Шепотом

- Детей баловать нельзя! – категорично заявила пожилая тётенька. По-моему, она преподавала английский, и Сонька при одном упоминании её имени-отчества смешно морщила нос. - Как это «нельзя»?! – возразил увесистый дяденька, скрещивая руки на груди. – А что с ними тогда делать? Скоро повырастают – оглянуться не успеем, а уже с нас ростом будут. Кого я тогда буду баловать – им-то это не нужно будет. Мы, аки примерные родители, битый час сидели на собрании. Лидия Батьковна сначала рассказала об основном вроде куда уйдут сдаваемые деньги и какая у детей успеваемость, дальше дала высказаться учителям, пошло-поехало. Учителей в принципе было немного – большинство предметов вела классрук, но каждый «оратор» стремился высказаться на полную: кого-то выделить, кого-то пристыдить, кого-то поощрить. А мы сидели: гордились, стыдились и прочее по списку, совершенно ясно осознавая, что нашим дорогим чадам на это совершенно наплевать. Лично моё сейчас, облокотившись на меня, загадочным взглядом пилило плафон на потолке. Кстати, ребёнка с собой взял не только я: тот колоритный, посмевший возразить англичанке дяденька сидел рядом с тощим веснушчатым пареньком. Мелкий откровенно скучал, пытаясь не заснуть прямо за партой. Группа из шести мамашек объединилась и что-то тихо, но бурно обсуждала, делая на бумажках пометки. Причём они не забывали время от времени поддакивать ораторам, поэтому те не возникали. Потом в класс робко заглянула замдиректорша, чтобы передать приказ сверху насчёт школьной формы. Мол, теперь в школе должен быть дресс-код. Как организованно возмущался хор мамочек – надо видеть. Папочкам оставалось растерянно переглядываться. Впрочем, «против» высказались не все: некоторые ворчали, что тогда хоть разврата станет поменьше, но их быстро задавили количеством. В общем, со всеми заморочками домой мы попали только к четырём. Лёха и Шурик уехали, оставив нас в гордом одиночестве. Но, наверное, оно к лучшему, всё-таки я не переношу, когда близкие мне люди начинают врать. А Шурик… Она мастерица перекручивать историю на свой лад. Её послушать, так она мне не врала, а просто утаила парочку событий. Оказалось, тот нарк её не по глупости «поцарапать» хотел и даже не от поехавшей крыши, а с вполне определёнными целями. Беременная она – от него. Так и представляю себе ситуейшн: бухие, под экстази, чердак срывает. Нет кондомов? Да ну его, пронесёт. Не пронесло. Шурик, когда проверилась, ему сказала, он ответил, что отцом быть не собирается, не готов и не хочет – предложил аборт. Она упёрлась: «Лучше рожу». Ссора. И когда Шурик в следующий раз пришла оповещать нарка, мол, вырастит ребёнка сама, тот решил избавиться от проблемы здесь и сейчас. Это мне уже Лёха рассказывал, а ему – Шурик, только не лично, а по телефону, когда после выстрела рыжая идиотка решила спрыгнуть с крыши родной девятиэтажки. Благо они рядом жили: Лёха её заболтал, выспросил местонахождение и успел не дать убиться. Естественно, они переспали, а утром он проснулся в пустой квартире с трогательным стикером на подушке: «Нам лучше больше не видеться. Это моя ошибка». Насколько я понял, Лёха никакой не друг нарка, а эксбойфренд Шурика – школьный. Факт в том, что когда-то он её бросил, а сейчас она не хочет начинать отношения, хотя, когда попадает в переделку, если меня нет рядом, обязательно звонит ему, и тянет их друг к другу, как на буксире. Не понимаю, в чём, собственно, проблема, но Шурик сказала, что всё сложно. Сонька, выгнать которую не представлялось возможным, согласно покачала головой. Я оставил парочку вдвоём с требованием ничего не разбивать, особенно о чужую голову, и отправился с Сонькой на собрание. А когда мы пришли, их уже и след простыл. Сонька разулась, ставя кеды на полку. Я тоже начал расшнуровывать «стары». - Извини, опять не получилось куда-то сходить. Я совсем забыл, что у нас сегодня собрание, слава Богу, твоя классная напомнила. Качает головой: - Я не обижаюсь. Классно, если Лёля с Лёшей помирятся. Они хорошие. Теряюсь: - Не думаю, что они в такой уж ссоре. Лёша же согласился помочь Шурику. - Ты ничего не понимаешь, – подаёт мне кофту, чтобы повесить её на вешалку. – Они дружат, но уже долго-долго не могут помириться, – растерянно пожимает плечами. – Не знаю, что им мешает, но, наверно, что-то очень неприятное. - Ясно, – усмехаясь, подхватываю дитё на руки а-ля принцессу. – А поехали всё-таки на пристань. Пока ветер хороший, запустим воздушного змея. Ещё неделька – и совсем темно станет, так мы вечером больше погулять не сможем. - Давай, – живо соглашается, обнимая меня за шею. Знаю, какой получу ответ, но всё равно спрашиваю: - Может, сначала поедим? Укоризненный взгляд: - Ни за что! Мы покушаем, а потом опять кто-нибудь приедет или позвонит, и у тебя опять будут дела. - Ну хорошо, хорошо, – смеюсь, – тогда забираем змея, байк – и едем. - Ура-а! – дитё запищало, вскинув руки. Лихо развернувшись, мы потопали искать змея. А потом действительно здорово отдохнули. Воздушного змея мы покупали давно, но упорно таскали его везде за собой. Продавщица и Соня дружно вторили, что змей на самом деле «скат», но, по-моему, он больше напоминал пингвина. Впрочем, какая разница, главное, оно летает, и летает при нормальном ветре достаточно хорошо. Облокотившись на байк, я с улыбкой наблюдал, как дочь носится со «змеем». Пристань – очень красивое место, особенно в свете заходящего солнца. А асфальтовая дорога у воды ближе к вечеру заполнилась людьми, хотя я бы не сказал, что было слишком людно. Народ рассаживался по лавочкам, бродил поодиночке, парами, компаниями. Они иногда оборачивались на нас, а некая парочка даже подошла к Соне, чтобы что-то у неё спросить. Я не слышал – характерный шум воды довольно сильный. Однако дитё посмотрело на них практически иронично, поджало губы и что-то односложно выдало. Насколько я различил, это было слово «Нет». Когда солнце почти скрылось за горизонтом, мы поехали домой. Воздушный змей с лёгкой руки чада вяло болтался сзади байка. Тот я оставил на парковке и вовремя догнал ребёнка, пока ему не надоело без дела стоять на месте. Не спеша, за руку мы дошли до подъезда. «До подъезда» потому, что у него и остановились. Соня с улыбкой до ушей помахала стоящему у дверей Никите, и тот немного вымученно улыбнулся ей в ответ. - Давно ждёшь? – усмехаюсь. Настроение после настолько хорошо проведённого времени всегда отличное. - Нет, только пришёл, – засовывает руки в карманы толстовки. Мне почему-то кажется, что он врёт. Ловлю его взгляд. Хмм, вот как. Значит, мне не показалось. Я уж думал, это всё-таки пьяный бред. - Ты помнишь, что я вчера сказал? – выдаёт, почти не разжимая губ. Мгновение соображаю и притворяюсь удивлённым: - Ты о чём? Прищуривается, а руки, кажется, сжаты в кулаки. Затем спустя какую-то долю секунды всё понимает, улыбается спокойно, вежливо – той самой раздражающей меня улыбкой. В глаза совершенно неожиданно бросаются кислотно-нелепые гриндерсы. - Ни о чём, просто вспомнилось… С наигранным извинением пожимает плечами. Улыбка на лице, как приклеенная. Молодец, мелочь, понял правила игры. Это твоя глупость – ошибка по молодости, поэтому лучше поиграем в слепых и глухих дураков. Вот встретишь хорошую девчонку, и весь бред у тебя из головы на раз-два вылетит. На втором этаже кто-то до упора врубил колонки с Линкин Парком. Через открытое окно до нас доносилась вся полнота звука. - Чего встали? – Сонька своим возмущением разрушила всю, можно сказать, торжественность атмосферы. – Пошлите домой, там какао и конфеты. Фыркнув, я с ней согласился и, кивнув Никите, сделал пару шагов вперёд. Видя, что мальчишка стоит в нерешительности, продолжая отвратно-вежливо улыбаться, оборачиваюсь и непринуждённо ерошу его шевелюру. - Пошли, – мягко произношу. Моё любопытное дитё, скорчив недовольную морду, поторопило парнишку подняться. А тот почему-то низко опустил голову, не давая заглянуть в глаза. Передёрнул плечами и первым забежал в подъезд. Мальчишка, самый настоящий мальчишка. Сонька с писком «Нечестно!» умотала следом. Хороший день: редко когда удаётся за ограниченное количество часов и избавиться от стольких проблем, и приятно провести время. А ещё я когда-то слышал, что глаза говорят больше, чем слова. Поэтому, когда больно, мы отворачиваемся. Дома я варганю детям обещанное какао, Соня восторженно рассказывает о поездке на пристань. Немного позже я занялся своими делами, а Никиша помог ребёнку доделать на вторник математику. На пару минут, пока загружается браузер, снова задумываюсь над недавним ммм… инцидентом. Я сделал что-то не то? Вернее не так, что я сделал, чтобы мальчишка заявился ко мне явно всполошённый, без видимой причины и выдал такое? Прокручивая в голове события прошедших дней, не вижу ничего особенного. Я вёл себя так же, как и всегда. Всё как обычно. А если всё, как обычно, значит, это точно подростковые глупости: надумал себе всякого и мучается теперь. Глупый мальчишка. Никита просидел у нас до половины десятого. Провожая его, я опёрся плечом о стену. Повисла немного напряжённая тишина, и, чтобы разрядить атмосферу, я ненавязчиво спросил: - Завтра в школу, ты сам-то уроки сделал? - Конечно, – завязывает шнурки. – Я хорошо учусь. - Заметно, не зря же кирпичи в рюкзаке таскаешь – ты, можно сказать, будущий прораб. Не передумал ещё гонщиком становиться? Не отвечая, поднимается и… не пойму, то ли для себя что-то решает, то ли всё уже решил и просто ждал подходящего момента, но я заранее совершенно точно не хочу знать то, что малец сейчас собирается сказать. А он вновь, засовывая руки в карманы толстовки, поднимает взгляд к потолку и, глядя туда, – не на меня, впервые за время нашего знакомства – сухим, безэмоциональным голосом произносит: - Может, ты знаешь или где-нибудь слышал о Детях-404? И, не дожидаясь ответа, скрывается за входной дверью. Я же, не понимая, что Никита имел в виду, недоуменно склоняю голову к плечу, рассеянно гляжу на дверную ручку и иду ораторствовать, так как моя мелочь уже буйствует в спальне, требуя зачитать ей очередную сказку.