Согласие на мечту

Когда он ехал к Ганнибалу домой на следующий день, чтобы вернуть шарф, то надел свой в виде демонстрации. Не кашемир и не шелк, и да, возможно немного потрепанный, но идеально ему подходящий. Шарф, сложенный на пассажирском сидении, со своей мягкой серой клеткой на фоне кроваво-красного цвета, без сомнения смотрелся здесь так же не к месту, как и на его шее. Он взял его в руки и вышел из машины, чтобы постучать в знакомую дверь. Открывая дверь, Ганнибал вытирал руки, а поверх его темных штанов был повязан белый передник. Увидев Уилла, он улыбнулся и отошел, пропуская того в дом. — Ты как раз вовремя, — сказал он. — Обед практически готов. — О, нет, я просто… — Уилл протянул ему шарф. — Я пришел, чтобы вернуть его. Но каким-то образом он оказался внутри, и Ганнибал уже закрыл за ним дверь. — Это совсем ни к чему. Считай это моим подарком. На самом деле, я собирался принести тебе еще и это. — Он взял перчатки с маленького столика под зеркалом и кинул их Уиллу. — Пожалуйста, прости, что не могу взять твое пальто. Говядина в критической стадии. Уилл несколько минут стоял с шарфом и перчатками, прижатыми к груди, в то время как Ганнибал исчез на кухне. Придя в себя, он снял куртку и повесил ее на крючок. Перчатки были сделаны из кожи коричневого цвета, лицевой слой которой был очень тонким и мягким. Какое-то время его одолевали сомнения, но в конце концов, подумал он, не произойдет ничего страшного, если он их примерит. Они сели идеально. Кожа была настолько мягкой, что бросив виноватый взгляд в сторону кухни, он позволил себе провести ладонью по шее и ощутить их на более чувствительном месте. Затем он их быстро снял и с небольшим сожалением положил их вместе с шарфом на стол. Ганнибал стоял над железным казаном на кухне. Комната была наполнена запахом свежего имбиря и чеснока и шипением чего-то очень горячего. Уилл собирался сказать, что он на самом деле не может остаться, но вместо этого спросил, может ли он чем-то помочь. — Можешь налить себе бокал вина и рассказать мне о том, как прошли твои утренние занятия в Академии. — Ганнибал кивнул в сторону открытой бутылки, стоящей на барной стойке. — Перчатки, — сказал Уилл, наливая себе вино. — Я не могу их принять. — Тебе они не понравились? Уилл сдержал порыв закатить глаза. — Ты же знаешь, что дело не в этом. — Да, знаю. — Ганнибал положил жареное мясо на тарелки, рядом с уже расположившимися там квадратиками из риса. — Но это будет единственное извинение, которое я могу принять, потому что, в противном случае, твой отказ основан лишь на желании следовать социальным стандартам. Было бы неожиданно услышать подобное от тебя. — Возможно, дает знать о себе мое чудо-хлебное происхождение, но все, о чем я могу думать, когда смотрю на них, это то, что они стоили, скорее всего, около сотни баксов. — На самом деле больше. Проблема в этом? — Да, в этом. — Почему? Уилл вертел в руках бокал вина и водил ногой по углублению на сине-сером полу. — Почему ты хочешь отдать их мне? — Есть ли ответ, который тебя удовлетворит? — Для начала, правда. — Тогда правда заключается в том, что мне принесет наслаждение тот факт, что я тебе их отдам. — И мы снова вернулись к «почему». Ганнибал взял тарелки со стола и повел Уилла в столовую. — Ты подозреваешь, что у меня есть какой-то нечестный мотив? — Я ничего не подозреваю. Мне просто непонятно. Ганнибал ничего не говорил, пока не прожевал еще пару кусочков. — Эстетическое удовольствие, — произнес он наконец. Уилл поднял взгляд от тарелки. — Твое или мое? Ганнибал слегка улыбнулся. — Почему не оба? После этой фразы Уилл решил оставить эту тему. Ему показалось опасным давить дальше. Он уезжал домой вместе с перчатками и шарфом, мирно лежавшими на соседнем сидении. Выводя днем гулять своих собак, он надел все то, что дал ему Ганнибал. Его щеки слегка покраснели, когда он стоял один на холодном воздухе и думал о том, какое эстетическое удовольствие получил бы Ганнибал, если бы он стоял рядом с ним. Он, должно быть, имел в виду что-то еще, но как бы Уилл ни старался найти еще какую-нибудь причину, каждый раз его разум выходил проигравшим. Бросая собакам палки, он старался не думать о том, что на перчатках могут остаться царапины.