этом. Видишь ли, я не настолько железный, как тебе могло показаться. И если сейчас ты не скажешь мне «нет», или просто промолчишь, я опущусь слегка ниже… А потом еще… Туда, откуда обратной дороги уже не будет. *** Его молчание в абсолютной тишине прозвучало, словно спуск курка. - Ты был предупрежден, керидо. Я улыбнулся, глядя на огонь желания в его глазах. Вот упрямец. Хотя… Мигель, разве он был когда-либо другим? Руки дрожали так, что я думал – никогда не расстегну пряжку ремня на этих чертовых джинсах. Посмотрим, пряничный мой, будешь ли ты молчать через пару мгновений? Я столько раз представлял себе, что сделаю с тобой в наш первый раз, что впору было книгу написать. Пособие по совращениям дэниэлей хансенов. Да, ты молчишь, но биение пульса в венке на твоей шее под моими губами настолько красноречиво отвечает мне на все вопросы, что незачем сотрясать воздух словами. На миг отстранившись, я рассмотрел в сумерках, разбавленных жемчужными тонами рассвета, распростертое подо мной тело. Упрямец. Дыхание – как стометровку за пять секунд прохватил. Так же, как и я. Под расстегнутым ремнем – дыбится, топорщится, протяни руку – кончит за несколько движений. Так же, как и я. Подушечками пальцев я чуть коснулся напряженных сосков. Ну да… Они затвердели. Конечно же, это от холода, не так ли, керидо? А если я сделаю вот так? Попробую их на вкус? Ммм… Дрожь по всему телу – ты так сильно замерз? Или тебе неудобно лежать на окаменевшей за миллионы веков земле? Смотри, как я ласкаю их языком… Как сжимаю зубы вокруг этого шелковистого комочка, слегка надавливая… Нравится? Стонешь? Выгибаешься, ограниченный кольцом моих рук? Не останавливайся, керидо! Стони громче, нас все равно никто не услышит!!! И скажи хотя бы слово… *** Где-то на задворках сознания заблудилось «я тоже тебя люблю», сметенное его губами и пальцами. Меня трясло так, что едва ли я смог бы сейчас выдавить из себя хотя бы один звук, помимо стонов, вырывающихся их моего охрипшего горла. Это было не просто хорошо. Это было тем самым, незавершенным тогда, давно, в палатке с канадскими гусями. Каждый раз, когда он касался меня, я замирал и падал в бездну, без края и конца, а спасти меня мог только он. Расстегнутый ремень царапал кожу живота каждый раз, когда его тело впечатывалось в мое для очередной порции прикосновений. Казалось, что член налился не кровью – жидкой лавой, так жгло там, в тесноте трусов. Горячо, влажно, божественно сладко. Нет, ему мало этих пыток… Он опускается ниже и ниже. Он сминает мои волосы в горсть на затылке, оттягивая голову назад, и вновь… И вновь приникает к моим губам. Он захватывает в плен не только мое тело, но и мой разум, заставляя подчиняться его настойчивости. Он просовывает руку между тканью джинсов и хлопком белья, сжимает и проводит одним движением вниз-вверх-вниз. С очередным хриплым стоном я кончаю. Я люблю тебя, Мигель. Твой вдох смешивается с моим выдохом. *** Под пальцами – влажность ткани, свидетельствующая о том, что он сдался, теплые потеки вязкой жидкости, живое, вздрагивающее в последних конвульсивных спазмах, тело. Упрямый пряничный мальчик не выдержал. Эй, керидо, это только начало. Он выдыхает нечленораздельно прямо в мой рот какие-то слова, но из-за шума в ушах я не могу разобрать, что же он говорит. К черту. Какое это имеет значение? Собственная неудовлетворенность давит на меня так, что я вынужден думать обо всем, что угодно, кроме распростертого подо мной Дэниэля. Хватит! Одним рывком освобождаю его и от джинсов, и от куска ткани, прикрывающего уже начинающий опадать член. Достаточно, ковбой! Обнаженный полностью, он выглядит таким… Беззащитным. Ни тебе лоска пай-мальчика, ни тебе славы капитана какой-то там сборной, ни тебе глупостей в виде социального статуса. Ни к селу, ни к городу вспомнилась чертова химера и то, как он душил ее, сворачивая ей шею ради меня. Люблю тебя. До самого последнего своего вздоха – люблю тебя. Позволь мне… Завершить. *** Кто сказал, что по ночам в пустынях холодно? Возможно, так и есть, но не в этом измерении. Не с нами. Я смотрел в лицо, потемневшее от желания, вглядывался в бездонную черноту глаз, пытаясь поймать взгляд, силился сказать хотя бы слово, но даже если бы смог – он не услышал бы меня. И это – Мигель? Мой Мигель? Тот самый, который шипел на Томаса, кормил меня шоколадом с рук и добывал воду? Тот самый, который смеялся надо мной и ловил меня на спуске с Черных скал? Сейчас я боялся и его, и того, что произойдет через несколько минут. - Я так долго ждал этого… – шепчет он в небо, наливающееся перламутровыми красками, затем его взгляд снова устремляется в мою сторону. – Прости меня, ниньо. Я очень постараюсь не причинить тебе боли. Шершавые пальцы с нежностью скользят по моему телу, поглаживая, успокаивая, касаясь поочередно то вновь напрягшихся сосков, то напряженных бедер, то вспухших и истерзанных губ, будто уговаривая – все в порядке, все будет хорошо. Когда он словно нечаянно накрывает рукой мой член, я понимаю – все только началось. Мелкая дорожка поцелуев ведет от солнечного сплетения вниз, туда, где он и раньше касался меня губами. Я не выдержу этого. Нет! Пытаюсь отстранить его голову, но все заканчивается тем, что я со всхлипом зарываюсь пальцами в его волосы и притягиваю к себе. И, словно сквозь три слоя тишины, слышу его улыбку. Он улыбается сердцем. - Ниньо, ты и в прошлый раз реагировал так же. Помнишь? Теперь – да. Его язык вырисовывает спирали вокруг головки, очерчивая ее кругами, губы то сжимаются на главном средоточии моего наслаждения, то едва касаются нежной кожицы, заставляя подаваться внутрь, вглубь, едва сдерживаясь, чтобы не войти в этот рот целиком. Безумие бьется в мозгу, словно в запертой клетке, в любой момент грозящее вырваться наружу и поглотить нас обоих. Вот он добавил к языку пальцы, коснувшись мошонки и слегка дотронувшись до яичек, уже превратившихся в два тугих ядра. Больше нет сил терпеть. Кажется, я произнес это вслух, потому что он остановился. Черт его знает, как я выгляжу сейчас, лежащий на спине, с раздвинутыми ногами, среди бесконечных просторов песка и камней… Одному Богу известно, как это произошло, и – почему. Но раз мы оба до сих пор здесь, а небо по –прежнему светлеет… Значит, больше ничто не имеет значения. - Мигель, прошу тебя… - Попроси меня еще, ниньо. Так, как мне хотелось бы. *** Сперва он не понял. Затем растерянно посмотрел по сторонам, наткнулся взглядом на свой напряженный член, отвел глаза, сглотнул. Протянул руку и начал расстегивать пуговицы на камуфляжных штанах. Трясло его так, будто он взламывал Национальный Банк. Я думал, что не дождусь этого момента. До сих пор не верилось, что он на самом деле вспомнил ВСЕ. И что же ты видишь там, внутри? Да, не стесняйся, сними с меня одежду. Отлично. Я не кусаюсь. Он – тоже. Сквозь стиснутые зубы вырвался хриплый вздох, и лишь спустя мгновение стало понятно – это я сам. Дышу, боясь спугнуть его. Пряничный мальчик тронул пальцем резинку боксеров, словно примеряясь, с какой стороны подойти к решению этого вопроса. Чтобы избавить его от сложностей, а заодно и ускорить процесс, я медленно приспустил трусы, давая возможность познакомиться заново с предметом обсуждения пятилетней давности. О, черт! Да, это все – твое. Может, если бы не стояло так, что кровь в ушах стучит, я подготовил бы тебя к тому, что я вырос за эти годы весь? Включая определенные части тела? Не смотри такими глазами, ниньо, а то я кончу, даже не добравшись до твоей попки. Протянув руку, я взял безвольную кисть, притянул к себе, заставил потрогать, так и не сняв боксеры до конца. Пальцы ожили, коснувшись моего тела, охватили поудобнее, провели по всему стволу, словно удостоверяясь, что это – не мираж. - Сними их тоже. Говорить становилось все труднее. Из горла вырывался то рык, то всхлип, в зависимости от того, сжимал ли он меня своей ладонью, или исследовал легкими касаниями. И впрямь, словно в прошлое вернулись. Во всяком случае, смазка вперемешку с легкими потеками спермы сочилась, как у тринадцатилетнего подростка, мастурбирующего на Анжелину Джоли. А эта невинность в его взгляде! Словно у последней девственницы Америки. Будто не было секса со всем, что шевелится и носит юбку, в стенах миддлтонской средней школы. Будто в душевой после своих идиотских тренировок он не видел голых парней. Будто я так и остался для него… Тем, кто возьмет его за руку и покажет рай запретной любви. На этом мои мысли приказали долго жить. Потому что ковбой Мальборо опрокинул меня, и теперь уже я лежал, касаясь лопатками земли. Что же ты задумал, мой пряничный мальчик? *** При виде члена, перевитого набрякшими венами и чуть свисающего под собственной тяжестью, мне стало не просто страшно. Помнится, когда я последний раз видел его в заповеднике, он был гораздо меньше. Странное чувство. Скосив глаза на свой собственный член, я испытал дежавю. «Сколько у тебя сантиметров?» Смуглая рука коснулась моих пальцев, подцепила их и осторожно накрыла ими же все это великолепие. Волны возбуждения, исходящего от него, настигали меня и опаляли горячечным жаром. Зажмурив глаза, я дотронулся. Обхватил. Увереннее, Дэн! Ладонь смокнулась на всех этих чертовых сантиметрах так, будто всю сознательную жизнь делала это. Мигель дернулся и издал невразумительное шипение, когда я двинулся выше. Так тебе нравится? Господи, Хансен, ты клинический идиот. Если тебе нравится то, как он трогает тебя… Там… То почему ему должно быть противно? По пальцам стекала горячая и вязкая влага. Точно так же, как и у меня пять лет назад, когда при одной мысли о Мигеле я готов был кончить себе в трусы. Он стоял передо мной на коленях, в приспущенных боксерах, закрыв глаза и тяжело дыша. Я стоял перед ним на коленях, осторожно водя рукой по возбужденному члену, каждым движением извлекая из него новую порцию смазки. Повинуясь внезапно возникшему желанию, опрокинул его на лопатки, еще не осознавая, не до конца понимая, что я собираюсь сделать. Судя по всему, трусы с него я содрал еще в этом полете, так как подо мной он оказался уже без них. И это творю я? *** Дыши глубже, Мигель, дыши глубже, дышиглубжедыши… Он сделал то же самое, что и я несколько минут назад. И будь я проклят во веки веков, если это не срывало крышу и не уносило ее пустынным ветром в далекие дали… Туда, где все могло бы быть хорошо, где мы были бы живы, где это не было бы последними моментами отпущенного нам времени. Я приподнялся на локтях и с наслаждением наблюдал, как белокурая челка падает ему на лицо, наполовину скрывая движущийся рот. Так даже лучше. Я могу видеть и чувствовать. Я могу опустить руку ему на затылок. Направить. Тсс, ниньо, не усердствуй. Меня и так надолго не хватит. Собственно говоря, меня уже… Надо брать ситуацию в свои руки, но… Еще мгновение. Еще чуть-чуть. *** Солоноватый привкус царапал нёбо незнакомым вкусом. Ты такой же пряный, как и все мексиканские специи, мой керидо. Я хочу тебя. Внутри то сжималось до размеров булавочной головки, то разворачивалось лентой бессвязных ощущений. Пьянило сознание того, что вот он, весь как есть – дрожащий, толкающийся в кольцо моих губ, стягивающий мои волосы в горсть, напряженно вглядывающийся в каждое движение рта, то соскальзывающего вниз, то медленно движущегося вверх по пульсирующему и готовому вот-вот кончить, члену, покрытый влажной пленкой пота – сейчас принадлежит мне. И лишь я имею такую власть над Мигелем Герреро. Лишь со мной он такой. Как и я – с ним. - Остановись, ниньо. - Разве ты не…? - Я же предупреждал. – Гибкое тело за долю секунды извернулось в моих руках. – Не в этот раз. Достаточно. Мне плевать, что прилетит в следующей колбе. Ты принадлежишь мне, и я больше не собираюсь ждать. *** Было невероятно …вкусно… Видеть его широко распахнувшиеся глаза в обрамлении пушистых ресниц, удерживая за запястья, прижимая тяжестью своего тела к земле, потираясь пахом об нежную кожу там, где подтянутые ягодицы раздвинулись, обнажив нежную кожу. Было невероятно…жарко… Чувствовать, как мускулистые загорелые ноги, покрытые золотистым пушком волос, раздвигаются под давлением моего тела, подпуская все ближе к главной цели. Не выдержав, я рывком просунул левую руку под ягодицы, сжав их на долю секунды, ощутив напряженность. Большим пальцем скользнул в расщелину между ними, облегчая себе доступ туда, куда стремился все это время. Ковбой рванулся было, почувствовав опасность, но я заглушил очередным поцелуем крик возмущения, вырвавшийся из его губ, не прекращая поглаживающих движений, чувствуя – он вот-вот сдастся. Надавил сильнее, вынуждая раскрыться еще больше, почувствовал, как всхлипнул мой пряничный мальчик, понимая, что дальше оттягивать неизбежное попросту невозможно. - Ниньо, все будет в порядке. Обещаю. Оторваться от его губ было самым сложным. Он лежал передо мной, измученный ожиданием, с глазами, полными возбуждения и страха одновременно, тяжело дыша, ощущая, как мои пальцы ласкают его промежность, то сжимаясь в комок нервов, то расслабляясь, когда мне удавалось нащупать уязвимое место в его обороне. Я казался себе сапером на минном поле. Вот его тело выгибается навстречу моим легким касаниям, полное ничем не прикрытого желания. Вот он настороженно прислушивается к тому, как я приближаюсь к кольцу ануса, всей пятерней не давая сомкнуться ягодицам. Хватит. Приподняв его бедра, я устроился между ними, чувствуя, что тороплюсь, и в то же время понимая – его решимость улетучивается с каждым мгновением, которое я тяну, боясь причинить ему боль. Собрал в ладонь смазку, стекающую по дымящемуся «стволу». Поднял взгляд. И увидел, как он, касаясь мошонки, подтягивает ее чуть вверх, облегчая мне доступ в его тело. Раздвигает ноги шире. Как подрагивает и пульсирует, налившись кровью, его собственный член. О, мой Бог!!! Меня накрыло с головой. Рывком разведя ноги, провел ладонью, увлажняя, смазывая, не отводя взгляда от его лица. Пальцами нащупал колечко напряженных мышц, примерился… И, стиснув зубы, сделал первое движение навстречу собственному раю. Сердце… мое мертвое сердце чуть не остановилось при виде закушенных губ и побелевшего лица. Не останавливаться. Сантиметр за сантиметром, я проникал внутрь, чувствуя, как обжимают меня его мышцы, как горячо и узко там, в тесноте его нетронутого тела, чувствуя, как от этих мыслей улетучиваются последние остатки разума. И лишь когда жесткие волоски моего лобка коснулись его промежности, когда я заполнил его весь – я услышал его выдох. - Тсс… Дальше будет лучше… - Эй, керидо, тебе-то откуда знать? – Хриплый голос. – Я ведь такой же первый у тебя, как и ты – у меня. - Верно. Но я знаю. Иначе и быть не может. Сознание плыло от нереальности происходящего. Я чуть подался назад. Для того, чтобы рискнуть… И… Ворваться в это тело, теперь принадлежащее мне. Мне одному. О, черт-черт-черт, следовало бы остановиться, замедлить темп, но глаза застилала пелена наслаждения. Должно быть, я оставлял синяки на его бедрах, стискивая их пальцами, впиваясь в них, подхватывая под коленки своего пряничного мальчика и буквально насаживая его на себя… Должно быть, ему было больно… Должно быть, я в стотысячный раз добрался до его губ и умудрился прокусить их – иначе откуда у меня во рту привкус крови? Должно быть, я окончательно спятил тогда, когда почувствовал – он подается навстречу мне. Он двигался, на секунду опережая меня, стремясь к одному ему известному порогу, разведя ноги, согнув колени и упершись пятками в землю. С глухим рыком я опустился на дрожащее в истоме тело, прижал к каменной крошке, забросив его ноги себе на поясницу, приподнял и двинул вперед до упора, до звездочек в глазах… Невыносимо было видеть его лицо, запрокинутое в экстазе и понимать – это я. Я - тот, кто ведет его сейчас к вершине наслаждения. Взмокшие прядки волос, стоны в голос, разносящиеся на всю округу в звенящем воздухе пустыни, мышцы, сокращающиеся в такт каждому моему движению, вбирающие, всасывающие, руки, вцепившиеся в мои плечи и притягивающие меня ближе… Ближе… Я умирал с каждым его выдохом. Я воскресал с каждым его вдохом. - Я люблю тебя… Все стало целым. Таким, каким и должно было стать пять лет назад. Положив руку на его член, я уже знал, чего хочу. Пусть на этот раз мы доберемся до вершины вместе. Он изогнулся в немыслимом броске бедер вверх, застонав и сжав меня, вжавшись всем телом, скользя лопатками по камням, и выстрелил на живот струйками спермы. Где-то вдали, сквозь шум в ушах, раздался сдавленный крик вырвавшегося на свободу зверя. Это кричал я. Вбиваясь, вколачиваясь в податливое тело подо мной, сжимая зубами клочки нежной кожи, попадающиеся на пути жадно ищущего рта, зацеловывая до одури, до темноты в сознании, понимая, что нужно бы… Бережнее. Нежнее. Осторожнее. Не мог. Последним движением накрыл его, укрывая собой, заслоняя от взглядов вставшего солнца, не позволяя… Никому!!! Мой. Первые лучи озолотили впалый живот, коснулись широко распахнутых глаз, голубизной сливающихся с небом над головой, я замер, чувствуя, как изливаюсь в его нутро. Продолжая двигаться в его теле. Стремясь насытиться этими последними мгновениями. Я буду с тобой даже там, где не останется ни луча солнечного света. Во веки веков. Опять же, ПыСы от автора. Ну вот, добрались?:) Кому-то Нца дается легко, кому-то - не очень, а мне было сложно совместить два характера... Я не уверена, что получилось правильно. Я даже не уверена, что получилось хорошо, но это то, что я чувствую. Что там у нас по списку? Швабры, тапки, помидоры тоже можно :) Хотя - к черту помидоры, он тут лишние :)