Верю-не верю

В Нью-Йорк Эрик поехал уже с паспортом американского гражданина в кармане. С того дня, когда они впервые заговорили о документах, прошла уже неделя, а с из прибытия из Европы – восемь дней. Но Леншерр был уверен, что так быстро дела не делаются даже в Америке. Это невозможно – получить паспорт просто так за неделю. Он даже не ходил никуда, не заполнял никаких бланков, не отвечал на вопросы. Просто один раз Чарльз пригласил в дом фотографа, а потом за очередным завтраком отдал Эрику паспорт. Так непринуждённо, как будто это было всё равно, что чашка чая, которую он подвинул к Леншерру следом. Впрочем, удивлялся Эрик тоже не долго. Он не стал уточнять, настоящий ли паспорт – конечно, настоящий. Он не стал спрашивать, использовал ли Ксавье свою телепатию, чтобы его сделать – конечно, использовал. Правда, Эрик заметил, что в остальном Чарльз не спешил прибегать к своему дару, чтобы получить что-то. И уж тем более не спешил управлять людьми ради своей выгоды. Это… с одной стороны немного удивляло, но с другой обнадёживало. Может быть, он действительно не лазает тайком в голову Эрика. Он ведь обещал. Эрик смотрел в окно, они ехали по ночному Нью-Йорку в такси. Чарльз сначала что-то рассказывал – про город, про Эллу Фицджеральд, – но потом перестал. Эрик запомнил, что она может петь в пределах целых трёх октав. Чарльз даже пошутил, что это такая мутация, и у мисс Фицджеральд чудесная способность. Может, он даже не шутил, и это было так. Ксавье всё же генетик, ему лучше знать. Леншерр глянул на Чарльза краем глаза – не хотел на него пялиться, но ему было любопытно. Ксавье был взбудоражен почти весь день, чуть нервно потирал руки о штанины, улыбался чаще, но не так долго, как обычно – отрывочно. И шарил вокруг себя цепким взглядом. Он как будто стал внимательнее и рассеяннее одновременно. Эрик знал, что это всё из-за концерта. Чарльз всю неделю включал ему записи Эллы по вечерам, иногда просто так, а иногда приглашая играть в шахматы. Ксавье ждал концерта, как дети ждут рождества. И Эрик в конце концов признался себе, что ревнует его к этим записям, к пластинкам, к женщине, которую ни один из них не знал лично. Сначала Ксавье так восторженно смотрел только на него, как он сминает металл взглядом, как завивает вилку в спираль и разгибает обратно, возвращая всё на место, как подхватывает без рук у самой земли упавший кофейник и наливает Чарльзу кофе, сидя за другим концом стола. Это было до ужаса глупо, наверняка Чарльз так смотрел бы на любую мутацию. Дело было не в Эрике, а в том, что Эрик был носителем чего-то, что нравилось Чарльзу, и причём не единственным. Но поделать с собой Леншерр ничего не мог. Он только надеялся, что Чарльз держит слово и не лезет к нему в голову проверить, что там и как. В «Даунбите» было шумно и людно, музыка уже играла – кто-то играл на фортепиано и саксофоне, пока без дела стояла барабанная установка. Чарльз несильно потянул Эрика за рукав пиджака, заставляя сесть за один из столиков. – Не люблю людей, – пробормотал Эрик, почти уверенный, что Ксавье его не услышит, но ошибся. – Ну, что ж, в клубах всегда людно. Если в клубе нет людей – значит, здесь скучно и плохо поют, – он пожал плечами. Чарльз сиял, как будто было мало того, что рождество, так ещё и сам он был рождественской ёлкой. «Stille Nacht, heilige Nacht!» – вспомнил Леншерр и подумал, что Чарльзу и правда очень подошла бы эта песня. Он весь был такой неправдоподобно мягкий и мелодичный, что больше походил на эту песню, чем на человека или мутанта. Эрик поймал себя на раздражении. Он не знал, то ли это чувство правдивое и Чарльз правда раздражает его этим, то ли это сам Эрик обманывается из-за своей ревности. «Господи, ничего глупее в моей жизни не было». Хуже – было. А глупее – наверное, нет. Чарльз пил виски со льдом. Эрик же задумчиво вертел пальцами бокал с сухим мартини. Ему нравилось, как оно вяжет язык. Также вязала мысли Элла Фицджеральд. На сцене она пела то одна, то с кем-то, и Леншерр даже расслабился. Чарльз иногда подпевал, щелкал пальцами в ритм. Ему явно хотелось танцевать, но он почему-то оставался сидеть за столиком. Боялся оставить Эрика одного? Это тоже было бы глупо, уж что-что сделать, а постоять за себя в случае чего Эрик мог бы лучше любого в этом клубе. Постепенно помещение задымилось, пахло самым разным табаком, и чтобы притерпеться, Эрик с Чарльзом закурили тоже. – Я немного пьян, – признался Чарльз. Он откинулся на спинку стула и вытянул ноги вперёд, чуть прикрыл глаза. Сигарету он зажал между губ, и в пальцы брал только пару раз, чтобы сбить пепел, иначе он бы посыпался ему на грудь. – Я вижу, – усмехнулся Леншерр, окинув Чарльза взглядом. Неделю назад, представляя себе выпившего Ксавье, он был прав: у Чарльза появился яркий лихорадочный румянец. Элла пела что-то тягучее, медленное, вместе со словами растягивались ноты, вместе с нотами движения, вместе с движениями как будто вся жизнь растягивалась. Плавная и медленная задымлённая жизнь. Внезапно всё вокруг показалось Эрику нереальным, может быть, смахивающим на сон. Такие снятся перед самым пробуждением, и тогда сложновато отделять их от реальности после того, как откроешь глаза. «Может быть, я тоже пьян?» – Эрик потёр веки и посмотрел на мартинку. Нет, такого быть не могло. Чарльз тронул его за руку, и Леншерр обернулся – резковато. Ксавье улыбался. – Поехали, – кивнул он, и Эрик только теперь понял, что музыка затихла, а на сцене остался только пианист – он наигрывал что-то неопределённое, скорее всего, просто импровизировал. У выхода Чарльз снова тронул Леншерра, на этот раз за локоть, прося нагнуться, чтобы можно было говорить на ухо: – Когда мы выйдем, не волнуйся. Эрик недоумённо моргнул, но спрашивать ничего не стал. – Ребята, что ж вы так рано уходите? – услышал он, как только за ними закрылись двери. Два крепких парня отлипли от стены и сделали несколько шагов им навстречу. Леншерр резко напрягся, подобрался. У одного – металлический нож, раскладной. А ещё металлическая пряжка ремня, металлический зуб и металлические монеты в кармане. Почти такой же набор у второго, только зубы все свои. Отлично, значит, ножи. Эрик хотел поднять руку, но почувствовал, как Чарльз касается его плеча. Во взгляде у Ксавье было предупреждение. Зато он как-то развязно улыбнулся мужчинам и даже чуть пошатнулся. Он что, настолько пьян? – Да как-то домой бы пора, – ответил он им. Ребята усмехнулись друг другу, и один из них взял Чарльза под локоть, уводя за угол. Второй показал Эрику нож. – Мы его сами проводим, ага? Гуляй отсюда, парень. – Не ага, – процедил сквозь зубы Эрик, и в следующую секунду мужчина упал с хрипом. – Эрик, нет! – Чарльз выскочил из-за угла, за которым только что скрылся. За ним появилась рука, в которую Леншерр прицельно отправил нож, который только что был в животе первого мужчины. За углом вскрикнули, и Чарльз спешно прижал пальцы к виску. Разом прекратился хрип у ног Эрика, за углом перестали кричать. Ксавье в несколько шагов оказался вплотную к Леншерру. – Эрик, ты не должен был… – А что я должен был, просто смотреть?! – запальчиво шикнул Леншерр. Он взмахнул руками, обозначая всю картину, которая ему разворачивалась. – Чтобы они тебя ограбили и убили? – Они не планировали меня убивать, – то, как холодно звучал голос Чарльза, немного осадило Эрика. Это было слишком непривычно. – Избить – да. Забрать деньги. Неужели ты считаешь, что я им позволил бы это? – Ты позволил увести себя, – Эрик сжал челюсти и вздёрнул подбородок. – Ты считаешь либо что я не знаю, что делаю, либо что я беспомощен, – и взгляд у Ксавье был холодным. Леншерр привык, что голубые глаза обычно были яркими и светлыми, но не режуще-ледяными, как теперь. Чарльз быстро проверил пульс у обоих мужчин, снова прижал пальцы к виску. – Пойдём отсюда, сейчас им вызывают скорую. – Куда? – Эрик отошёл на шаг, не желая, чтобы Чарльз дотронулся до него. – Спать, Эрик, – уже мягче напомнил Ксавье. – У нас забронированы номера в отеле, а утром мы вернёмся в Уэстчестер. Леншерр резко ощутил, что ни в какой Уэстчестер он не хочет. Не хочет больше слушать Эллу Фицджеральд, будь она неладна, не хочет бегать по утрам, не хочет играть в шахматы, плести металлическое кружево для Чарльза тоже не хочет. И тем более не хочет быть с людьми. Что в Германии, что в Америке люди одинаковые. Так они относятся друг к другу – как хотели отнестись к Чарльзу. А к тем, кто объективно лучше них, у кого есть способности сделать куда больше, относятся ещё хуже. Потому что боятся. – Они будут в течение недели приносить свежие булочки в ближайший офис полиции, когда выпишутся из больницы. А потом посвятят свою жизнь бесплатной помощи дому престарелых, – голос Чарльза заставил Эрика вынырнуть из ледяных объятий собственных мыслей. Ледяная ярость – это то, что приносило ему комфорт, прятало и укрывало. Ксавье умудрялся залезть к нему под эти слои и греть. Он снова улыбался. И Эрик пошёл следом. – Ты это сделал. – Конечно, – Чарльз пожал плечами так непринуждённо, как будто секунду назад ничего не происходило, как будто они вышли с концерта, и единственное, что было важно – это как Элла тянула ноты в конце. – Ты можешь изменять сознание настолько? – Эрик и раньше так думал, но почему-то теперь от этого даже немного страшно стало. – Это мелочи, я могу больше, – улыбка Ксавье стала шире. – Считай, что я им отомстил, пусть не за себя, но за других. Надо же, Чарльз может мстить. Значит, может злиться. Страшно. Леншерр понял, что в эту секунду боялся Чарльза так же, как его могли бы бояться люди. Их обоих. Это было неправильно, настолько неправильно, что Эрику захотелось себя ударить. Но с другой стороны, что могло бы быть логичнее этого страха перед телепатом, который способен изменить тебя? Стереть тебя и сделать кого-то нового? «Я хочу ему доверять», – с удивлением понял Эрик. Потому что без доверия есть страх. С телепатом может быть только или-или, третьего не дано. «Он хотел, чтобы я ему доверился», – Эрик вспомнил, как в дверях клуба Чарльз попросил его не волноваться. Леншерр не заметил, как они дошли до отеля, оказывается, он был совсем недалеко. В его ладонь ткнулся ключ, Эрик бессознательно оценил его сплав, это уже было рефлексом. Они ехали в лифте, и Чарльз прислонился спиной к стене, чуть запрокинул голову и закрыл глаза. – Чудесная музыка, отличный клуб. Даже жаль, что я протрезвел, – он улыбнулся в зеркальный потолок. – Можно продолжить в номере, – Эрик не хотел этого говорить, но слова сами соскочили с языка. Чарльз удивлённо поднял брови, глянув на него, и усмехнулся. – Да ты начинаешь понимать толк в веселье, мой юный друг. Но, пожалуй, мы оставим эту идею на потом.