Не способный к раскаянию неисцелим. Аристотель.
Луи сидел на холодном полу, прислонившись спиной к стене. Холодные капельки пота стекали по его лицу, волосы прилипли к лбу, ужас и страх застыли в его потемневших глазах. Он был противен сам себе, отвращение просочилось под его кожу, текло по венам и заставляло желать лишь одного: забыться. Но картинка перед его глазами заставляла его понимать, что все это реально. Здесь и сейчас. В комнате Гарри сидит старый сосед Джейк Лестер, по совместимости доктор на пенсии и приятель Луи. Старик удивился, когда увидел Томлинсона на пороге своего дома далеко за полночь в таком виде: одежда порвана, волосы спутаны, руки дрожат и он урывками плачет. Он не мог нормально объяснить в чем дело, почему он пришел, лишь плакал и повторял: «Гарри, Гарри, ему больно.» Сейчас старый доктор сидел со своими инструментами на постели Гарри. Он долго щупал пульс парня, светил своим фонариком в его глаза и несколько раз он проверял давление. Одна эмоция сменялась другой на лице мужчины. Он был то обеспокоен, то задумчив, то спокоен и крайне медлителен, но он определенно знал, что делать. — Его нужно зашить, — сделал вывод Лестер. — Все так плохо? — руки Луи все еще дрожали. — Зашить? Что? Как? — Вот так. Ему туго придется, но, — старик засмеялся и закашлялся, —, но иначе ему ходить с кровоточащим задом. Доктор снова засмеялся и начал рыться в своей аптечке. — Мистер Лестер, блять, это вообще не смешно. Сделай все как нужно, — нервно сказал парень, сжимая костяшки пальцев. — Да не бунтуй ты так. Сам порвал мальчика, а орет на меня. Не мешай лучше. Лестер начал размахивать руками, отгоняя парня в сторону, чтобы он не мешал. — Он… Он ведь будет в порядке? — Думаю да. Присядь, Бу. Луи озлобленно посмотрел на Лестера, ему больше не нравилась дурацкая кличка. Она не подходит ему. Доктор начал двигать руками, шире раздвигая ноги Стайлса, который в свою очередь не подавал никаких признаков жизни, кроме редких полустонов. Гарри слабо чувствовал пальцы, слышал голоса, но не мог полностью очнуться и прийти в себя. Он слышал, как мужчина что-то бормотал себе под нос. «Сейчас ты совсем перестанешь чувствовать половину тела, парень», «Внутривенно или внутримышечно?» — спрашивал он самого себя, доставая шприцы. Луи понял, что доктор пытается ввести Гарри обезболивающее. Но все плыло перед глазами. «Пару швов — и будешь снова, как венецианская девственница», — не унимался старый доктор. Видимо, возвращение к работе радовало его, а на Гарри ему плевать. Он снова и снова доставал новые иголки, пузырьки, шприцы. Запах лекарств распространился по всей комнате. Кудрявый все еще не приходил в себя, а сознание Луи было уже давно за пределами настоящего. Все это как сон, кошмар, от которого он не может избавиться. Сейчас он огромный комок нервов, он бомба, которая хочет взорваться, тем самым избавившись от самого себя. Парень хватается за голову, пытаясь вернуться в реальность, кусает губы, пока не начинает чувствовать чуть солоноватый вкус крови, но и это не может вернуть его в реальность. Луи был в полубредовом состоянии, голоса в его голове смешивались с бормотаниями доктора и хрипловатыми стонами Гарри. Он закрывал глаза и видел тот день. 17 марта 2008 год. Луи поздно пришел домой. Руки семнадцатилетнего юноши дрожат, а глаза отчаянно бегают, пытаясь сосредоточиться хоть на чем-то. Только что он разбил свою новую машину и не знает, как сказать об этом отцу. Парень быстро забегает в комнату и запирает свою дверь замерзшими руками. Ему страшно. Он всего лишь подросток, который чуть не убился полчаса назад, а отец не простит ему третью аварию подряд. Крики Джеффа слышно даже на третьем этаже. Луи вжимается в темный угол своей комнаты, пытаясь исчезнуть, испариться, лишь бы не бояться больше, не чувствовать того унижения, которое ему предстоит испытать. Он достает из-под футболки маленький подвешенный за тонкую веревку медальон, внутри — фотография его матери. Луи сильно похож на шатенку с голубыми глазами, на фото ей не больше двадцати лет. — Я не хотел тебя подвести, мам, — испуганно шепчет парень, прижимая фото к губам, — я не хотел, прости меня. За дверью послышались шаги, и Луи быстро спрятал фото матери. — Немедленно открой дверь, или мне придется ее выбить, — строго приказывает отец, голос которого раздался снаружи. И Луи уже знает, что Джефф не шутит. Хватаясь за холодные стены, он встает и плетется к двери, оттягивая момент своего очередного унижения. Все тщетно: сейчас отец уже в ярости. Парень поворачивает ключ и дверь моментально распахивается. Отец возвышается над ним в дорогом черном костюме, его глаза буквально мечут молнии и прожигают парня насквозь, заставляя Луи дрожать. Он знает, что тот в ярости. — Отец, я… Я не хотел. Я не специально, — заикаясь и пытаясь сдерживать слезы, тараторит парень. Джефф хватает мальчика за края его помятой толстовки и одним движением сильных рук откидывает его в дальний угол комнаты. Луи падает на бок и больно бьется лицом об угол шкафа. Гримаса боли искажает его лицо. — Ты, малолетний ублюдок, сколько еще проблем ты мне доставишь? — его голос холоден, будто он разговаривает не с сыном, а с заключенным. — Ты позор всей семьи, ты позоришь память своей матери. Луи пытается подняться на ноги, но у него выходить только сесть. Правой рукой он придерживает кровоточащую голову, а левой опирается на стену. — Не трогай её, она любит меня, — озлобленно кричит мальчик. — Ты позор, — еще громче кричит Джефф, — лучше бы она была жива, ты не стоил ее смерти. Лучше бы я выбрал её, когда она, истекая кровью, лежала и умирала. А все потому, что родила тебя, маленького гаденыша. Ярость переполняла мужчину, его лицо раскраснелось, глаза выражали лишь гнев и отвращение к сыну, сожаление о том, что он вовремя не смог избавиться от него. Теперь этот подросток каждый день требовал к себе внимания и делал очередную пакость, чтобы привлечь его. Луи сквозь боль в боках встал на ноги и глазами, полными слез, посмотрел на отца. Сейчас его сердце разлетелось на миллион разных кусочков, эти слова убили в нем все, что он так старательно пытался сохранить: любовь, надежду, остатки доброты. Джефф не знал, что именно в тот момент он своими же руками убил ребенка внутри Луи. Выражение лица парня изменилось после этих слов, будто он прозрел окончательно и увидел лицо отца, чье внимание он так отчаянно пытался привлечь последние годы. Будто семнадцатилетний Луи Томлинсон, любящий футбол и школьные пьесы умер внутри него. Теперь стальным взглядом, ничем не уступающим в злости отцу, смотрел другой Луи. — Ты старый, помешанный ублюдок. Ты отвратительный отец, у тебя нет сердца и совести. Я тебя не-на-ви-жу, — четко и с расстановкой произнес Томмо, тыча пальцем в грудь отца. — Ах ты, ублюдок! Джефф взмахнул рукой, давая сыну звонкую пощечину и оставляя красный след от пальцев на коже парня. Луи отшатнулся в сторону от сильного удара. Горячие слезы полились из голубых глаз, легкие подводили его, не позволяя дышать полной грудью, дверь в темную комнату захлопнулась, оставляя его наедине с собой. Он больше не думал, как жить дальше рядом с отцом, как пытаться загладить свою вину, как остаться собой. Луи забылся, отрекся от себя настоящего, отрекся от души, от всего, что заставляло его чувствовать. Это была точка невозврата. Легкий удар по щеке возвращает Луи в реальность, запотевшие очки доктора Лестера — первое, что он видит. Мужчина помогает парню встать. Томмо шатается и все никак не может сфокусировать свой взгляд на чем-либо. Он протирает глаза, чтобы разглядеть хоть что-то реальное. Первое, за что зацепился его взгляд — Гарри. Парень лежит в отключке. Его кудри сбились, а на щеках видны подсыхающие дорожки слёз. Краснота щёк сменилась бледностью, его длинные пальцы слабо сжимают одеяло, даже во сне он пытается защититься. Он ровно дышит, как будто ничего не произошло, просто сон. Гарри кажется невинным ребенком, лежащим среди простыней. Но о случившемся напоминают многочисленные следы, оставленные самим же Луи. Его недавно белоснежную кожу украшают многочисленные засосы, проступающие синяки, царапины, кое-где видны следы засохшей крови, но парень спит, лишь изредка подрагивая веками. Луи не помнит, как оставил половину этих меток. — Как он? — спрашивает Луи, наконец придя в себя. — Я оказал ему первую помощь. Но, Луи, — доктор взял парня за плечи, — ты понимаешь, что ты сделал с этим бедным мальчиком? Он ведь даже сидеть нормально не сможет еще долго. Ты с ума сошел? — Спасибо за помощь, это не ваше дело, Лестер, — грубо отвечает Томмо, освобождаясь от рук доктора. — Я не узнаю тебя. Где тот славный мальчик, который мечтал стать футболистом? Где тот Луи, который так полюбился мне? — доктор всеми силами пытается достучаться до того Луи Томлинсона, который прячется в темных уголках души парня. — Он умер, мистер Лестер, — Луи опускает глаза, — он умер и теперь перед вами Луи-убийца, Луи-насильник, Луи- потерянный человек, который жаждет только избавления, — и это было сказано без лишней драмы, сухие факты. Мужчина вздыхает и опускает руки. Он понимает, что сейчас парень в шоке и не будет слушать старого доктора. Ему, вероятно, придется вернуться к этому разговору. — Обеспечь парню покой, я приду завтра вечером проведать его. Лестер кинул сочувствующий взгляд на парня в кровати и тихо покинул помещение, оставляя Луи наедине с Гарри. Томмо осторожно присел на пол, около кровати, вглядываясь в лицо младшего парня. Оно такое чистое и нежное. Сердце сжимается снова и снова. Как он мог? Луи аккуратно убирает выбившуюся прядь волос со лба парня и проводит пальцем по щеке, снова пытаясь почувствовать гладкую, но в то же время очень мягкую и слегка бархатистую кожу мальчика. Что же он натворил? Это ведь Гарри, он ни в чем не виноват. Гарри, который не набил ему морду в первую встречу, простил ему порчу новой машины, спас от очередного убийства. Он всегда прощал его, даже если Луи не просил его об этом, а теперь, даже, если он попросит Гарри, тот ни за что не простит его. Руки дрожат и предательские слезы снова текут по щекам: ему жалко парня, он ненавидит себя и весь мир заодно. Еще с минуту он просто смотрит на спящего, а потом кидается к тумбочке брата в поисках ручки и бумаги. Дрожащие пальцы никак не могут зацепиться за лист. Наконец, найдя необходимое, он нервно выцарапывает несколько слов. «Врач сказал, что с тобой все будет хорошо. Не в твоих интересах рассказывать об этом кому-либо.» Только что сделав еще один трусливый и лицемерный поступок, Луи выходит из комнаты. Все кончено для него в этот вечер. Он снова на еще одно «навсегда» потерял себя и убил остатки хорошего внутри.***
Гарри просыпается от сильной боли. Он широко распахивает глаза и моментально зажмуривается от яркого света. Парень помнит все: бесконечную боль, стальной взгляд Луи, своё помутнение, чьи-то холодные руки, трогающие его повсюду, незнакомый мужской голос, который говорил что-то про анестезию и швы. Он пытается подняться, но ничего не выходит, задница болит, а синяки на руках просто приводят его в ужас. Что должно выходить на первый план — моральная или физическая боль? Гарри не знает, что приносит большие муки: его зад, синяки и ссадины или то унижение, которое он испытал. Это то, с чем ему теперь придется жить, смотреть на Луи и каждый раз вспоминать эту ночь, вспоминать каждую мелочь, унижение, разочарование, опустошение и бесконечную жалость к себе. И, наверное, к Луи. Он опускает голову на подушку и горячие слезы наполняют его изумрудные глаза, свет в которых погас. Что теперь делать? Этот вопрос мучает его сейчас. Рассказать кому-то? Глупость, он ни за что не скажет никому, что был изнасилован другим парнем, это так унизительно. Молчать? Рано или поздно чувства разъедят его. Гарри осторожно поворачивается на бок и долго смотрит куда-то в пустоту, пытаясь абстрагироваться от реальности. Только через несколько минут он понял, что на его тумбе лежит клочок бумаги. Парень тянется к нему, превозмогая боль во всем теле и осторожно разворачивает. Он прижимает ладонь к губам и слезы теперь не сдерживаясь текут по щекам. Эти строчки добили его. Луи просто оставил записку и ушел. Никаких извинений, никаких сожалений. Только пару слов на бумаге. Несколько слов показали, что всё всегда может быть еще хуже. Боль может усилиться, а чувство разочарования стать еще более мучительным. […] Кое-как Гарри встает с постели и направляется в душ. Вода смывает с него кровь, пот, запах Луи, и будто всю вчерашнюю ночь. Зеркало отчетливо отражает все его увечия. В глаза бросается багровый засос на шее, один из многих, он как символ прошлой ночи. Будь это не насилием, парень бы радовался таким мелочам, как засосы, потому что ему всегда казалось, что это знак принадлежности кому-то, некие любовные отметины. Но не сейчас, когда он смывает с себя кровь. Засос — это гнев Луи, его болезнь, его отчаяние, его демоны внутри. Все тело ноет от боли, а в голове тысячи вопросов, на которые никто не может ответить ему. Он не в состоянии разложить мысли по полочкам, ему просто больно. Сломать можно кого угодно, было бы желание. И вот, Гарри сломлен, потому что Луи так захотел. Привести сломленного человека в порядок, вероятно, может тот, кто сделал это с ним, но нет, Луи сам опустошен и унижен самим же собой. Им, скорее всего, придется искать другие пути исцеления. Если бы можно было отключить чувства, оба парня прибегли бы к этому методу в тот момент, когда они встретились друг с другом за завтраком. Перед этим битый час Гарри замазывал особо выделяющиеся раны маскирующим кремом, ему пришлось надеть фиалковый пуловер, который скрывал всю верхнюю часть тела. Об узких джинсах не могло идти и речи. Он, ясное дел, не мог сидеть без боли, но выйти и позавтракать с матерью и Джеффом нужно. Ему только не нужны лишние вопросы. Луи, опустив голову, сидел на террасе за столом. Энн и Джефф оживленно обсуждали вчерашний вечер. Гарри тихо поздоровался и занял свое место напротив старшего брата. Смотреть на него было сущей пыткой. Картинки прошлой ночи снова вырисовывались в его голове, в который раз за сегодня. Они заставляли сердце биться чаще, снова становиться слабым. Голова шла кругом от эмоций, которые он не мог выплеснуть. Сам же Томлинсон чуть ли не подпрыгнул на стуле, увидев Гарри в широком пуловере среди лета, и шортах, так несуразно болтающихся на его худых бедрах. Все внутренности парня сжались, и тело начало гореть, будто на него вылили раскаленное железо. Это мука теперь — жить рядом. Большого труда ему стоило сохранять внешнее спокойствие. — Милый, — обратилась Энн к Гарри, — что за наряд на тебе? Гарри сидел опустив голову и продолжал ковырять вилкой в еде, вкус которой практически не чувствовал. Сидеть было физически практически невозможно, а беглые взгляды Луи заставляли его чувствовать себя пристыженно, что добавляло сложности и отвратительности всей ситуации. — Обычный, — отрезал Гарри. Компания погрузилась в тишину. Никто не привык к такому Гарри. Луи грубит — это его нормальное состояние, а Гарри играл совсем другую роль. — Вы, парни, — сказал Джефф, указывая концом вилки на братьев, — сегодня такие тихие, ни одного колкого замечания в адрес друг друга. Неужели вы наконец сдружились? Оба парня подняли глаза друг на друга и моментально снова опустили, будто секундный взгляд равняется физически ощутимому уколу. Ни один из них не хотел показывать другому свои эмоции. Гарри сильно сжал край стола и зажмурился от резкой боли. Он вскочил. — Очень близко сдружились, — он перевел полный боли взгляд на Луи. — Даже слишком. Я наелся. Спасибо. Он пошел в свою комнату, оставив недоумевать всех. Всех, кроме Луи. Он знает, в чем дело, и он в этом виноват.***
Раскинув руки, Гарри лежал в своей постели. Мать уехала, так и не дождавшись объяснений от сына, Донато всё время провожал его жалеющим взглядом, будто он тоже знал, что произошло прошлой ночью. Один и тот же сюжет проматывался в голове парня: Луи, его горячие руки, стальной взгляд ночью и такие виноватые глаза этим утром, снова руки Луи, обхватывающие его бедра, губы, покрывающие тело грубыми рваными поцелуями. Боль, нескончаемая боль, даже сейчас мышцы ныли, а задница горела. Соленые слезы уже давно намочили подушку, и в принципе ему плевать. Плевать на всё. Стук в дверь отрывает Гарри от самобичевания. Он вздрагивает и вытирает слезу. Голос становится наигранно уверенным. — Я занят, — кричит он. — Я так не думаю. Дверь открывает доктор Лестер. Мужчина одет по-летнему легко, на голове красуется соломенная шляпа. Видимо, он был на пляже. Доктор ни к месту улыбчив и радостен. — Вы кто? Гарри осматривает мужчину с ног до головы, кажется, что он уже видел его. — Джеймс Лестер, я вчера зашил твой зад, если хочешь знать, — осведомляет его доктор. Гарри моментально краснеет и, кажется, даже вспоминает где и как он видел мужчину. Это именно его холодные пальцы он вчера чувствовал на себе. — Оу! — парень отворачивается, пытаясь скрыть смущение. — Спасибо. Джеймс смеется и поправляет очки. — Тебе, парень, нехило досталось, я скажу. Достаточно кровищи было. — Это по-вашему смешно? Вы доктор или кто? — лицо парня искажается от напускной злости. — Доктор на пенсии, — поясняет Лестер, —, но не суть. Мне нужно осмотреть тебя. Вдруг швы разошлись, я их кое-как сделал, на скорую руку. — Что? Там? Вы? Гарри не может составить предложение из одних вопросительных слов, крутящихся на языке. Старик собирается заглянуть ему в зад? Ну уж нет, он достаточно натерпелся унижений и не собирается теперь показываться этому сомнительному старику. — Там-там. Снимай штаны и не ной, — приказывает Лестер, — я не извращенец, в отличие от твоего парня, а врач. — Он мне не парень! — Мне все равно, что вы, голубки, там творите. Я посмотрю и уйду. — Я в порядке, — притупив взгляд уверяет Гарри. — Ты уверен, парень? — Абсолютно. Да, конечно, абсолютно. Зад горит, как в адской печи. Но он не будет показывать его постороннему мужику. Ни за что. — Если что не так, скажи Луи. Он знает, где меня найти, — говорит доктор. Видимо, он не в курсе всех подробностей вчерашней ночи. — Мне не нужна его помощь. Мне ничего не нужно от него и его сомнительного доктора. — Зря. Он добрый мальчик. Глаза Гарри чуть-ли не выползают из орбит. Добрый мальчик? Психованные маньяки-убийцы теперь так называются? Похоже, у старика уже начался маразм. — Я вчера ощутил всю его доброту, — презрительно сказал парень. — Ты можешь говорить, что хочешь, но я знаю настоящего Луи. Лестер поправляет очки и смотрит на Гарри. Что-то есть в этом парне, по мнению старика. Что-то светлое и доброе. — Вы ведь шутите? — Нисколько, парень. Я знаю Луи с самого детства. Он был душой компании, заводилой, другие дети тянулись к нему, — старик с секунду запрокидывает голову, вспоминая мальчика в джинсовой куртке и подтяжках. — Он был очень добрым малым и переживал, когда отец привозил его сюда. — Хотите меня разжалобить? — Нисколько, — мужчина разводит руками, — я просто рассказываю тебе правдивую историю. Тебе нужно проникнуть в каждый темный уголок души Луи, чтобы понять, почему он стал таким. — Я не думаю, что мне хочется, после всего, что произошло. Гарри вздыхает и поднимается с кровати. Ему все еще трудно двигаться, но он не подает виду. Лестер встает вслед за ним. Доктор похлопывает по плечу, пытаясь приободрить. — Все равно тебе придется сходить к врачу, — советует старик. — Ага, хорошо, — выпроваживает надоедливого старика Гарри. Тот останавливается и хватает Гарри за плечи. Какая-то надежда сейчас теплится во взгляде мужчины. — Я верю, что ты сможешь. Сможешь спасти его. Стайлс не успевает спросить, что это значит. Доктор просто вышел и оставил ему еще один вопрос, на который ему снова никто не ответит. Он просто ложится в кровать, чтобы вновь окунуться с головой в свои мысли. Ему нужны долгие часы, чтобы пережить это. Дверь на этот раз открывается без стука, и на пороге оказывается Луи. Сердце Гарри сейчас может просто вылететь из груди — настолько сильный ритм оно начало отбивать. Томлинсон врывается в комнату, и Гарри приподнимается на локтях, чтобы разглядеть его дальнейшие действия. Он, как ни странно, не боится Луи. Что еще он может сделать ему? — Позволь спросить, какого черта ты делаешь? — недовольно спрашивает кудрявый. — Медальон на черной веревке. Такой маленький, серебряный, — тараторит Луи. Будто ничего не произошло, он ни в чем не виноват, а Гарри украл его медальон. Парень кое-как встает с кровати и подходит к шатену. — Может ты выйдешь? — слишком вежливо спрашивает Гарри. — Может поможешь мне искать? Чем быстрее я найду мой медальон, тем быстрее я уйду. Томмо оборачивается к Гарри и пристально смотрит на него. В его глазах больше нет того испуга и раскаяния, как утром. Снова расширенные зрачки. Он под кайфом. Гарри знает, что брат употребляет наркотики. Это способ избавиться от дерьма в голове хоть на короткий промежуток времени. Клин клином, что называется. Луи снова открывает тумбочки, смотрит под кровать и ковер, обыскивает всю комнату брата, разбрасывая все на своем пути. Гарри хватает его за руку и разворачивает к себе. — Здесь нет твоего медальона, — говорит парень, — и никогда не было. И я предпочел бы, чтобы и тебя здесь не было. — Мне плевать, что бы ты предпочел, мне нужен мой медальон, — кричит Луи, отталкивая Гарри от себя. Он действительно значит многое для Луи. Это единственное фото матери. Остальные Джефф уничтожил. Это единственная вещь, напоминающая о том, что она существовала. Что Луи не придумал мать и ее любовь. — Ты не хочешь мне ничего сказать? — с такой надеждой в голосе спрашивает Гарри. Луи поднимает глаза на него, и два человека борются в нем в этот момент. Один хочет обнять Гарри и долго просить прощения, а другой уже давно решил, что ничего не будет чувствовать. Взгляд зеленых глаз отрезвляет парня. — Нет, — тихо говорит он. — Если найдешь его, принеси мне. Дверь снова захлопывается перед Стайлсом. Снова он ничего не понимает. Это невозможно. Это сводит с ума. Луи сводит с ума.