Лента Мёбиуса

Интерлюдия - Вы пишете мне записку? - Нет, рисую, - присев в лёгком реверансе в знак приветствия, она продемонстрировала листок. - Прошу прощения, что использовала без спроса бумагу, но я ждала вас, и стало скучно. Я совсем не владею английской письменностью, иначе бы не стала дожидаться. Элайджа кивнул, отметив про себя, что карие глаза девушки смотрели без тени ложного смущения, пытливо словно глаза хитрого лиса, проверяющего, как далеко он может зайти в неповиновении. - Не беспокойтесь из-за бумаги, - ободрил Элайджа, - и не печальтесь по поводу письма, английская речь для вас не родная, ещё выучитесь. - Простите, но я не вижу здесь ничего печального. Меня не учили и по-болгарски. – Вдруг на лице девушки отразилось сильное беспокойство. – А ваш брат умеет по-английски? На каких языках? - Николаус может писать и по-английски, и по-французски, и на латыни, и по-гречески. - Про вас, милорд, спрашивать не имеет смысла, раз вы всё время в этой комнате с книгами и рисунками, - откровенно опечалилась Катерина. - Что ваша сестра, леди Ребекка, я слышала о ней? - Ребекка? Умеет. - Она ведь женщина… А зачем вам это нужно? Я понимаю, священники – они читают Евангелие, но остальные… - Потому что на свете есть книги помимо Евангелия, Катерина, - жестом позвав её сесть в кресло, Майклсон старший, наконец, улыбнулся и жестом фокусника протянул брюнетке коробочку. - Более интересные. - Вы и такое богохульство? – Открыв крышку, Катерина с удовольствием отправила в рот одну из засахаренных вишен. - Интригующее сочетание. - Не отвращающее, а лишь интригующее? – чуть упрекнул брюнетку Элайджа. - Поверьте, вам меня отвратить сложно… - Кто-то очень любит конфеты? - Я очень люблю конфеты. В её искренности он не сомневался, но вдруг девушка быстро взглянула на него из-под ресниц, и Элайдже стало смешно. Не столько из-за подтекста её слов – Катерина флиртовала и с девичьим любопытством пробовала свои чары на каждом встречном мужчине, сколько из-за собственного сбившегося дыхания и взгляда, не остановившегося на глазах, а скользнувшего сначала к вишневым губам, а после по шее к груди, трепетавшей над чересчур смелым для незамужней девушки вырезом каре. - Вижу. – Дружелюбной улыбкой он вернул разговор в лёгкое русло и напомнил себе, что по сути перед ним сидит ребёнок. В его глазах, разумеется. - Но я всё же попробую. - Зачем же вам это надобно, милорд? – Томное личико стало озадаченным и на щеках проступил сердитый румянец – Катерина, на долю мгновения увидевшая перед собой его ипостась страстного мужчины, ту самую в которой старший из Майклсонов когда-то при знакомстве поцеловал ей руку и с которой, казалось, навсегда распрощался после, мгновенно ощутила перемену в лишь любезного, едва ли не отечески настроенного кавалера. - Нет ничего более отвращающего, чем занудливый преподаватель, - пояснил лорд. - Я попробую научить вас алфавиту и чтению, если пожелаете. - Я… - брюнетка капризно поджала губки. Нет, не желала она учиться. Катерина любила танцевать и играть, а не корпеть над бумагой. Но быть глупее, чем какая-то Ребекка и все вокруг, умевшие не только читать, но и писать, было унизительно, и этого допустить никак нельзя. - Буду благодарна. - Тогда можем с сегодняшнего вечера приступить к изучению грамоты. – Решив себе позволить просто наслаждаться запахом и присутствием этой девочки, Элайджа откинулся в кресле. - Кажется, вы умеете очень хорошо считать? Фарид говорил мне. - Конечно, - она встала с места и приблизилась к столу, радуясь, что хоть в этом может блеснуть. - Это гораздо нужнее для жизни, чем чтение Евангелия, и эта гра-мо-та. - Почему же? - Иначе вас будут обсчитывать торговцы и ростовщики. Хотя бы этот винный бархат… - Она с удовольствием расправила складки на юбке, - заняв у вас денег, а после приказав вашему Фариду купить его за меньшую цену, и перепродав за большую закомым дамам, я получила целых пять соверенов. Просто так. Когда я сюда только приехала, то тоже покупала молоко у крестьян, а потом приносила в замок и могла не нуждаться. - Очень предусмотрительно, миледи, - совершенно серьёзно согласился лорд Майклсон, но отчего-то Катерине показалось, что он лишь из вежливости сдерживает смех. Сообразив это брюнетка лишь кивнула в ответ, но искренне полагая, что права, не сдалась, просияв в ослепительной улыбке: - Впрочем, священник тоже может обманывать. Особенно по части мытья. В Лондоне я видела только одного, но он смердел хуже всех остальных и говорил, что Богу угодны вши. Катерина вздрогнула всем телом, вспоминая, как по приезде во Францию в больших количествах впервые обнаружила этих животных в своих волосах и на одежде. - Вас сожгут раньше меня, Катерина. Не моются даже архиепископы. - Но в этом замке обязательно мытьё по субботам*. И вы с братом не носите усов и бороды, средоточий «жемчужин Господа»**. - Только потому, что мои предки были из викингов. - Тогда, видимо, мне больше нравятся северные традиции, чем местные. Как давно они сюда мм… - она попыталась как можно более деликатно подобрать определение для завоевателей с севера: - приплыли? - Больше восьми поколений назад, - Первородный попытался остановить поток вопросов, на которые была горазда эта любопытная девушка: - Вы просто решили меня навестить или ожидали по делу? - По делу. Ваш брат просил передать, что он уехал с визитом к Макгрейвам, и я решила сделать это сама, а не через слуг. - Спасибо. Кстати, куда вы направляетесь? - Милорд? – Катерина с редкой в ней робостью заглянула в глаза. – В обеденную залу. Вы не присоединитесь к трапезе? - С удовольствием, если подождёте ещё немного. - Конечно. Вновь устроившись на богато обитом бархатом стуле-качалке со спинкой, Катерина поплотнее укуталась в меховой палантин, который полюбила носить ввиду промозглого климата в Англии и жуя конфеты*** - отчего-то у Элайджи всегда лежали целые россыпи этого лакомства, - прикрыла веки. Майклсон быстро написал письмо Сильвии Ребурн, с которой был дружен уже давно настолько, насколько вообще Древний может быть близок по отношению к обычному вампиру, и которая собиралась прибыть в замок с, по её мнению, удивительными чертежами итальянца, чей талант нуждался в поддержке. Тихо потрескивали свечи. Катерина сидела спокойно и тихо, мех смягчал её и без того нежный овал лица, и Элайдже вдруг тоже расхотелось двигаться. Непонятно, чем прельщала всех на своём пути эта девушка: она часто бывала недостаточно или даже дурно воспитана; чересчур оживлена и удивительно для тёмных времен культа смерти жизнелюбива; любопытна и вертлява словно котёнок, допущенный к тёплой печке; и, главное, что не любит никто ни в какие эпохи – счастливица в глазах окружающих. Катерина оказалась и вправду предприимчива для женщины, но она совершенно не умела считать деньги и страшно любила подарки, радуясь каждому новому не меньше, чем предыдущему. В определённой степени Элайджа находил в этом процессе уже позабытое – вампиры не нуждались ни в каких обычных подарках, кроме интересных им подношений, - удовольствие, и потому он ей их дарил так щедро. Удивительная восприимчивость к обучению, особенно манерам и обращению в обществе тоже была большим плюсом в копилку качеств двойника. К тому же, хотя это трудно было назвать достоинством в общепринятом смысле, по мнению Первородного девушка изумительно пахла – грязь вокруг, запахи несмываемого годами пота и выделений организмов людей и животных, гниения были настоящей мукой для тонкого обоняния вампиров, - но запах Катерины ему понравился с первой встречи. Пожалуй, так же сильно Элайджа любил только аромат засахаренных орехов и ягод, что умела делать мать на торжества в детстве: сейчас их называли конфетами и продавали как снадобья. Всё чаще приходило в голову, что ему вовсе не хотелось, чтобы жизнь сломала этот в будущем пышный цветок… Но обращение в вампира бесполезной девчонки – настолько далеко его милосердие не заходило. Элайджа откинулся в кресле, задумчиво постукивая пальцами по витой ручке. Где-то на задворках мелькнула ленивая мысль – Тревор, пожалуй, слишком томным в своём восхищении избранницей Первородного на прошлом бале… Нет ничего хорошего в томности и печальных глазах, если речь идёт о вампире. Надо бы сказать брату. Мысль мелькнула и ушла, и он сам погрузился в удовольствие от атмосферы. Катерина давно заметила, что Элайджа прекратил писать и, видимо, готов был идти к обеду, но раз он ничего не говорил, то и она молчала. Она не была голодна, и ей нравилось находиться в этой части замка: гобелены и зеркала расцвечивали неуютные каменные стены, полы, устеленные пышными коврами – заходя в покои Элайджи можно было снять непривычные башмаки и оставаться в тонких кожаных туфельках без опаски замерзнуть; удобные скамьи и прозрачные окна во внутренний двор, пропускавшие много света. Изящные статуи, портреты в тяжёлых рамах – в этом Катерина понимала очень мало, но ей нравились плавные линии, идеально правильное сложение фигур и гордые, надменные лица смотревшие из рам словно излучавшие власть, богатство красок и жизненную силу. Остальной замок тоже был обустроен с роскошью, демонстрировавшей невиданное ею нигде прежде богатство его владельца, но слишком причудливо и неуютно – то здесь бывало холодно из-за сквозняков, и она промерзала до самых костей, то наоборот растапливали камины так, что аж парило; то за водой нужно было идти до самой кухни – слуги забывали менять, или свечи забывали зажечь и ничего не было видно, или же полы натирали так, что приходилось ходить по ним шаркая и склонившись из страха поскользнуться, однако жильцы в замке словно и не замечали этих неудобств. Картины же были разные, порою и очень милые, но некоторые ей просто не нравились: было ли это изображение истерзанного тела Христа, необыкновенно реалистичное насилие в захваченном маврами городе во всю стену одной из зал или мистическая пляска Смерти в галерее. Огромное полотно в главной зале, забавное на первый взгляд, вызывало отторжение, стоило в него вглядеться: Николаус говорил, что это шедевр кисти какого-то Босха****, великого художника, и пока Катерина не решалась заявить о желании убрать неприятную вещь. В покоях же Элайджи ей даже нравился запах бумаги и чернил, каких-то травяных смесей. И, конечно, ей нравился красивый хозяин комнаты – высокий, с фигурой не уступавшей моделям статуй, ровными белоснежными зубами, лицом с правильными чертами, не испещрённым шрамами от оспы или сифилиса, как у большинства знакомых ей по прошлой жизни мужчин... Будущий муж был тоже божественно хорош, неуютной, однако зачаровывающей красотой. Пригревшись, Катерина вяло зевнула в сторонку, от сонливого наслаждения потянулась всем телом, выгнула спину… и вывалилась из кресла. - Не ушибли головы? Она звонко рассмеялась в ответ на такую демонстрацию этикета – упала совсем другим местом, тоже круглым, но куда более мягким, чем голова. - Нет. Ударилась юбками. Я сама встану. Но к несчастью роб***** был очень тяжёлым, пошит из рытого бархата да ещё отделан дорогим горностаевым мехом по рукавам, краю декольте и подола, и Катерина только с помощью Элайджи сумев встать на ноги, бросилась расправлять складки, не сразу заметив беспорядок на уровне лифа. В моду только входило неприкрытое кружевом, очень низко опущенное декольте, образовывавшееся сочетанием обоих платьев и рубашки, однако Катерине так глянулось это французское веяние, что она потребовала для всех своих нижних платьев взять за основу подобный открытый фасон, по наивности даже не догадываясь, что в Англии так пока ходят только нецеломудренные женщины. Теперь стало понятно, почему подобные одежды считались многими неприличными: от сотрясения ткань опустилась и обе тёмно-розовые вершинки грудей, располневших за последние пару месяцев абсолютного удовлетворения чувства прожорливости юного и растущего организма, оказались выставлены на обозрение. Вспыхнув до кончиков ушей свекольным румянцем, девушка потянула ткань вверх и с силой попыталась впихнуть плоть на место. Но засунуть что-то в меньший, чем нужно, объём, не равносильно понятию "выскочить из меньшего" – ткань упорно пружинила, и поддалась лишь с третьей попытки. Скосив глаза на мужчину, Катерина поразилась: Элайджа не отвернулся, как можно от него ожидать, а расслабленно смотрел за её действиями из-под полуопущенных век. Понравилось ему то, что он увидел, и захотел ли прикоснуться? Всем своим существом она желала утвердительного ответа и действия. Николаус до сих пор не выражал к ней интереса, и это Катерину смущало, пугало и злило порою до желания скандалов, и она не находила ничего лучшего, чем приставать с расспросами о будущем муже к его старшему брату. Элайджа терпеливо выслушивал претензии и упорно твердил, что таково проявление уважения его братом, но Катерина не верила и терялась в догадках. Однако эти разговоры и настырность имели и обратную сторону: после первой встречи досадовавшая не невольное подтверждение предположения, что она гораздо менее интересна старшему лорду Майклсону, чем та, которую напомнила своей внешностью, девушка против воли очаровывалась таким непохожим на остальных представителей его пола мужчиной. Но Катерина не то, чтобы выразить вслух или действием, наедине с собою не решалась развивать крамольные мысли - словно пугливые мышата, сидящие по норкам, и лишь изредка осмеливающиеся высовывать носы, они неоформившиеся, нестройные кружили в её сознании, изредка проявлялись в чуть менее стыдливом, чем следовало бы юной девушке и чем позволяли приличия общении с будущим деверем. Но и только. Посему Катерина никогда не навязывалась, но инстинктивно не упускала случая продемонстрировать себя старшему Майклсону в наилучшем свете. Однако, в минуту безоговорочного провала, мысли Катерины утратили привычную стройность, обнажив в первую очередь для неё самой все до сей поры дремавшие инстинкты, и она с детским, бесшабашным упрямством потянулась за тем, чего ей давно хотелось. Её губы почти коснулись губ Элайджи, когда он неожиданно поцеловал её в лоб, а после отступил на шаг и улыбнулся, подавая ей руку: - Пройдёмте к обеду, миледи? И снова лишь треск свечей нарушал тишину. По-прежнему пунцовая Катерина, наконец, окончательно опомнилась и собрала остатки самоуважения: - Благодарю. – Она быстро опустила глаза, и откровенно спросила: - Надеюсь случившаяся неловкость не повлияет на ваше расположение ко мне? Мне бы этого не хотелось. - Не беспокойтесь, чтобы вы утратили моё расположение нужно что-то большее нежели сдёрнутый кусок тряпки, пусть даже это выменянный вами бархат. - Вы дарите мне их просто так, милорд? – Девушка с удивлением посмотрела на подношение. Сколько стоил флакончик с арабскими духами можно было только догадываться, но что цена была баснословная – несомненно. - Вы невеста моего брата, - напомнил лорд. – Мне показалось, что вам должны понравиться эти роза и фрукты. - Да. Я отчего-то очень люблю розы, точнее их запах. Я была в розарии в замке, и мне он понравился. - Так держите же флакон. – Он оценил её прищуренный взгляд и усмехнулся. - Смелее. Проворно схватив деревянный тюбик, брюнетка достала колбу и дрожащими пальцами откупорила. Аромат полился по помещению… Провела стеклянной палочкой по запястью и рассмеялась от радости. Она была так довольна, так довольна, что не сразу сообразила, что нужно хотя бы поблагодарить. - Спасибо. А можно?.. Осеклась – это было слишком нагло. О таком спрашивают жениха… Но к своему изумлению поняла, подняв глаза, что мужчина уже ушел. Покрепче перехватив сокровище, Катерина, чувствуя себя неожиданно сильно взволнованной, быстро ушла к себе. Каково же было её изумление, когда в своих покоях она узнала о приказе наполнить исключительно для неё ванну тёплой водой, о чём брюнетка так и не решилась попросить. Ах, какая это была ночь. Накрывшись одеялом, Катерина мелко дрожала и молилась – ничего больше ей не оставалось делать. Элайджа выучил её английскому алфавиту, и девушка вцепилась в Евангелие, призывая Бога. Чудовища и демоны, в которых она отчего-то не верила, сегодня носились внизу, вокруг крепостных стен пылал огонь, и стоило ей взглянуть со своей высокой башни, в которую её поместили, как становилось ясно – монстров за стенами не один и не два… Пытаясь отвлечься, Катерина схватила гребень, отделанный перламутром и инкрустированный янтарём, и принялась вспоминать что-то хорошее. Вот, например, родных в Болгарии. Нет, она их не помнила, даже мать – только смутное представление о лице, крайне отвлечённое. Но были же у неё сестры, братья… Отбросив гребешок, она оставила ненужные попытки переменить предмет размышлений и подошла к окну. Брат будущего мужа был с нею любезен, порою до неприличия щедр, но после произошедшего в его рабочей комнате любезность стала и впрямь отеческой. Вопреки всему Катерина теперь чётко осознала, что быть замужем за Элайджей гораздо больше соответствовало бы её желаниям, чем оставаться с Николаусом. Впрочем, Петрова никогда не была не настолько глупа, чтобы зариться на старшего наследника семьи, прекрасно зная, что только благодаря её красоте и разумности, и горячности натуры Николауса она удостоилась внимания лорда, и нужно быть этим довольной. Да к тому же трудно было не понять ценность семейных уз для Элайджи, и потому более не питать ложной иллюзии относительно рокировки братьев. Но юная, чувственная натура не может жить постоянно одним планированием, и Катерина примерялась к Элайдже и, в ту минуту, невольно продемонстрировав ему своё тело, искренне надеялась, что вожделение победит здравый смысл. Ведь мужчине так трудно удержаться на высоте, вот и в книжонке об этом говорилось… Благородства оказалось слишком много, и то ли книжонка врала, то ли в ней не было Евиной искры… Но, конечно, всё к счастью, утешала себя брюнетка – если Элайджа взял её тело тогда, то в лучшем случае быть ей любовницей какого-то из братьев, либо обоих сразу. Сейчас же неожиданно (а, возможно, и не слишком неожиданно) девушке на ум пришла интересная мысль, что если Клаус, ночевавший в деревне, погибнет от рук этих чудовищ, а он не мог не погибнуть, то, возможно, Элайджа из чувства долга женится на ней… Такая нелестная для самолюбия постановка вопроса ничуть не смущала – Катерина была уверена, что желанна и сумеет обольстить своего лорда до того, что он скоро перестанет жалеть о богатствах и титулах возможной избранницы. О, лорд Майклсон будет ей отличным мужем, и тогда наступит замечательная жизнь… Она улыбнулась, представив свой парадный портрет в зале замка вместо уродливого Босха. Или лучше в его покоях, среди остальных портретов. При этой мысли на неё накатила сладостная нега. Только для этого должен был остаться в живых Элайджа. И она сама, разумеется – по поводу своей участи в случае захвата замка брюнетка не питала иллюзий, но и страха отчего-то тоже. Перевесившись через окно, она принялась вглядываться в площадку на внутреннем дворе, пытаясь понять позицию. Зрелище так захватило, что Катерина совершенно пропустила момент, когда внизу страшно взвыли собаки и загрохотали двери главной залы замка. Она метнулась от окна, сжав в кулачке нож в ожидании – по лестнице кто-то шёл в башню. - Катерина? Где вы? - Милорд? – схватив первую попавшуюся свечу, Катерина побежала к двери. Элайджа никогда не тревожил её ночью, но сегодня… Не задумываясь, она распахнула дверь и обмерла, тонко запищав. Монстры были не только снаружи, но и внутри, и они стояли за спиной лорда. Она узнала вассалов, гостей и слуг замка: по одежде, прическе, общим чертам – лица их были обезображены, от глаз расходились багровые бугры вен, а из раззявленных ртов торчали длинные зубы и текла кровь. Сам Элайджа не был изуродован, на лице не было крови, если не считать тёмного мазка на щеке стекавшего к шее, но костюм был пропитан вязкой жидкостью. Черные глаза мужчины горели яростью схватки, и мимолётная, ошибочная мысль обернулась страшной догадкой - он совсем не пленник, он главный. С силой бросив в дверной проём тяжёлый стул, Катерина метнулась к окну. Её схватили, крепко сжали чьи-то крепкие пальцы, пачкая кровью и налипшими на руки останками плоти её ночную сорочку. - Поставьте её на кровать. Не повредите тело. Но без внушения девушке команда исполнена не была – стоило ослабить хватку, и брюнетка начинала двигаться с дикой для женщины энергией. Пришлось Элайдже брать дело в свои руки в буквальном смысле – захват за предплечья, и неспособная пошевелиться Катерина повисла, вытянув шею и не доставая пальцами ног нескольких сантиметрах до пола. Их глаза оказались на одном уровне. - Ты не хочешь умирать… Она сглотнула и мотнула головой: нет, не хотела. Как быстро колотилось её сердце, сильно билась жизнь, так сильно как ни в ком из смертных, которых он убивал сегодня и всегда пачками… - Все вон, – черты лица вампира исказило общее звериное безумие сетки вен. Хлопнула обитая железом дверь - башня опустела в одно мгновение, но Катерина не обратила внимания на эту невозможную для человека скорость. Она хотела жить, хотела жить безумно и потому не пыталась сбежать и даже не вздрогнула, когда ощутила горячее дыхание монстра на своей щеке. Брюнетке захотелось завыть от какого-то непонятного ей самой, невозможного горя… Что над ней будут совершены сначала насилие, а после убийство сомнений не осталось: перед ней стоял мужчина, которого сводила с ума остаточная энергия бушевавшего в крови адреналина, и она буквально чувствовала пронизывающее его возбуждение и жажду убивать. С такими глазами османы совершали налёты на деревни и резали людей словно на скотном дворе, насиловали девушек включая её, но, теперь она знала, что тот ужас по сравнению с одним лишь этим лицом перед нею был лишь жалким, паутинным отблеском истинного пожарища. Катерина не завыла, а лишь заплетающимся голосом сказала: - Камзол… Грязный. На одежде и вправду висели чьи-то кишки. Для неё самой было удивительно, что её могло это волновать сейчас. Ещё более удивительным было то, что Элайджа послушался: с треском рванув пуговицы он отшвырнул камзол в сторону. Катерина ощутила, как несмотря на всё ещё остававшиеся на них рубашки болезненно расплющилась её мягкая грудь о грудь мужчины, как жадно впились его пальцы в её ягодицы, но стоило их губам соприкоснуться, и её лицо скривилось от отвращения. С лихим гневом брюнетка вонзила зубы в чужой язык в своём рту и поглядела в глаза взбешённого вампира. Хрипло прокаркала: - Сделай это как обычно. Повисло молчание. Чем она остановила его, Элайджа не мог понять ни сразу после, ни через пятьсот лет. Никогда смелость жертвы ничего не решала – оставалась просто незамеченной, но искаженное злобой лицо брюнетки вспышкой щелкнуло в мозгу, и вампир замер на мгновение, которого было достаточно. Зверь принюхался: по комнатке разливался запах ненависти, не страха. Его не боялись, на него собирались напасть. И именно в эту минуту он не решил, но понял животным инстинктом хищника, что эта девушка завоевала возможность выжить. - Тебе придется, - Элайджа провёл костяшками пальцев по тонкой шее, на ней остался коричневый след заветревшейся крови. - Те-те… бе не хочется меня убить? Катерина стояла тихо как мышь, отказываясь смиряться и судорожно ища выход. Но выхода не было, она была простолюдинка, а их здесь насиловали все подряд, не то что какие-то демоны, и считали за удаль – ноги мелко дрожали от перенапряжения. Элайджа же сел на постель и в задумчивости рассматривал её оказавшееся вблизи, укрытое тонкой белой тканью тело. Её плоть неминуемо будет истерзана после близости с вампиром, но это пойдёт на пользу им обоим… Если у него не будет причины, чтобы влить в Катерину свою кровь и свидетеля, что девушка была при смерти от того, что он не владел собой, он просто не успеет приготовить зелье. С кровью Первородного в ней Клаус скорее всего не будет рисковать ритуалом, а подождёт следующего полнолуния. Перепоручить же задачу другому мужчине Элайджа не хотел. - У тебя нет выхода, - хлопковая рубашка упала с её плеч. - Поверь, этим способом ты хотя бы не испытаешь сильных мук. Кончено. Он рассуждал, превратился из зверя, набросившегося то ли на приглянувшуюся самку, то ли на ослабевшую жертву, в разумного. Убеждал себя. Старался не смотреть на её тело. Катерина ощутила всем своим женским нутром, что перед нею не вурдалак, именно Элайджа, а Элайджа - это некто гораздо более больший, страшный и странный, чем заезжий рыцарь-насильник или сеньор. И он на грани, чтобы не наброситься на неё, её тело вновь, но если она сумеет справиться, сегодня не только смерть, то и надругательство её миновало. Он не желает этого, главное, быть последовательной, и брюнетка вцепилась ускользающим разумом в свою мысль. - Хорош выход, милорд… Я не хочу, чтобы меня сначала изнасиловали, а потом били как… скотину. Я не скотина. – Прикрывшись простыней и по пути цепляясь непослушными пальцами за мебель, под неотступным взглядом вампира она подошла к столу, за которым училась. В лунном свете блеснул острый нож для заточки пера, и решение было найдено. – Если вы вправду, если вы не… Принесите мне грушу******. Железную. - Как пожелаете, миледи, – с ледяным сарказмом усмехнулся вампир. Элайджа вдруг поднял её голову за подбородок, холодно кивнул сам себе, словно приходя к какому-то одному ему известному выводу и, стоило моргнуть, исчез из комнатки. Задрожав, Катерина шмыгнула носом и села, опершись лбом о сцепленные руки. Она не могла вспомнить ни одной молитвы, поэтому просто бормотала: - Мама… Мама?.. Вскрик и всё более сладостный запах свежей человеческой крови. Без стука Элайджа вошёл. Ничего не изменилось, если не считать груши с полураскрытыми окровавленными лепестками, что валялась на полу, и алой крови Катерины на простынях. Шатаясь, Катерина осела на ложе, исподлобья глядя в глаза Древнему. Он видел в этом взгляде всю ту же молчаливую ненависть, с трудом сдержал неуместную усмешку: в благие намерения о причинах своего спасения эта женщина, видимо, не верила. Поднял грушу и молча смыл с неё кровь из кувшина. Выплеснул воду за окно. - Катерина? - Зовите же, - тихо сказала Петрова, кусая бледные губы, но не издавая стонов боли. – Вы обещали. - Пока рано. – Равнодушно ответил Майклсон, устраиваясь в кресле. В любом случае из неё должна была выветриться вербена. - Значит, подождём. Когда лекарь увидел обессиленную от потери крови брюнетку и оглядел струйки крови из разорванного влагалища и заднего прохода, он просто покачал головой в ответ на немой вопрос Древнего: такие раны силами знахарства не залечить. Кивком велев ему выйти, Элайджа надкусил запястье. - Пей. Сейчас ты хорошо заснешь, а после я приду, и ты всё забудешь. Она сглотнула и закрыла глаза, чувствуя, как исцеляются истерзанные внутренности. Теперь можно спать… Внезапно поцелуй жестокий и голодный больно надавил на губы, раздвинул их и так же внезапно прекратился. Она распахнула веки. Где был тот братский, которым Элайджа однажды удостоил её лоб и что в былые дни так её злил? Этот, полный безжалостной мужской страсти, пронизывал с кинжальной цепкостью. И она его не хотела. Элайджа равнодушно посмотрел на неё, и бесцеремонно отшвырнул обмякшее тело на постель. Воскресенье было кровавым для соседних деревень, и долгие десятилетия потом по окрестностям носился слух о демоне, растерзавшем всех жителей от стариков до младенцев. Место, где были поселения обрело дурную славу, и там остерегались останавливаться на ночлег. - Может быть, ты объяснишь, почему? - Слух о Катерине в стенах замка. У нас погибло больше пятидесяти вампиров – из них восемь старых и опытных. Некоторые пленные живы, и ты можешь удостовериться, что наш враг всегда наготове. - Который из? - О, как я забыл про пафос, - саркастически протянул старший из братьев. Николаус скривился, но приходилось признать правоту Элайджи: Майкл был их единственный истинный враг, знавший о существовании двойника. Колу же скитавшемуся где-то по Азии не было дела ни до семьи, ни до проклятий… Братья сидели в покоях гибрида, лишь полчаса как прискакавшего на взмыленном коне, и пока Николаус переодевался, Элайджа подробно рассказывал о деталях нападения на замок. Однако основное он оставил на конец разговора и мысленно готовился к вопросам брата, тщательно подбирая слова. Момент настал: - Что с Катериной? Мне, - быстрый взгляд глаз с чуть заострёнными, внимательными зрачками. Очень внимательными, - донесли, что там было не всё в порядке. - Возможно, желательно перенести обряд на месяц, в ней моя кровь. - Почему? – Натянув сапоги и затянув ремень, Николаус покончил со своим туалетом и сделал несколько мягких шагов к креслу, в котором устроился Элайджа: - Как я понял из твоего рассказа, отряды отца не прорвались к внутренним помещениям. - Чтобы она осталась жива. После облавы я пришёл удостовериться, что она в порядке и после, как бы помягче, – Элайджа буднично продолжил: - Катерина в моём вкусе, я не сдержался. Чтобы она не умерла от разрыва внутренностей, после совета со знахарем мне пришлось дать ей крови вампира. Николаус смотрел на огонь, и на скулах играли желваки. Тонкой работы резной столик, присланный Сильвией в подарок из Флоренции, полетел в камин. Голос гибрида понизился до шипения: - Превосходно, брат. Я доверил тебе двойника, которого ждал пятьсот лет, а ты её замордовал до полусмерти. - Но Элайджу тон не обманул, Николаус был доволен. Поэтому он не удивился, и когда гибрид спросил совсем весело: – Что же она, моя милая невеста? - Неплохо. - Ты внушил ей забыть о внеплановом лишении девственности? - Да. Но она пока в постели – нервное, однако совершенно здорова по части крови и годится для проведения ритуала, - устроившись напротив в кресле, Элайджа налил брату вина. Пока Первородный не солгал гибриду ни в чём, но всё же решил перевести диалог на иную, более спокойную тему: - Кстати, ты нашёл, что искал – ведьму? - Нашёл и не нашёл одновременно. – Николаус сел, поблагодарил жестом и расслабленно вытянул ноги над каминной решёткой. – В долине Нила, к северу от Абиссинии есть одна девушка, Нара, должна нам подойти. - Что же тебя не удовлетворяет? – поинтересовался Элайджа. - Отсутствие у неё тех, кем она дорожит. Были родители и семья, однако мои рыцари уничтожили всю деревню. Храм, где она служила, тоже. У неё нет ничего, чем стоило бы дорожить кроме жизни. Жизнь я и собираюсь, вероятно, отнять, а долгими пытками ведьме угрожать бесполезно, - в голосе гибрида зазвучали задумчивые нотки: - Мы столкнулись с предательством… - Не обязательно, - аккуратно возразил Элайджа, правильно расслышавший вопрос в последней фразе. Его не обманул тон Клауса, но искренне полагавший, что кровавая расправа над союзниками после нападения отца им не нужна, старший из Первородных решил смягчить возможные последствия гнева неуравновешенного гибрида: – Вероятнее, просто глупость, но вполне исправимая. Конечно, стоит проверить предположение о наших людях, но ведь твоя ведьма женщина и понадобится некоторое время. - Ты имеешь ввиду беременность, - усмехнулся Николаус – он любил, когда брат отбрасывал показное милосердие, – но ты не думаешь о том, что нынче у людей привычка скармливать свиньям лишние рты. - Девушка - ведьма, а не дикарка как местные. Потерявший всё, оценит дороже то, что у него появляется после. К тому же можно подобрать мужчину, внушить ему изобразить высокие чувства. Вряд ли она захочет скормить этого ребёнка свинье, а скорее наоборот не захочет, чтобы это было сделано на её глазах, - вскинул бровь Элайджа. – Вряд ли ты об этом не думал. Николаус со смешком прищёлкнул пальцами, показывая, что он прав. – Зато как всегда идеально озвученная мысль, брат. Я обдумывал это, даже подобрал одного из смертных у себя службе, но придётся ждать ещё девять месяцев. - Женщина, если дело касается её новорождённого младенца пойдёт на многое, если ты пообещаешь сохранить жизнь её ребёнку и тем более позаботится о нём. Наше слово значит многое. А девять месяцев… - Элайджа наблюдал за пляшущими под сапогами брата язычками пламени. - Ты ждал столетиями, Николаус, теперь же у нас есть двойник, которого можно спрятать в стенах замка. Это моё мнение, остальное решай сам. Поднявшись с места старший из Майклсонов, направился к двери, когда негромкая, но расчетливо оброненная фраза настигла его: - Надеюсь, твоё предложение преследует лишь семейные интересы и никак не связано с жизнью Катерины? Повисла пауза, Элайджа обернулся. На губах Николауса змеилась опасная ухмылка, однако ответ на неё был предельно жёстким: - Мне ни разу не приходило мысли помешать проведению ритуала и использованию в нём Катерины, брат. Если ты имел ввиду то, что я услышал. - Ладно, - Николаус поспешил снять возникшее напряжение. Он понял, что перегнул палку: сейчас, когда активизировался Майкл и приходилось решать множество попутных ритуалу задач, поддержка со стороны брата и вампиров его линии, всегда в войне более преданных Элайдже, чем линии остальных Первородных их создателям, была ему жизненно необходима. Не время для ссор и кинжалов. Следующие слова звучали почти примирительно: - Не отрицай, ты явно неравнодушен к этой девочке с первой встречи… - Моё неравнодушие к её телу не распространяется на твои интересы, Николаус. Гибрид кивнул, соглашаясь, и Элайджа почувствовав облегчение – ссоры с братом никогда не относились к любимому и безопасному времяпрепровождению, направился по каменному коридору. Слышал, проходя по коридору мимо толстой дубовой двери, как спит Катерина, тихо сопя носом. Невинная девочка, которую Элайджа видел в ней, и к которой несмотря на её красоту, напоминавшую статуи Междуречья и Индии, не испытывал ничего кроме нежной симпатии и жалости, была абсолютно безопасна для планов гибрида. Женщина – изменчивая и забавная, но вместе с тем мужественная и, да, расчётливая перед лицом смерти, впервые за сотни лет сумела поцарапать доспех равнодушия Первородного, которым он оградил себя и круг тех, кого считал семьей. Но поцарапать, не означает пробить. Звук шагов вновь чеканно рассыпался по камню. - Выходит, наше венчание откладывается на неизвестный мне срок, лорд Николаус, - Катерина с трудом сдерживала гнев. – Вы лишь только вернулись, и снова покидаете меня? - Я вассал короля, Катерина, и он призвал меня к себе. – В лице лорда Николауса ей почудилась насмешка. – Как моя невеста, вы останетесь ожидать моего возвращения в замке из похода. - Я… Разумеется… - опомнившись, девушка смиренно склонила голову. - Не переживайте, - завладев ладонью Катерины, Николаус прикоснулся к запястью губами. - Взгляните на наше расставание иначе – поход всегда обогащает победителя, у вас будет много золота и мехов к свадьбе. А мой брат не даст вам заскучать, тем более вы так поразили меня умением писать, что я невольно ожидаю новых сюрпризов. К его удивлению брюнетка не полезла к нему с поцелуями, назойливыми и неумелыми, как это случалось обычно, а лишь присела в холодном реверансе. - Я буду молиться за ваш успех, лорд Николаус, и постараюсь вас порадовать по возвращении своими новыми познаниями. Ему не понравился вызов, сквозивший в её взгляде сегодня, ему не понравилась ночная реакция Элайджи на слова о Катерине и неслучайная замена братом словосочетания «семейные интересы» на «твои интересы, Николаус», да к тому же он оставлял их вместе очень надолго. Возможно, Николаус доверял Элайдже, но уж не стоявшей перед ним брюнетке. - Полагаю, вы можете порадовать меня и при отъезде, Катерина. Подойдите сюда и распустите шнуровку. - Простите, лорд Николаус? – Брови девушки нахмурились. - Но до свадьбы мы не можем стать мужем и женой. Прошу вас. - Я уважаю вашу целомудренность и сохраню её не тронутой. – Он в приглашающем жесте поднял руку. Катерина отступила, вздрогнула, гибрид услышал, как неровно и быстро забилось её сердце. Он усмехнулся – эта маленькая, перепуганная шлюшка была не так уж невинна, и прекрасно поняла, о чём речь. Тем лучше – поймёт и то, что Элайджа никогда на неё не позарится. - Я с радостью буду подчиняться мужу, но… - Катерина, я ваш будущий муж, помолвка уже состоялась. – Коснувшись пальцем побледневшей щеки, Николаус привлёк её тело к себе. Поцеловал веки, чуть задевая пышные ресницы, и сел в кресло. За запястье потянул вниз, но ей сесть места не было: – Что вы видите дурного, чтобы проводить меня в поход? Разве я прошу многого? Шёпот был вкрадчивым, почти нежным, откровенно удивлённым, руку снова стали покрывать поцелуи, но Катерина сильно испугалась – последние дни она чувствовала себя дурно, постоянно нападала слабость, ей снились фигуры с ненавистной картины, и болела голова. Она понимала, что перед нею жених, скоро её муж и господин. Что может предложить кроме красоты своих лица и тела, чтобы отказывать ему? Хозяин замка всегда может получить всё, что пожелает, это не вопрос доброй воли живущего на его земле вассала, и уж тем более не вопрос воли женщины, которую многие святые отцы призывали в силу природной грешности расценивать гораздо ниже коня... Да и все эти роскошные платья и тем более меха, ценившиеся дороже золота, пусть они и были в основном подарками Элайджи или же добыты ею с помощью его денег, но предназначались послушной невесте Николауса. И исполняющей все прихоти любовнице. Да и отчего она решила, что с её «хочу» должны считаться? Чем она добилась этой привилегии? Катерина хорошо помнила, кем она являлась, и в эту минуту колебаний и страхов превратилась в обычную деревенскую девушку, которую удостоил внимания сиятельный господин. Все мысли мешались в голове, однако именно последние основания своего поведения она увидела, опустив взгляд, в глазах Николауса. - Кстати, отчего вы не называете меня своим господином, как моего брата. Лишь намёк на мягкий упрёк, но чувство самосохранения, о котором позже сложат легенды, сработало правильно – Катерина упала на колени и опустив ресницы глядела, как мужские пальцы распускают ремень на камзоле. - Это лишь вежливость в его случае, вы же вскоре станете мне мужем и господином по закону. - Славный ответ… Он испытал истинное наслаждение не столько от действий её рта – в этом она не проявила особенного таланта рядом с остальными его любовницами, но более от того, как под гнётом мысленных доводов склонилась шея и Катерина быстро скользнула на пол. Впрочем, девушка не расплакалась ни до, ни во время акта, который гибрид попытался провести максимально унизительно для неё, ни когда вытирала лицо и грудь от его семени, и это было ложкой дёгтя в бочку мёда его удовлетворения. - Надеюсь, я сумела вас порадовать, лорд Николаус? - певучим голосом спросила брюнетка, затягивая распущенную руками мужчины шнуровку на груди. - Сумела, Катерина. – Он приподнял её лицо за подбородок. - Из тебя получится покорная… жена. Это был комплимент, у неё вообще не было ни малейшего повода выказать неприятие, Николаус не сделал ничего дурного, уже то, что его член был чист и не вонял, было хорошо, но его взгляд не выражал доброты или удовлетворения, а в паузе выдержанной женихом девушке почудилась грязная двусмысленность. И она отрезвела: там, где не щадят чувств, нет смысла и рыдать. Но если нет страстных чувств, её не любят и не вожделеют, то отчего щедро кормят и разряжают с роскошью королевы? Рыдать не нужно, но следует опасаться. Не замечая ничего перед собой, Катерина шла по коридору, глотая солёную от невыплаканных слёз слюну с пока ещё мерзким привкусом семени, извержения которого ей было велено добиваться дважды, и всё её существо плавилось, менялось перед одной простой и, должно быть, для многих очевидной, мыслью: сильный всегда пожирает слабого и единственная возможность не быть жертвой, стать не просто сильным, а научиться пожирать самому. Древние полагали, что Кетрин проявилась в Катерине после обращения, выпестованная годами скитаний и жестоких расправ. Они ошибались, потому что впервые та, что позже взяла себе имя Кетрин глядела из глаз двойника в ночь накануне отъезда Николауса в Африку. А гибрид, допивавший вино в ожидании рассвета, усмехнулся, вдруг вспомнив – черноволосая шлюха так ни разу и не сказала «милорд», как он пожелал. И ему впервые стало интересно играть с ней в кошки-мышки. И проверить брата. - Что же, брат, до встречи... Уверен, ты как никто бережно будешь пользоваться всеми ценностями замка. – Обняв на прощание Элайджу, Николаус усмехнулся, увидев в глазах Катерины желание отступить подальше, нарочито медленно обнял двойника и на глазах у всех собравшихся страстно поцеловал девушку в губы. После ускакал во главе небольшого, легко экипированного отряда. Невольно взгляд Петровой метнулся к будущему деверю – тот невозмутимо смотрел вслед облаку пыли, оставляемого всадниками. Вероятно, Элайджа полагал, что она давно уже побывала в постели Николауса, и не видел в том интересного события. Да и она бы не видела, но отчего-то теперь когда воспоминания вчерашней ночи были свежи и словно пригибали её голову к земле, особенно трудно было заговорить с Элайджей, и потому Катерина лишь молча положила ладонь на рукав его камзола, когда он предложил пройтись с нею по саду. - Не грустите, Катерина, Николаус вскоре вернётся. - Я уже не грущу. – Покачав головой девушка сорвала пару веток шиповника и приколола к треугольнику ткани у груди. - Наверное, для мужчин важнее чувство долга и преданность сеньору и роду. - Слышу в ваших словах осуждение. Разве долг есть только у мужчин, особенно долг перед семьёй? Она улыбнулась в ответ, но так хитро и уклончиво, что Элайджа и сам не сдержал улыбки: - Вы снова думаете о любви, Катерина. – Он утверждал: - Для вас она важнее долга. - Я женщина, милорд, к тому же женщина, которой пренебрегает жених, поэтому мы вряд ли сойдёмся по этому вопросу. Так лучше скажите мне, что это такое написано на ножнах вашего меча? Я уже знаю ваши английские буквы, и среди них нет ни одной этих, - Петрова заложила руки за спину. – Но всё-таки они кажутся мне знакомыми. - К сожалению, это невозможно, - покачал головой Элайджа. - Вы и тут каменно-тверды, - фыркнула Петрова. - Почему же невозможно и почему к сожалению? - Это руническое письмо, теперь язык уже изменился и не используется. А сожалею я, потому что он был красив. - Значит, где-то, но он использовался в Болгарии, - Элайджа подумал, что хотя сегодня Катерина имела вид необыкновенно бледный и недужный, на неё действовали благотворно свежий воздух и лёгкая беседа: - И чтобы это доказать, я скажу, что знаю одно из слов. - Какое? - Враг. Оно повторяется дважды, ну или это часть большего слова, когда совпадают буквы. Отчего вы на меня так смотрите, лорд Элайджа? Неверно? Что же тогда, тут написано? - Верно. – Он помолчал, после чего добавил: - Здесь написано: «Враг твоего врага, не всегда друг, но всегда союзник». - Вот как… Скажите, пожалуйста, как это будет звучать взаправду? На этом красивом языке, который вам так нравится. Он произнёс, про себя удивляясь звучанию слов в саду. Хлопнув в ладоши, Катерина вдруг рассмеялась, подпрыгнула резвой козочкой и без ошибки или запинки повторила за ним всю фразу. Потом произнесла медленно, словно пытаясь распробовать буквы. - Вы правы, очень красивый язык, и уверяю вас, милорд, что слышала его. Я вас не расстроила? - Нет, наоборот, порадовали. - На этом языке говорила та женщина? Она из тех же земель, что и я? – Интуитивно догадавшись, Катерина мягко заглянула ему в лицо: - Которая похожа на меня? Вы так сказали на балу, когда мы познакомились, Элайджа. По-прежнему скучаете по ней, а говорите, что не верите в любовь… - Должна была говорить, но она родилась очень далеко от вас. – Он немного ехидно улыбнулся: - Но я всё же был прав тогда: я помню только ваш голос сегодня, Катерина, и не скучаю по ней. - Вот как? Я хотела бы научится этому языку вместо английского, если вы будете добры. Он мне нравится. – Его слова доставили Катерине сильное удовольствие, и она захотела скрыть неловкость и румянец: - Но пока я очень устала и хотела бы немного отдохнуть, если вы позволите? - Разумеется. - Тогда до встречи в библиотеке? «Враг твоего врага, не всегда друг, но всегда союзник», - она улыбнулась. – И впрямь звучно. Каким же будет прощание? Элайджа сказал. Присев в реверансе, она повторила за ним своим низким голосом, и убежала, лёгкая и пьянящая, как молодое вино. Элайджа же, пройдя в замок, задумчиво глядел, как один из юных оруженосцев наполняет своей кровью кубок: из таких мальчиков, вымуштрованных и закалённых с детства вырастали преданные люди, а после, если они демонстрировали достаточный ум, либо какие иные нужные Первородным качества, их обращали в вампиров. В честь знаков отличия – плащей особой выделки, их называли паллиями, и эти вампиры с возрастом становились элитой воинских отрядов. Карали за предательство их тоже особым способом. Многие годы Элайджа уже не слышал родной речи – Клаус избегал этого языка, предпочитая греческий либо современные наречия, остальные братья не показывались на глаза вот уже несколько сотен лет, а Ребекка лежала в гробу. И теперь он не знал испытывает ли радость услышав из уст Катерины вновь. Откуда она знала не просто услышанное слово, но написанное рунами? Нужно узнать, когда выветриться вербена, которую Катерина пила ежедневно – защита от внушения всех остальных вампиров в замке. Но узнать не удалось, не помогло даже внушение. Явившаяся в библиотеку, в которой они обучались, Катерина не помнила и не знала, где видела это слово, и дальнейшие расспросы были бесполезны и лишь мучили девушку, причиняя ей сильную боль. Напомнив себе написать об этом странном происшествии брату, а Катерине велев забыть о внушении, Элайджа устроился за столом, разглядывая написанный ею текст. - Всё правильно, вы прекрасно поработали. - Тогда мы можем переходить к тем знакам, которые я собиралась изучить? А для этого языка, - она кивнула на записи, - я отвлеку кого-нибудь ещё. - Я думал, вы захотите сначала научиться болгарской письменности, раз этот язык вам родной. - Нет, позже, тем более я его отлично знаю и… И я… я… - Петрова страшно побледнела. - Миледи, что случилось? С ужасом Катерина поняла, что кроме пары фраз на болгарском она ничего не знает. Совершенно ничего. Она точно знала, что она болгарка, что выросла и жила в деревне. Что ей пела мать... - Я не помню лица и голоса своей матери. И лица отца тоже. Почему? - Не нужно бояться. - Не нужно бояться?! – Она в гневе стукнула кулачками по столу, и внезапно обхватила свою голову руками. – О Боже! Я не помню лиц матери и отца, как выглядит мой отчий дом… Я не помню родного языка… Не помню! Вскочив на ноги, девушка тяжело задышала через нос. - Подождите, - стараясь говорить как можно более успокаивающе, Элайджа спросил: - Но что-то же вы помните, Катерина? Расскажите мне что, и постепенно вспомните остальное. Я с утра порой не помню и как меня зовут, особенно после хорошей попойки. - Не придумывайте, вы никогда не бываете пьяным. - Ещё как бываю, - усадив её на стул и сам опустившись на колено, Элайджа улыбнулся: - Просто я не показываюсь на глаза в таком виде красивым девушкам. Возможно, всё временное. - Я помню. Я помню только отрывочно. Роды, я помню роды. Крики и как передавала младенца матери, а потом его забрал отец, но только фигуры и лица размыто. – Поражаясь доброте мужчины перед ней, Катерина быстро солгала: - Мать рожала младшую сестру. Ещё набег османов. – Это тоже было ложью – набега она не видела, сидела в сарае, только мужчину, ставшего отцом её ребёнка. – Путешествие из Болгарии и всё что было дальше помню очень хорошо. И всё. - Был ли случай, чтобы вы упали или ушиблись головой? - Нет, ни разу. Кроме того, два месяца назад, в вашей комнате. – Её прошиб ледяной пот. - Вы расскажете Николаусу о моей плохой памяти? - Для него это не будет иметь значения. Вы ведь знаете насколько прекрасны, мой брат не видел женщины такой красоты как Ваша многие годы: - Элайджа не кривил душой – Николаус и впрямь не встречал среди людей подобных красавиц, ибо быт этой эпохи не щадил женской нежности, и обоих Первородных ещё при знакомстве сразу после общих с Татьей лица и фигуры, изумили блестящие словно дорогой мех волосы, чистая, мягкая кожа и жемчужно-белые зубы двойника. – И вы ни разу не дали возможности ему считать вас глупой. В дьявола, овладевшего вами, тоже никто не верит. Рассмеявшись над последним предложением и встав со стула, Катерина внезапно порывисто обняла мужчину за шею. - Благодарю. И всё же так ужасно странно, что я не помню даже языка… Отстранилась Катерина так же быстро - озадачило непонятное ей чувство дежавю. - Возможно, вы вспомните. Давайте лучше мы приступим к рунам? - Конечно. Если она останется жить, ей будет некуда идти после ритуала, просто не найдёт дороги. И это Элайджу порадовало. Дни летели один за другим, с отъезда Николауса прошло четыре месяца: закончилась весна, почти минуло лето, и вот уже нельзя плавать по утрам в небольшом прудике. Замок жил сонной, безмятежной жизнью, изредка раскрашивавшейся приёмами в честь того или иного гостя издалека, но в связи с волнениями в народе и дальним походом короля и эти приёмы были до обидного редки. Впрочем, Катерина, хотя и скучала, не могла назвать себя незанятой – она училась рунической письменности и языку с таким упорством, что даже камеристке приходилось проявлять чудеса изворотливости, убирая под сетки - очередные баснословно-дорогие и волшебно-красивые подарки Элайджи, - пышные волосы госпожи: та, не теряя времени, просматривала записи и во время своего утреннего туалета. В Петровой вовсе не проснулось трудолюбие или тяга к учению, но девушка открыла для себя особое удовольствие – её успехи доставляли откровенную радость лорду Майклсону, и ей казалось, что этим она сможет хоть как-то воздать ему за его неслыханную щедрость и заботу. Так было, когда однажды на рассвете к воротам замка подскакал всадник. Катерина, закутавшись в тёмный плащ, быстро спускалась по ступеням – вопреки похолоданию Элайджа продолжал плавать, и девушка увидев раз в дальнейшем уже не могла устоять перед искушением понаблюдать за этим процессом, рассказывая служанке сказку, будто, как положено набожной христианке, кормит птиц спозаранку, - и с верхней площадки могла оценить в полной мере, с каким трудом мужчина держался в седле, едва ли не выпадая из него. О визите гостя никто не предупреждал, поэтому, вероятно, это прибыл один из гонцов её жениха, со спешной вестью, и, подобрав юбки и искренне надеясь – а она теперь на это надеялась каждый раз, - что весть трагическая, брюнетка сбросила плащ и пошла к воротам. Однако, судя по обращению стражников с прибывшим, то был лишь заезжий путник, что тоже очень порадовало Катерину – надежда на развлечение свежими новостями, в то время как посланники Николауса были неизменно вежливы, однако частенько немы. В прямом смысле этого слова. Мужчина хорошо одетый, серый от усталости - словно присыпанный пылью, едва держался на ногах, но увидев идущую к нему разряженную в парчу девушку, неожиданно направился прямо к ней, упал на колени и попросил напиться себе и лошади, и ломоть хлеба. Решив, что Элайджа уж точно не рассердится за растрату добра, Катерина велела передать хлеб и увести коня к поилке. Мужчина представился Ройсом К., рассыпался в благодарностях. - Если хотите, можете присесть на скамью – будет удобнее есть, да и отдохнёте немного. - Вы настолько добры, насколько прекрасны. Чересчур частый комплимент, но Катерине понравилось. - У нас редко встречаются путники. - Не диво, леди. От вас до ближайшей жилой деревни - день пути рысью. - Так сколько же вы скакали? - С тех самых пор как рассвело галопом, леди. И надо до заката проскакать столько же. - Ну, тогда я вас порадую, - улыбнулась брюнетка. - Вас ввели в заблуждение насчёт проезжих деревень. Есть одна неподалёку, где я жила, когда попала сюда. Я могу даже сказать, у кого остановиться. Однако Ройс смотрел с таким недоумением, что Петрова испытала неловкость. - Вы не знаете? – Увидев в глазах собеседницы непонимание, мужчина продолжил: - На много миль вокруг нет ни одного человека, только животные. И останавливаться на ночь тоже нельзя. - Чума?! – Катерина отшатнулась, в ужасе думая, как же стражники посмели пустить этого человека к замку. - Нет, это не болезнь. Жители были все убиты. Демоны разорвали их на куски. - Моя леди… - Ринелла, - в голосе брюнетки послышались раздражённые нотки - ей надоела непонятная суета прибежавшей служанки вокруг во время диалога, - разве ты не видишь, что я занята? Ступай прочь. - Но лорд Элайджа… - Лорд не стал бы возражать – здесь я в полной безопасности. Я сегодня не буду кормить птиц. Пожалуйста, продолжайте, - вновь обратилась Петрова к путнику: – Как же случился такой ужас? И кто же всё разорил? Снова французы? - Так-то оно так, да вот только рассказать некому, раз все убиты. – Ройс перекрестился. – Смерть-то не невидаль, что в ней… А французы… Но тут убиты все, оторваны руки, головы, ноги. Тела пожгли. Женщины насиловали, но не просто, что девке худого кроме брюха будет, а вы понимаете… И нет ни стрел, ни мечей и раны не от них. Говорят, кара Господня… Такие вот дела. Я очень благодарен за вашу доброту, но не стану задерживаться. Мне нужно как можно быстрее добраться до места, где смогу переночевать. - Подождите. – Ни о чём не подозревавшей Катерине – её не выпускали даже и покататься на лошади со времён отъезда Николауса, объясняя военным положением, а гости ни словом не обмолвились о происходящих ужасах, - страстно захотелось поговорить с этим человеком. - Я могу попросить разрешения у лорда, чтобы вам дали ночлег в замке и… - Катерина… - оклик заставил её вздрогнуть, точнее надменный тон, которым было произнесено имя. - Милорд, - обернувшись, Катерина улыбнулась: - доброе утро. Я рада вас видеть и как раз собира… - Что вы здесь делаете? - Разговариваю. – Она чуть нахмурилась. – Прискакал этот человек, и он рассказал такой ужас! - С каких пор вы собираете сплетни в компании вшивых? - Что?! - Разрешите, я пойду, лорд, леди. Благодарю за угощение, - Ройс почёл за лучшее убраться, да и девушка, само её появление посреди мора вдруг показалось ему страшным – ангельски-прекрасная, округлая, вся в золоте и драгоценностях, от неё даже пахло цветами и сластями, а не живым человеком. Именно такими описывали дьяволиц, развращающих души людей. Вероятно, придётся сходить не на одно покаяние… - Я… - Ступайте. Ваша лошадь напоена и готова к дороге. – Не выдержав холодного блеска глаз лорда, Катерина замолкла, а Ройс просто сбежал. Через минуту отворились ворота, и лошадь с всадником уехали – словно и не бывало. - Зачем вы это сделали? Я хотела поговорить с этим человеком. Отчего вы не рассказывали мне о происходящем? О том, что вокруг уничтожены все деревни. - Потому что вам это знать незачем. Политика и война – не женская забота. Опешив от того, с каким высокомерием был произнесен этот приговор, Катерина не сразу нашлась с ответом. - Но эти люди убиты страшным образом. Ненормальным. Нет ни оружия, ни стрел вокруг. И раны нанесены не оружием. - Конечно, сам нечистый взошёл из ада и покарал бедолаг за грехи, Катерина, - скривился Элайджа, с преувеличенно-показным терпением объясняя: - Эти люди убиты самым обычным образом, которым умерщвляют в войнах – поджоги, разрубания, размозжения голов … Если оставлять мечи да луки на поле боя – оружия не напасёшься, а понять, чем именно нанесена рана, когда в трупе червей больше, чем крови, несведущему человеку трудно. И тем более определить изнасилованы они или нет, и как именно. Вы же просто слушаете россказни черни, которая ничего не смыслит в войне. - Как же трудно, если… - Катерина оглядела стражников и Ринеллу, тщательно изображавших, что они заняты какими-то своими делами. - Хорошо. Вы всё прекрасно рассказали. – Тёмные глаза засверкали, рот ниточкой, нижайший реверанс. – Я знаю своё место, милорд. Доброго дня. После этого события их дружба увяла, сменившись едва ли не деловыми отношениями, и неудивительно, что Катерина узнала об отправлении в путешествие – относительно далёкое, из Девоншира в Суонси, - неожиданно, и когда всё уже было решено. Но путешествовали быстро, по большей части верхом, и несмотря на неудобства, от которых девушка успела отвыкнуть – вонь, зимнюю грязь и клопов на постоялых дворах, она всё время чувствовала себя безмерно счастливой. Наблюдая за ней и её радостями, Элайджа думал, какая это насмешка судьбы для южанки - скакать в общем кортеже зимой, по грязи и, разглядывая проносящиеся мимо вересковые пустоши, бесконечные, серые, и наслаждаться этими видами. Но Катерина и вправду не жаловалась: вечно голодная, ловкая и шустрая как пушной зверёк, она проявляла удивительные выносливость и способность к рывку ради скорости: качества, которые Элайдже было трудно прежде заподозрить в на вид столь нежном организме, и к его удовольствию, благодаря отсутствию проволочек, они прибыли в Лэнгли, небольшой замок в Суонси раньше срока, успев застать ближайшее полнолуние... - Будь ты проклят, ты обманул меня! - Нет. – Элайджа внимательно смотрел в лицо темнокожей женщине, стоявшей за прутьями клетки. – Если зелье подействует, и твои расчёты верны – ты оживёшь. Если нет – ты накажешь сама себя. - Мои дети… - пробормотала ведьма, закрывая глаза и не желая смотреть в аспидные дыры радужек Первородного. Жестокость закона порою страшнее жестокости безумия, но в ней есть надежда на плату. – Прошу тебя о милосердии для них. - Я позабочусь о них, если ты умрёшь, – после пары мгновений раздумий согласился Элайджа. - Теперь подай мне руку. Молча протянув ладонь за прутья решётки, женщина почувствовала, как клыки Элайджи впиваются в запястье. Тело постепенно немело… Ночной осенний лес поскрипывал, и его пока не опавшая листва прекрасно скрывала вид на небольшую, не покрытую ничем кроме травы площадку, образовавшейся за счёт огромной каменной плиты, которая не давала мощным корням деревьев закрепиться. Это место ведьма назначила для проведения ритуала. Воскрешение из мёртвых человека не было сложной задачей – достаточно выпить из него всю кровь, предварительно дав зелье и подождать, но так как Элайджа решил испытать работу средства для Катерины, существа без сомнений необычного происхождения, на всех возможных представителях сверхъестественного мира, кроме вампиров - иссушение последних не могло их убить, - то с оборотнем и ведьмами возникали определённые трудности. С ведьмой разрешилось легко, с оборотнем – нет. Яд не только в слюне, но и в крови активизировался в волчьем обличье, и как-то изменить это было невозможно. В обычном случае убивал именно насыщенный, содержащийся в слюне, а отравленная кровь вызывала лишь лёгкую реакцию, особенно у старых вампиров, но когда речь шла о яде, содержавшемся во всей крови - обычный вампир от такого количества обязательно умирал, и хуже того - была большая вероятность, что смерть могла наступить до того, как он успел бы высосать кровь насухо, как того требовалось от Николауса при проведении ритуала. Это убедило Элайджу, что в Лэнгли желательно присутствие именно Первородного, способного не только пережить укус, но и довести дело до конца. Покончив с ведьмой, сникшей на дне клетки, Элайджа обернулся к бесновавшемуся за соседней решёткой оборотню. Решив не медлить, распахнув дверцу и обхватив животное за лапы, Элайджа вонзил клыки в яремную вену, чувствуя, как медленно поступает в желудок яд. К неудовольствию же Катерины она поменяла один замок на другой, менее комфортный, и существование на ещё более закрытое, но поскольку твёрдо дала себе слово ни о чём не спрашивать Элайджу – боролась с проявлением любопытства. Поэтому с лёгким удивлением и предвкушением победы, отправилась в его покои, когда спустя месяц её затворничества, за полчаса до полуночи, слуга сообщил, что её хочет видеть лорд. - Доброй ночи, Катерина. Присаживайтесь. Как ваше настроение? - Как и всегда в этом месте. - То есть… - он приподнял бровь в вопросе. - То есть виды из башни очаровательно серые и ароматны словно отрыжка тролля, а занятий кроме как бегать по грязи столь немного, что я ни капли не перетрудилась. Сон и достаток в пище – я великолепно провожу время и очень счастлива. – Катерина сладко улыбнулась: - Надеюсь, я была достаточно предупредительна к вашим расспросам, милорд? - Более чем. – Элайджа встал с места, и весело прищурившись разглядывал надменное лицо. Эта девушка была такой забавной, что порою он недоумевал – откуда столько смелости, граничащей с нахальством? Другая бы сидела опустив очи долу и радовалась каждому отрезу тканей и кружева. - Вы любите ярмарки, Катерина? - Наверное, люблю. – Она на минутку встревожилась, а после чуть растерянно кивнула: - Я люблю бывать там, где шумно и весело. Так вы хотите меня взять на прогулку? - Нет, конечно. – Он пожал плечами. – Просто брат предупредил, чтобы вас не допускали до ярмарок, вот я и спросил, - но при виде вытянувшегося лица девушки, вспомнил о её зависимом состоянии: - Неудачная шутка. Да, я хотел взять вас на ярмарку завтра утром – она на свежем воздухе и вам будет там легко. - Я согласна! Проводив её, полную предвкушения, до двери, Майклсон нажал на один из кирпичей в стене. Открылся длинный проход, ведущий вниз и дальше вглубь. На вампирской скорости не так уж далеко до входа в небольшую пещеру в лесу. Оттуда около трёхсот шагов до площадки с клетями. Оказавшись на месте, Первородный молча обошёл каждую дверь. Ни звука, кроме рваного биения сердец и прерывистого дыхания от тел, не исходило, но еды на подносах не было. Все подопытные не просто ожили, они жили день ото дня, той же жизнью, что до его эксперимента. Понадобилось меньше мгновения, и навсегда перестало биться сердце человека. Отперев вторую дверь и оставив её нетронутой, Первородный вошёл в последнюю, третью камеру. - Зачем тебе я? Я исполнила всё, о чём ты просил. – Голос дребезжащий и безнадёжно-унылый – поднявшаяся навстречу ведьма не молила о пощаде, лишь стенала. - А я исполнил то, о чём просила ты. Золото, защищённые дети, я не убью тебя. Женщина посмотрела на ночное светило, после на соседнюю клетку, где в горе тряпья притаилась её смерть. До полнолуния меньше двух моментов… Первородный уже ушёл. - Вот увидите, он выиграет. – Подпрыгивая на месте, Катерина захлопала в ладоши. – Такой гигант. Даже смешно! - Нет, он тяжелее, но не сильнее, - покачал головой Элайджа. - Спорим, что сильнее? - На что? - На… - Она прищурилась и быстро огляделась: у высокого шеста было народу тоже не протолкнуться – нынче там выставлялся по-королевски щедрый приз. Мешок с пшеницей и два отреза ярко-зелёной шерсти и тонкого хлопка стали бы наградой смельчаку, рискнувшему взобраться наверх и спуститься вниз. Желающих было до отвала, а вот удачливых не находилось. Катерина решила отомстить, скороговоркой бросив: – Когда я выиграю, вы попробуете добыть мне вон тот мешок и шерсть. - Когда я выиграю, вы выпьете три кружки козьего молока и ломоть ячменной каши. Козье молоко она ненавидела, так же как и кашу, но в твёрдой уверенности в своей победе кивнула. И проиграла – её силач, которого Катерина посчитала прекрасным бойцом, поскользнулся и завалился на площадку, когда прошло только три удара гонга. - Вы всегда побеждаете. – Она скосила глаза. - Вот всегда! - Ступайте к тому пригорку, присядьте рядом с нашей охраной, а я принесу вам молоко и кашу. Стоило ему отойти, Катерина быстро огляделась – последнее время у неё была одна и та же мысль сбежать из замка, где она сама себе напоминала каплуна на Рождество, но куда бежать одинокой девушке? Если её не изнасилуют по дороге, и не казнят, то здесь легко найдут и вернут к Элайдже. Кроме того, что маски будут сорваны – никакого результата. Если же он не станет её искать, и все страхи - разгулявшееся воображение, то она лишь проиграет от этого побега в неизвестность без денег и средств. Тогда какой смысл? Порою девушке казалось, что старший лорд расположен к ней… Тяжело вздохнув, брюнетка поплелась к охране. - Зачем ему это надо? - Из-за леди Катерины, знамо дело... - Мог бы и не стараться. Эта кобылка только и ждёт права первой ночи… Стражник грубо захохотал в ответ на шутку, и Катерина незаметно отошла в сторону, ища взглядом Элайджу. Стыд и гнев бросились ей в лицо. Вот значит, как её уважают люди лорда! Где же сам этот лорд, позволяющий её так оскорблять?! - Ох… - открыв рот буквой «О», брюнетка уставилась на фигуру, казавшуюся тёмным пятном из-за того, что Катерина смотрела против солнца, но всё же знакомую и упорно карабкающуюся к вершине. Все её обиды вылетели из головы, по спине потёк пот, а зубы застучали, стоило оценить расстояние от верхушки до земли. Сказанные в запале слова были глупой шуткой – разве дело лорда лазать на потеху публике за тряпкой? – и тем более он выиграл в их споре. - Прекратите! - Едва не шлёпнувшись в грязь и пнув какого-то молодчика, решившего сходить по малой нужде на середине дороги, она побежала к шесту, который при приближении казался лишь выше. - Хватит! Господи… Вы с ума сошли… Но её стенания явно остались неуслышанными, потонув в ободрительно-ужасающемся гуле толпы. - Это богач… - Да нет, парнишка. - Какая рубаха чистая… - Сорвётся и размозжит себе голову... Уже двоих таких умных унесли. - Туда ему и дорога… - Лоа, Лоа… Смотри-ка, ну, сейчас будет зрелище! Последняя фраза неожиданно отрезвила и разгневала Петрову: - Заткнись и смотри, старый алкаш. Не сорвётся. – Отобрав длинный лоскут носового платка, Катерина хлестнула им по плечу ближайшего к ней наглеца, посмевшего говорить гадости: - Не сорвётся! Не сорвался. Забрал и мешок, и ткань, и спустился вниз. Вопли стали в два раза громче, все вокруг колотили по частям тела своим и соседей, выражая бурный восторг, и вместе с тем ощущалось некоторое разочарование – почти дошедший до конца, но сорвавшийся вниз пришёлся бы черни больше по душе. Катерина фыркнула – страх ушёл, а гнев в ней зарождался неудержимо. Каким-то образом Элайджа нашёл её в толпе взглядом. Фыркнув ещё раз и круто развернувшись, девушка направилась прочь. - Катерина. - Что вам надо? – не замедляя хода, она пробиралась по грязи. - Вручить приз своей даме. – Элайджа вскинул бровь, напомнив: - Которой я велел ждать не в толпе вшивых и плешивых, а рядом со своей стражей. Это напоминание было точно не к добру и тлеющие угли злобы вспыхнули ярким пламенем. - Идите к дьяволу, вместе со стражей! – Пыша злобой, Катерина стукнула кулачком о рубаху. - Вы могли сорваться из-за чепухи! - Вам было бы жаль, Катерина? Поразившись бархатному тону, которым был задан вопрос, и перестав демонстрировать тягу к насилию, она нахмурила брови, поджала губы, холодно ответив: – Вы мой будущий родственник и защитник. - Неужели только поэтому? А как же мои подношения? – Он передал. – Кто вам ещё такое подарит? - Возможно... – Карие очи блеснули весельем, взгляд смягчился, и Элайджа с трудом сдержал усмешку: непостоянная. Улыбнувшись, она не совершенно правильно, но всё же очень хорошо произнесла на языке викингов: – На зимой я пошью себе платье в этой шерсти. А хлопок уйдёт на камизу******* вам, мой ярл. - Это доставит мне огромное удовольствие. - Это доставит мне огромное удовольствие тоже. - И вы будете носить это платье из шерсти? – Всегда, когда вы этого пожелаете. – Под внезапно потяжелевшим взглядом Элайджи Катерина неожиданно ощутила, как странное, приятное чувство охватывает её тело, и тряхнула волосами, прогоняя морок. Перешла на английский: - Кстати, отчего этот подарок? Извинения за вашу грубость дома? - Разве я был с вами груб? - Очень грубы, спесивы и надменны, поверьте мне на слово. - Учту на будущее, что вашему слову верить не стоит. Вы пытаетесь заболтать меня и избегнуть молока? - Ничего подобного. Я ждала вас, но… - улыбнувшись, Катерина решила отложить на потом выяснение отношений с его стражниками. – Увидела представление и решила исполнить свой долг, если вы сорвётесь. - Плач надо мной? - Забрать из ваших окоченевших рук ткани. – Сморщила нос. – Не пропадать же зря наследному добру. Пойдёмте за молоком. Я выпью целую кружку, всю-всю, до капельки… Говоря, они постепенно обогнули толпу. А после сидели на лужайке с зелёной травой, на пригорке, жевали тёплые лепёшки, купленные Элайджей вместо каши к молоку, и глядели вниз на разноцветно-серую толпу. И Катерина блаженно щурясь от осеннего мягкого солнца вдруг решила, что она распробовала козье молоко. Сегодня такой счастливый день… Она была голодная, а лепёшка пахла так хорошо, что Катерина быстро съела две и взялась за третью. Ветер шевелил волосы на потном лбу, обдувал липкое тело, приятно ныли подуставшие ноги. Очень счастливый день за много, много дней. - Самый счастливый день за много дней… - сказала, что думала, Петрова. - У меня тоже, конфетка, - неожиданно погладив её по щеке, согласился Элайджа. И от этого признания стало ещё лучше, так хорошо, что откинувшись на спину девушка жизнерадостно басовито засмеялась. Потом опомнилась, вдруг застеснявшись и нежного взгляда мужчины рядом с собой, и многих людей вокруг: громкий, счастливый смех звучал редко. Села, оправляя платье ладонями, вытянула шею, ища новую тему для диалога. - Что делают эти люди? С той стороны, где толстуха в синей юбке. - Торгуют специями, - Элайджа заглянул ей в глаза и увидел там огонёк интереса. - Скажите, ведь мы лишь гостим в Лэнгли, милорд? Этот замок не приносит вашей семье доходов? - Нет. - А в Лэнгли повариха жаловалась на отсутствие специй, – быстро вскочив и направляясь вниз, пробормотала себе под нос Катерина. - Теперь мясо там пахнет кислятиной и чем-то тухлым. А ещё я помню, как повариха сокрушалась… – Не стоит, - прервал поток желаний мужчина. - Мне срочно нужны деньги. - Когда женщине срочно нужны деньги, она обычно выходит замуж. - Вы не поняли, милорд, - елейным голоском ответила девушка, - мне до вечера нужны ваши деньги. А с их помощью у меня будут свои. - Зачем вам свои?.. Но куда там – налетев как коршун на прилавок и оттеснив всех других покупателей, брюнетка начала торговаться. То ли дело было в её восточной крови, то ли она и вправду имела дар торговаться и препираться, но результат был один – ни хозяйка, ни её помощник никак не могли переспорить покупательницу. На том моменте, когда Катерина невозмутимо объясняла все выгоды от продажи крупной партии в одни руки, да ещё суля явное враньё, что в случае удачи у торговки будет постоянный покупатель, Элайджа почувствовал, что подустал и слегка потянул девушку за рукав. - Что случилось? – забывшись, рявкнула Катерина словно последнему виллану********. Осеклась, вспомнив, кто перед нею. – Вы что-то хотели, милорд? - Катерина. Если замок нуждается в специях, а вам невкусно есть, то просто сообщите им, как проехать. Но мы вскоре покидаем замок. - Элайджа, прошу вас, тише… - молитвенно сложив ладони, Катерина умоляюще попросила: - Ну, будьте… Не нужно так громко. Дайте мне лучше денег до замка и наймите тех, кто привезёт купленный нами товар. Представив, что надо с кем-то договариваться о повозке, либо нагружать стражу морковью и специями, Элайджа сжал зубы, строго сказав: - Я дам вам денег, но отвезти они точно сами могут. - О, разве вы не понимаете, милорд?! – Нервно всплеснув руками от такого недомыслия, Катерина оттащила его в сторону и страстно зашептала на ухо: - Если они сами доставят прямо в замок, то в замке узнают, и по какой цене мы купили. Больше того – им не доставит никакого труда договориться между собой. И мы всё, что выручили, потеряем. – С жалостью взглянула на лорда – страшно учёный, великолепный всадник и наверняка превосходный воин, в деле денег он явно ничего не смыслил: - Доверьтесь мне, я знаю, как нужно вести хозяйство. Обомлев не столько от беспримерной наглости, сколько от её тона – он не помнил, когда и кто смел разговаривать с ним, как с неразумным дитя, Элайджа лишь кивнул. Сияя словно золотой дукат, Катерина вновь со всех ног бросилась к прилавку. - Боже, ещё и морковку купили! У меня так много денег. – Страшно довольная, она прижала к груди кошелёк, глаза сверкали. – Теперь я могу купить... Вы, конечно, позволите мне выбрать мех? Хотя бы с помощью ваших слуг. - Если вы пообещаете хорошо себя вести и больше не зыркать на меня гневными глазами. Но не удобней ли просто послать слугу? Здесь-то точно без разницы, знает он цену или нет. - О, нет! – Удивившись горячности отказа, Первородный приподнял брови, говоря, что ждёт продолжения. – Вы просто не понимаете… - Она рассмеялась, и нервно проведя тканью по потным лицу и груди, сказала: - Это такое удовольствие выбирать что-то самой. И покупать и перепродавать тоже. Всё вокруг меня – что и как я ем, где сижу и сплю, выбрано кем-то, и я сама имею всё, что имею, только потому, что в будущем принадлежу вашему имени. И так будет всегда, как бы я не исхитрялась. - Подарки тоже делают вас несчастной? – Видно, он рассердился, и отбросив ткань на кресло, Катерина быстро подошла. - Это совсем другое. Почему несчастной? Я вообще счастливее многих, потому что могу сама решать с кем связать свою судьбу, но иногда мне хочется… Хочется свободы. Он силился её понять, но не мог – женщина свободна, но какой в том смысл, если она принадлежит семье. Его мать всегда думала только об интересах дома и отца, про Ребекку и говорить не стоило… И это, конечно, естественно. Впрочем, назвать Катерину неженственной - быть глупцом, тем более она была сегодня такая радостная. И если эксперимент с полностью изготовленными им зельями завершится удачно… - Я разрешаю вам бывать на рынке каждый день, пока мы здесь. В сопровождении охраны, разумеется. На лице брюнетки проступил восторг, её тело же отреагировало новым выделением пота. Первородный задержал дыхание. - О, обещаю. – Совершенно не чувствуя опасности, подкинув в ладони кошель, поклялась Петрова. – А теперь побежала купаться – потная как деревенская девка. - Это так естественно для вашего происхождения, Катерина, – оглядев её с ног до головы, Элайджа хмыкнул: - И для сегодняшнего поведения тоже. - Вы сами говорили, что для вашего не менее, милорд, - парировала девушка, напрочь забыв про ткань. Но на пороге обернулась, улыбнулась. - Я скучала по вас, Элайджа. - Мы виделись каждый день. Она покачала головой. - Вы прекрасно знаете, о чём я. Но как и всему на свете, счастливым дням сентября в Лэнгли пришло время закончиться. Возвращение в замок было более интересным – из-за хорошего настроения своего и Элайджи девушке всё вокруг казалось золотым, а не серым, и оттого жизнь в замке в Девоншире составляла разительный контраст с этим кратким путешествием. Но Катерина не отчаивалась, а ждала. Чего ждала и сама не знала, и хотя Элайджа сразу после возвращения прекратил её обучение, прогулки с нею и всё остальное, чем развлекал, запретил выезжать за стены, но часто за столом она ловила на себе его взгляд, который пусть и не выражал ни холодности, ни нежности, но всё же был очень внимателен. Со временем немного научившись понимать его пусть не разумом, но женским чутьём, Катерина поняла и то, что внимательность в старшем лорде Майклсоне в её сторону говорит много больше чувств остальных мужчин, и без сомнения больше страстных взглядов Николауса, которым она так быстро уступила. Брюнетка училась быть учтивой и послушной, наладила хорошие отношения с Тревором и Розой, по-прежнему жившими неподалёку от замка, добилась расположения нескольких дам и сеньоров, так же рыцарей, которые порой охотились с Элайджей и которые оказывали ей некоторые знаки внимания. Единственно с кем не получалось наладить никаких отношений – личная стража Элайджи, в отличие от всех остальных в замке, эти воины всегда были молчаливы, и, хотя безупречно вежливы, Катерина их побаивалась. Но она не нуждалась в их внимании: теперь у неё не было отбоя от кавалеров в танцах, она знала английский, могла вести словестные дуэли и держать себя на равных, поэтому следующий праздник, приуроченный к началу зимы, о котором Катерина поначалу не знала, она ждала с большим восторгом. Но в день праздника, пока Ринелла готовила её к торжеству, а во дворе почти непрестанно раздавался звук копыт, девушку охватило мрачное предчувствие. Заботы развеяли её дурное настроение, утишили раздражительность и к вечеру, войдя в залу, где Элайджа должен был открыть вечер и принимать подарки вассалов и гостей, Катерина раздавала улыбки направо и налево. Зала была и впрямь хороша как никогда. Огромные букеты и венки остролиста, дополненные некоторым количеством роз и лентами парчи – творение её рук, украшали столы; богато расшитые серебряной нитью скатерти и портьеры, серебро тщательно начищенных подсвечников сияли в пламени целого моря свечей; гобелены и знаки рода висели на основной стене, и, конечно, переливались золотом и серебром наряды гостей. Катерина с некоей гордостью смотрела, как каждый гость подходил к возвышению, на котором стоял лорд Майклсон, и с явным почтением вручал подарок. Она немного опоздала, чтобы быть в числе первых, наиболее приближённых и знатных дарителей и решила, что преподнесёт подарок последней, когда настанет пора подойти, чтобы открыть бал танцем. Пришёл, наконец, и её черёд и, покрепче перехватив свёртки, сияя самой обворожительной из арсенала её улыбок, девушка направилась к возвышению. - Милорд, - зная, что на неё все смотрят, Катерина поизящнее вытянула шею, демонстрируя изумрудное ожерелье и сделала реверанс. – Надеюсь, вы рады меня видеть? - Вам очень идёт зелёный, - с явной нежностью взяв её ладошку, а после оглядев наряд, отметил Элайджа. - Это мой подарок. То, что я обещала вам. – Пришёл черёд рубашки. – А это, то что не обещала. – Плащ. Кивнув, Элайджа развернул вещь, и Катерина, вся лучась гордостью, выпрямилась: в отличие от забавы с рубашкой, это был вправду достойный и самого короля подарок. На него ушли все её деньги, накопленные за время двухмесячный торговли в Лэнгли, пришлось продать все платья винного бархата, которые она искренно считала своими личными, но плащ того стоил. Её выбор сразу же пал на редкий чёрно-серебряный мех лисицы, привезённый из дальнего края, именуемого купцом Королевством Польским, денег на него удалось наскрести только в последний момент, благодаря чудной удаче – в Лэнгли решили заменить портьеры, но, купив мех, Катерина уже не отступалась и не откладывала шитьё в долгий ящик. Лучшая шерсть, шёлковая подкладка и отделка – в общем-то рядом с ценой меха это была ерунда, но тщательно подобранная она тоже превращала отличную вещь в великолепную. Старания были вознаграждены сторицей – внимательный взгляд стал нежным. Таким нежным, что Катерина немного пожалела, что подарила не наедине, а в людном месте, где правила приличия сковывали их обоих. Но так было лишь до того, как Элайджа развернул плащ и увидел тонкую вышивку серебряной ниткой на подкладке. Черты его лица вдруг окаменели. - Благодарю, миледи. – Он удостоил брюнетку кивком и, вернув вещь, отвернулся. Недоумевая, чем его могла так разгневать, обиженная – шить плащ своим неумелым рукам она не доверила, а вот вышивала сама, - Катерина передала вещь мальчику слева от Элайджи, а сама пошла приветствовать Розу и Тревора, как раз входящих в залу. - Ты теперь стал так суров, принимая подарки? - рассмеялась не успевшая подойти прежде Петровой женщина с лёгким удивлением рассматривая напряжённое, непримиримое лицо Первородного. Ребурн не видела ничего в подношении этой девочки, способного вызвать гнев Элайджи, но даже Шарль, ручной пёс виконтессы, тихонько зарычал, ощутив агрессию. Впрочем, она знала, что все Первородные странные существа, но решила попробовать развеять задумчивость того, которого полагала, что знала чуть лучше: - Надеюсь, мой тебе понравится больше. Смотри. Из распахнутой коробочки перед ним появился диаметром в пару дюймов шар из хрусталя с помещённым внутри ещё одним шаром, который постоянно вращался. - Он горит долго, а масла нужно очень мало и никакого запаха. И опасности пожара. - Не гаснет за счёт вращения? – жестом приказав отойти остальным, Элайджа подал руку женщине и провёл её к столу, где лежали остальные тринадцать светильников. - Да, воздух вокруг постоянно обновляется, достаточно медленно, и вместе с тем достаточно быстро, чтобы огонь не гас. Внутренний материал, которым покрыт хрусталь, имеет замечательное свойство светиться. Изобретение моего соотечественника. - Как его имя? Он приехал с тобой? - Джамонезе. Нет, к сожалению, и секрет утерян. Он попал в пыточную, и в итоге был сгноен в клетке. Мы могли бы спасти его… - Нет, - Элайджа улыбнулся – их спор с мечтающей облагодетельствовать людей Сильвией был вечен, но она не была бы женщиной, если бы не заводила разговора снова: - Бог с ним, мы ещё поговорим с тобой о делах, а пока откроем праздник. - Оспариваешь пальму первенства у брата? Я имею ввиду танцы. - Скорее замещаю. - И я должна как-то отвлечь внимание от твоей кислой мины на блестящую себя. – Положив пальцы на рукав его камзола, Сильвия и вправду сияя поплыла к центру залы: – Только один вопрос: в честь чего праздник? - Удачный эксперимент. - Ох, уж эти ведьмы, – возведя глаза к потолку промурлыкала итальянка, приседая в первой фигуре менуэта. – Это то, о чём я думаю? - Порой ты думаешь очень много. - О Боже, ты вошёл во вкус быть английской знатью. Римский торговец лошадьми мне был больше по душе. Впрочем, и знать не хочу – уверена ты пил кровь не только из козочек и милых белочек. Люди же нынче отвратительно вонючи. Рассмеявшись, Элайджа кивнул. Катерина молча смотрела на происходящее. С трудом сдерживаясь, чтобы... Чтобы что? Петрова полагала, что Элайджа будет открывать бал с нею, невестой Николауса, но поняла свою ошибку сразу, как только окружающие почтительно расступились перед рыжеволосой женщиной, вошедшей в залу последней. Не ускользнуло от её внимания и то, как сохраняя осанку и не опустив глаз виконтесса присела в приветственном реверансе. И как назло эта Ребурн была тоже в зелёном. Вот уж кому шёл изумрудный оттенок! Расшитый золотой нитью изумрудный шёлк оттенял огненные волосы и идеально-белоснежную кожу итальянки, а чепец весь в жемчуге придавал её красоте чувственный, опасный оттенок. Напрасно искать в ней изъяны – Сильвия обладала всем, чем так гордилась Катерина – свежей, юной кожей, блестящими глазами, пышной массой волос, женственной, изящной фигурой, но всё в ней было чётче очерчено, ослепительней и необычней, даже длинные рыжеватые ресницы – извечный недостаток рыжих и блондинок, смотрелись на лице этой женщины совершенно иначе. Исходя из почтительности окружающих и внимания Элайджи к ней, Катерина догадывалась, на какой статус претендует чудо-красавица. Сравнивать себя с виконтессой – милую, ладную и не испорченную следами болезней, но такую обычную черноволосую и кареглазую, что глядеть на игривого воробушка рядом с райской птицей, и как ни пыталась, Катерина не могла найти в чём она способна соревноваться, если Элайджа всё же не взглянет только лишь на красоту: ни по крови и по умению себя держать, ни по богатству, ни по… - взгляд болгарки упал на хрустальные шары, которые слуги вынесли в соседнюю залу, чтобы не мешали - наверное, ни по знаниям. Умна ли Сильвия? Элайджа умён, и раз так расположен, то наверное умна, а она Катерина лишь смазливая нищенка с тряпьём вместо умного подарка, позарившаяся на... Понимая, что если продолжит смотреть на виконтессу, то разрыдается на всю залу, Петрова быстро вышла за порог. Бросила косой взгляд на хрустальные шары, лежавшие у выхода на столе для подарков. Их поместили отдельно, явно оберегая, выделяя среди остального хлама. А подаренных ею плаща и рубашки не было видно вообще – видимо, или выкинули, или использовали в качестве подложки. С ненавистью запустив большим яблоком в корзину с подарком итальянки, стремглав побежавшая по коридору Катерина и не заметила, что из-за ряда соударений один шар с огнём внутри выскочил из ящичка и попал на плетёную из соломы подстилку. - Попраздновали. – Присев у порога, Элайджа оглядел обуглившиеся ткань скатертей. – Я начинаю понимать инквизиторов... - Нет, шары были в свинцовом ящике, - Сильвия стояла, заложив руки за спину и оглядывала помещение. – Да и с ними ничего не случилось. - Хочешь сказать, поджог? Кроме как от них, здесь ковру не от чего загореться. - Утверждаю. – Улыбнулась итальянка и протянула Первородному ладонь с яблоком: - Смотри, здесь остались следы пальце и судя по запаху слюна человека. Я нашла его в коробке со светильниками. Запах этого человека, девушки, он узнал бы и из сотни других. - Катерина? – Губы Элайджи сжались в нитку. - Ты был очень груб с нею, даже я слышала, как колотилось её сердце, - спокойно парировала Сильвия, с лёгким удивлением взирая на гнев Элайджи – обычно он не показывал эмоций. – Да и слуги бы не посмели приблизиться к моим вещам, а кроме твоей гостьи из залы никто не выходил. - Сейчас и узнаю. - Элайджа… - Крикнула вслед итальянка: - Она точно не знает откуда ты и что именно предложила*********? - Разумеется, нет. - Майклсон холодно усмехнулся. - Катерина - болгарка, для нее рубашка - лишь подарок, не более. Как и для меня. - Вероятнее всего, это не месть, и она лишь случайно зацепила. Девушку разыскали не сразу, она ушла к пруду кормить уток – сомнительное занятие для зимней ночи, и заявила, что не собирается являться по распоряжению лорда – устала и хочет спать. Пришлось посылать второй раз, уже без лишней вежливости и с откровенным напоминанием, кто господин в замке и кому следует подчиняться. Поэтому Элайджа не слишком удивился, когда лицо вошедшей Петровой не отразило радости встречи и реверанс не преследовал обычной для этой девушки демонстрации прелестей фигуры. - Благодарю, что пришли, миледи. Присядьте, - на стол легло яблоко. - Это ваше? - Моё, – угрюмо подтвердила Петрова, полагая, что Элайджа несмотря на обычную вежливость очень зол. - Где вы его оставили, Катерина? - На столе в коридоре, вы и сами это знаете. – Фыркнула. - Неужто шарик разбился от яблока? - И всё? - А что же ещё? - Вы хотели сжечь замок? – Элайджа приподнял лицо за подбородок, взгляд Первородного впился в допрашиваемую. - Я ещё не сошла с ума. – Возмущённо вскинулась брюнетка, отдёргивая голову. Катерина не сумела оценить властность тона, в силу наличия вербены в крови и пребывая в откровенном недоумении – о едва не случившемся пожаре девушка ещё не слышала, но сам допрос её страшно раздражал. Она пребывала в твёрдой уверенности, что Элайджа мучит её из-за капризов Сильвии. - Я просто бросила яблоко, нехорошо – согласна, но кто же знал, что эти игрушки такие хрупкие? Пусть не приносят в подарок всякую ерунду, которую мизинцем можно разбить. Он поверил, с трудом удерживаясь, чтобы не поднять глаза к потолку. - Ясно. Доброй ночи. - Вам тоже доброй, милорд. С такой злобой были выплюнуты напутственные слова, что Элайджа на мгновение рассердился. Ну и ну! Видимо, и вправду сильно обиделась. Однако это вовсе не повод демонстрировать такие наглость и неуважение. - Подождите, Катерина. Сегодня вечером, - говорить правду, что к нему пришло «прекрасное», маниакально острое и потому вызвавшее в нём самом некую оторопь – чувство крайне редкое для столь старого существа, - желание задрать юбки из зелёной, ярмарочной шерсти и овладеть её телом на этом плаще при всём честном народе, Элайджа не стал, ограничившись сухим: - Я был очень рад вашему подарку. - А я рада, что вы рады. – Холодный поклон. – Так я могу идти спать? - Разумеется. Она вышла, попытавшись с силой трахнуть дверью о косяк, но не случилось – тяжела была эта дверь. С трудом не рассмеявшись вслед девушке, Первородный направился в спальню. Элайджа умылся, выпил крови, переоделся в свежее нательное бельё. Наконец, пришёл черёд того, что он терпеливо оставлял на потом весь длинный вечер. Осторожно взяв плащ, расправил и оглядел. Подложил вместо подушки к щеке, искоса разглядывая аккуратно вышитую надпись и наконец, закрыл глаза. По телу прошла дрожь расслабления - мех издавал едва слышный запах восточных духов, которыми пахла женщина его подарившая. Сшитый для него плащ, подаренные им духи, и спасённая им женщина… Контролирующий каждый шаг двойника, он отлично знал о том, что Катерина почитала за страшную тайну ото всех: как она закупала и перепродавала продукты, чтобы выручить денег, как снаряжала гонца на ярмарку за мехами и шёлком, как ежедневно она уделяла время для швей… И что плащ готовился ему в подарок к Рождеству, но узнав о празднике в замке, Катерина спешно дошивала ночи напролёт и потому клевала носом во время каждой утренней трапезы. Мужчина знал, что ощущать всё это было важно, крайне важно для Элайджи, который жил много лет назад, но не подозревал, что это представляет такую мучительную ценность для Первородного Элайджи, которым он являлся теперь. Задрав нижние юбки, брюнетка присела туда где чуть пожухлая трава была почище и оглядела ступни. Катерина тяжело вздохнула – ощущения от хождения в воде небольшого ручья оказались совсем не такими приятными как это было дома. Ледяная вода совсем не прогрелась к вечеру, солнце тоже было холодным. Мозоли, которых у неё никогда не было в Болгарии – она носила только мягкие кожаные тапки, - теперь красовались со всех сторон. - Что случилось? - Ничего особенного. - У вас болят ноги? Занозили? - Нет. – Ей было неловко и стыдно. Только совсем не от того, что он видел её ноги, а потому что правую из них украшал лопнувший волдырь и вообще она не смотрелась сейчас аристократкой. Катерина кхекнула, и ровным тоном ответила: – Ноги не болят. Только кожа на них последнее время. - Значит, болят. Покажите, - мягко попросил Элайджа. Она отрицательно качнула головой и поднялась с места, оглядываясь в поисках башмаков. - Катерина, вы не монахиня и не ханжа… И не леди в его глазах, в отличие от душечки Сильвии, во время сегодняшней утренней трапезы при свете дня выглядевшей не менее прелестно, чем при свечах - вдруг поняла Катерина и так её это разозлило, что дальше и некуда. Она смерила Элайджу высокомерным взглядом. - Прошу прощения, я, конечно, не монахиня, но женщина и ваша будущая невестка и сейчас хотела побыть одна, милорд. Если это невозможно, то я уйду и не буду вам мешать. Испытывая прилив раздражения от склочно-капризных ноток в её тоне, которых он не слышал раньше, Майклсон коротко кивнул. - Как вам будет угодно, но я не советую сидеть на остывшей земле. Здесь зима холодная. Если потребуется помощь – передайте слугам. Катерина осталась сидеть на берегу, кусая от досады губы. - Вы хотели меня видеть? – С лёгким поклоном Майклсон приветствовал Катерину. - Я послала за вами, потому что мне нужны лекарства, но слуги отказались их предоставить без разрешения хозяина замка или его брата. – В янтарно-черных глазах полыхал гнев, а голос девушки звучал непривычно едко: – Лорда Николауса же нет на месте, он, как вы помните, уехал в поход, поэтому выбора не осталось. - Вы не рождены в Англии и не можете знать, какие снадобья здесь в ходу. - А слуги тоже сплошь приезжие и в замке нет лекаря? - Слуги менее знающие, - Первородный сделал вид, что не услышал иронии. – Какое именно лекарство вам нужно, от чего? - От стертых ног. - Насколько всё плохо? - Я всё же не лекарь, и не могу знать. Поэтому дайте сразу всё, или мне придётся доехать до ближайшей деревеньки. - Катерина, сейчас это невозможно, в народе волнения и свирепствует чума. - Подчёркнуто спокойно сообщил Элайджа. - Вас никто не выпустит за стены замка. Она насупила брови. - Ах, оставьте, милорд – политика не женское дело. Вы так сказали, и поэтому мне дела нет до этих ваших волнений с королями... – Элайджа с недоумением прикрыл глаза – куда делось нежное, игривое создание с ангельским голосом? Меж тем девушка уже тоже спокойно, но не скрывая недовольства продолжала: - Уже второй месяц никуда невозможно носа высунуть, у меня ощущение что я не невеста здесь вовсе, а пленница. Вопросительно поднятое личико показало, что «нет дела» и «я ничего не понимаю» очень разные вещи, и Элайджа поспешил сойти с сомнительной колеи: - Катерина, лекаря в замке и вправду нет, он уехал с Николаусом, но как и всякий сведущий в военном деле я отлично разбираюсь в ранах. Давайте, вы просто покажете мне ваши ноги, и я решу, как их лечить. К счастью, она не стала препираться, и молча откинула ткань юбки. Элайджа оглядел ногу – мозоль лопнула и выглядела несильно, но воспалённой. - Достаточно будет перебинтовать и нанести мазь. Подождите здесь. «Куда я денусь?» Вернувшись с узкой полоской ткани, какой-то мазью и банкой с фруктами, которые отдал ей, а сам принялся бинтовать ногу. Фрукты напоминали конфеты, только пахли мятой и не были такими сладкими. - Не бродите больше в ручье. Как так получилось с вашими ногами, и почему вы сразу не сказали? - Не полагала, что этому горю можно помочь. В замке каменный пол, приходится носить деревянные башмаки. Теперь уже несколько месяцев… Ох… Вы делаете мне больно. - Почувствовав жжение, Катерина было отдернула ногу, но Майклсон вовремя сжал пальцы на щиколотке. – Дома у меня были кожаные тапочки и никаких мозолей, но там почти всегда тепло, деревянный пол, море... Она не договорила, капризно откинувшись на подушку и наблюдая, как он втирает мазь и тело наполнялось приятным теплом. Элайджа хоть и не хотел слушать, но слышал, как начинает сбивчиво колотиться сердце брюнетки и изменяется запах в комнате. Он взял в ладонь ногу, внимательно разглядывая, нет ли ещё ранок. Не маленькие по размеру, но узкие ступни с высоким подъёмом, длинными пальчиками с правильной формы ногтями, изящной розовой пяткой. Тоненькие щиколотки. Длинная и округлая, хорошо очерченная икра. И очень нежная кожа. - У вас удивительно нежные ноги, о них нужно и впрямь много заботиться. Красивые… - И не представляя, что благодаря именно этим словам через много лет брюнетка прослывёт «демоном на шпильках», а красивая обувь станет фетишем Кетрин Пирс, он поглаживал пальцем внутренний край стопы. - Я хочу совершить поездку за земли замка, почему мне это запрещают? Тот мужчина не был больным, чтобы его выгонять прочь. - Катерина… - Оставьте это, милорд. Я и вправду ограничена, как дрессированная собачонка для блох? Катерина отдёрнула ногу, ударила кулачками по подушкам. - Вы знаете, что это не так. – Он встал. - А как же ещё? – девушка вскочила с кровати, в голосе сердитые нотки. – Или вы мне разрешите выехать за ворота? Ваша ненаглядная леди Сильвия не по воздуху чай плыла со всем её хламом, а живёхонька! А всех спутников - боевая блохоловка. - Леди Ребурн была в сопровождении достойной охраны, - рассмеялся Элайджа. - Ах, охрана… Значит, охрана? Подождите-ка, милорд… Значит, леди Ребурн охрана положена, а мне невесте лорда Николауса ничего?! Я не могу поскакать в своё удовольствие даже пару раз в месяц! Кто она такая эта Сильвия, что её так улещивают – королева, принцесса? Ах, я совсем забыла, это ваш друг. – Выплюнув последнее слово с непередаваемым презрением, Катерина уперла руки в бока и злобно расхохоталась. - Друг - не будущая невестка, это невестку можно посадить под замок и держать словно пленницу годами. - Катерина, вы выезжали на ярмарку каждый день, когда были в Лэнгли, – напомнил Первородный, в первое мгновение растерянный полнейшей потерей былой обходительности предметом его притязаний. - Месяцы назад! Нет, не отрицайте! Пленница и есть! - Я сведу вас вниз к темнице, и вы посмотрите на пленников, - раздражаясь, прошипел Элайджа, - так же ли я холю и нежу в шелках и бархате их прелести. А они-то не пакостничают, сидят смирно и замок точно не поджигали! - Ах, вот оно что? Вы всё время мечтаете, чтобы я сидела смирно? Ваш бархат?! – Катерину упоминание о пакостничестве и на минутку не смутило. - Да подавитесь вы им, этим бархатом! И мех забирайте! - В него и правду полетело платье, кропотливо отглаженное служанкой к обеду. Меховая горжетка следом. Но когда по полу полетел ларец с драгоценностями, на цену которых можно было организовать пару Крестовых походов, Элайджа решил - это уже слишком. - Отдайте мне моё старое, и я разрываю помолвку! Уйду! – Топнув ногой, она и впрямь понеслась к двери. - Домой поеду! - Один Всеотец! Стой же! Одним шагом настигнув девушку, Элайджа скрестил руки у неё подмышками и прижал спиной к себе. Катерина и вправду остановилась со страху перед голосом, прогремевшим над головой. Рукав её ночной рубашки сполз вместе с халатом, обнажая матовую плоть. Брат не был в ней заинтересован как в женщине, он считал девушку назойливой и пустоголовой, но Элайджа не мог сказать того же о себе. Брат не знал, она сама, конечно, позабыла, а он уже не мог её поведения той ночью. Катерина была совсем не глупа – просто все мысли её были подчинены желанию выйти замуж и понравиться Николаусу, поэтому тот достаточно откровенно обозначив своё предпочтение глупышке, её и получал. Впрочем, ум этой женщины Элайджа сейчас точно не занимал. И характер этот бешеный ему тоже нравился вопреки всему, что привлекало раньше… Сжав ладони на талии, Элайджа принялся целовать подбородок, шею и плечо, невесомо пахнущие подаренными им духами. Катерина было принялась снова трепыхаться, но вскоре замерла, жалобно охнув и не больше двигалась – прекрасно чувствовавший вампирским обонянием все выделения её тела, Первородный знал, что это сопротивление сродни желанию уже давно прирученной, но норовистой кобылки взбрыкнуть. Эта женщина трепетала от возбуждения и желания отдаться ему здесь и сейчас, стоило только руку протянуть, и не было ни одной по настоящему важной причины сопротивляться. Более того, учитывая намерение её спасти – он имел право на плату, и ничего кроме себя она не могла предложить. И всё же Элайдже хотелось внимательно рассмотреть свой десерт, поэтому он решил не торопиться. Развязал ленту в волосах, позволив кудрям упасть на шею, стянул с плеч халат. Посадив девушку на кровать и опершись на руки по обе стороны от её тела, Первородный негромко приказал: - Расстегни рубашку, спусти её и подними волосы. Повелительному взгляду невозможно было противиться, как и тону. Почувствовав, как хлопковая ткань соскользнула к талии, брюнетка тихонько вздохнула и опустила ресницы… - И не скандаль больше: ты красивее всех женщин с блохоловками в этом замке. - У меня хуже грудь, - затаив дыхание - Элайджа задрал рубашку, обнажив бедра и раздвинул ее колени, - сказала Катерина. - Количество мяса не показатель красоты. - Милорд… Её щёки разрумянились, и от движений его ноздри вновь обдало пряным ароматом из смеси розового масла и собственного запаха тела Катерины. Костяшками пальцев Элайджа осторожно провёл по её шее, плечу, очертил нежную округлость груди, но когда его губы заскользили по нежной кожу на внутренней поверхности ее бедер, вздрагивающая от удовольствия девушка неожиданно оттолкнула его руку, спрыгнула с кровати и неловко одернула рубашку. Точнее она сумела это сделать именно благодаря неожиданности. - Нет, оставьте. Вы… ведь вы же на мне не женитесь? – По глазам Петрова увидела такое изумление, что, если бы не было столь обидно, рассмеялась. Набросила халат, медленно завязала пояс и прошла к туалетному столику. – Разумеется, нет, раз вы старше Николауса и, значит, наследник титула. У вас леди Ребурн есть. – Оцепенев, Элайджа пытался понять её логику и, как ни странно, учитывая кипевшую в жилах похоть, понимал – за годы жизни позабывший обо всех человеческих нюансах наследования по старшинству, он и не представлял, что за чепуха в голове у этой девочки. - Так что же вы мне предлагаете в отсутствие вашего брата, уехавшего воевать с французами за нашу землю, милорд? Бесчестие? Именно Вы? Николаус дал понять, что совсем не против, если он будет пользоваться Катериной в качестве любовницы. Но можно подождать до ритуала, когда эта девушка и её тело станут принадлежать ему по праву собственности. Можно. - Вы правы. Завтра я распоряжусь об охране – будете выезжать раз в неделю. - Спасибо. Доброй ночи. - Доброй ночи, миледи. Застонав, Катерина послушала, как закрылась дверь, и опустилась на постель. Петрова мысленно вернулась в ночь перед отъездом лорда Николауса, к тому, что он заставил её сделать, тошнота подкатила к горлу. Так зачем она воспротивилась сегодня, почему не согласилась хоть раз испытать удовольствие в объятиях мужчины, который не стал бы унижать её и насмехаться? Катерина вспомнила приятную тяжесть мужского тела на себе, и с ужасом осознала, что вряд ли она бы испытывала такое неприятие к старшему лорду Майклсону, если бы он попросил... Он бы конечно, попросил, а не стал запугивать. Не зная плакать или смеяться, а, может, бежать вслед Элайдже, брюнетка заснула. - Ты похожа на неё? - Она похожа на меня, - фыркнула Сильвия. – Между прочим это было сложно, найти девчонку. Сейчас она, то есть я уехала от двора. Родриго недоволен, но перебьётся. - Я никогда не сомневался в твоей исполнительности, - улыбнувшись, мужчина не спеша накрутил золотисто-рыжую прядь на палец. Её или её двойника называли в Риме не иначе, как «la bella»**********, и Сильвия оправдывала это определение в полной мере. – Она же уже родила, там всё в порядке? - Да, девочка здорова. Но я бы не была уверена, что это имеет смысл. - Этот понтифик очень непотичен. Если он будет успешен, то мы объединим Италию. - А если нет? – Обхватив шею мужчины руками, Сильвия закусила губу. – Он староват, а его сын… Слишком спешит. - Главное, усмирить мелких князьков. Умрёт этот и его ублюдки, так следующий Папа будет пожинать чужие плоды, но главное уже будет сделано. – Притянув за волосы к себе, Элайджа устроился между её ног. - А что у нас главное? - Чтобы вампиры были послушны. Чтобы они не мешали. Чтобы… - Сильвия откинула голову и застонала в голос, больше не пытаясь говорить. «Дурочка она, всё же. Чтобы вампиры не мечтали стать Первородными. Ох, Катерина…» Хотя Сильвия была любимой партнёршей из всех, но разрядка сегодня у него получилась так себе – не сильно облегчила мыслей. Разглядывавший языки пламени в камине Элайджа слишком хорошо осознавал, что за дичь он творит, спасая двойника от смерти. Благодаря крови Татьи Эстер создала Первородных, и если хоть кто-то узнает, что на белом свете бродит второй двойник, чья кровь может дать то же абсолютное бессмертие… Недопустимо. Они не даром так скрывали тайну своего происхождения, а Клаус выдумал "проклятье солнца и луны". - Я никогда не спрашивала… - откинувшись на подушку, Сильвия всё ещё оскаливала клыки после оргазма, а по лицу пошли вены - секс с вампиром много сильнее её самой всегда оставлял болевые ощущения в лоне, и у неё порою не получалось удержать прекрасный человеческий облик: - Почему ты не показываешь своего лица? - Хм... Вариант первый и единственный «не вижу в нём ничего особенно привлекательного», подойдёт? - Это касается и меня тоже? - Я разве говорил, что слепой, - протестующе поднял палец Первородный. - Я полагаю, тебе можно что угодно, всё равно женщины будут любить. За умение говорить приятности, - игриво прошептала итальянка. Миг – Элайджа стоявший у камина, вновь склонился к ней и поцеловал в окровавленный рот. Перевернул женщину он тоже во временной отрезок, недоступный живому глазу. Катерина моргнула пару раз. Всё происходящее было невозможно, однако глаза ей не врали. Ночью она проснулась, разбуженная чьим-то присутствием в комнате, но когда зажгла свечу – в спальне никого не было. Попив воды со столика и немного подумав, Катерина решила, что Элайджа приходил к ней и смотрел, как она спит, а потом ушёл. Тронутая до глубины души своей же романтической фантазией, она вдруг окончательно решилась – к чёрту лорда Николауса, хватит уже мечтать о его смерти в походе и после каждого гонца с доброй вестью вынашивать планы убийства, если он станет мужем. Она разорвёт помолвку. Любовницей быть тоже очень неплохо, если речь о любовнице Элайджи. Он пока не женат ни на какой Сильвии, и в скором времени не собирался. А там – будь, что будет, она своего не упустит… Подвинется красотка-итальянка… Сгорая от нетерпения и как мартовская кошка трясясь от переполнявшего её молодое тело возбуждения, не взяв свечи и не надев хотя бы халата, Катерина едва ли не бегом пронеслась по ночным лестницам, залам и коридорам, смело отворила дверь в покои Элайджи, пересекла небольшую гостиную и комнату-библиотеку, и только подойдя к чуть приоткрытой двери в спальную услышала непонятный рык. Увиденное настолько потрясло её, что не получилось издать ни звука. Тем же путем, что вошла, едва дыша, брюнетка покинула библиотеку, после – гостиную, отперла минуту назад запертый её же рукою – не хотела, чтобы им с Элайджей слуги помешали до утра, - засов, и пройдя в коридор замерла у узкого окна, из которого сквозь решётку смотрел нарождавшийся месяц. Наконец, девушку начало тошнить, и выворачивало прямо в это окно до тех пор, пока желудок не очистился полностью и рвать стало нечем. Сколько прошло времени Катерина не знала, но она страшно ослабела, поддалась отупению и движимая мыслью, что до кухни или собственной спальни у неё точно не хватит сил дойти, а в гостиной Элайджи есть кувшин, снова отперла дверь. Выпила прямо из кувшина, полоща горло свежей водой, когда со стороны спальни раздался громкий женский вскрик. Повинуясь губительному, но непреодолимому желанию вернуться Катерина пошла назад к дверному проёму и, толкнув, больше чем наполовину открыла дверь. В комнате теперь не происходило ничего невозможного: Элайджа двигался в итальянке по-человечески, постепенно ускоряясь, женщина громко стонала в такт от неудобства или даже боли, а лицо, пусть виден был только профиль, искажалось, но оставалось обычным. Слишком потрясённая увиденным прежде в спальне, чтобы осознать, на что именно она смотрит, Катерина вдруг поняла происходящее. Отвлечённая мысль: Элайджа не приходил к ней ночью, верно, это была служанка, менявшая воду в кувшине. Жгучий стыд залил щёки румянцем, испятнал шею, брюнетка зажмурилась, слушая звуки сношения, наполнявшие помещение. Как только Катерина вошла, Майклсон сразу услышал суматошный стук её сердца, уловил знакомый запах тела и обернулся. Девушка в дверном проёме словно в раме портрет была красива красотой дикого животного – распущенные кудрявые волосы черными полосами укрывали груди, а камиза, которую Катерина, приложив ладони ко рту, от потрясения забыла придерживать, обрисовывала стройное тело. Взгляд Первородного помутился. На миг почудилось, что она стоит не только там, но и под ним. - Катерина?! Широко распахнувшиеся при звуке имени чёрные глаза смотрели на него с Сильвией неотрывно, изредка мигая, Ребурн захныкала от непривычной жестокости толчков, с которой Первородный начал в неё вколачиваться. Прокляв любопытство двойника и собственное тело, содрогавшееся в этот раз крайне мощной разрядке и не давшее тотчас отреагировать на вторжение в комнату постороннего, Элайджа секунду отдышался и наскоро зашнуровал штаны. Катерина всё это время стояла на месте, словно приросла к полу, тряслась всем телом и, видимо, уйти была не в состоянии. - Катерина… Подойди сюда. - Простите, милорд, я не знала, что у вас в покоях кто-то… Простите меня. Доброй ночи. – Ноги не слушались, и как брюнетка ни силилась переставить их, не могла. – Простите. - Катерина, ты должна подойти. – Петрова почувствовала, как только что безвольные ноги обрели силу и словно по собственной воле подвели её к мужчине. - Зачем ты приходила? Отвечай мне. - Я хотела стать вашей… - слова из её рта так поразили Катерину, что она вопреки внушению запнулась: - вашей любовницей. Я не хочу вашего брата и не хочу быть его женой. Мне плохо без вас. Элайджа молча ласкал пальцем её разгорячённую щёку, тонкую шею, слушая сердце: судя по его стуку, половой акт, которому она стала свидетельницей, был диким потрясением. Невинная девочка, ему было жаль её, но он желал от неё совсем не невинности: - Ты хотела бы быть на месте Сильвии? - Она плакала от боли. - Ответь, ты хотела оказаться на месте Сильвии, когда смотрела на нас? – Внушение. - Д-д... Да! Да!! Слова согласия были почти выкрикнуты ему в лицо, и Элайджа понял, что Катерина ничего не смыслит в плотской любви, на грани истерики и сейчас или рухнет на пол и расплачется от стыда или потеряет сознание, так неровно заколотилось её сердце. Но он получил лишнее подтверждение своим мыслям. С лёгким изумлением приходящая в себя виконтесса наблюдала почти невозможную в её понимании сцену: Первородный преодолевая лёгкое сопротивление отнял ладони от лица стоявшей перед ним девушки, стал осыпать её лицо поцелуями и в итоге приник к губам. Брюнетка уже не противилась, не пыталась отвернуться: её ладонь легла на затылок Элайджи пригибая его темноволосую голову ниже, пока он кончиками пальцев гладил изгиб спины. Поцелуй стал глубже, губы впивались крепче, тела прижимались теснее. Однако, когда оторвавшись от губ и прижав Петрову к себе Первородный начал гладить её по волосам и баюкая нашёптывать, как она сладка и желанна для него, Сильвия встревожилась: Элайджа не страдал ханжеством, но вряд ли будет в восторге от свидетеля ласк с этой женщиной, а она дорожила его расположением не только как своего могущественного создателя и покровителя. К облегчению итальянки всё закончилось так же внезапно, как началось: отстранившись Элайджа набросил на брюнетку соскальзывавшую ткань, аккуратно завязал тесёмки ворота, рукавов, а после не менее тщательно укутал в свой плащ. - В том что ты видела нет никакой боли, - приподняв голову и увидев по-прежнему безжизненный взор, Первородный со вздохом приказал: - Катерина, ты вернёшься к себе и забудешь этот разговор и поцелуй, но не забудешь то, что увидела в этой спальне. Ступай. Сильвия смотрела с недоумением вслед сначала на странно реагировавшей на внушение брюнетке, которая уходила словно и вправду глядела, не видя, и слушала, не слыша, потом на непривычно суровое вместо невозмутимого выражение лица Элайджи, а после вдруг охваченная страхом от атмосферы подсмотренной нежности, нервно рассмеялась: - По-моему это слишком жестоко с твоей стороны: бедняжка будет умирать со стыда. - Пока она помнит, что она увидела, она хочет оказаться на твоём месте, – ровно сообщил Элайджа: - Меня это устраивает. Так вот откуда непонятное для неё желание человеческого сношения: Элайджа всегда был неэгоистичным любовником в постели, но не нежен как сегодня во второй раз, а после вдруг превратился в садиста. Итальянка прищурилась: - Потому что ты тоже хотел видеть её на моём месте. – Невинным тоном: - Эгоистично, и всё же я чувствовала её выделения - её тело совсем не так невежественно, как понимание увиденного. Она готова была оказаться на моём месте, но она человек. Почему ты не обратишь её? Ответом ей был спокойный, непроницаемый взгляд, но, наконец, губы Первородного дрогнули в ответной улыбке: - Женское любопытство? Я попытаюсь его удовлетворить. - Оно неизбывно, - хмыкнула Сильвия. - Есть один способ, - тёмные глаза смотрели добродушно, и итальянка, приготовившаяся к новой фразе, не сразу поняла, как ладонь Первородного сжала её мёртвое сердце. Завязывая тесёмки камизы и не обращая внимания на серый труп на постели, Элайджа уставился на в окно. За прошедшие месяцы он внимательно изучил все записи ведьм, которые только можно было найти, и понял, что двойника убивал не ритуал снятия заклятия, убивало иссушение организма, потеря крови. Зелье включало как компонент немного крови спасаемого существа, поэтому для каждого организма оно было уникальным, своим. Первородный уже испробовал его на разных существах, которые умерли после того, как их кровь выпили. Они все оживали, значит, будет жить и Катерина. Николаус получит гибридов, он же свои год или два счастья с Катериной, а дальше он даст ей свободу ото всех включая себя. Сегодня он выдавил из неё признания, о том что он желанен, и пусть это действительно было немного унизительно, но привыкшему к абсолютной власти над смертными Первородному отчего-то обязательно нужно было доказать в первую очередь себе, что он имеет право завладеть её чувствами, телом и временем. Всё ужасно испортилось, несмотря на то, что леди Ребурн уехала на следующее же утро, после той отвратительной ночи, а Катерине были в изобилии пошиты кожаные сапожки, утеплённые внутри мехом и разрешено выезжать на прогулку по пятницам. Маршрут был строго определённый, сопровождение всегда обязательно, и оттого эта скачка не доставляла никакого удовольствия. Страх теперь не отпускал её ни днём, ни ночью – Катерина стала нервной и пугливой, ей было страшно засыпать, а стоило погрузиться в дрёму – снились сны, в которых она делила ложе с Элайджей, а Николаус смеялся над ней, и девушка просыпалась вся в поту, а утром слонялась по замку невыспавшаяся и раздражённая. Об учёбе и речи быть не могло. Единственная отдушина визиты Тревора – о его нежных чувствах Катерина давно догадывалась и теперь ими беззастенчиво пользовалась, - оставались её развлечением и тайной надеждой на спасение. Но очень медленно, когда постепенно детали забывались, Катерине начинало казаться, что ей лишь приснилось уродливое лицо виконтессы и Элайджа, передвигающийся с волшебной скоростью. Или, что это было помутнение рассудка – трудно доверять собственному уму, если ты не помнишь ни отца, ни матери, ни родины… Эти метания продолжались несколько недель, когда стоявшая на мосту Петрова услышала странный шум за спиной. Видимо, её похититель был невероятно силён, так как она оказалась спелёнутой в плащ и с тряпкой во рту прежде, чем сумела не то что попытаться сопротивляться – открыть рот в крике о помощи. - Я не желаю тебе вреда в отличие от владельцев этого замка, но у меня мало времени, кровяника. Твоё имя здесь «Катерина»? – Прошло лишь несколько мгновений, и плащ спал. Петрова быстро огляделась, отметив про себя, что голос у мужчины не дряхлый, но и без юношеских оттенков. Они были в каменном мешке романской башни – булыжники-кирпичи по кругу и не было видно двери, только темное, беззвёздное небо над головой. Некуда отсюда бежать. Меж тем, её похититель зажёг светильник и поднёс его к лицу девушки, обронив на языке, которому её учил Элайджа: - Да, это она. Испугавшись ожога горящим маслом брюнетка вжалась в кладку, зажмурившись, но свет помаячил и отступил. Когда она решилась открыть глаза, то увидела, что мужчина поставил светильник на пол. - Я - это я, но кто ты? Что ты хочешь со мною сделать? - Я собираюсь тебя спасти. – Из-за капюшона голос незнакомца казался глухим и, внезапно поняв, что боятся его смысла нет – в случае беды никто не поможет, Катерина сделала шаг вперёд и попыталась потянуть за капюшон. Она даже не поняла, как мужчина, которого она мысленно назвала «монахом» из-за длинной серой рясы и дорожного посоха, успел перехватить её руку: – Не слишком достойное поведение, леди. - Вы тоже были невежливы, – стараясь не замечать боли в запястье, сказала девушка. – Отпустите, пожалуйста. Я больше не буду совершать необдуманных поступков. Вы желаете меня спасти? От чего? - От хозяев этого замка. Лорды планируют не свадьбу, а твоё жертвоприношение для обретения силы. - Силы? Я не понимаю… - И что же, ты готова слушать? - Да, - Взгляд Катерины ожесточился. – Я внимательно слушаю. - Много лет назад, Николаус – отродье получеловека-полуживотного, был проклят своей матерью. Ведьмы, служащие природе, заключили его силу в камень, но вот уже несколько столетий он жаждет снять проклятие. Для этого требуется провести ритуал, дав ему выпить кровь трёх существ – вампира, оборотня и той, которая соединила плоть вампиров и людей. Тогда Николаус сможет создавать таких же существ, как и он сам. Этого он алчет больше всего на свете. - Почему же это я? Почему они меня-то выбрали? – Вскричала Катерина. – Чем я виновата? «Монах» не стал сдерживать смешок – бесконечно себялюбивую, эту девушку нисколько не занимали судьбы мира. - Разве ты не поняла? Из-за твоей крови. – Она не увидела, но почувствовала на себе цепкий взгляд и притихла. – Твоя кровь и лунный камень - главные составляющие, так как вы единственные в своём роде в отличие от вампиров и оборотней. Но я вижу, что ты не удивлена моим словам и слишком легко принимаешь их на веру. Почему? Неужели уже знаешь, кто они? - Нет. Но я видела любовницу старшего лорда, леди Сильвию. – Не ведая, что её воспоминания - не тайна и давно прочитаны, Катерина провела ладонью по лицу, словно отгоняя морок. Голос её стал глухим: - Вошла в его спальную… У неё уродливое лицо, с клыками. А сам лорд… Я уже начала думать, что сумасшедшая. Он движется быстро, как не может человек. Как и ты. Ты ведь один из них. Почему же ты тогда хочешь помочь мне? - Не слишком ли много вопросов, Катерина? – «Монах» надвинул серый капюшон. – Разве недостаточно, что я сохраню твою жизнь? - Я ведь не знаю, зачем тебе её сохранять, но раз у меня нет выбора и другого защитника... Как именно ты меня спасёшь? – Она шагнула вперёд. – Я готова уйти сейчас же, но если бы ты хотел меня забрать, то вряд ли стал терять время на разговоры. - Ты умнее, чем порою кажешься, кровяника. В отличие от тебя я не могу появиться в замке открыто, но у тебя будет ещё одна задача. Николаус всегда носит с собой лунный камень, и сейчас он тоже забрал его с собой, но за три дня до полнолуния перед ритуалом он передаст его ведьме, чтобы она подготовила и зачаровала нужным образом. Ты должна выкрасть его и сохранить до моего прихода. - Как мне это удастся? - Тревор поможет тебе. А это, - покопавшись в кармане, «монах» протянул девушке мешочек, и, открыв, она увидела серую пряно пахнущую массу, чем-то напоминающую тесто с травами. - Прожуешь, чтобы стать незаметной во время побега. Вампиры гораздо лучше животных чувствуют приближение человека по запаху, звуку его шагов, сердцебиению. И видят тоже лучше. Ты уже пила его, поэтому лорд не увидел тебя в первый раз, когда ты вошла в его спальню. – Ах вот оно что! А потом её вырвало и, видимо, действие отвара прекратилось и потому она не помнила пути назад, в свою спальню – заторможено вспомнила Катерина. - Будь осторожна – оставленная тобою капля крови не привлечёт их своим запахом, но если они заметят её – нападут на след. - Чем именно мне поможет Тревор? - Когда придёт время, он выведет тебя из замка и подскажет, куда идти. «Почему Тревор должен вывести меня? Разве он не служит Николаусу? Ведь это Тревор «подарил» её лордам, вопреки своей любви и…» Но Катерина поняла, что этот ответ не важен, лучше узнать другое: - Подожди же, прошу тебя. Как они… Ты говоришь, что вампиров много. Как же они становятся такими? С помощью ритуала? Но ты сам сказал, что такая как я – одна на свете. - Ритуал с твоей кровью нужен был только для первых, старших вампиров, как их называют – Первородных. К ним принадлежат Николаус и Элайджа, но есть и ещё трое. А Сильвия, чьё лицо ты видела в спальне Элайджи, одна из низших вампиров. В отличие от старших они смертны, если их пронзить колом, сжечь или же вырвать сердце. Это тоже бывшие люди. Перед смертью они выпили крови вампира, а после свежей крови человека. Оборотни же прокляты от рождения. Она хотела спросить – как же обратились Первородные сотни лет назад, если она, Катерина, живёт всего лишь семнадцать, но «монах» не дал: - Теперь заканчивай расспросы – тебя могут хватиться. – Взяв прислонённый к стене посох, он приказал: - Возьми светильник в левую руку, а правой обхвати меня за талию, и я верну тебя на то место, откуда ты сможешь найти дорогу в свои покои. Как только мы уберёмся отсюда, ты забудешь об этом разговоре и не вспомнишь до срока, когда нужно будет забрать лунный камень. Это время ты провела с Тревором. Кивнув, Катерина наклонилась, взяла в лампу с горящим жиром и замерла, увидев знакомую надпись. - Что ты стоишь? - Да. Простите. Минута, и она была на одном из каменных мостов. Нахмурившись, Катерина закрыла глаза, она не помнила, как здесь оказалась, но слова выбитые на посохе стояли перед её мысленным взором. Те же самые, что так усердно она вышивала на подарке для Элайджи. Подарке для удивительно красивого Элайджи, чья столь же чудесно прекрасная итальянская шлюха имела дьявольское лицо. Подарке для сказочно богатого Элайджи, который двигался слишком быстро. Подарке для благородного Элайджи, владевшего замком, на многие мили вокруг которого гнили истерзанные, искалеченные тела людей. Отчего-то все её вопросы всплывали перед нею, но отказывались занять нужное место в разуме, рассыпались словно те маленькие цветные стёклышке в витражном окне, выходящем во внутренний двор обеденной залы, когда оно случайно разбилось при пожаре. Отерев потные ладони о юбку роба, Катерина разомкнула веки и медленно пошла вдоль по коридору к себе. - Миледи, почему вы плачете? Что-то случилось? Настырный голос Ринеллы прорвался сквозь глухой туман опустошения, в котором она брела. - Нет, уходи. – Служанка вышла. Упав рядом с кроватью, Катерина принялась расшнуровываться. Кое-как стащила верхнее платье. На второе сил не было. Уткнулась носом в меховое покрывало подаренное всё тем же Элайджей, целовавшим так, что она бы поверила и в доброго дьявола. Послышалось движение за спиной: - Оставь меня! Пошла вон! - Что случилось, Катерина? – Открыв глаза, она увидела знакомые сапоги мягкой кожи в поле зрения. Значит, Элайджа вернулся с охоты раньше срока, и нужно было взять себя в руки. - Ничего. – Катерина улыбнулась. – Служанка меня расстроила, милорд. Плохо расчесала волосы. - Вы хотите другую? – бесстрастно поинтересовался Первородный, снимая перчатки и отстёгивая плащ. - Нет. Полагаю, - с некоторой опаской, Катерина отступила к кровати, - я просто сильно устала. - Я тоже полагаю. Вы очень юная и страстная девушка, Катерина. Где вы были сегодня вечером? Вы встречались с Тревором? - Я не позорю вашего имени, если вы об этом. - Я знаю. – Подойдя он вгляделся в её лицо, сейчас бледное, со следами сильного утомления и с прорезавшимися скулами, и вправду прекрасно понимая, в чём дело. Катерина теперь была как натянутая струна постоянно, достаточно просто внимательнее присмотреться к показному изяществу её движений и увидеть в них напряжение. Она уже давно не могла заснуть спокойно – прислушавшись, он часто слышал её плач и крики во сне. Ей нужно было отдохнуть, расслабиться, и он отлично знал способ. Но хватит ли выдержки у него? - Мне нужно отдохнуть. – Осторожное сообщение: - Я плохо сплю, поэтому вам нужно выйти из моих покоев. Спокойная решительность этих слов решила дело. Лицо девушки передёрнуло: - Что происходит? Что ты… Места для первоначального упоения нежностью не осталось, по щекам текли слёзы страха: Катерина не теряла самообладания никогда в жизни и теперь не понимала, почему не может контролировать свои ноги, лежащие на плечах Элайджи и пальцы вцепившиеся ему в волосы и судорожно вжимавшие голову между ног. Тело тряслось в дрожи, бёдра ритмично поднимали и опускались, и какое-то непонятное, нарастающее ощущение заставляло их двигаться быстрее. Наконец дикая вспышка того, к чему она сама не зная стремилась, судорогой скрутила тело и заставила исторгнуть в крике имя виновника этого ужасного состояния... Поморгав, Катерина приподнялась на локте, чувствуя тепло тела рядом с собой. В комнату заглядывал молодой месяц, значит, прошло уже некоторое время с тех пор, как она заснула. Катерина не была девственницей не только из-за насилия, но и до этого у неё был ещё один любовник, но она выросла в семье с нравами грубыми и простыми и потому её представления о супружеском долге исчерпывались тремя вариантами соития для женщины: добрый мужчина, который всегда много целует и быстро сделав всё, что нужно для его удовлетворения и продолжения рода в постели, снова целует и дарит что-то вкусное или красивое; жестокий, грубый и причиняющий боль; и тот кто по настроению может быть и добрым, и жестоким. Она безусловно желала физической близости с Элайджей проснувшимися инстинктами, но ничего не знала об исступлённом удовольствии, которое способно получать женское тело. И тем более, что она испытает такой прилив вожделения, желая ответно ласкать мужчину. Элайджа отчего-то не давал ей этого делать и единственное, что она поняла – ему тем приятнее, чем лучше ей, и потому, дико перепугавшись в первый момент, дальше полностью подчинилась его воле и отбросив девичью скромность наслаждалась его "долгими поцелуями", как она окрестила то, что они делали. Вампиры умеют идеально притворяться спящими, и Первородный уже давно рассматривал возившуюся в постели Катерину. Голод пробуждался и требовал получения дозы крови, которой в этой комнате не было, если не считать естественного источника, смешивался с мучительным неудовлетворением, и Элайджа осторожно встал. Не удержавшись, поцеловал в щёки, подбородок, принялся гладить длинные бёдра. Катерина сладко вздохнула, обвивая руками шею мужчины и мечтательно улыбнулась. Конечно, ей всё приснилось, и никогда Элайджа не причинит ей вреда. И никакая Сильвия не станет у неё на пути. Не давая ему отстраниться, выдохнула в губы: - Элайджа, милый… Я знаю, что от этого не бывает детей. – Высунув розовый язык, Катерина заскользила губами по подбородку мужчины к шее и чуть прикусила кожу у ключицы. Подтолкнула за плечи на подушку и забралась сверху. Заблестевшие карих глаза приобрели так нравившееся Элайдже хитроватое лисье выражение: - Я научусь и буду лучше всех. Ложись. Ой... - Нет. - Ладонь была очень нежно, но твердо перехвачена. - Мы остановимся на этом, Катерина… Только на этом, радость моя, иначе я причиню тебе вред. - Это вряд ли. Я уже поняла, что ты не будешь бить меня, если станешь моим мужем или любовником, - обнаруживая детскую уверенность и вместе с тем грудную женственность в голосе, покачала головой брюнетка и освободила руку. То ли полное бесстыдство, то ли некоторый талант в постельных играх, но Катерина решила подкрепить слова делом. Не пытаясь пошевелиться, Элайджа наблюдал за ладошками на своей груди - пальцы Катерины не были изысканно-красивыми, аристократическими, нет, длинные и ловкие они соответствовали хозяйке - хваткие, цепкие, но вместе с тем бархатно-мягкие, скользящие очень пластично и чувственно. Эти нежные руки завораживали и возбуждали в Элайдже желание отдаться в их власть, а после раздвинуть медленно трущиеся о его бока бёдра. И ещё до отчаяния нещадное желание обратить девушку. Элайджа стиснул зубы. Поддаться внутреннему самцу, мечтавшему трахнуть тело Катерины - тело он мог бы себе простить, но не обращение. Эгоистичной частью себя он давно хотел обратить Катерину в вампира, присвоить всё - её тело, чувства, будущее, но сегодня понял, что не посмеет перешагнуть порог и убить её. В его силах дать ей и вправду счастливую жизнь, без отравы опытом вечности и... Решив, что он принял её "аргументы", брюнетка взяла в рот сосок и потянула зубами. - Когда я выйду за дверь этой комнаты, забудь обо всём этой ночью. – Крепко схватив недоумевающую девушку за плечи, Элайджа не удержался – с силой, что слышно было, как клацнули зубы Катерины, тряхнул её тело. - Про Сильвию, всё что ты видела с ней и её самою тоже. Спи. - Но… Зачем? - Осознание унижения и обиды изменили мягкое выражение её лица. - Я же... - Делай как велено. - Поцелуй в лоб, Элайдже самому его голос показался голосом дряхлого старика: - Не злись, конфетка, ты моя лучшая женщина в этом мире. Не долго осталось. Чувствуя страшную усталость, Катерина легла в постель и уже совсем провалилась в сон, когда ей показалось, что кто-то вошёл. Приподняла голову и посмотрела в темноту. Но это пискнула, сидевшая в нише на ставне синица. Пискнула и улетела на волю, а девушка крепко заснула впервые за эти две недели. - Элайджа? – Фарид с недоумением рассматривал Первородного, медленно допивающего бутыль шотландской воды жизни. Ночь у него явно не задавалась, и араб фыркнул: - Вас случайно не укусил оборотень? - В этом замке есть зверь пострашнее, – пьяно пробормотал Элайджа, наполняя второй стакан. - Съел ваше хорошее настроение? – Чокнувшись с Первородным, поинтересовался Фарид. – Нет. Поел все конфеты и хочет на свободу. - Туда все на этой земле хотят, но никто не попадает. - Мой попадёт... - поднявшись с места, Элайджа фыркнул: - Придётся мне удовлетвориться плащом. Давайте идти спать. Отчего-то Фарид понял, что шутить сегодня не стоит и вспоминать эти фразы тоже. Никому не было дела до старого монаха в сером плаще, медленно бредущего по дороге и напевающего песню на незнакомом языке. Его не интересовало погибнет ли Катерина во время побега или успеет обратиться в вампира, поэтому он и не стремился забрать эту девочку чересчур сильно, хотя желал видеть её живой или уж точнее - немёртвой. Единственное условие – ритуал не должен был состояться именно из-за побега двойника, но не из-за опасности снятия самого заклятья: мужчина не жаждал облагодетельствовать мир людей, а преследовал иную цель. Сегодня он предотвратил долгую эпоху примирения в Семье, неминуемую, если бы Николаус провёл ритуал. Зелье для спасения Катерины было уже создано, она бы осталась в живых к удовольствию старшего сына, а ублюдок оборотня, захваченный исполнением своей мечты о власти, вполне мог проявить великодушие и не встать между братом и его женщиной. Но и смерть девушки на жертвеннике не вызвала бы распри, а вот её побег… Николаус мстителен и маниакально подозрителен, он припомнит брату роковую ошибку и сразу или чуть позже, но накажет Элайджу за то, что тот недоглядел за Катериной. Ослабит себя очередной семейной драмой. Слабое сердце Тревора оказалось не способно на любовь, преодолевающую страх перед гибридом и своим создателем, однако оно не смогло и противостоять внушению Первородного. Он обратит Катерину – не напрасно он так подробно описал ей процесс превращения в вампира, а дальше… Майкл улыбнулся, и покрепче сжал посох. Катерина сначала испугалась, но несмотря на сковывавшие её члены страх задавала только нужные, разумные вопросы, и это было хорошим знаком: у Николауса окажется враг в лице этой женщины, который будет биться и ненавидеть до последнего, мешать карты и сеять смуты среди вампиров, пока не придёт время Эстер окончательно уничтожить бастарда. Стоит ли помочь кровянике в дальнейшем? Безусловно. Ведьмы ненавидели вампиров ещё с тех давних пор, когда в обоих организмах этих сверхъестественных существ не было никакой примеси человеческой крови, и их ненависть не уменьшилась от того, что природа истинных тварей ночи рукой Эстер была скрещена с человеческой плотью, но они из поколения в поколение будут помогать избежать плена Катерине. Так сказала ему Эстер, а Майкл верил своей жене абсолютно и потому немедля собирался приступить к следующей задаче. Николаус уже отправился в Англию вместе с молоденькой чернокожей девушкой-ведьмой, Нарой, беременной от одного из людей Николауса. Кол рассказал Наре о цели её дальней поездки. Знала она и о том, что если не выполнит приказа, её нерождённое пока дитя и мужа ждёт смерть, жестокость которой могла бы изумить иезуита. Если всё пойдёт по плану и Катерина не уйдёт за завесу, Майкл собирался похитить ведьму и рассказать той о спасении двойника от жестокого гибрида. Все эти планы сбылись. Впрочем, кое-что пошло не так, как он рассчитывал – долгие века Майкл сам не мог найти ни заметающую следы кровянику, ни украденный ею у гибрида лунный камень, а дальше те же ведьмы, что помогали Катерине, пленили Майкла, на два столетия заточив его в гробнице. И он, так и не узнал, что лишь благодаря действиям этой женщины у Николауса впервые за тысячу лет появилась возможность убить Отца Первородных, которой гибрид воспользовался сполна, а Катерина всю историю её скитаний не знала о существовании Майкла и не имела представления, кто организовал побег из замка. ___________________________________________________________________________________________ по субботам* - у викингов, норманнов суббота была днём для купания Жемчужины Господа** - так именовались в Средневековой христианкой Европе вши конфеты*** - аптекари так именовали засахаренные или покрытые густым сиропом кусочки фруктов и ягод, современные цукаты Иероним Босх**** - голландский живописец 15 века Роб***** - верхнее платье в Европе 15 века Груша****** - здесь название средневекового пыточного инструмента, разрывавшего внутренности Камиза******* - нижняя рубашка в Средневековой Европе Виллан******** - зависимый крестьянин в Зап. Европе ********* - по обычаю викингов подаренная рубашка не просто дар, но и символизировала откровенную сексуальную и романтическую заинтересованность женщины в мужчине la bella********** - итал. красавица, Сильвия имеет ввиду прозвище Джулии Фарнезе