Шепотом

Следующая встреча с мальчишкой произошла не по моей инициативе. Он сам заявился к нам с Сонькой домой в пятницу, часам к шести вечера, с завязанным целлофановым пакетом апельсинов под мышкой. От его былой растерянности – ни следа, одна спокойная вежливая улыбка. Я тогда получил ответ работодателей и размышлял, как очаровать молоденькую домохозяйку из соседней квартиры, чтобы она согласилась забирать Соню из школы. Мои рабочие часы складывались отвратно: отводить её я мог, а забирать – увы. Поглядев в глазок и открыв дверь, флегматично позвал дочь: - Ребёнок, к тебе пришли. Дитё отбывало последние сроки заключения и с радостью выбежало встречать гостя. А ещё «Не хочу дружить, не хочу дружить». - Я вообще-то к вам обоим, – он с непонятным лукавством глянул на меня и тут же поспешно отвёл взгляд якобы для того, чтобы отдать Соньке пакет. Выходные у меня, как назло, суббота-воскресенье, лучше бы дали будние дни. Первая неделя неоплачиваемая – это стандартно. А вот следующие – уже за деньги. Разуваясь, Никита предоставил время подумать, чего бы съедобного предложить неожиданному гостю. Ситуация решилась после дочкиного предложения: - Хочешь попробовать рисовые колобки? У нас остались. Папа не очень хорошо готовит, но они съедобные, – для уверенности искренне добавила: – Правда-правда. Спасибо, обласкала. Будущая жертва моих кулинарных способностей согласилась, и мы втроём отправились на кухню. Думаю, это помещение можно с уверенностью назвать комнатой для посиделок. Еда рядом, телевизор – тоже, ноут при необходимости можно поставить на стол – а что ещё нужно? Сонька, едва мы зашли, хотела монополизировать пульт, но под моим иронично-вопросительным взглядом сдулась и полезла в холодильник за обещанной едой. Кроме того, достала всевозможные соусы, пасты и прочую ерунду, в которой я не разбираюсь и, откровенно говоря, мало отличаю друг от друга. Пока дети жевали, я помыл и нарезал апельсины – нечего фруктам пропадать, хотя, думаю, с рисом оно сочетается так себе. Управляясь с ножом, до локтей закатал рукава тонкого свитера и краем глаза проследил, как Сонька сбегала за альбомом для рисования. Вернувшись, она открыла один из своих шедевров, и они на пару с Никитой начали дебаты о силе искусства. Дочь вдохновенно расписывала важность тех корявых палок возле кривого домика, почему-то наименованных «забором», а Никита утверждал, мол, деревья нужны больше. Где он разглядел деревья, я в упор не видел – разве что возле домика обильно прорастали то ли ядовитые грибы времён Чернобыля, то ли продолговатые радужные ёршики для туалета. Решив не вмешиваться, отставил стул немного назад и включил телевизор – наказание Сони не значит мой отказ от благ цивилизации. Будто назло, ничего интересного не показывали: одни душещипательные дамские сериальчики, новости и программы типа «В мире животных». Отчаявшись найти что-то съедобное, нашёл музыкальный канал. Минут через двадцать мне надоело рассматривать в основном голые задницы, помноженные на сверкающие улыбки, и взгляд опустился на детей. Они рисовали. Упираясь локтём в стол и положив щёку на ладонь, я прикинул разницу возрастов: около семи-девяти. Обычно это целая пропасть – да что там, в подростковом и детском возрасте год – уже «малолетка», «шпендель», «коротышка», а Никита с Соней мгновенно поладили. Не сомневаюсь, они и на переменах болтают. Если сравнивать меня с мальчишкой – та же ерунда. Это для Соньки я «родитель» – у родителей обычно возраста нет, а мальцу наверняка кажусь стариком. Ему до моих лет – жить и жить. Неожиданно Никита, словно почуяв мой взгляд, перехватил его и тут же снова отвёл глаза, принимаясь за малевание. Меня дети не втягивали, но и не гнали, поэтому, вполуха слушая и их щебетание, и музыку из ящика, я рисковал задремать. И задремал-таки: в неудобной позе, в неудобном положении – почти заснул. Около половины десятого почувствовал осторожное касание к плечу. Потянул носом запах ароматного горячего кофе и открыл веки. Надо мной склонился чему-то улыбающийся мальчишка, он же придержал за руку, когда я от неожиданности чуть не сверзился набок. - Спасибо, – зевнул, потирая поясницу: мышцы здорово затекли. Сонно посмотрел по сторонам: – А где Соня? - Спать пошла, – вежливая улыбка. Она скоро начнёт меня бесить. – Не хотела, но я сказал, что разбужу тебя, и ты отправишь её сам. - Мм-м, ты нашёл к ней подход, – подавил желание потянуться. Никита по-птичьи склонил голову, что-то оценивая, и, придя к какому-то результату, обернулся посмотреть время на настенных часах. - Я, наверное, пойду. Засиделся. - Да не, не парься. Если твои не хватятся, можем ещё посидеть. Гостей я никогда не стеснялся и не выгонял, лишь бы Соньке не мешали. Мальчишка колебался секунд десять, но занял стул напротив. Тогда на глаза попалась предназначенная явно мне чашка кофе. - Твоя работа? – спросил, прежде чем сделать глоток. Последнее, между прочим, зря. Кофе оказался жгуче-горячим и немного ожёг язык. Про себя выругавшись, я чуть не подавился и насилу удержал чёртову жижу во рту. Тут же её проглотил и, словно ошпаренный, влил в себя по меньшей мере литр холодной воды из графина. Закашлялся. Следивший за моими метаниями Никита, с досадой приподнял правый уголок губ: эта кривая усмешка шла ему гораздо больше вежливой гримасы «на каждый день». Хотя, может, я делаю поспешные выводы. - Самоуправство для второго визита, – весело прокашливаюсь. Он ни капли не смущается: - Прости. Не думал, что он получится таким горячим. - Ничего страшного. Кстати, ты до сих пор не куришь? – с любопытством кладу кисти рук на стол. - Нет. Три дня прошло, – скептически фыркает, уплетая оставшиеся апельсиновые дольки. - Жаль, – в театральной скорби поджимаю губы. Он смеётся, чисто мальчишеским жестом откидывая назад волосы с глаз, и на какую-то секунду, пока они опять не улеглись, я замечаю небольшую родинку возле правого глаза – ближе к веку, чем к уху. Это смотрится почти трогательно и по-детски мило. А Никита, похоже, старательно прячет её за занавесью волос. - Нет, всё-таки пошли на балкон, – решаю, поднимаясь. Он хочет возразить, но я перебиваю: – Ты не куришь, слышал. Но постоять-то можешь. Хочешь, марлю дам – противогазов, к сожалению, не держим. Прыскает от смеха, однако соглашается. Мы заходим на лоджию, где я пару раз чиркаю зажигалкой и подношу огонёк к заранее вытащенной сигарете. Не то, чтобы у меня зависимость – обычный способ расслабиться. Открываю два соседних окна – слева пристраивается Никита. На улице довольно темно, но я вижу, как он морщится от запаха никотина. Неужели так противно? - Предки точно не хватятся? – интересуюсь между затяжками. - Нет, – с любопытством осматривается. – Я обычно гуляю допоздна. - Понятно. - А тебе не пора? Я, кажется, навязываюсь… - Забей, – перебиваю. Внизу во дворе дети возраста постарше Сонькиного играют в салки. Темень их не смущает совершенно, а громкие звонкие голоса, готов поспорить, слышно чёрт знает где. Вспоминаю, о чём хотел спросить сразу: - В каком ты классе? - Выпускник, – Никита тоже разглядывал ребятню. Освещение в лоджии я не включал – хватало света, падающего из соседней комнаты и улицы. Где-то недалеко надрывно загудела сигнализация. - А кем мечтаешь стать? – честно говоря, это не слишком меня интересовало, но не хотелось прерывать разговор. Мальчишка ненадолго задумался и, поставив локти на подоконник, ответил: - Гонщиком – типа того. Едва не давлюсь дымом: на гонщика малец не похож совершенно – вот ни на грамм. В итоге выдаю: - Какая-то приземлённая у тебя мечта. - Мне не нужны мечты, мне нужны цели, – заявляет и резко переводит взгляд с асфальта внизу на моё лицо. Будто цепляется за него, что-то прощупывает, и у меня не получается отвести взгляд. В темноте его глаза кажутся почти чёрными, точно вырезанными из чистейшего обсидиана. – Я мог бы сказать, что в детстве хотел стать музыкантом, продавцом или адвокатом, но это глупо. Я знаю, чего хочу. Качаю головой, словно потешаюсь, но на самом деле пытаюсь разорвать эту дьявольскую магию взглядов. Не получается: я даже забываю сделать затяжку, и сигарета вяло тлеет в пальцах. - А что родители? Сам легко разрывает контакт. Надеюсь, он не услышал моего тихого облегчённого выдоха. - Они не понимают, чего я добиваюсь, хотят сдать в мед. Говорят, за этим будущее, а гонки – слишком рискованно. К тому же, в своё время папа хотел поступать, но не прошёл. Пытаюсь казаться невозмутимым, однако судорожно раздумываю: что это, чёрт возьми, только что было. Тем не менее, продолжаю неторопливый разговор: - Хах, мои меня так не напрягали. Они терпеть не могли тех, кто пытается реализовать себя в детях. Но насчёт этого я умолчу. Дальше – тишина. Если за неё можно посчитать посторонние звуки снаружи. Докуривая сигарету, спрашиваю: - Ты, кстати, зачем-то пришёл или просто так? Кивает, скорее самому себе: - Хотел кое-что сказать. - О как, – без энтузиазма отзываюсь. Может, он эмоциональный вампир, или как их там называют? - Да, – снова внимательный взгляд. – Но, думаю, в следующий раз. Я всё-таки пойду. - Топай, дверь прикроешь, – пожимаю плечами. - Как скажешь, – на секунду замирает и тут же выходит, скрываясь в дверях. Странный. Никак не могу понять, что он за человек… Но сейчас о чём-то разглагольствовать бесполезно. Спать охота. Порыв ветра остервенело колышет деревья и гонит невидимой плёткой белых пушистых небесных овец. Они почти не различимы из-за отсутствия солнца, но умудряются закрывать звёзды и бледные отзвуки серебристо-золотой луны. Выходной, ага… Не мудрствуя лукаво, достаю из кармана следующую на очереди сигарету.