Снег шел всю ночь

Эрик слонялся бесцельно по замку. Идти будить Славу, как обычно, он не решался. Вдруг тот не в своей комнате, или, наоборот, в своей, но не один. Его не устраивал ни тот, ни другой варианты. Поэтому он пошел в конюшни, хотелось прокатиться до завтрака и начала занятий. Эрик услышал разговор, ему всегда внушали, что подслушивание — это не хорошо, но здесь говорили о его друге и милорде. Он спрятался в пустом стойле. Только бы лошади его не почуяли и не начали бы ржать. — Какая хорошенькая шлюшка у милорда. Вот самому бы попробовать, как он кричит и извивается под тобой. — Не вздумай к нему приставать в замке, сразу вылетишь из ворот без рекомендаций, или что хуже, на ленточки тебя милорд исполосует. — Да я что дурак, что ли. Попялился на шлюшонка и достаточно, найду кого-нибудь помягче и попокладистей в деревне. — Ну, ну, ты все-таки поаккуратней. Двое прошли мимо Эрика, он привстал на цыпочки, чтобы рассмотреть говоривших, ничего особенного, воины и воины. Но он все равно разозлился, эти двое говорили о его друге непристойности, а он, Эрик, знал, что Слава не такой. Даже если сейчас он в постели с милордом, значит так надо. Милорд добрый, правильный, справедливый, он не обидит Славу. Слава проснулся сам, его не разбудил, как обычно, Эрик. Неужели он, Слава, вел себя вчера неправильно, раз друг на него обиделся, и не пришел будить. Он же сам просил встретить милорда с радостью. Неужели, он, Слава, перестарался с этой самой радостью? С такими мрачными мыслями Слава умылся и спустился к завтраку. Эрик не присутствовал на завтраке. Слава не успел с ним переговорить до занятий. Милорда на завтраке тоже не было. Но это обстоятельство Славу скорее обрадовало, чем огорчило, он не знал, как смотреть в глаза милорду после вчерашнего поцелуя при свете дня. Все как всегда, география, история, математика. Они даже с удовольствием помузицировали: Слава играл на гитаре, Эрика на клавире, Эрик пел. После обеда — отдых и занятия на плацу. Вот тут и появился милорд. Эрику отослал, а юношам объявил, что пришел с инспекцией, что спарринг сегодня у них будет с ним, и что сражаться они будут с ним одновременно. Милорд расстегнул рубашку, красивым движением скинул ее с плеч. У Славы дух захватило от вида мускулистого тела, какой тут спарринг. Он и им предложил раздеться. Куда им, двум доходягам, правда, они себя таковыми не считали, против его красоты. Как только бой начался, Слава сразу понял, что там, на ристалище, милорд мог убить его в первую же секунду. Его оружие оказывалось то у его сердца или сердца Эрика, то у его горла или горла Эрика, то он оказывался у них за спиной, и мог «убить» их хоть вместе, хоть отдельно. Через час юноши были вымотаны окончательно, а милорд был свеж и бодр, как будто-то он просто рядом постоял, а не гонял их этот час по плацу. — Ну, все, мои хорошие, купаться и отдыхать. Можете съездить на реку. С завтрашнего дня я сам буду вас тренировать, так что готовьтесь, спуску не дам. Слава поднял свою рубашку и поплелся в конюшню, лошадь седлать. Он видел краем глаза, что милорд дает какие-то указания Эрику, своему оруженосцу. Слава не стал дожидаться друга, знал, что тот догонит его в роще у ручья. Спрыгнув с лошади, он на ходу скидывал одежду, не любил обнажаться при друге, всегда просил посидеть в кустах, пока Слава купался. Залетел в ледяной ручей, чтобы охладиться: — Почему, ну почему он меня не убил, там, сразу? Почему? И только теперь Слава заметил троих мужчин стоявших на берегу прямо напротив того места, где он купался. — Выходи, шлюшонок, если сопротивляться не будешь, мы тебе больно не сделаем. Слава запаниковал, Эрика нет до сих пор, да и как они двое без оружия могут выстоять против здоровых мужиков, которые к тому же еще и при оружии. «Плыть, плыть на тот берег. Но я не умею плавать. Все равно лучше утонуть, чем быть изнасилованным тремя мужиками». И Слава поплыл, двое ругнулись и вошли в воду. Слава барахтался, дергал руками и ногами, но противоположный берег не приближался, вода накрывала его с головой. «Ну еще чуть-чуть. Ну еще гребок». Воздуху уже не хватало. «Не сдавайся, греби». Когда чужие руки подхватили Славу и потащили к берегу, сил сопротивляться уже не было. Его выволокли на берег, ударили несильно, сказав, за то, что в воду за ним лазили. Разложили на траве, двое держали его за ноги и за руки, третий с плотоядным выражением лица снимал штаны. Славе стало безумно страшно, ему не было так страшно на ристалище, он знал, за что его послали на смерть. А здесь за что? Что он плохого сделал? И он закричал, громко, пронзительно, он закричал от ужаса, что с ним сейчас что-то сделают, чего он не понимал, что к нему никто не идет на помощь, и с этим ужасом ему придется жить дальше. — Не шевелитесь, не оглядывайтесь. Отпустите моего друга. Одно ваше неверное движение и я прошью ближнего из вас арбалетным болтом, — раздался голос Эрика из кустов. Мужчины перестали удерживать Славу, он поднялся и, покачиваясь, двинулся в ту сторону откуда слышался голос Эрика: — Стойте, не двигайтесь. Я на пределе, одно ваше шевеление, и я стреляю. Эрик не выдержал, рванул коня навстречу шатающемуся Славе, подхватил его, перекинул поперек, и поскакал в сторону замка. Он придержал лошадь, когда отъехал достаточное расстояние от рощи и удостоверился, что погони за ними нет. Спешившись, он помог сползти с коня Славе. — Ну и как мы в замок пойдем? Ты голый. У нас с тобой одна рубашка на двоих и одни брюки. — Так и пойдем. Один в рубахе, другой в брюках. — Ну и кто будет этот счастливец, который в брюках? — Ты, Эрик, конечно, это твои брюки. А я срамоту свою буду твоей рубахой прикрывать. Спасибо, что спас меня. А где ты взял арбалет, мы же никогда не брали оружие на прогулку. — Да, нет у меня никакого оружия, тем более, арбалета, я им и пользоваться-то не умею. — Как, нет арбалета? — А как я, по-твоему, должен был тебя спасать, дурачок. — Ну, нет, так нет. Давай рубаху и поехали домой.