Шепотом

Следующую рабочую неделю я был слишком занят, чтобы думать о словах Никиты и вообще замечать кого-либо, кроме Сони. Пару раз звонила тёща, пару раз – мама. Шурик бодро отчиталась, что жива и всё в порядке – Алексей, отобрав трубку, всё сердечно подтвердил. Обещанный начальством аврал пока занимал все мои помыслы – для выполнения недельного плана даже приходилось пару раз оставаться сверхурочно. Вот когда я радовался, что Никита согласился отводить Соньку: домой я приходил вечером, варганил что-нибудь съестное, кормил дитё, давал ей указания на завтра и заваливался спать. Ел через раз. Половину выходных тоже просыпал и от понедельника до пятницы снова пахал как проклятый. Хотя, мне не привыкать. В принципе, можно сказать, всё сложилось весьма удачно: с Никишей напрямую мы почти не пересекались. «Привет», «Пока», «Всё в порядке?», «Нормально» – по-моему, единственное, чем мы обменивались. Ну и замечательно, глядишь, за две недели у него вся дурь из головы выветрится. Следующую субботу провожу дома, валяясь на диване и лениво клацая пультом каналы на телевизоре. В прошлые выходные малец не появлялся, в эти – тоже. Но, в принципе, я не удивлён – должны же у него быть какие-то дела. На землю плавно опускалась темень, моя мелочь возилась в спальне с куклами и прочими игрушками, а я остановился на древней киношке «Бросок кобры». Тишина, мир и спокойствие. Начальство обещало, что во вторник мы, наконец, вернёмся в обычный режим. Звенит закинутый под диван телефон. Звенит секунд пять, и, пока я без энтузиазма шарю рукой по полу, мелодия стихает. Затем звучит ещё раз, но через пару секунд снова глохнет. Какой нерешительный абонент. Вылавливая свой орех, смотрю на экран. Хмм, Никита. Что-то случилось? Незамедлительно перезваниваю. - Алло, привет, – отвечают. - Привет, ты чего-то хотел? Медлит. - Нет, телефон в кармане лежал, кнопка вызова сама случайно нажалась. Не особенно верю кое-как сваянному оправданию: пацан не мог звонить мне последнему – два дня назад. А в принципе, чего это я такой подозрительный? - Ясно. Тогда бывай. - Пока… – отрывисто, и едва я собираюсь отключиться, Никита скороговоркой произносит: – Можешь, пожалуйста, приехать? О как. Шестое чувство в который раз не подвело. - Не проблема. Говори куда. Попутно выключаю телик и взглядом подыскиваю какой-нибудь годный листок с ручкой. Мелкий адреса не знает, но называет мне примерные общеизвестные ориентиры. Отчаявшись разыскать лист, прошу повторить дорогу и записываю схему на первой попавшейся обложке Сонькиной сказки. Дитё соколиным взглядом это засекает и уже заранее начинает обижаться. Топает ко мне, заглядывая под руку, и я, записывая, прикладываю палец к губам. - Хорошо, понял, – заканчиваю разговор, – сейчас приеду. - Соню не бери, – просит, прежде чем отключиться. Ребёнок последние слова слышит, сначала думает обидеться ещё сильнее, но потом соображает: - С ним случилось что-то плохое? - Не знаю, – честно отвечаю, – но твой деликатный дружок ни за что не позвал бы меня просто так. Понятливо кивает и не хнычет, когда я ухожу – разве что состраивает на прощание обеспокоенную мордашку. Указанное мальцом место находится довольно далеко, поэтому приходится ехать на байке. Сверяясь по памяти с указаниями, нахожу-таки «контрольную точку». Свет фары помогает обнаружить в надвигающейся темени Никишу. Он сидит на перилах полузаброшенного здания больницы и отстранённо, с некоторым выражением обречённости глядит в сторону. Ну прям эпическая картина «Издыхающий в тоске дней школьник». Художник: Айвазовский-Малевич. Впрочем, увидев, а точнее, услышав меня, мальчишка спрыгивает с перил и пытается сотворить на своей физиономии подобие оживлённости. Получается из рук вон плохо. Подойдя ближе, вижу у него на скуле внушительный синяк. - Привет, – тормозя, машу рукой. – С кем-то подрался? Кривится, но отвечает: - Не совсем. С другом. - Понятно. А звал зачем? - Ты… – сначала хмурится, не решаясь, но всё же поднимает на меня взгляд: – Разреши мне у тебя переночевать. Опираясь на байк, немного удивлённо отвечаю: - Не проблема. Но разве случилось что-то необычное? Подрался, с кем не бывает – твои разве из-за этого будут промывать тебе мозги? - Как сказать, – подходит ближе, скрывая волосы под капюшоном мягкой коричневой толстовки. Лёгкий спортивный рюкзак у него за плечами точно такого же цвета. – Родители, особенно мама, спросят, что случилось, а я сейчас в таком настроении, что всё им как на духу выложу. Не хочу, чтобы они волновались. - Ясно. Понимаю, – киваю в сторону байка и отдаю мальчишке второй шлем. – Бери тогда и садись сзади. Спустя десять секунд мы уже в дороге. Никита крепко сцепляет руки на моей талии, плотно прижимаясь к спине. Немного необычно: как правило, так со мной едут именно девушки, а Сонька усаживается спереди – но ситуация совершенно не напрягает. Ставлю байк обратно и вместе с мелким топаем домой. Моё дитё не спит: какой там, ещё ж нет десяти, и встречает нас радостным воплем: «Никита пришёл!» Тот немного смущённо «даёт пять» по её протянутой руке. Чувствуя себя выполнившим гражданский долг, я разуваюсь, снимаю верхнюю одежду и заваливаюсь обратно на диван. - Предкам позвонил? – вспоминаю спросить. - Ага. Когда ты мотоцикл ставил. - Замечательно. Тогда будь паинькой и займи себя чем-нибудь сам. На крайняк, попроси Соню тебя чем-нибудь занять – она умеет. - А я хочу ночевать с Никитой! – заявляет дитё. - Ночуй, – пофигистически пожимаю плечами. Дочь, уперев руки в бока, подходит, чтобы заслонить от меня экран телевизора. Не глядя на неё, переключаю канал. - Я тебе не даю? – флегматично вопрошаю. По музыкальному опять крутят какую-то ересь, но не мультики же Сонины смотреть. Заглянуть, что ли, в Нэт? Там тоже ничего путного кроме соцсетей нет, но и то хлеб. Хотя… не, не то настроение, чтобы вести многочасовые мозговыносящие переговоры с виртуальными и реальными знакомыми. - Я хочу с ним вместе спать! – категорично. Собравшийся было что-то сказать Никиша подавился воздухом. Я смеюсь почти незаметно. - Да пожалуйста, – сдерживая улыбку. - Тогда ты спишь на диване, хорошо? – с неубиваемым энтузиазмом. - Хорошо, – запросто соглашаюсь. – Можете там хоть гнездо свить. Никит, когда соберёшься ложиться, скажешь – я найду тебе чего-нибудь из своей домашней одежды по размеру. - Угу, – успевает ответить, прежде чем его эксплуатирует моё дитё. Лениво одним глазом проследив процесс уволакивания, признаюсь себе, что по-прежнему не могу понять, где сходятся круги их интересов. Точно не на куклах и произведениях Диккенса. В процессе то ли клацанья, то ли просмотра неизбежно засыпаю и просыпаюсь лишь тогда, когда меня осторожно трясут за плечо. - Ты обещал дать мне одежду. Не желая просыпаться, наугад тыкаю куда-то пальцем: - Поищи там. Я уж подумал, что меня оставят в покое, как услышал чёткое, со смешинками в голосе: - Там вообще-то потолок. Вот блин. Я грустно вдохнул. Открыл один глаз. Надо мной склонился Никита. Свет в комнате выключен, поэтому только телевизор отчасти освещает его лицо. Он, кажись, улыбается. - Ладно, – с трудом отказываюсь от эгоистичной просьбы отвязаться. – Щас. Ван момент. Поднимаюсь с постели и плетусь к шкафам. Пока ищу свободные штаны и мало-мальски подходящий по размеру свитер, к сожалению, просыпаюсь. - На, – вручаю. Он оглядывается, видимо, в поисках места, где можно переодеться, но перехватывая мой отчасти ироничный взгляд, независимо хмыкает и стягивает с себя одежду здесь. Не понимаю причину стеснения: суповой набор, как ни крути, у всех одинаковый. Одевшись, немного подкатывает рукава и штанины, а так, в принципе, одежда ему почти в пору – широковата разве что. Садится рядом со мной на диван, прижимая к себе колени. Некоторое время увлечённо наблюдаем за очередными достижениями доктора Хауса. - Ты не спросишь, из-за чего случилась драка? – смотрит на экран. Полулёжа на спине, зеваю: - А тебе этого хочется? После некоторой паузы задумчиво отзывается: - Не знаю. Наверное, хочется. Особенно потому, что ты никогда не задаёшь лишних вопросов. - Может, потому, что мне лениво их задавать? Снова хмыкает. Хаус на данный промежуток времени отчаянно язвит: «- Почему ты всё всегда драматизируешь? - Потому что я очень нервная карманная собачка». - А может, потому, что ты умеешь слушать. Не смотрю на мелкого: - Может быть. За окном темнота – пора бы задвинуть шторы. И вообще, который час? - Саш, – Никита вздыхает, подвигаясь ближе и прижимаясь к моему боку. Такое ощущение, что ему очень холодно – наверно, так и есть. – Спроси меня. Спроси меня, пожалуйста, и я всё тебе расскажу. Непонятная интонация. Немного несвойственная тому Никите, которого я знаю. А, впрочем, могу ли я утверждать, что хорошо его знаю, если мы познакомились сравнительно недавно? Но в том вопросе мне почему-то чудится подтекст: будто смысла гораздо больше, чем кажется. Ерунда какая. Нащупываю сзади одеяло, укрываю им нас обоих. Нечаянно задеваю лапу мальчишки – холодная, как у жабы. Ещё бы он не пытался согреться. В комнате темно и уютно, за окном видны отблески горящих фонарей, а где-то в парке играет классическая музыка. - Может, тебе чаю? – предлагаю. Отрицательно мотает головой. Задаю обещанный вопрос: - Ну, выкладывай, из-за чего подрался. Поджимает губы. - Это я виноват. Я его обидел – специально наговорил гадостей, чтобы он отстал. Кирилл – спокойный, как индеец, его словами вряд ли заденешь, но он не особенно лезет в чужие проблемы, а вот Митька очень вспыльчивый, и вечно ему надо всё знать – не отделаешься. - Кирилл и Митя – твои школьные друзья? – начало меня немного заинтересовало. Может, мистические друзья Никиты не совсем мистические? - Почти, – кивает, обнимая себя руками, и осторожно, очень осторожно ещё больше на меня облокачивается. Не пойму, к чему такая нерешительность. – Приятели по картингу. Мы давно вместе гоняем. Митька никогда не остаётся в стороне, особенно если дело касается нас с Кириллом. Не знаю, как он понимает, что меня что-то беспокоит, но как-то это чувствует. Сегодня тоже спрашивал… неважно, о чём. Просто задавал вопросы… «…на которые не хотелось отвечать», – наверняка прозвучало про себя. Вроде за тебя волнуются, должно быть приятно, должен быть благодарен, что, мол, ты кому-то не безразличен, однако всему есть предел. Кому-то достаточно искреннего или не очень «Со мной всё в порядке», а кто-то лезет в самое нутро – ворошит там то, о чём не хочется думать, и после разговора тошно и от самого себя, и от всего на свете. - А ты? – спохватываюсь, понимая, что малец ждёт реакции. - Наговорил ему всякого. Я умею бить по больным местам. Хах, в точку, особенно вспоминая то: «У меня не получается понять, почему ты себя так презираешь?». - И он тебе врезал? - Ага, – легко слетает с его губ. – Ударил и минут пять добивался, чтобы я дал ему сдачи. - Дал? – с усмешкой представляю себе сцену. - Послал, – коротко. Потом с некоторым сожалением: – Мама не любит, когда я с Митей или Кириллом ссорюсь. Если бы она увидела синяк, обязательно поинтересовалась, откуда он. А я бы ответил. - Не любишь врать? - Не особенно. Все мы «не особенно», но, увы. Видел где-то цитату: «Говоря человеку неправду – теряешь доверие. Говоря правду – теряешь человека». Наверно, существуют где-то абсолютно честные люди, но, мне кажется, им скорее не повезло, да и теряются такие в общей человеческой массе. М-да, по ночам меня, бывает, тянет пофилософствовать. Дурная привычка. - Так ты не слышал, да? И не знаешь о детях 404? – голос вырывает из вороха мыслей и неоконченных фраз. - А должен? – осторожно спрашиваю. Надо было всё-таки выделить минутку и заглянуть в Яндекс или Гугл. Чего мне стоило? - Нет, – осмысленный ответ. - Тогда и не узнавай о них ничего, окей? - Окей, – не задумываясь, вру. Он меня заинтересовал, правда, не знаю, нарочно ли. Зябко передёргивается, а я, возведя очи к потолку, сгребаю его в охапку, обнимая за плечи, и сильнее укутываю нас обоих одеялом. Замёрз, дурень, так чего упрямо молчать? А Никиша поднимает голову, смотрит на меня и на секунду – буквально на секунду – из смущённого, потерянного мальчишки становится тем Никитой, которого я никак не мог понять, чтобы произнести: - Это не подростковая дурость. Просто так сложилось. Не вижу связи между нашим диалогом и его словами, поэтому не понимаю их смысла, однако додумываюсь до неопределённого: - Может быть. Может быть. Мальчишка кивает и под Хауса в виде колыбельной постепенно засыпает, уронив голову на моё плечо. Не досмотрев серию, я устраиваюсь поудобнее и тоже прикрываю веки.