Шепотом

Выпад вперёд: почти нежно, почти ласково, действительно играючи. Его никто не учил обращаться с ножом, но не зря существуют всяческие самоучители, онлайн уроки и прочие обучалки. Но и в этом он не особенно старался – лишь повторял понравившиеся упражнения раз за разом перед зеркалом, пока не начинало сносно получаться. Просто однажды Джеки предложил: «Если ты болтаешься в таких кругах, может, научишься обращаться с каким-то оружием?» Мозги Джеки не раз доказали своё наличие, поэтому Саша, пожав плечами, согласился. Выбрал самое легкодоступное – ножик, и на некоторое время это его невероятно увлекло, можно сказать, стало смыслом жизни. Он даже купил настоящий, довольно дорогой нож и редко когда с ним расставался. Но потом… надоело. Успехи приелись, и родители могли вздохнуть спокойно: чадо выкинуло самоучители, а заодно и вредные мысли из головы, снова занявшись бездельничеством. Мать Саши пребывала в искреннем убеждении, что последнее намного лучше, и, направляясь в церковь, истово молилась, чтобы увлечение поскорее совсем себя исчерпало. Тем не менее, уровень владения ножом всё равно впечатлил Джеки, а Джеки мало кто согласился бы назвать впечатлительным человеком. Сам Александр не думал, что это выйдет за пределы забавы, хотя драться на спор ему в какой-то мере понравилось – редко когда словишь такой кайф от выброса адреналина. Замах – снова обманка. Ответный выпад – резкий, отчасти неумелый, но со звериным азартом. Однако тому, другому, безразлично. Двигаясь, он будто выводит ножом некий сложный иероглиф. Или сатанинскую пентаграмму. Отвести руку так, чтобы от лезвия вспышкой отразился свет – в глаза противнику – сотворить это машинально, не задумываясь – и плавным, словно лёгким быстрым движением перерезать чужую глотку. Почти перерезать. По пути остановиться, усилием воли – не тела – удержав нож у самой сонной артерии. А когда рука побеждённого защитным жестом взметнётся, чтобы контратаковать, перехватить её, вывернуть и отобрать железку. И затем, потеряв всякий интерес к действу, развернуться и уйти допивать «Черниговское». Отшатнувшись от проходящего мимо Саши, Илья тогда подумал, мол, нужно быть гением, чтобы так управляться с ножом, но позже понял – дело в кое-чём другом. Победитель, пересекаясь взглядом с Джеки, заметил его довольную усмешку, в ответ на которую с безразличием отвернулся. Казалось – что может их объединять? Какое им вообще дело друг до друга – пусть они и шастают в одной компании? На тот момент ни Андрюха, ни Илья ещё не могли дать ответ, но позже, гораздо позже второй ответит на этот вопрос Мирославу: «Общие игрушки». Компания разбрелась домой ближе к утру, когда все трижды решили и передумали идти в клуб на местную тусовку. Илья удрал сразу же, но Сашу из головы выбросить не смог. А стоило ли выбрасывать? Тем более, нужно как-то отблагодарить старшеклассника за неоценимую помощь. Не зная, что делать, мальчишка тем не менее поймал своего благодетеля, когда тот, прогуливая седьмой урок, лениво развалился на покрытой снегом лужайке недалеко от школы. Издалека он выглядел спящим, однако когда Илья подошёл ближе, тот приоткрыл один глаз. Не зная, как начать разговор, но понимая, что начать его обязательно нужно, десятиклассник выдавил неуверенное: - Э-э-э, привет. - Угу, – короткий ответ. - Сегодня прохладно, – сообразил Илья. - Угу, – снова. Учитывая неприятный холодный ветер и впечатляющий мороз, «соображение» о «прохладе» выглядело неуместно, а развалившийся в лёгкой кожаной куртке Саша, мягко говоря, не слишком гармонировал с пейзажем. - Можно спросить, что ты делаешь? – Илья недоуменно поглядел на парнишку, сравнивая свою меховую куртку с его кожаной, свои зимние ботинки с его беговыми кроссовками, и проникся нелогичностью увиденного ещё больше. Ветер тряханул ближайшие деревья – его порыв всполошил ветви и птиц, заставив посыпаться вниз пушистые снежные хлопья. В эту ночь обещали сильный снегопад. А Илье непроизвольно вспомнилась сказка о Снежной Королеве. Конечно, старшеклассники не должны читать сказки и совсем не обязаны их перечитывать, но… Саша в тот момент до дрожи в коленях напоминал Кая. - Пытаюсь заболеть, – после длительного молчания ответил «Кай» и опять закрыл глаза. Илья мог поспорить, мальчишка его даже не помнит. Его спросили – он ответил, теперь извольте отцепиться. - А-а-а, – многозначительное междометие. За ним следующий вопрос: – А зачем? Лишь бы не молчать. - Завтра контрольная. По геометрии. Саша удобнее разместил голову на сомкнутых в замке за головой руках. - Ты не понимаешь геометрию? – вот он, шанс отплатить за помощь, и плевать, что «Кай» старше на год. Репетитор Ильи запросто поможет понять и объяснить кому-то другому нужную тему. - Понимаю, – не открывая глаз. – Мне лень. Скукотища и напряг. Не хочу. Ответ немного выбивал из колеи. - А… ладно… Не зная, что делать, Илья сел рядом и десять минут спустя с удивлением понял: «Кай» действительно задремал. На следующий день парнишка твёрдо решил преследовать Сашу до тех пор, пока не сможет ему отплатить. Чем-нибудь таким... Ну, полезным. Однако подобного случая никак не предоставлялось. Несколько месяцев спустя – где-то к марту – некоторое преследование вошло у Ильи в привычку. Его замечали рядом с Сашей на переменах, на улице, в той самой неблагополучной компании, даже дома, болтающим с Сашиными домочадцами, поедающим знаменитый «тёть-Валин» борщ. Мать Саши не могла нарадоваться постоянному благополучному другу сына. В то же время сам сын Илью в упор «не замечал». Без особой надобности он не обращал на мальца никакого внимания, не заговаривал первым, вообще не интересовался им как личностью, хотя и не прогонял, а другой раз одного его взгляда хватало, чтобы некие недовольные субъекты перестали прикапываться к мальчишке. Когда Джеки спросил: «Он тебе не мешает? Ходит хвостом каждый раз. А если мы пойдём сам знаешь, куда – он же за тобой потащится», у Ильи сердце встало в недобром предчувствии, однако «Кай» пожал плечами: «Мне всё равно. Его проблемы». Так оно и происходило. На самом деле, Илья не понимал, зачем это делает: его никто не заставлял, не удерживал, но что-то… притягивало. Этот невероятный магнетизм или, возможно, нечто другое, название которому мальчишка дать не мог, не отпускало. К тому же, незаметно для себя Илья начал меняться – может, воодушевлённый примером, может, уязвлённый безразличием – стал жёстче, грубее, несколько раздражительнее и вместе с тем научился «стоять на своих двоих» в неустойчивом мире, напрочь состоявшем из пошлостей и лжецов. Вмазать мог, крепко – запросто. Научился. Научился отвечать руганью на ругань, научился вести себя заносчиво, смотреть свысока, правильно выбирать друзей. Он всего лишь вырос – выкинул детскую дурь из головы. Правда, вырос не таким, каким его хотели бы видеть отец с матерью. И ещё… Он перестал «замечать» кого-то, кроме Саши. Отец постепенно сошёл с роли непрекословного авторитета, в доме часто слышались эхо и отзвуки ссоры: причитания матери, что приходит поздно, что не тем занимается, что забросил учёбу, что небось давно на наркотики подсел. Злые слова отца «…ты без нас никто… в кого удался… что из тебя получится… придурок придурком…» – разговоры родителей, их беспокойство, крушащиеся надежды: «Связался с дурной компанией… что делать… может, это пройдёт?..» Удивительно: почти необидно. Илья всего лишь стал реже бывать дома. Его жизнь будто две стороны одной монеты, будто выступление для одного зрителя, не желающего ни смотреть пьесу, ни заглядывать за кулисы. А в марте неожиданно для всех снова пошёл снег. За мартом апрель и май. Время летит неуловимо быстро – не остановить, не остановиться. Последний звонок. Выпускной. На выпускном «Кая» Илья сидел в первом ряду актового зала, а когда причастный народ уехал в кафе, со спокойным сердцем, немного сожалея, пошёл домой. Июнь, июль, август – беременность какой-то девчонки. И что? Свадьба?.. Никто ушам своим не верил – Сашка собирается жениться? Бред. Да быть не может. Но когда Илья спросил, тот закатил глаза к потолку: - Да? Это странно? Впрочем, Илья не верил до последнего, а после торжественного акта бракосочетания не воспринимал свадьбу всерьёз – тощая, бледная девчонка совершенно не могла претендовать на место в сердце «Кая». Она не была ни храброй, ни решительной, ни Гердой. Да, она абсолютно точно не Герда и никогда ею не станет – не хватит самой обыкновенной человеческой страсти, львиной смелости. Очевидно: ребёнок появился после случайного траха на выпускном. Белоручка струсила делать аборт, а Саша выбрал легчайший вариант избегания проблем и головомоек. Скоро ему надоест, и девчонка сама попросит развод. Сентябрь. Обычная непогода. «Кай» сдал экзамены и отправился в универ. Вот это реально стало неожиданностью для всех: родителей Саши, его приятелей, одноклассников, учителей – всех, кроме самого Саши и почему-то «не-Герды». Тогда Илья, понимая, что светлой звезды, помогающей Александру, у него не имеется, снова налёг на учёбу, твёрдо пообещав поступить туда же. На любую специальность. Его родители счастливо думали, что мальчик взялся за голову, но он хотел всего лишь по-прежнему следовать. Идти следом, как привык за всё это время. Октябрь, ноябрь, декабрь, январь… Снова ноябрь. Такой же холодный, как и в прошлом году. «- Поступил? – спрашивали те знакомые отца и матери, которые спросить не успели. - Конечно, – с гордостью отвечали те. – На бюджет. Он же наш сын!» Илья за некое хвастовство на них совершенно не злился – он радовался, что, поселившись в другом городе, сможет видеться с Сашей каждый день. Но улыбаться не хотелось. Всё не так. Всё нечестно, несправедливо. Почему не для него? Он разве не заслужил? Почему эти глаза загораются искрами смеха, интереса, преисполняются желанием жить для другого? Это не любовь в том превратном понимании, в котором обычно воспринимают это слово современные люди – далеко не она, но почему-то так… больно. Невыносимо колет в груди. Хотелось орать: она же дура беспросветная, пустышка, глупая идиотка – но Илья не смел. То напивался до чёртиков, то с испугом выбрасывал все запасы алкоголя. Он ведь всегда шёл следом, а «Кай»… так и не обернулся. Он ведь всегда стоял рядом, тенью, а «Кай»… так и не опёрся на подставленную руку. Бесчувственный холодный мальчик-зима. Не подойти, не дотронуться. Его взгляд обращён на других, на другое: на Герду, на властную Снежную Королеву и хрупкие стекляшки, из которых слишком трудно собрать слово «Вечность». У мальчика-зимы в его Снежном королевстве попросту нет тени. Не та сказка. Так… страшно. Илья не знал, что нужно сделать, чтобы его всего лишь… заметили. Чтобы обернулись, усмехнулись тёплой домашней улыбкой и наконец пригласили выпить чашку согревающего горячего чая. Однако история их отношений – пустая тёмная, намертво запертая комната. Два силуэта внутри: один спокоен, и именно на него изредка падает лунный свет из решетчатого окна вверху; второй мечется в тени, силится приблизиться, но… не подойти, не дотронуться. Свет порой обжигает кожу до кости. А он, безумный, отступает в свою тьму, чтобы раз за разом подходить снова. И сейчас Илья не сможет вспомнить, с чего именно началось его безумие, но он ни за что не позволит другому силуэту покинуть комнату. Да, это можно назвать сумасшествием, зацикленностью, преследованием без цели – просто чтобы следом. А если нет – слишком колет в груди. Заметь же меня, Господи, неужели ты и дальше продолжишь проходить мимо, расфокусировав взгляд? Декабрь, январь… Он ненавидел Аню. Это была ненависть такой кондиции, которая вязким клубком некой мерзости двадцать четыре часа в сутки шевелилась внутри. Хочется разорвать нутро, чтобы хотя бы избавиться от текущей вместо крови по жилам чёрной слизи, однако не получается. Злоба, зависть, ревность переплелись настолько тесно, насколько это возможно – Илья сам не понимал, как способен испытывать настолько тёмное чувство. А чёртов братец девицы за любой косой взгляд на бестолковую сестрицу каждому в глотку готов вцепиться. Если бы Илья был помладше или дрался похуже – сложно сказать, во что вылилась бы очередная потасовка. Ах да, Илья ведь часто гостил у Саши – под любым предлогом старался находиться рядом. Вечерами заглядывал «на чай». Кого он, несмотря ни на что, не мог ненавидеть – Соню. Она воспринималась как… детёныш, что ли, как котёнок, который постоянно мявчит и хочет есть, которого обязательно нужно защищать, сторожить и всячески оберегать. Возможно, за это Илью так любила Аня. Любила настолько сильно, что в один момент мерзкий клубок черноты исчез навсегда. Хотя Саша по-прежнему его «не замечал». Не замечал, будто постороннего человека, будто предмет мебели. Смотрел сквозь, хотя не только жена, но и шурин неоднократно обвиняли его в малодушии. Саша кивал, живо отвечал им какой-нибудь шуткой и обещал подумать над своим поведением, тут же забывая об обещании. Он не считал это важным. Он умел становиться глухим, слепым и немым. Плевал он на посторонних. Посторонних вроде Ильи. А Илья, конечно же, прекрасно понимал, что не имеет никаких прав требовать большего. У Ани были очень изящные руки. Тонкие кисти, длинные пальцы. Она вообще выглядела хрустальной статуэткой. В школе плела косички, надевала очки, читала многотомные мудрёные книжки. Хулиган и заучка – классические персонажи для многочисленных дамских романчиков о любви до гроба. Если бы «хулиганом» и «заучкой» были не они. Плутовка. Лисичка. Именно так, в уменьшительно-ласкательном варианте. Мелкая сообразительная чертовка, понять которую с первого взгляда невозможно. С виду радостная пустышка, мышь серая, сентиментальная до отвращения мамина дочка. А кто сказал, что на порог избы-души она обязана принимать любого? Она могла заинтересовать – стоило лишь заинтересоваться. Не всем это приходило в голову. Наверняка поэтому Илья, познакомившись с ней ближе, больше не мог её ненавидеть. Помнится, когда он один раз пришёл к ним домой, а Саша ушёл куда-то по своим делам, Аня напоила студента чаем и чрезвычайно вежливо, но настойчиво попросила рассказать, что происходит. И Илья рассказал – выговорился – вспыхнул и потух, отвернувшись к окну, яростно кусая губы и коря себя за слабость. А она… положила руки ему на плечи, крепко сжала их, а затем и вовсе обняла несчастного мальчишку, успокаивая его, словно ребёнка. - Я не знала, что всё настолько… прости, прости ради Бога. Как же так? Он же такой добрый, такой понимающий… «С тобой», – хотел сказать, но не сказал. Умная, влюблённая, сопереживающая лисичка. Пообещала поговорить, убедить, попросить… Не успела. За это её тоже нельзя ненавидеть. Секунды, минуты, часы, недели. Так… мимолётно. Илья не верил своим ушам. - Её нет, – безжизненный голос в трубке. Мирослав. Откуда-то взял номер, впервые звонит. Зачем – непонятно. - Она?.. - Аня. Умерла, – лаконично, чётко, безэмоционально. Практически механическим голосом. В голове: «Невозможно… она обещала… какая-то шутка…» Так… эгоистично. Вот только Илья никогда не слышал от Мира жестоких шуток. - Я… - Приезжай по адресу. Я один от глупостей его удержать не смогу. «Не сможет, потому что…» – сколько Мирослав недосказал? Потому что – что? Сбросив вызов, Илья тут же заказал такси. А когда приехал, увидел нахмуренного Мира: его напряжённость и нервозность выдавали лишь стиснутые кулаки и челюсти. Саши на месте не оказалось. Ужасный день – они искали его всюду: в барах, переулках, парках, больницах, домах приятелей, милицейских участках, в морге. Нашли, когда маленькая стрелка часов давно перевалила за полночь. Дома. Соню ещё утром забрала к себе тётя Валя, а Саша сидел в спальне, пустым взглядом уставившись на деревянный манеж. Сцепил в замок руки, положив на них подбородок. Не обратил внимания на вошедших, даже когда Мир нарочито громко захлопнул дверь. Он был весь такой сосредоточенный, что казалось, эта сосредоточенность витает в воздухе, цепляясь за радостные цыплячье-жёлтые обои и мерно раскачивающуюся стеклянную люстру. Пустой взгляд сидящего – не отстранённый, а именно пустой – заставил вошедших подойти ближе. Никто из них не решался заговорить первым. Илья ощущал себя спящим, находящимся в затяжном сне: Аня же болеет, всего лишь простуда, ну и что, что осложнения. В итоге первым заговорил Саша. Поднял голову, обвёл взглядом комнату. Заметил обоих: - А, это вы. Не ожидал. Не ожидал чего? Что разыщут? Что не бросят переживать маленькую личную смерть в одиночестве, когда и у самих на душе паршиво? Тогда Мирослав подошёл к нему. Он выглядел необычайно взволнованным. Присел на корточки как был – в строгих брюках и рубашке - давно сбежавший из неизвестно какого официального мероприятия. - Саш. На меня посмотри, – требовательно сжал в своих руках его потные, сомкнутые в замке ладони. Добился взгляда глаза в глаза, и чётко, внятно не попросил – приказал: – Пожалуйста, не делай глупостей. От его необычайного спокойствия у Ильи бежал мороз по коже, однако он горячо жалел, что не может так же подойти и властно сказать – убрать сильнейшее горе на второй план, чтобы не потерять ещё одного дорогого человека – пока ещё живого. - За кого ты меня принимаешь, – сухо. У самого глаза потемневшие – неизвестно от чего: горя или гнева. - Не делай глупостей. Обещай мне, – вместо ответа. Саша искривил губы в ухмылке – страшной. Хотел, наверное, изобразить пренебрежительную усмешку, но невольно сфальшивил. - Обещаю, – фыркнул. Он всегда прекрасно врал. А Илья ему не поверил, поэтому, когда Миру пришлось уехать, опять начал ходить тенью. Не мешал скрытным злым слезам, молчаливому превращению Саши в тень самого себя, но однажды не выдержал, сорвался, чтобы схватить за грудки, встряхнуть и ударить спиной о стену. Зарычать: - Ты о дочери подумал? Выдохнуть осколки воздуха, получив болезненный удар и скупое, односложное: - Да. Увидеть нечто глубинно-тёмное в чужих зрачках и через два дня понять, что всё наконец встало на свои места. Неделя за неделей, месяц за месяцем. Жить, чтобы видеть, идти, чтобы следовать, и однажды зайти в знакомую квартиру – упасть на колени, в дрожащих ладонях спрятать побелевшее лицо, чётко осознавая: внутри больше никто не живёт. Они уехали. Соня и Саша. Забрали самые важные вещи и умчались куда-то на другой конец света. Всего лишь скрылись от посторонних глаз. Одному из силуэтов удалось покинуть комнату. The end of flashback