Клочья пепла

М. Робканов - Дождь Слез

Дис сидит за столом и устало щурится: света лучины уже не хватает, чтобы хорошо разглядеть ровный, аккуратный шов на рубашке Кили — младший сын сегодня свалился с дерева и разодрал крепкую ткань прямо на груди. Женщина откладывает рубашку в сторону и мгновение смотрит на подрагивающие, исколотые в кровь руки. Сегодня ей особенно не по себе — тяжелые думы обуревают ее, и предчувствие беды обручем стягивает виски. За окном бушует гроза. Необычно свирепая, с холодным резким ветром и ледяным дождем, скалящимся варгом заглядывающим в окна. Она видит, как мечутся там, в темноте ночи, пригибаемые безжалостной силой деревья — завтра опять придется убирать наваленные ветви, размохрившиеся и поломанные под жестокими ударами стихии. Синеватая, мертвенная вспышка озаряет комнату трепещущим, жутким светом, и огонек свечи испуганно мечется из стороны в сторону, словно маленький зверек, беззащитный и слабый перед мощью ненастья. Из-за стены слышится вскрик, разговор и едва слышный смех — не иначе Фили опять развлекает Кили рассказами, чтобы младший перестал бояться грозы. Стоит сходить туда, да пожурить сыновей за то, что они не спят в столь поздний час, но она не находит в себе сил даже подняться. От громких голосов, вплетающихся в шум дождя, женщина вздрагивает и, только услышав тяжелые шаги на крыльце, вскакивает с места и бросается к двери. Обхватывает ладонями родное лицо, не обращая внимания на пригоршни ледяной воды, вброшенные в уют теплого дома сильной рукой ветра, стягивает капюшон и обнимает вошедшего Торина. Он мрачен. А может, так просто падают отблески молний на лицо, что оно кажется безжизненным? Нет. Дис отстраняется, окидывает взглядом его левую руку в лубке, испещренное царапинами и кровоподтеками лицо. И ждет. Ждет, когда он шагнет внутрь, а за ним, стряхивая воду с капюшонов, войдут еще двое. Но тянутся мгновения за мгновениями, и сердце перестает биться, ржавчиной рассыпаясь в пыль. С ее губ не срывается ни единого звука, только руки холодеют, а мир вертится перед глазами. Когда бешеная свистопляска образов затихает, она отступает в сторону и заботливо помогает Торину снять мокрый плащ с искореженной, а оттого заевшей пряжкой. Брат не поднимает на нее глаз, только на мгновение прижимает ее руку к обветренным, растрескавшимся губам, словно пытается согреть дыханием. Торин проходит в комнату, и Дис вновь оказывается рядом. Помогает ему раздеться — с одной рукой снять одежду сложно. Видит плотные повязки, обхватывающие грудь, пропитанные кровью, и все также молча, не произнося ни слова, выходит. Возвращается с небольшой кадушкой, наполненной теплой водой, и прокипяченными бинтами, и принимается за дело. Торин не старается поймать ее взгляда — смотреть на мертвую душу сестры нет сил. Потухшие, помутневшие от горя глаза вызывают в нем сжегшую его дотла боль и муку. Прозрачная капля падает на тыльную сторону ладони, и он вскидывает взгляд, ловит выпавшие из рук сестры повязки и прижимает ее к себе. Она плачет беззвучно, страшно, совсем не так, как принято у них. Выплесни она боль в крике, зверином, но приносящем хоть какое-то облегчение, и душа бы рвалась прочь, не выворачивала плоть в невыносимой муке, но Дис не может этого сделать — в соседней комнате притихли сыновья. И маленькими зверьками застыли у дверей — прислушиваются. Воет за окном гроза, рыдает хлесткими струями дождя, словно природа — мать, потерявшая дитя; жена, не дождавшаяся мужа; сестра, которой больше не обнять брата; дочь, чьего отца поглотила тьма. А Торин просто молча стоит и гладит Дис по мягким, растрепанным волосам, ибо сейчас, в кольце его рук, умирает дорогое ему существо — горит в безжалостном пламени собственной любви и привязанности. И он ничем не может помочь — его душа сожжена точно так же, как и ее. Но в горе нельзя быть одному.