Слишком

      Дома тихо и сонно – молчит даже старый попугай. Только квохчет недовольно, когда Кенма заходит к себе в комнату и задёргивает шторы.       – Что? – Кенма подходит к клетке и подталкивает пальцем колокольчик. Попугай мигом оживляется и принимается нетерпеливо плясать на жёрдочке. – Скучно тебе, Сора?       Сора трескуче чирикает и пытается тюкнуть Кенму клювом – это он так зовёт поиграть, – но возиться с ним не хочется. Умолкать попугай не собирается, а накрывать его ещё рано, поэтому Кенма его просто игнорирует. Наконец, Сора затихает и вцепляется в прутья решётки, смотрит укоризненно. Кенме становится не по себе.       – Чего смотришь? – Кенма подливает ему воды. – Крекер хочешь?       – Resurrect your hero, – скрипучим голосом выдаёт Сора. Кенме становится почти смешно. Мама в своё время ругалась, что он так много играет в видео-игры, что уже попугай говорить научился по «всем этим воплям».       – И как ты предлагаешь это сделать? – спрашивает он.       Сора щёлкает клювом и раздувается в пушистый жёлто-зелёный комок перьев. Похоже, ему действительно скучно. Кенме даже совестно становится. Немножко.       – Test your might! – снова подаёт голос Сора. Глупая птица.       – Как ты себе это представляешь? – Кенма досыпает в кормушку зерновую смесь – Сора немедленно принимается выбирать овёс. Пререкаться с попугаем – глупо, но сейчас отчего-то молчать не хочется. Вот только Сора с головой занят кормушкой – буквально, он то и дело ныряет клювом в корм, шебуршится, отбрасывает пустые оболочки зёрен и снова ныряет, – так что собеседник из него не получится.       Не очень-то и хотелось.       Ну и ладно, зато можно будет всё обдумать, не отвлекаясь на попугайские вопли.       Кенма падает навзничь на кровать – матрас слабо пружинит под его весом, – и раскидывает руки и ноги морской звездой. Надолго его так не хватает – он не привык занимать много места, и минуту спустя он сворачивается в клубок, уткнувшись лицом в колени.       Слова Куро отдаются в голове неумолкающим эхом. Сколько ни зажимай уши – не поможет, и это почти сводит с ума.       Если рассуждать объективно – с чего он так нервничает? Он ведь и сам… ну… господи, как тяжело это произнести, пусть даже и в собственных мыслях! Словом… да, влюблён в Куро. Давно уже. Так давно, что уже и сам точно не вспомнит, когда перестал видеть в нём просто друга. Так почему же слова Куро – он ведь действительно не шутил, он ведь правда… правда любит, – вызывают такую реакцию – неприятие, почти страх?..       Кенма переворачивается на другой бок и обхватывает руками колени. Выключенные телевизор и консоль мигают красными огоньками, будто издеваются. Что и говорить, с техникой проще, чем с людьми. Кстати, о технике.       Кенма достаёт из кармана смартфон, жмурится от слишком высокой яркости экрана, убавляет её до минимума. Заходит в папку с фотографиями.       Пару недель назад Куро сбросил ему огромный архив со снимками – очень старыми, детскими, которые только недавно оцифровал, и с совсем новыми. Сам Кенма фотографировать и, в особенности, фотографироваться не любил, но Куро это не смущало – вспышка камеры его смартфона временами становилась первым, что Кенма видел, просыпаясь в тренировочном лагере, последним, что видел перед тем, как вырубиться после дня выматывающих тренировок, и, кажется, даже во сне слышал глухие щелчки «затвора».       Детские снимки – с той поездки в Камакуру, где они с Куро чуть не заблудились в лесу возле Аманава Симмей, и с экскурсии в Нару – мама была просто в панике, когда они с Куро отбились от группы, чтобы посмотреть на оленей. Спортивный день в младшей школе – парный бег был жутко утомительным, зато как Куро радовался, когда они победили.       А эти снимки из средней школы – школьные фестивали, соревнования, Танабата. У Кенмы тогда волосы были ещё тёмно-каштановые, даже непривычно. Он-то осветлился около года назад. По инициативе Куро, кстати. То ли ему скучно стало, то ли на эксперименты потянуло, но он предложил, а Кенма как-то не посчитал нужным отказываться, и во второй класс он плёлся уже с рыжевато-соломенной шевелюрой. Ему самому было всё равно, а Куро очень понравилось. На первых порах его комментарии Кенму очень смущали. Потом привык.       Прошлогодние… Кенма снова пролистывает фотографии на самое начало. Почти на всех снимках Куро обнимает его за шею и широко улыбается.       Если подумать, Кенма и не вспомнит жизни до встречи с Куро. Они дружат уже не меньше двенадцати лет, и за всё это время Кенма ни дня не провёл без Куро. Даже когда они учились в разных школах, – для Кенмы это были шестой класс младшей и третий класс средней школы, – всё равно они находили хотя бы минутку, чтобы увидеться, переброситься парой слов. Не говоря уже о матчах – Кенма был в состоянии без особых усилий выделить голос Куро среди рёва болельщиков.       Раз уж на то пошло, таких, как Кенма, в школе не любили. Шигекуни и Куросаве, таким же тихоням, как он, крепко доставалось от заносчивых семпаев и слишком деятельных одноклассников. Доставалось бы и самому Кенме, но ещё с младшей школы выручал Куро – надёжный, как скала, и внушительный, как баллистическая ракета, он сразу давал понять, что Кенма – его друг, и что задирать его неразумно. С взрывным характером Куро и его ростом – теперь уже под метр девяносто – никто спорить не рисковал. Конечно, оставались семпаи-третьегодки, но о них Кенма предпочитал не думать, игнорируя, как досадное дополнение, которое нужно просто пережить, как стихийное бедствие. С Куро в качестве моральной поддержки это было не так-то уж и сложно.       Кенма просматривает хронологию их дружбы в картинках, и всё равно не может найти тот момент, когда «друг» стал чем-то большим.       Куро. Куро. Куро…       Его слишком много. И, несмотря на это, слишком мало.       Кенма отбрасывает смартфон на другой конец кровати и перекатывается на живот, утыкается лицом в подушку.       Слова Куро не дают покоя, вьются в голове осиным роем, разгоняя все сколь-либо здравые мысли. Кенма закусывает нижнюю губу и жмурится до боли. Господи, как бы он хотел ответить сразу, сказать всё, что чувствует на самом деле, вцепиться и не отпускать…       Нет-нет-нет. Нельзя.       Кенма нехотя сползает с кровати, наощупь добирается до ванной и щедро плещет холодной водой в лицо, сгоняя залившую щёки краску. Сора глухо трещит и дёргает колокольчик, наполняя комнату неровным звоном.       – Утихни, – ворчит Кенма, набрасывая на его клетку полотенце. Сора обиженно чирикает и замолкает.       Кенма переодевается в пижаму, не озаботившись тем, чтобы включить свет, и ныряет под одеяло. Вообще-то ещё десяти нет, но Кенма чувствует себя вымотанным до предела, да и двигаться он больше всё равно не собирается, так что разницы-то – сидеть, скукожившись в кресле, или сразу в кровать? Уроки он сделал ещё на обеденном перерыве, хоть об этом можно не беспокоиться, да и не получилось бы у него сейчас маяться с математикой. Цифры разбежались бы по листу испуганными жуками.       Кенма слышит, как возвращаются родители – папа немного на взводе, наверное, переговоры с очередным клиентом вымотали нервы. Из своей комнаты он не выходит – просто притворяется спящим, когда мама заглядывает в двери, зарывается лицом в подушку и старается дышать ровно и размеренно.       Слишком многое нужно обдумать, и нет ни малейшего желания выслушивать причитания мамы на тему «Кен-чан, что-то ты совсем смурной, что случилось?». Каким-то образом она всегда умудряется подмечать мельчайшие детали, иногда это бывает очень некстати. Свою наблюдательность Кенма наверняка от неё унаследовал, папа в этом плане куда менее дотошный.       Кенма снова заставляет себя мысленно вернуться к разговору с Куро, и снова чувствует знакомое покалывание в щеках – он всегда краснел мгновенно и очень жгуче.       То, что сказал ему Куро… он ведь ожидал определённой реакции. В конце концов, логичное последствие таких вот признаний – это начало… ну… отношений.       Чёрт.       Кенма закусывает край наволочки и накрывается одеялом с головой. О том, что касается отношений, ему неловко даже думать. Это слишком неудобно и… чёрт-чёрт-чёрт, да что ж такое…       Стыдно очень. Но всё же, от этой темы тоже никуда не деться.       Если бы Куро хотел от него... чего-то конкретного, – Кенма нервно сглатывает ставшую вязкой слюну, – то он бы не напрягаясь мог взять то, что хочет. Куро на голову выше, килограмм на двадцать тяжелее, о разнице в силе и говорить не приходится. Дойди дело до... физического противостояния – у Кенмы не было бы ни единого шанса.       От этой мысли щёки вспыхивают жарким румянцем.       Но ведь это Куро, напоминает себе Кенма, заставляя себя успокоиться. Его Куро, который никогда, ни разу не сделал ему ничего плохого, который всегда поддерживал, всегда был рядом…       Кенма зарывается носом в подушку и жмурится до цветных точек перед глазами. Куро ведь сказал, что ни к чему не принуждает. Ему можно верить.       Ведь правда же?..

***

      Кенма просыпается за две с половиной минуты до того, как должен был прозвенеть будильник на смартфоне, и обнаруживает, что забыл поставить его на подзарядку. Благо, яблочко заряжается сравнительно быстро, пока позавтракает и соберётся – батарея как раз позеленеет.       – Кен-чан, ты плохо спал? – не отвлекаясь от плиты и чашки чая, спрашивает мама.       – Доброе утро. Спал хорошо, уснуть долго не мог, – отзывается Кенма, пытаясь открыть новую упаковку сульфата железа. Приходится подковыривать крышку ножом. – Папа уже уехал?       – В командировку в Аомори, – мама вздыхает и отправляет омлет на тарелку. – Держи, приятного аппетита. Вернётся в субботу, ближе к ночи.       – Спасибо. Я думал, вы собирались к тёте Юрико в пятницу.       – Работа, Кен-чан, сам понимаешь… Ты не приболел? Что-то совсем бледный, – мама хмурит брови и вглядывается в его лицо внимательно, но не пристально.       – Всё в порядке, – ровно отвечает Кенма, одной рукой отправляя омлет на стол, а второй – возвращая на место бутылку мирина. По утрам мама бывает очень рассеянной, неубранную бутылку может ненароком опрокинуть.       Говорить о том, что вчера свалился во время тренировки, Кенма не считает нужным. Незачем лишний раз волновать, у мамы и так поводов для беспокойства хватает, как ни крути, а врач – работа нервная, особенно в Токио Ринкай.       Мама бросает взгляд на часы – снова надела их вверх ногами, – и в один глоток допивает свой чай.       – Всё, родной, я побежала, хорошего дня, – скороговоркой произносит она, коротко целует Кенму в щёку и очень шустро выбегает из кухни. Кенма слышит скрип двери и щелчок замка.       Что ж, значит, папу он ещё три дня не увидит. В последнее время он зачастил по командировкам. Наверное, это хорошо, по возвращении папа почти всегда выглядит довольным, хоть и очень усталым, и иногда рассказывает о наиболее успешных сделках. Мама за него радуется, значит, всё хорошо.       Кенма не спеша доедает свой омлет – как на его вкус, мирина можно было добавлять чуть поменьше, но всё равно вкусно, – и, приведя кухню в божеский вид, идёт собираться. О вчерашнем он старается не думать, чтобы хотя бы с утра не нагнетать панику.       Получается не очень хорошо.       Куро, как обычно, ждёт у калитки, и Кенме в первый момент хочется притвориться больным и остаться дома. Но Куро опережает:       – Пошли? Сегодня светофоры взбесились, лучше пошустрее идти.       Кенма кивает и запирает за собой дверь.       Куро привычно улыбается и говорит о какой-то чепухе, ни словом, ни взглядом не напоминая о вчерашнем. Кенма ему за это благодарен. Хотя бы временно, на публику, можно сделать вид, что ничего не было. Сам он, если не провоцировать, ничем себя не выдаст, да и Куро ведёт себя вполне стандартно… Только держится на какие-то двадцать сантиметров дальше, чем обычно, и избегает прикосновений – обычно Куро приветствует его хлопком по плечу, от которого у Кенмы подгибаются колени.       Наверное, так лучше. Так правильно – Куро сказал, что не будет торопить, и он держит слово.       И всё же…       – Старик Некомата грозил сегодня загонять до полусмерти, – доверительно сообщает Куро, когда Кенма останавливается на пороге своего класса. – Так что готовься!       И всё же, как вести себя перед командой?