***
Холод ночных пелен пробирал до мозга костей, погружая всех жителей Нью-Йорка в атмосферу осенней сырости. Ривай не знал, как долго ему бежать, не знал куда и зачем он бежит, но больше всего его пугало то, что он, несмотря на то, что бежал — не согревался. Он не мог сосредоточиться на том, что будет делать, и хотя он всегда и был собранным, самостоятельным мужчиной, который мог в любой момент сказать, что он будет делать в следующую минуту. Сейчас же он просто бежал, бежал в неизвестность, оглядываясь по сторонам в поисках той самой твари, которую он увидел во второй раз в своей жизни. И Ривай больше не должен упустить этот шанс, не должен дать ей снова сбежать после такого слизкого и мерзкого убийства. Несмотря на холодную погоду, которая отвлекала Ривая, он старался думать о том, что сделает в следующий момент. Представив, как он собственноручно разрывает эти мерзкие эмблемы на её плаще, как смотрит на полумертвое, подстреленное тело этого существа, которого он не смел именовать девушкой. Как по-зверски мстит, хотя обещал себе больше никогда не выпускать своих монстров наружу. Спокойствие было его коньком, но только внешне. Ривай всегда корил себя за то, что не мог успокоить себя внутренне. Он кричал, готов был биться в истерике от отчаяния, когда познакомился с ней первый раз. Эта чертова малявка, которая четыре года назад подлила яд в солдатский чай Изабель, после чего говорила умирающей сестре Ривая извинения. Мужчина видел и почти было не дал глотнуть напиток ребенку, не хватило нескольких секунд, пару десятков метров, чтобы добежать до стола Манголии. А её никто даже и не похоронил, просто выкинули на улицу, как и остальных пожертвовавших собой солдат. Аккерман вынул оружие из-за пазухи своего пиджака, на бегу заряжая пистолет на случай вынужденной стрельбы. Она не могла убежать дальше ста метров, не могла, и он должен был её найти. Любой звук и шорох, даже стук собственных каблуков о землю, был уловим риваевским слухом. «Осторожность, главное осторожность». Хотя, сейчас только звериные инстинкты управляли чувствами и сознанием Ривая. Жестокость снова проснулась в нем, только теперь в двойной силе. Ведь сейчас мужчина понял, что Эрен, наверное, мог умереть или, скорей всего, мертв. Ярость застилала глаза, а плохая видимость дороги заставляла мужчину спотыкаться о собственную глупость. Повернув голову направо, он не заметил ничего, кроме шелеста листьев от порывов ветра. Ривая на секунду передернуло, и он быстро оглянулся назад, вспоминая, как в армии их учили отвлекающим маневрам. Но ничего кроме пустующих ночных улиц и мигающих фонарей он не заметил. Со стороны картина была похожа на полотно, на котором изображена одинокая шизофрения: мужчина с холодным, с разными воспоминаниями, оружие, бежал по пустующим улицам штата, и, словно судьба подыграла ему, ни одна птица не издала ни звука, не было ни единой души, кроме него самого. На секунду он остановился, в его голове промелькнули такие вопросы: «Что я делаю?», «Что я хочу?», «Что я получу, убив её? » Но его желание и мотивы были сильнее. После четырех лет полного оцепенения от бездействия, сдачи назад и отставки, он начал мечтать только об одном — убить. Возможно, в Джагере его цепляла эта схожесть полного одиночества и внутреннего молчания, ведь люди иногда по одному взгляду находят то, что искали, и они не могут объяснить почему они захотели именно это. Отчужденность от реальности и отречение от реальных забот, семьи и мечт, они оба отказались от всего, ради того чтобы получить один шанс отбросить то, что их мучило. Ведь виной всему было то, что они оба винили себя в смерти своих товарищей и любимых. Они оба потеряли то, что их окружало, потому что были беспомощны и слабы, что мужчина, не успевший добежать до смертельного глотка яда своей сестры, что мальчик, познавший свою беспомощность перед реальностью. Возможно, если бы не эти войны и поражения, они бы никогда не встретились, никогда не познали чувств, которые ощущают находясь друг с другом. И хотя один из них был спокойный, уверенный и сильный мужчина, а другой импульсивный, смелый и будоражащий сознание парень, они были словно две стороны монеты. Две стороны, но одна монета. И невозможно было оторвать одного из них друг от друга, но сейчас, они не понимали этого. Они не знали еще, что были влюблены в друг друга настолько, что обрели новое тело, в новой жизни, сохранив душу от прежней. Случайность, совпадение или предрешенность до этого, но между жизнями были параллели. Между монстром, борющимся за людей и мальчишкой, пытавшимся отомстить. Между мужчиной, живущим ради неблагодарных, и между Риваем, пытавшимся убить. У всех них была общая цель — получить долгожданную свободу. Ладони Ривая стали влажными от пота, и он почувствовал как металл выскальзывал у него из рук. Напряжение стало сильнее, и Риваю надоело ждать: — Леонхард, выходи, подлая сука! — он обернулся вокруг своей оси, убеждаясь, что не загнал себя в клетку сам. Переведя взгляд на дерево слева от себя, мужчина в порыве злости прикусил губу. Тоненькая струйка скатилась по бледному подбородку брюнета, оставляя за собой кровавый оттенок от ярости. Сложно было сказать или описать, что творилось у него в голове, но это было сравнимо с ощущением, когда ты выходишь из подземелий, впервые увидев солнечный свет и свободные просторы, на которых ты почувствовал первый дождь. Но обычно после такого прекрасного вида приходилось позже увидеть совсем иную картину. Например, полотно поражения и неверного выбора, на котором был изображен последний бой твоей семьи. И судьба не стала дожидаться что-то иного. Свист свинца пронесся возле уха мужчины так быстро и опасно, что капля холодного пота упала на землю, тут же превращая намокшее место в грязь. Резкость, и все, что пришло первое в голову — это отскочить в сторону. Прыгнув в бок, мужчина одним толчком ноги о землю развернулся лицом к нападавшему. Без сомнения, белокурые пряди волос блеснули под лунным светом, заставляя всплывать в памяти Ривая те самые дни, когда он проклял весь мир. Девушка, воспользовавшись моментом нападения сзади, без проблем сделала подкат под колено, схватив мужчину за подбородок. Как ни странно, это был её коронный прием, которому научил её отец. И сейчас она была ему благодарна, так как мужчина упал на землю, тяжело и больно ударившись позвоночником о твердую поверхность пола. В тот же момент девушка приблизилась, хватая горло мужчины, не давая ему встать. Зло сощурив глаза от досады и боли, мужчина решил сделать мелкий промежуток времени для того, чтобы дать фору. — Как же мерзко,— выплюнув кровь и смотря в глаза Энни, Ривай перехватил её руку, — нападать сзади, как последняя тварь. — Можешь не шевелиться, это бесполезно, делаешь только себе больнее, — придавив коленом, она со всей силы давила на горло, замечая как мужчина начинает задыхаться и кашлять от недостатка кислорода, — смотри, ты уже посинел. Аккерман нервно и до боли в костях сжал её руку в попытках сломать. Но, несмотря на то, что он был намного сильнее, его ситуация не давала взять все под свой контроль. Он почувствовал, как его хватка становится слабее, а веки тяжелеют. — Проиграешь, зная, что даже за свою задницу не можешь поручиться, великий Сильнейший Воин? — приблизившись к уху, девушка начала говорить медленно и еле слышно так, чтобы помимо её слов Ривай слышал собственные откашливания, — даже Джагера не спас... Словно почувствовав прилив сил, Ривай, контролируемый ненавистью, дождался её ослабления. Когда нападавший понимает, что он одержал победу, он перестает быть таким внимательным и напряженным, торжественно ликуя. Мужчина помнил этот совет, поэтому выдирая ноги с её хватки, он что есть силы развернулся, отталкивая девушку ногой в торс и отходя на несколько шагов, на ходу переводя дыхание. Они не искали способов хитро и ловко улизнуть, или напасть исподтишка. У них не было ни сил, ни желания бежать. Поэтому Ривай, как только выпала возможность приблизиться, аккуратно, но ловко увиливал от любых прямых попаданий в него, не давая Леонхард даже прицелиться. Уже заранее заряженный пистолет он нацелил на девушку и, конечно, нажал на курок позднее того, чем было нужно. Хоть и прямого попадания Энни избежала, с её плеча полилась первая кровь, которая тонкими струйками текла на её черную одежду, заставляя её намокать. — Это тебе ответное, — рыкнув в тишину, Ривай сплюнул слюну с металлическим привкусом на землю, — за Джагера. Ты ведь тоже прострелила ему плечо, не так ли? Блондинка заметно насторожилась, но для своей же безопасности отошла на несколько шагов назад. Один–ноль, в пользу Ривая, конечно. Её хиловатая на вид фигура скорчилась от резкой боли в плече, за счёт чего дала фору мужчине для следующей атаки. Но, видимо, последний не особо спешил нападать. Сердце Ривая отдавало бешеный темп, и, кажется, у него была аритмия. Время прибывания без драк и сражений дало о себе знать, поэтому мужчина воспользовался моментом, чтобы отдышаться. — Ну, давай, убей меня, — посмеиваясь в лицо страху, девушка решила схитрить. Времени оставалось мало, и кровь была не бесконечна, поэтому ей бы в любом случае пришлось спасаться бегством. «Энни, милая, даже если весь мир отвернется от тебя, папа всегда с тобой» — вспоминая слова близкого, она мимолетно смирилась со смертью. Говорят, что перед смертью проносится вся жизнь, это было не так. Перед смертью она подумала о том, сколько согрешила, и единственный вопрос пришедший ей в голову, был ни чем иным, как сожалением о том, что она так и не узнала, что же хотел отец ей сказать в её день рождения, в тот день, когда не вернулся домой, и... какой на ощупь хрусталь. Детская мечта, но сейчас ей самое время. — Почему ты променяла свою чертову семью на деньги? — голос Ривая был уверенным, без капли жалости и сожаления, но рука, в которой был направленный пистолет, подрагивала, — если я выстрелю в твои руки и ноги, ты же не будешь против, да? — Мне плевать, — резко перервав разговор, она ловким движением развернулась вокруг оси и попыталась сделать подкат. Сразу учуяв намерения, мужчина отпрыгнул в другую сторону от раненой, — ответ неверный. Указательным пальцем Ривай снова нажал на курок, отпуская очередную пулю в ногу девушки. Почувствовав резкую боль, она закричала от жжения в ноге. Будучи пронзитой холодным осколкам, Энни казалось, что её ноги просто не было. Скорее болевой шок, но теперь она почувствовала всё то, что ощущали её жертвы, и она ни капли не сожалела. У неё не было ни сил, ни желания бороться. — Обернитесь назад, вы, живущие и идущие в никуда, что остается от вас? Лишь серость будней. Каждый день с утра вы затягиваете на своей шее петлю. Есть ли в этом смысл, а, мистер Аккерман? — её голос непривычно хрипел, отдавая болезненными нотами в голосе. Она постаралась встать. Но безуспешно. Теперь, когда она беспомощно лежала на холодной, сырой и пропитанной кровью земле, всё, что она могла —это говорить. Наверное, ей было противно от себя самой, что последние минуты своей жизни она тратит на тех, кто её погубил. — Оглянись назад, моя жизнь и так коротка, чтобы я тратила её на бесконечный эгоизм, тоску и злость. На чертову рабочую депрессию и грязное белье, где в этом во всем мы потеряли свою совесть, но... — она закашлялась, — у меня не было выбора, как и у тебя. Искоса она взглянула своими глазами в холодные, как сталь, глаза Ривая. В которых была все та же жестокость и стойкость, которая не поменялась с тех самых пор. Ривай чувствовал как ненависть, презрение и... понимание наполняли его. Он дрожал не от страха, он не мог выстрелить потому, что видел Джагера. Ему казалось, что сейчас, на этой самой земле, лежит его Эрен и задыхается. И, даже не зная насколько он близок к цели, Ривай понимал, что Эрен такой же, как она. Такой же отрешенный и одинокий, это он заметил когда сутками смотрел на его лицо в школе, когда провожал его взглядом домой. Когда пытался рассмотреть каждый миллиметр его кожи, когда пытался понять. Ривай понимал, что Эрен такой же потерянный и никому не нужный, как и она. Ещё тогда, до того, как заметил эти огромные пятьдесят оттенков серого вокруг его глаз, когда находился на этом чертовом кладбище и смотрел в малахитовые, необычайной красоты глаза, в которые влюбился, когда видел в них тоску и одиночество. Когда Эрен перед тем, как уйти с кладбища, смотрел на могилы своих родителей, и по его щеке катилась слеза, и он, сам того не осознавая, плакал. И даже среди дождя, на первый взгляд скрывающего всё, Ривай видел эти слезы, полные печали и заставляющие вздрагивать. Он смотрел, как он плакал и видел самого себя. Вспоминал, как стоял на поле боя, и шёл дождь, а Фарлан тем временем умирал, захлебываясь собственной кровью. Он смотрел на Энни и видел Эрена. Он смотрел на Эрена и видел себя. Рука мужчины дрожала, и он чувствовал это, поэтому перехватил второй рукой свое запястье. Наверное, ему казалось что остановив дрожь, в нем появится та смелость, которую забрал у него Джагер. - Чего ты ждешь, ублюдок... - Энни произносила последние свои, как ей казалось, слова. Она не молила о смерти, нет. Просто боль была невыносимая. И для нее было тяжело понять, что болело сильнее, простреленные конечности или душа и сознание. Она беспомощно лежит на земле, не в силах ничего сделать. И это стало последней ее переломной точкой. Она заплакала. Больно, громко, так, сколько не плакала десять чертовых лет. Ее лицо исказилось в странной жалобной гримасе, а из глаз лились слезы. И, как ей казалось, Ривай не мог убить ее потому, что просто был слаб для убийства. Она, почувствовав чужую неуверенность, постаралась встать. И снова её остановила только боль в теле, она видела, как бледнела её кожа, она не могла ничего сделать. — Лежать. Я сказал лежать, — командным тоном бросал Ривай, навеки проклиная своё зрение. Он стоял, держа в обоих руках оружие, уверенно приняв фехтовальную, ранее знакомую ему позу, и ждал её смерти. Его руки больше не дрожали, ведь всё тело просто прошибло острой болью и параличом собственной беспомощности. "Ривай... Ривай пожалуйста" — все, что слышало его сознание от зеленоглазого чуда, чьё лицо исказилось в болезненной, душеразрдирающей и молящей гримасе. С малахитовых глаз тонкой струей текла маленькая соленая дорожка слез, а рука, с которой текла кровь, тянулась к его штанине. — Н-нет... уйди, пожалуйста, сбеги отсю... — уже окончательно забывшись в приступе, Ривай терял ясное понимание между реальностью и фантазией. В голосе чувствовалась не знакомая ранее дрожь, и тот холод, который был прикован к нему, медленно таял в теплых ладонях эреновской души. — Господин Аккерман, вы ведь хорошо себя чувствуете, — Смит, подошедший настолько тихо, насколько не может мышь, легко дотронулся до чужого плеча, желая услышать ответ. И хотя это было утверждение, Эрвин ждал. Ветер, ранее сменившийся потоком ненависти, вернулся назад, укрывая мужчину потоком холода. Словно холодной водой, или же чем то убийственно леденящим, Ривай почувствовал, как по его спине медленно, осторожно и отвратительно пугающе, провели острым лезвием, заставляя отшатнуться вперед. Всё произошло настолько быстро, что, обернувшись, мужчина не увидел никого и ничего, кроме судорожно невыносимой пустоты и тишины. Его взгляд метнулся из угла в угол, заставляя зрачки расшириться то ли от страха, то ли от темноты. Ничего не было. Совершенно. Впереди Ривай услышал тихий болезненный стон и... холодное дыхание. Обернувшись, настолько быстро, насколько вообще возможно, мужчина увидел оскал и прожигающий взгляд стальных, подобных алюминию, глаз. Эрвин смотрел на него в десяти сантиметрах от самого Ривая, открыв глаза настолько сильно, что Ривай заметил глазное яблоко как и сверху зрачка, так и под ним. А довольная улыбка счастливого убийцы, достигнувшего своей цели, была искажена в длинном оскале, придавая зрелищу еще более отвратительный вид. В следующие пол секунды, когда Смит воспользовался мимолетным оцепенением Ривая, он приставил острое лезвие ножа к горлу мужчины, сглотнув, у которого потекла тонкая алая струйка крови по кадыку. Ривай молчал, всем видом показывая насколько ему плевать, и что он не сдался. — Брось пистолет, ну же. Эрен будет недоволен, если кто-то или что-то из вас не вернется обратно, — в этом мерзком голосе Ривай чувствовал нотки удовольствия и некой интриги, от чего его лицо стало более мрачное от ненависти. Не в силах что-то произнести, мужчина поднял руки над головой, но оружие на пол не бросил, наоборот, посильнее сжав в ладони. Ему не было страшно, он не боялся смерти. Ривай чувствовал искреннюю злобу на себя, что, ослепленный своей слабостью, он не заметил врага, и теперь, искренне пожалев об этом, стоял в тупике, не в силах что-либо сделать или даже сказать. С каких пор он стал таким слабым, беспомощным и неаккуратным — он не помнил. Все, что осталось в его памяти это предполагаемая зеленоглазая причина, которая начала рушить его изнутри. Шизофренические наклонности отнюдь не радовали Ривая. Время шло мимо, но ничего не менялось. Чувствовать себя в клетке, потерю желания и надежды — было не самым приятным удовольствием. Его опять сломали, он проиграл, даже будучи вооруженным его поставили на колени перед совестью. Он вспомнил, как сидел в той самой столовой, держа в руках тело сестры, которое еще оставалось теплым. Словно она просто спит, ее веки были закрыты, а тело потяжелело под грузом вечной умиротворенности. А мужчина чувствовал и понимал, что больше никогда не сможет ничего исправить. А ведь тогда, с ненавистью, скрипя зубами, он посмотрел за угол. Он видел то же, что и сейчас. За спиной Смита точно так же злорадно посмеивалась эта тварь. — Ну же, — Эрвин сильнее надавил лезвием на горло, — мёртвый мальчик будет не доволен, узнав что его заказанная жертва умерла не от его рук, не думаешь? В ту же секунду мужчина роняет оружие на пол от чувств предательства и страха. Будто находясь вне воли, птица, сидящая в клетке, понимает, что закрыта. Легкая, удушающая сознания волна обреченности проходит от спины до ступней, которые, как казалось, срослись с землей от онемения в теле. В глазах Смита, будто зеркале, видно как появляется... пустота. Лицо обретает умиротворенное, почти мертвое выражение, подавая сомнения, что мужчина еще жив. «Он... что это значит?.. Я ведь... доверял.» Всё, что проносится в сознании Ривая, это все, что он получил. На минуту Аккерман представил, как Эрен, мило дарящий мужчине самую искреннюю заразную улыбку, сжав руки сзади, точил лезвие ножа. Как, отвечая на любовный, наполненный одиночеством и благодарностью, поцелуй, переставлял к виску Ривая холодное оружие, и, сказав: "Доверие", выстрелил в голову брюнета, окрашивая соседнюю стену мозгами. А Ривай, со сползающей улыбкой на лице, делал последний вздох. Он понял, что всё это была ложь. Теперь всё встало на свои места, все ответы зависели только от одного слова — ложь. Зачем Эрен следил за мужчиной. А брюнет, который наивно полагал что это влюбленность, смотрел взаимно. Зачем Эрену нужен был пистолет, ведь он просто ждал, чтобы стать на место "хранителя времени". Зачем в него стреляли. Зачем постарались убить во второй раз. Недосып, который, наверное, был потому, что мальчишка представлял легко заработанные деньги на таком грязном деле. Почему так хорошо занимался фехтованием, почему получал все эти смс. Он ждал. Последнее, от чего боль сильно кольнула каждую частичку сердца, было: «Отец...» Со стуком, но почти не слышно, сталь цокнула о землю, давая всем понять, что Ривай теперь совершенно безоружен. Смит же быстро заметил, насколько поменялось привычное недовольное и серьезное лицо на более холодное и пустое. В глазах пропал тот былой блеск, который был похож на блеск жизни в таком холодном теле. — Не знал, что от тебя скрыли правду. Не уж-то первый... ох, — все лицо блондина окрасила улыбка, через которую виднелись его белые, как снег, острые зубы. Сам же мужчина быстро убрал лезвие от горла Ривая, отходя на несколько шагов назад, — Джагеру бы не понравилось, если бы ты убил её. Эрвин посмотрел на лежащую, еле дышавшую девушку. — Это вы сделали его таким, — рычащим и злым голосом Ривай ответил блондину. — Нет, не мы, он должен быть благодарен нам, что мы испортили его детскую искренность, — он толкнул ногой валяющийся пистолет Ривая, подавая его к самим ногам брюнета, который все так же неподвижно стоял, опустив руки, — иди. Оставь её на меня, я получил, что хотел, забирай его и иди, пока первый еще жив. Ривай не знал точно, когда именно он понял кто такой первый. Тогда, когда впервые услышал Смита, или задолго до этого. Он не понимал, что сейчас должен сделать, в чем обвинить и за что, себя и Эрена. Он понимал, что сам опять совершал множество ошибок, и как бы это пафосно и глупо не звучало, он учился на ошибках. Но чем больше их становилось, тем меньше оставалось сил что-либо сделать. Оставалось меньше желания жить и ходить ногами по земле. Посмотрев на пистолет, он представил, как тогда, когда убили Фарлана, сделал то же самое.***
«Тело парня, чье сердце и легкие были прострелены дважды, лежало возле ног мужчины. А дождь, капли от которого размывали остатки крови, капал на бледное и холодное лицо Фарлана, смывая кровоточащие царапины. Ни брошенности, ни холода не чувствовал Ривай, закрывая пустые и бездушные глаза Фарлана. Он не чувствовал ничего, кроме обезнадеживающей пустоты и неизвестности. Наверное тогда, упав коленями в грязь, которая появилась после чертового ливня, Ривай поддался эмоциям и чувствам настолько сильно, что уже, не контролируя свои желания и принципы, подносил дуло ружья к виску. Он не помнил, о чем думал в тот момент, потому что не знал, что делать дальше и во все, что происходило, отказывался верить. Нажав на курок, он услышал щелкающий звук, но не обнаружил крови. Пули. Пули закончились. Как жаль, что тебе придется прожить еще как минимум сутки, Ривай. До тех пор, пока не найдешь средство убиться.»***
Мужчина потянулся к поданной вещи. Взяв ее в руки, он почувствовал какая на самом деле она тяжелая, и насколько отличалась от той, что была использована в тот раз. Два разных оружия, но последствия одни и те же, что может быть прекрасней? Ривай смотрел прямо, отвернувшись от Смита и Леонхард. Он не хотел, чтобы последнее, что он бы видел перед смертью, были люди. Намного лучше было созерцать небо, которое было настолько красиво в эту ночь, что сравнивалось только с глазами Эрена. Мужчина не помнил, сколько уже держал дуло возле виска, но всё, что он просил на тот момент, было чтобы Джагер сбежал отсюда. Чтобы кто-то другой, кому он не будет врать, сбежал вместе с ним, чтобы он не умер так же, как он. Хотя нет, Ривай плюнул от злости на землю, не желая чтобы кто-то кроме него прикасался к телу Эрена, чтобы сидел возле него ночами, позволяя себе трогать его мягкие и красивые пряди каштановых волос, чтобы кто-то был кроме Ривая, с кем он мог бы быть счастливым. И, неприятно зажмурившись, мужчина нажал на курок пистолета. Он слышал как клацнула рукоятка стали, как кто-то сзади счастливо вздохнул. Больше ведь ничего не случится плохого между Эреном и Риваем, никто из них уже и жалеть не будет о чем то сделанном, ведь так? А главное, не узнают горькой правды. И действительно, ни один лист не дрогнет и люди все так же продолжат ходить в школу, а Ханджи вернется на свое место. Его фирма сможет работать и без него, люди будут такими же счастливыми, как и раньше, лжи будет такое же количество, как и сейчас. Ведь ничего не изменится, разве что на кладбище больше никто не принесет цветы, и не придет в дом на улице Вознесенской. Единственное, чего не услышал Ривай, это выпадающей пустой гильзы. Пуст. Пуль снова нет. Как жаль, Ривай, но ты проживешь еще как минимум одну ночь и несколько часов до открытия военного магазина. — Что смешного, ублюдок? — развернувшись к Смиту, зло спросил мужчина ухмыляющейся фигуре. Которая без стеснения и интереса созерцала эту картину. — Ты собирался умереть, даже не узнав почему до сих пор не мертв? — У него не было возможности убить меня не прилюдно. А потом этот щенок вляпался в большое дерьмо под названием больница, — совершенно без эмоций и тревоги Ривай засунул оружие за пазуху куртки, будто ничего не случилось. — Ооо, — казалось будто Смит сейчас надорвет живот от смеха. Это бесило мужчину, поэтому, сорвавшись, будто зверь с цепи, он резко сбил ногой Эрвина, прижимая к его кадыку острое лезвие ножа в его же руке двумя руками, обездвиживая тело, давя коленом на живот и с отвращением и ненавистью добавил: — Хочешь попробовать поржать с ножом в горле? Ты же будешь не против? — явно не ожидая такой резкости и быстроты действий, мужчина нахмурился, зло шипя и с дикостью рассматривая стальные глаза. — Ты просто дико ослеплен своим эгоизмом. Времени и попыток было настолько много, что он мог уже перебить пол этой больницы, будь его желание и воля. Он — Неуловимый, господин Аккерман. Ответы дальше ищи сам, — фамилию Эрвин будто выплюнул, зло сощурив глаза и скребя ногтями по сухой земле от злости и непонимания. Ведь он сам, как и все остальные, не знал, что же случилось в голове этого идиотского и странного мальчишки. Он также не мог догадаться почему тот продолжал ходить на собрания, хотя знал, что Эрвин следил за ним. Предав СУЛ, он бы не стал попадаться на глаза, и впервые за саму историю работы Джагера, фарфор в знаниях и хитрости Смита дал трещину. — Бля, ребят, вы или уже убейте меня, или вызовите скорую, а... — попросила Леонхард, лениво перевязывая ногу порванной штаниной и останавливая кровотечение. Ривай поднялся, злостно отстранившись и переваривая всю сказанную информацию у себя в голове. Он больше не хотел видеть ни Джагера, ни кого-то другого из этих сраных компаний чертовых киллеров. Но что-то ему подсказывало, что он еще не раз здесь окажется, и что вопросов станет еще больше, чем нужно. — Чертовы ублюдки... — бросив на прощание убийцам, Ривай направился в больницу. И, больно сжимая кулаки и скрипя зубами, он думал о том, что будет дальше, тогда, когда он увидит Эрена. Но далеко не за тем, чтобы поговорить или посидеть на ночь, он хотел посмотреть на Эрена, чтобы убедиться в том, что он жив, наверное... — Сам такой! — хрипотой в голосе, сообщила Леонхард, привставая с земли и показывая средний палец спине Ривая, и смотря ему вслед. Наверное, ни мужчина сам, ни Смит, ни Эрен не могли бы точно сказать что и почему последний делает. Для чего была эта безрезультатная игра с последствиями. Однако сама Энни, как никто другой, чувствовала в этом холодном уходящем человеке нечто теплое внутри, то, что могло бы его сломать. Ту самую неравнодушную слабость к мальчишке, что увидела в этих леденящих кровь глазах, когда он смотрел на нее, решаясь выстрелить. Ухмыльнувшись, она подумала о том, что глупо было бы не воспользоваться этим, если она, конечно, выживет. Назад он шел уже более уверенно. Наверное, потому что сам был так запутан, что устал от себя. Сейчас он решил для себя, что пора заканчивать эту игру. И, сам того не замечая, он бежал в госпиталь только для того, чтобы прийти туда раньше, чем его увидит Эрен. Почему-то он не сомневался в том, что Эрен жив. Когда ты влюбляешься настолько, что чувствуешь человека, перестаешь делать обдуманные решения и совершаешь глупости, а еще ждешь. Всегда. Но не смотря на то, что Ривай верил, он все равно бежал. Быстро и без остановок, в надежде что успеет, что увидит. Он бежал настолько быстро, что, сам того не замечая, перестал контролировать свое дыхание и задыхался. Точно сказать, что будет с Риваем после было крайне тяжело, но сейчас он уверен, что пора прекратить его мучения. Возможно...***
И ничего не изменилось, совершенно. Этот подросток продолжал спать как обычно, словно ничего и не было. Ни попытки убийства, ни Леонхард, ни самого Ривая. Только чуть бледная кожа говорила о том, что ему дали снотворное после реабилитации. Его веки, с красивыми, густыми и длинными ресницами, слегка подрагивали. «Наверное, кошмар» — подумал Ривай, замечая как Эрен хмурится и морщит лицо от неприязни. — Ри... Ривай... — в тишину, Эрен неосознанно обратился во сне к мужчине за помощью. Какой бы отвратительной не была натура Джагера, какой бы горькой правдой не оказались слова Смита, Эрен был беспомощным ребенком в глазах вечно хмурого и строгого Аккермана. Даже вспоминая слова Эрвина, Ривай видел брошенного и одинокого юношу, как ту самую девушку, которую он не смог убить, поддавшись слабости. Эрен все так же неосознанно морщился, морща носом и подрагивая то ли от холода, то ли от страха. «Интересно, насколько страшные сны могут сниться тебе?» — повторял про себя мужчина, подходя к больничной койке и осторожно натягивая тонкое одеяло на юношеские худые плечи. Ладонью мужчина потрогал бледную кожу на лице, не воздержавшись от того, чтобы не поцеловать Джагера в последний раз. Осторожно и трепетно, боясь разбудить или причинить вред. Отойдя на несколько шагов назад, мужчина стал искать любой листок бумаги. Найдя список лекарств, который был написан на ошметке, Ривай подумал о том, какие свиньи его оторвали. Вот, пришло время писать, и он понял, что не может. Не может написать причину, не говоря правды. Что-то настрочив, он оставил карандаш на столе, комкая листок в руке и кладя ее в ладонь Эрена, крепко зажимая его пальцы. — Не выпускайте его из больничной палаты ни при каких условиях, ясно? — выйдя из палаты, обращается к медсестре, которой, видимо, не спится, впихивая ей несколько купюр в ладонь. — И постарайтесь следить за ним, пожалуйста, — та без лишних слов согласно кивает, забирая деньги. Ривай догадывался, что, прочитав записку, Эрен постарается найти его и завершить начатое. Лучшим вариантом было бы уехать из города, однако Ривай отправился домой. То ли потому что совершенно не боялся смерти, то ли потому что просто ждал. Он догадывался, что теперь все кончено для них обоих, и, зная, что такое надежда, ненавидел её и все равно ждал. Ждал сколько нужно, даже закрывая все двери на замок и прикрывая шторами окна. Благо Ханджи уехала на олимпиаду, теперь он мог побыть один. Навсегда.