Слишком

      Кенма наблюдает за игрой тщательнее, чем обычно. Вернее, не за самой игрой, а за вполне конкретным игроком. Впитывает каждое движение Куро, малейшие перемены в его лице и интонациях.       Анализирует.       – Кенма, не спи! – прикрикивает Тора, и Кенма отправляет мяч за сетку, аккурат под ноги Шибаяме. Либеро-первогодка немедленно прижимает уши, а Яку-сан шумно вздыхает – наверняка снова будет читать своему преемнику лекции на тему «как должен действовать хороший либеро», а Шибаяма будет слушать, разинув рот.       Тренер Некомата сегодня действительно зверствует – к середине тренировки шататься от усталости начинает даже неутомимый Инуока, ближе к концу Лев повисает на сетке безвольной тушкой, и даже Кай-сан выглядит так, будто вот-вот вытрет собой пол. Один плюс – на то, чтобы думать, «как отреагирует команда», нет ни времени, ни сил. Да и команде не до того, чтобы за кем-то там наблюдать, сегодня тут каждый сам за себя.       – Всё, молодняк, приберитесь – и шуршите по норкам, – командует тренер Некомата, со скрипом суставов поднимаясь на ноги. Молодняк действительно шуршит – с негромким шорохом Инуока и Шибаяма сползают на пол, не выпуская из рук швабры. Тора своей шваброй сдвигает их к стенке и продолжает с завидной скоростью елозить по полу.       К завтрашней тренировке все они будут маринованными, как мясо для карааге.       Вообще-то Кенма тоже был бы очень не против сползти на пол, но его крепко удерживают за плечо.       Куро не говорит ни слова, улыбается только самыми уголками губ, и возвращается к своей части работы.       – Щас помру! – зычно жалуется Тора, опёршись на свою швабру. – Вот прям тут лягу и помру, можно?       – Шевели ногами, а не языком, – устало огрызается Яку-сан. Он вымотан ничуть не меньше, но ложиться и помирать, вроде бы, не собирается.       – Умирает цикада, Но как все ещё громок Голос её!       Это Фукунага декламирует. Он вообще любит поэзию. Куро насмешливо фыркает, Яку-сан, отвернувшись, смеётся в кулак, даже Кай-сан выглядит так, будто готов улыбнуться.       – Э-эй, Фукунага, захлопнись со своим Кобаяши! – злится Тора. Где только силы берёт, чтобы так грохотать.       – Это Шики Масаока, – возмущается Фукунага. – И ты сам требовал, чтобы я больше говорил!       – Будешь говорить не в тему – своей смертью не умрёшь, – кровожадно обещает Тора – наверное, он бы не замедлил устроить демонстрацию, но Яку-сан очень ловко бьёт его ребром ладони по макушке. Для этого, правда, ему приходится привстать на носки.       – Выяснять отношения будете не здесь и не сейчас, – когда Яку-сан так улыбается – его боится даже Куро.       Это не очень хорошо.       – Дети, все слышали маму? Бегом разгреблись и по кроваткам баиньки, – от громкого хлопка ладоней подпрыгивают уснувшие над швабрами Инуока и Шибаяма. Куро умеет разрядить ситуацию. – Вперёд-вперёд, болезные!       Яку-сан скептически поджимает губы. Его такие шутки немного раздражают. Кажется, он обсуждал это со вторым из Карасуно, когда они виделись в последний раз. Кенма услышал часть разговора, и ничего не смог поделать с мыслью, что это действительно было похоже на жалобы двух мам на непослушных детей.       Когда, наконец, зал начинает поскрипывать от чистоты, Кенма плетётся за остальными в раздевалку.       Куро что-то нигде не видно… Неважно. Сейчас просто хочется поскорее добраться до кровати, упасть и не двигаться до утра.       Не хочется даже думать, тем более, ничего… нового или важного Кенма за сегодня не увидел. Куро действительно вёл себя, как обычно, разве что без привычных медвежьих объятий, без чуть насмешливых комментариев, без…       Кенма звонко хлопает себя ладонями по щекам и мотает головой. Его жест повторяют Тора и Инуока – видно, пытаются не уснуть на ходу. Теперь щёки пылают у всех троих.       Быстро распрощавшись с командой, Кенма уходит быстрым, хоть и шатким шагом.       Похоже, ребята ещё что-то обсуждают, но у него уже просто нет сил – кажется, что если он ещё хоть на минуту задержится в раздевалке, то проснётся тут же, на полу, и только к утру.       Быстрые шаги нагоняют Кенму у школьных ворот.       – Куда ты так спешишь? – окликает его Куро, притормозив аккурат вовремя, чтобы не сбить с ног. – Объявление пропустил. Я ж с тренером задержался…       – Извини, задумался, – Кенма быстро моргает и трёт переносицу. – Что за объявление?       – В субботу утром тренировочный матч с Южной Мидоринивой, – Куро поправляет сползшую с плеча лямку школьной сумки. – Не могу сказать, что эта команда какая-то особенно выдающаяся, но играть будем всерьёз.       В субботу, значит. На дворе вечер среды, к субботе нужно будет постараться хоть немного прийти в себя. Может, потому тренер Некомата и устроил им сегодня такую встряску? После такого никакой матч уже не страшен… Наверное.       Куро идёт рядом, на расстоянии чуть больше вытянутой руки. Обычно он ходит совсем рядом, почти задевая плечо Кенмы. Теперь это расстояние кажется странным.       Неловко. Очень неловко. Но Куро выглядит совершенно спокойным, хоть и уставшим. Говорит о всяких пустяках, задаёт ничего не значащие вопросы, на которые Кенма отвечает рассеянным кивком и полуулыбкой.       Странно это – делать вид, что ничего не случилось, и при этом чётко осознавать, что – случилось, и обратно к последнему сохранению не вернуться. Тут вообще игра без сохранений, эдакая супер-реальная вариация на тему эроге с разными концовками сюжетной линии. Только тут не угадаешь, какое действие к какой концовке приведёт. А переиграть не выйдет.       Время. Просто ему нужно ещё время. Чтобы присмотреться, обдумать. Принять.       Ну почему всё должно быть так сложно?       Дни до матча пролетают неудачным пасом – по совершенно дурной траектории, и мяч-матч в итоге неприятно впечатывается в лицо. Тренер Некомата гоняет команду без намёка на жалость. И к утру субботы всё, о чём мечтает каждый игрок – отстреляться и провести воскресенье, не сползая с футона.       После матча Кенма напоминает самому себе цедру апельсина из рекламы соковыжималки. Вот казалось бы, после той адской тренировки матч должен был пройти без особого напряга… Ан нет, второгодки из Мидоринивы оказались настырнее Шойо, и в итоге вместо двух или трёх партий они сыграли восемь. Это определённо перебор, даже Тора и Инуока выглядят еле живыми. И сам Кенма так не уставал, наверное, с окончания Весеннего Чемпионата.       Кстати.       – В Мидориниве ведь остались только первый и второй год? – тихо спрашивает Кенма. На то, чтобы говорить громче, сил не хватает.       – Угу, – Куро с хрустом потягивается. – Да так почти везде. Сам понимаешь, третий год – забот по горло.       – Но тогда… – Кенма замолкает. Неудобно о таком спрашивать.       – Куро-сан, Яку-сан и Кай-сан ведь остались, – подаёт голос Инуока. Он прямолинейный и не особо задумывается, ему проще. – Почему так?       – Я ещё не решил, на кого из вас команду оставить, – хмыкает Куро. – Так что я с вами, балбесами, до последнего дня буду, и маменька с папенькой вас тоже не бросят, а?       – Я ведь просил не называть меня так, – вяло ворчит Яку-сан. Кай-сан выглядит привычно-безмятежным, но голос подаёт и он:       – Тетсуро, с чего ты нас уже поженил? И я не помню, чтобы когда-нибудь подписывался в отцы этого зверинца.       – Ага, кошачий выводок, – Куро выдыхает короткий смешок. – Нобу, не нуди, а? Сам же уходить не хотел. Короче, ребята, вы с нами застряли ещё на полтора месяца, вот что.       Несмотря на усталость, Тора, Фукунага и первогодки подпрыгивают с радостными воплями. Кенме кажется, что его сейчас снесёт звуковой волной, но на самом деле он тоже очень рад. Он любит эту команду именно такой, какой её сделал Куро.       – Вот же ж паникёры, а? Маменька, в следующий раз ты сынков успокаивать будешь.       – Тетсуро. Я тебя ударю.       – Всё-всё-всё, сдаюсь! Папенька, спасай! – Куро заливисто смеётся – откуда только силы берутся? – и уклоняется от подзатыльника. Кай-сан происходящее игнорирует. – Папенька, меня тут убивать пытаются, как насчёт руки помощи?       – Мори, его подержать? – спокойно спрашивает Кай-сан. Он ниже Куро, но вырваться из его хватки невозможно – Кенма об этом знает. В прошлом году видел, как Кай-сан, на тот момент – второгодка, разнимал драку третьегодок из второй группы. Впечатлился.       – Папенька, а меня-то за что? – Куро с хохотом отпрыгивает, прячется за еле живым от усталости Львом. Первогодки восторженно галдят, Тора без особого успеха пытается отодвинуть Льва – тот, похоже, в каком-то ступоре, и не может понять, почему вокруг него скачут семпаи.       Хорошо, что они остались.       Кенма смотрит на них украдкой, скрывшись за чёлкой, и тихо вздыхает.       – В общем, молодняк, не дрейфить, – подводит итог Куро, оставив в покое Льва – тому, кажется, уже хочется обнять ближайший фонарный столб и остаться так до понедельника. – Мы рядом, ловите момент.       Кенма молчит.       Отчего-то он почти уверен, что последняя фраза адресована лично ему.