***
— Джагер, какого черта ты делаешь, глупый мальчишка?! — кричал мужчина, который во всю подбегал к сгорбившейся фигуре на полу. Эрен сидел в углу комнаты, одиноко, будто брошенный на улице ребенок. Будто просто брошенный. В его комнате было жутко холодно, настолько, насколько возможно. Чертова разведка давно позабыла тепло. Любое, тепло не делится на людское и погодное. Наверное потому что в этом мире люди перестали замечать подобное. Этой ночью мурашки вызывало не только привычное ощущение одиночества, не запах смерти, не попытка самоубийства, и даже не лезвие ножа, уперевшегося в грудь. Эрен сидел поджавши колена, и коленями прижимал к себе холодную, блестящую под лунным светом, тонкую сталь. Ему было плохо вновь, после смерти его подруги смерть пронеслась по блондинистым волосам голубоглазого мечтателя. Не просто смерть, а предательство. Капрал бежал быстро, по дороге проклиная длинный коридор. Он сам дал распоряжение дать Эрену самую дальнюю комнату, чтобы вокруг него не было ни души. И то ли собственничество, то ли неутолимое желание доверять, или просто глупость заставили его это сделать, он не знал, — Пожалуйста, не делай глупостей, любимый щенок. Брюнет никогда не фамильярничал, и Эрен знал это. Никогда не делал комплиментов в порыве эмоций, не пытался высказать все словами. Если и была нужда — то лишь действиями, полагаясь на чувства и реальность, на взаимность. Этот человек был умен, и знал он по себе, каково это — покидать разум и умирать внутренне, этих попыток было больше, чем нашивок лежавших в последнем ящике стола. Брюнет понимал, что сила и грубость здесь никогда не остановят, только понимание, что ты кому-нибудь нужен, может изменить твое решение. Неважно кто это может быть. Отец, друг, любовник, коллега, хоть кому-то. Кто после твоего поражения сможет подойти, сможет поблагодарить за попытку помочь. И капрал старался, пытался единственный раз в жизни произнести <i>"Щенок" мягко, почти с нотой нежности, приправляя главным "любимый". Эрен был для него любимым, был отражением прошлого, был надеждой, был вторым крылом. Он мог бы сказать: "я сломаю тебе руки, если ты сделаешь это" или "ты — надежда человечества". Но не смог, не было ни времени, ни сил чтобы обдумывать слова и ответы, которые могли бы последовать. Не даром люди познали, что самые необдуманные, первые мысли, что лезли в голову, были и той несдержанной накипевшей правдой, что вертелась у нас на языке. Насколько далеко мы можем потерять себя, когда понимаем, что можем сейчас потерять все, которое еще минуту назад казалось ничем? А лишь одна единственная мысль, которая пришла, пока этот нескончаемый коридор пробегался: "что будет со мной, если он умрет?" Ведь теперь совершенно никто не будет сожалеть о смерти Эрена. Никто не произнесет больше его имя, не скажет, что он был смелым идиотом. И больше никогда этот человек, чувствующий впервые страх, за столь долгое время, почувствовал как нечто внутри ожило. Боль не притуплялась, просто сейчас она резко кольнула, прокалывая сознание на сквозь. — Капрал, скажите, зачем? — то ли в надежде остановить, то ли в эгоистичных побуждениях, Эрен старался понять, почему хоть единственный раз в его жизни он не может обрести свободу, — Пожалуйста, мы будем счастливее там. Парень кивнул на потолок, который теперь уже не протекал. Капрал самолично отстаивал права Джагера на собственную, полноценную жизнь, которой достойны люди. Те звери, которые два часа назад сообщили о том, что нужно срочно поджать натуру парня для того, чтобы тот не позволял себе вольностей, людьми не считались. Ровно несколько часов назад Эрен получил почти смертный приговор за то, что бездействовал в титанической форме. Ровно около пяти часов назад закончилась шестьдесят третья вылазка за стену, которая унесла за собой не только жизни военных и молодых парней, но и не обошла стороной единственных оставшихся в живых друзей. В пятьдесят девятой погибла девушка, в памяти Эрена она запомнилась как великолепная лучница, друг, человек с его отряда и девушка, которая любила покушать. Возможно смешно, но ее потеря больно отразилась на самом парне. В первую очередь умирает не человек, а близкий друг. В шестьдесят второй скончался тот вечно недовольный парень, с которым Джагер частенько устраивал перепалки, и товарищ, который был похож на коня. И каким бы ублюдком этот человек ни был, был ли он проигравшим или победителем, капрал знал что он тоже человек, такой, как все. Такой же заносчивый и упертый, он веселил Эрена. Горько терять того, кого пытался превзойти во всем, горько терять близких. И вот теперь, во время шестьдесят второй вылазки Эрен понял, что было бессмысленно все это время бороться. Сражаться за то, чем мы бы не могли управлять. Стараться ради тех, кто считает тебя своим ночным кошмаром. Как только Эрен осознавал, что всю жизнь потратит для того, чтобы видеть нахальные, мерзкие улыбки тех, кто готов отказаться от парня в первые же минуты, как только выпадет возможность. Поэтому тогда, когда он созерцал картину предания его сестры, Эрена схватило оцепенение. Он стоял и смотрел, иными словами — сходил с ума. Спасти парня удалось без малейших проблем, вырвав огромный шмат мяса из шеи, юноша оказался на руках своего командира, который все так же безэмоционально и молча нес обмякшее тело в руках. — Чтобы когда-нибудь мы смогли бы почувствовать себя свободными , — он уже не стоял перед ним — присел на корточки. Тебе хотелось сейчас общаться с отчаянным не на равных, всем нам нужна поддержка. Даже у такого как он, она была когда-то, — Эгоист. Хочешь бросить меня самого? От этих слов что-то внутри парня остыло. Словно сейчас ему сказали правду, которая так давно была зарыта его натурой. Он отчаянно бежал от нее, не хотел признавать, что даже несмотря на то обещание верил в то, что кто-то другой выполнит работу за него. Как же мерзко было с его стороны возлагать на плечи капрала столько боли. Не он ли пережил так много? Эрен знал, что этот человек сможет пережить и его смерть. Он смог бы смириться с тем, что человека нет физически, поэтому Эрен особо не думал о том, что будет с капралом после его смерти. Окончание войны было известно задавно до того, как кто либо бы выиграл. Люди в любом случае проиграют. В жизни никогда не существовало слащавых счастливых концов. Побеждали всегда сильнейшие, и как бы человечество не старалось, сколько раз бы не подымалось с колен, силы было недостаточно. — Вы как никто другой знали... — по комнате эхом прошелся всхлип, — Что все это бесполезно, почему? Голос Эрена дрожал не от страха к человеку выше званием, не потому что он потерял надежду, не потому что никого больше не было рядом. — Сдаешься? — капрал отвесил пощечину, звук от которой так и остался в ушах. Он никогда не бил подчиненных незаслуженно. Ни за плохо выполненную уборку, ни за не выполненный приказ. Просто смотрел...не так, как раньше. Он вовсе не был жестоким человеком, он был тем, кто учил душевной болью. Эрен в ответ просто потер щеку рукой, чувствуя как кожа начинает гореть, он промолчал. Достойно принял наказание. В этот момент он вспомнил то, что может вызвать у мужчины презрение - отказ от боя. Вспомнил Джагер и то, что говорил своим мертвым друзьям "Я буду жить ради того, чтобы не разочаровать вас!" — Простите... — он почувствовал, как тяжелая мужская ладонь гладит его по спине, как этот человек прощает его и дает возможность почувствовать, что осталась надежда. Капрал крепко, до боли в ребрах, прижимает к себе. Ближе, еще ближе. Его можно было назвать смелым человеком. Большинство погибших солдат не имели отношений и не подпускали к себе никого, чтобы в будущем было не так больно терять. Капрал давал почувствовать другим, лишь посмотрев на них, что любую боль можно вытерпеть. Что даже подпустив к себе кого-то родного, и потеряв его, мы сможем жить дальше. Он был примером многих, —Простите...пожалуйста, простите. — Хватит ныть, ты должен жить ради тех, кто сейчас мертв. Должен ради надежды человечества. Просто людей осталось мало, — чувствовать как кто-то плачет на твоем плече — вызывает двоякие ощущения. Кому-то это будет противно, а кто-то примет это за искренность. — Плачь, Эрен. Плачь за нас двоих. Окно находилось не дальше шести шагов. Сквозь плотные шторы и решетки пробивался лунный свет. На улице давным давно было холодно и сыро. Зима в этот раз выдалась намного холоднее, чем раньше. И дело вовсе не в погоде, ведь это первая зима без них. Первый холод, который капрал всевозможно старался скрыть от него. В жизни каждого выжившего разведчика настает момент раскаяния, когда появляются мысли о первом суициде. Когда все надоедает до глубины души, и наконец-таки, плюнув на всех, люди думают лишь о себе и сдаются. У мужчины, Эрена, друзей, у всех был этот момент, даже у ненормальной Ханджи, которая казалось бы кишит жизнью и энтузиазмом. У всех, просто все обманывают. Резкий удар молнии, который рассек картину за окном на две части, мимолетно осветил двух людей в помещении, которые обнимались так крепко, словно их связывали нити, что казалось слились в одно целое. Взгляд одного из них был заплаканный, что говорило о том, как ему холодно. Второй же успокаивал, снова протягивал первому руку помощи. Вновь помогал встать. Только вот нож, с которого стекала маленькая капелька крови, никто не собирался убирать. </i>***
И снова молния пронзила ночное небо, от чего парень в больничной палате зажмурил глаза. Капелька пота скатилась по его лбу, говоря о том, что ему опять снится кошмар. Этот странный сон снова мучал его, и Эрен теперь отчетливо понимал, что человек в том сне это не просто его воображение, а он сам. Открыв глаза, он заметил что больше не связан, а дыхательной трубки во рту нет, но быстрее всего он заметил отсутствие Ривая, который казалось бы минуту назад еще сидел рядом и смотрел на больного. Усталость в теле не хотела покидать Эрена, поэтому он просто воспользовался ситуацией и решил отдохнуть как следовало. Веки вновь стали тяжелыми, и дождь все так же погружал в сон. — Держи трос, пока я застегну ремни иди и привяжи его к той трубе, — скомандовал грубый, немного хриплый, но уверенный женский голос, который был адресован коллеге в капюшоне. Та послушно взяла трос, попутно что-то ворча себе под нос, что ей абсолютно не нравится быть послушным щенком. Но дойдя до нужного места, она обмотала трубу в два оборота и крепко сжала веревку в руках. — Какого черта мы сейчас находимся на больничной крыше под дождем, вот скажи мне? — девушку явно не устраивало то, что ее отвлекли от своих обязательств. Ведь сегодня у нее был первый выходной за всю неделю. Она была послушной столь долгое время и теперь просто требовала невнимания к себе. Она бы с радостью отказалась от помощи другу и свалила домой. Не ее заботы довыполнять поручение своих коллег. В штаб-квартире русских наемных убийц всегда каждый был сам за себя. Это были не обычные люди, помогающие другим и цепляющиеся за других, каждый из этих людей жил своей жизнью и жертвовал собой, словно персонаж в игре. Они никогда не знали больше нужного, и просто бы не смогли ничего рассказать при пытках противнику, здесь никто не доверял друг другу и держался как можно дальше от остальных. В том месте где они находились невозможно было действовать иначе, их вынуждали поступать так, как обязаны. Как с детства их учили. Ведь у каждого такого представителя было очень тяжелое детство и своя история. Своя дорога, по которой они были обязаны идти. Кого-то нашли на уличной обочине, кого-то спасли из дома, когда убили родителей, кто-то просто валялся на улице и был подобран. Кому-то повезло и его приняли за стойкость и хорошие качества. И это делалось вовсе не из-за того, что не было тех, кто готов был убивать и зарабатывать миллионы долларов таким грязным способом. Просто это было похоже на игру на выживание, выбирали лишь самых одиноких, самых брошенных и несчастных, выбирали самых жестоких из всей нации. С психическими травмами, но здоровым мышлением. Туда попадали лишь те, кто мог безжалостно и без сожалений резать глотки и закалывать до смерти, туда попадали и те, кто просчитывал каждый шаг и исход, выбирали самых осторожных, а взамен давали деньги за хорошо выполненную работу. Таким образом, в обмен на спасение, киллеры платили своими жизнями и клятвами благодарности, за требованием которых клялись в верности и самопожертвовании. Это была жестокая война, с тяжелыми тренировками, на которых погибали сотнями, и те, кто выживал, те единицы получали униформу. Черную куртку с маленьким гербом зеленого единорога, у которого белая грива была вдоль половины самого герба. Черный плащ с длинным капюшоном, который мог полностью прикрыть лицо, темные штаны с креплениями такого же цвета, чтобы было меньше заметно. Все это давалось в награду за восемь лет обучения искусству убийства. Тем самым говоря о том, что даже убийцы имеют право жить, и каждый из них имеет свою историю, свою ужасную судьбу, за которую они пожизненно платят. — Я спасла твою задницу от одного из этих ублюдков, — так они называли своих конкурентов, таких же, как они, просто из другой страны, — Возвращаешь должок. Да и я даже не напрягаю тебя, просто спусти меня вниз в больничную палату и вали, дальше я сделаю все сама. Недовольно фыркнув, она решила дальше не спорить. Насколько она знала эту личность, она никогда не говорила о себе, и что самое удивительное, кроме того, что в штабе ее называли "агентом 12" она не знала ничего. Впрочем, это не было чем-то особенным, ведь в обязательства киллеров не входило рассказывать свое досье коллегам. Это ведь была одна из мер предосторожности, поэтому девушка не возражала. Но внезапно ей стало интересно, кого так тяжело и старательно пытается уничтожить ее коллега. — Эй, это ведь тот парень с твоей школы, ведь так? Это этого сосунка ты не смогла дважды застрелить? — ей бы хотелось сейчас засмеяться. Громко и в голос, но не позволяла ни ситуация, ни объект смеха. Для профессиональных убийц было позором провалить задание, и как мы убедились в случае Эрена, в каждой стране это было одинаковым законом. Предательство, провал, отказ от выполнения или какие-нибудь другие методы увиливания карались смертью для того, чтобы ни личности, ни сам штаб не был под угрозой нахождения. Как было ей известно, агент 12 являлся одним из лучших в отряде особого назначения и ей поручались только самые сложные и высокооплачиваемые задания из всех возможных. Но чтобы даже она не смогла убить с первого раза... — Неужели он... — Он? Молодец, аплодисменты тебе, это Неуловимый, — улыбка девушки появилась на лице, оголяя белые зубы, которые так и жаждали крови. Чем сильнее и важнее цель для штаба, тем дороже она оплачивается. С каждым годом их предводитель — Найл (фамилия оставалась неизвестной) подавал все больше указаний и оповещений о том, что голова Неуловимого вознаграждалась в десять миллионов долларов. Этот человек, по словам главнокомандующего, был тем, кто похоронил свыше двух десятков агентов, среди них были и товарищи, и недруги. С того самого дня, как сумма удвоилась после смерти Кенни Аккермана, началась настоящая кровожадная охота за наградой. Только она мысль о том, что ты можешь быть хозяином этих денег, подталкивала новичков на верную гибель. Они искали его повсюду, во всех штатах и школах, ведь вся ничтожная информация заключалась в том, что они знали что Неуловимый - возможно школьник или студент, и то это, собственно говоря, парень. Больше ни слова не было известно никому, а если у кого-то и были предположения, то они молчали,подобно мертвому. В такой ситуации оказался и Райнер Браун, который в последнюю неделю перед своей гибелью был сам не свой. Он не ходил на совещания, мало спал, перестал общаться с коллегами, а потом просто пропал, оставив на столе записку: "Прощайте, неудачники. Я нашел то, что вы ищете годами, не ищите меня, это бесполезно, просто ждите с головой Неуловимого." Райнер. Его нашли спустя трое суток, на обочине дороги, которая вела в Нью-Йорк. После его смерти в поиски подался Бертхольд Фубар, который только приблизил остальных к разгадке. Опасная ошибка Неуловимого была слишком явной, ведь труп находился вблизи Нью-Йорка, значит и нахождение киллера должно было быть в одном из двух штатов. Вариант а) Вермонт (на северо-востоке Соединенных Штатов), который граничил с Нью-Йорком, либо же вариант б, последний названный штат. — Что, завидуешь? — язвительно спросила двенадцатая, вызывающе глядя в глаза собеседнице. Ее явно веселило то, что она получит с минуты на минуту славу, да и еще таким легким путем, — Можешь не пытаться меня убить, ты все равно слишком тупа, чтобы узнать кто это. В этой больнице по меньшей мере тысяча жизней, ты не перебьешь их всех. Дергающаяся губа и возмущенное лицо коллеги говорило не только о нескрываемой зависти, но еще и о том, что она дико зла. Никто не хочет быть униженным тем, кто действительно знатно сильнее и умнее. — Но я могу сдать тебя остальным, и тогда даже убив Неуловимого, ты не получишь ничего, потому что тебя убьют остальные, — игра была нечестной, но кто сказал что там ведут игры о правилам, — И к тому же, я могу помешать тебе. Двенадцатая злобно прикусила губу, из которой потекла тоненькая струйка крови. Ей не нравилось то, что ее шантажируют, она не собиралась так просто сдаваться. Та хотела что-то возразить вроде "это мерзко". Но ответ был очевиден, она сама блефовала, и выбора не оставалось, кроме как пойти на уступки. Иначе та может и трос перерезать, и рассказать, а тогда провал был бы очевиден. Вот так охотишься около трех лет, жаждешь мести за отца, хочешь обрести то, о чем мечтают многие и ломаешь все в последний момент. — Сколько? — Половину. — Что? Я лучше тебя сейчас с крыши сброшу, чем отдам пять лямов, — удивленная такой наглостью, двенадцатая не находила слов. Этого было мало, и как она считала, здесь вовсе не в жадности было дело, ведь сделала все она, а в том, что кто-то оказался подлее ее, — Тридцать процентов максимум. — Сорок, — кажется, коллега не собиралась и вовсе сдавать позицию, — Меньше не скажу. И она не врала. В последний раз злостно посмотрев на предательницу, убийца уже обдумывала идею о том, как убьет ее собственноручно, конечно после того, как та поможет. Ведь сама она была знатно сильнее, и делить свою награду не собиралась вовсе. Услуга за услугу, конечно же. — Хорошо, услуга за услугу, спусти меня. Улыбнувшись, девушка поспешила спустить трос. Мерзкая улыбка. — До какого этажа? — Второго, — двенадцатая проверила прочность крепления на поясе, не очень-то хотелось лететь с четвертого этажа, — когда я дерну за крепления, перестанешь опускать меня. Я залезу в окно. — Ты уверена, что оно открыто? — Несомненно, та женщина оставила его открытым для проветривания, — прихватив небольшую ампулу с желтым ядом, который подобно киселю медленно перетекал из стороны в сторону, он выглядел так, как должна выглядеть смерть в маленькой стеклянной колбочке, он пах смертью. — Дай мне перчатки и детский крем, — не желая оставлять после себя следы или хоть намеки на преступление, она решила закончить все быстро. И насколько знала сама убийца, у Джагера не было ни семьи, ни любимых, лишь два друга по имени Микаса и Армин, с которыми он сблизился больше всех других. Но не первая ни второй сейчас даже не знали о том, что Эрен находится в больнице. Поэтому волноваться было не о чем , она знала, что в палату кроме медсестры и главврача никто не смеет войти без предупреждения. — Зачем тебе детский крем? — спросила девушка стоящая на крыше, на что в ответ получила лишь вид как двенадцатая хлопает себя рукой по лицу. — Ты как никто другой должна знать что детский крем стирает все потожировые следы с вещей. Тогда зачем спрашиваешь? — Ладно-ладно, все, закрой рот и убей его, — она ослабила тросы, давая второй опустится вниз с крыши. Через двадцать три секунды девушка почувствовала, как крепления дернулись, это было сигналом, что двенадцатая возле нужного окна. — Вот ты где, Неуловимый, — не без скрываемой ненависти, она открыла окно. Перед ней лежал милый на вид мальчишка, который подобно беззащитному зайчонку, умиротворено спал.***
Ривай тем временем находился в общей гостиной, которая находилась в двадцати метрах от палаты Джагера. Он смотрел в окно, вспоминая о том, как он здесь оказался. Все начиналось так спокойно, он чувствовал что в безопасности. А сейчас ему приходится скрывать холодное оружие за пазухой от всего медицинского персонала. Забавно вышло, ведь он даже не знал, что его так потянет на какого-то мальчишку, ведь тот был не просто школьником, он был мужчиной. Может быть немного привлекательным, от этой мысли он немного оскалился, но это не говорило о том, что он вовсе безобидный, как кажется на первый взгляд. — Интересно, Джагер, ты действительно так одинок? — спрашивает у пустоты брюнет, наблюдая за тем так потихоньку начинает светать. Сколько бы вопросов не возникало, Ривай попросту не мог принять факт, что опять повелся на чувства. Опять позволил кому-то подойти ближе вытянутой руки, жаждал быть с кем-то рядом. Он не хотел принимать и то, что действительно волновался и нуждался в ком-то. Впервые за столь долгое время у него болело сердце от чувства сожалений и переживаний одновременно. Ему казалось, что он больше не способен чувствовать подобное. Было около четырех утра, значит он стоял тут уже около двух часов. Жаль, сигарет не было. Из всех тех вопросов и мыслей, что задавал он сам себе, вырвал его звонок. Противная мелодия эхом разнеслась по стенам коридора, заставляя Ривая побыстрее ответить на звонок до того, как он кого-нибудь разбудит. — Черт... какого... — действительно. Какого хуя ему звонят в четыре утра? Даже у ненормальной Зоэ не возникало таких порывов узнать, как самочувствие Ривая. Это не мог быть кто-то из коллег, ведь все знали какой брюнет сам по натуре, и что он вовсе не против урезать премию в три раза за подобную выходку. Как и оказалось, номер был неизвестным, поэтому мужчина взял трубку. — Алло? — немного со злостью, так как он мог спать, спросил Ривай. На другом конце провода послышалось еле уловимое слухом шуршание. После чего оказалось, что обладатель номера являлся мужчиной с грубым, немного холодным, но не менее четким голосом. — Здравствуйте, господин Аккерман, — Смит был спокоен, но это не говорило о том, что сейчас все в полном порядке.