На перекрёстье трёх дорог

Несколько дней пролетели как в тумане – Бейбарсов вёл себя так, как полагается вести нормальному, адекватному человеку, пусть и с волшебством, и страх постепенно отступал в сторону. Таня не могла сказать, что она совершенно не боится за свою жизнь и здоровье, но она не очень и пугалась, когда что-то случалось, и единственным приступом злости у Глеба было то, что он швырнул какую-то чашку на пол, а после тут же склеил её магией. Сейчас он вообще куда-то ушёл, даже не сказав, куда, но говорил, что скоро вернётся – и Таня на это надеялась. Одной ей здесь сидеть совершенно не нравилось, и теперь, когда рыжеволосая практически не боялась некромага, она даже с нетерпением ожидала его появления. Правда, когда Бейбарсов уходил надолго, страх вновь просыпался где-то глубоко-глубоко в душе. Девушка толком не понимала, откуда это появлялось, но, казалось бы, что-то непонятное, но до жути страшное захлёстывало её с головой и не позволяло даже нормально, спокойно дышать. Сегодня было хуже всего. Рыжеволосая не знала, почему так, но ощущение тревоги не покидало её с самого утра. Таня, которая верила в связь между родственниками, ментальные нити между людьми и прочую кутерьму, которую её отец называл ведьминым вымыслом, ходила взад-вперёд по помещению, едва-едва дышала и пыталась убедить себя в том, что на самом деле всё будет хорошо. Она вроде бы даже и не боялась настолько сильно, насколько это было прежде, но непонятные, отвратительные ощущения попросту перехватывали дух и не позволяли нормально реагировать на внешние раздражители. Девушка отчаянно боролась с собственными страхами, но сейчас они засели до такой степени глубоко, что искоренить это было практически нереально. Поэтому Гроттер просто старалась занять себя чем-то – увы, в книгах, которые были у Глеба, она ничего не понимала, потому что те были о магии и о кровопролитных ритуалах, готовить не умела, да и не из чего было, а прогуляться она не могла – Бейбарсов бы никогда не допустил, чтобы она сбежала, и пусть не говорил ни о чём конкретном, Таня подозревала, что прямо под дверью её будет ожидать далеко не самый приятный сюрприз. Поэтому приходилось метаться из комнаты в комнату – порой, правда, девушка останавливалась, садилась на край кровати, на которой обычно она спала – Бейбарсов даже не заходил в эту комнату, и девушка понятия не имела, где его вообще носило по ночам, - и задумывалась над тем, что же будет дальше. Их отношения как-то неосознанно перерастали в нечто большее – если Гроттер сначала отчаянно боялась Глеба, то сейчас, привыкнув к нему хотя бы немного, она уже реагировала на его появление с определённой радостью и не понимала совершенно, почему отец так ненавидел некромага. Отыскав наконец-то какой-то трактат о том, почему инквизиция на самом деле никому не нужна, Таня принялась читать его. Она была согласна практически с каждым словом – и уже практически ненавидела Леопольда за то, что происходило. Рыжеволосая даже не осознала, как именно почувствовала, что Бейбарсов вернулся – но она подняла голову за несколько мгновений до того, как дверь буквально сорвалась с петель, влетая куда-то вглубь небольшого домика. Наверное, исключительно это спасло Тане жизнь – она успела вскочить на кровать и прижаться к стене, позабыв о том, что была в обуви, и теперь испуганно смотрела на Глеба, который, казалось бы, кипел изнутри. Некромаг смотрел на неё широко раскрытыми глазами, сжимая руки в кулаки, и словно пытался мысленно заставить себя успокоиться, вот только получалось как-то слишком плохо. Таня соскочила на пол, немного удивлённо наблюдая за тем, как дверь вернулась на место – она не понимала, что произошло, а к магии и её влиянию до сих пор не могла привыкнуть. Глеб посмотрел на неё полным ненависти взглядом и даже вскинул руку, собираясь что-то сделать, но остановился, замер и вытянулся, словно струна, внимательно всматриваясь в глаза рыжеволосой. Гроттер даже шевельнуться не успела, когда он оказался совсем рядом с нею – девушка ожидала какого-то ножевого удара или ещё чего-нибудь подобного, но Бейбарсов, совершенно, впрочем, себя не контролируя, даже не попытался прикоснуться к ней. Сплошной поток магии вырисовывался в нечто невообразимое – некромаг буквально отшвырнул девушку в угол, едва не сломав ей при этом рёбра, а сам остановился посреди помещения, шумно дыша. Взрыв магии оказался каким-то слишком внезапным – потоки некромагических искр скользили вокруг, и рыжеволосая наблюдала за ними, словно за каким-то невообразимым таинством, которое прежде не видела никогда в жизни. Тонкие потоки волшебства скользили по комнате, словно не руководились Бейбарсовым – он вообще, казалось бы, не видел того, что происходило, а лишь стоял на месте, всматриваясь куда-то в пустоту. Таня внимательно наблюдала за странной картиной, формирующейся из непонятных, каких-то мелких и смутных пучков; она заворожено взирала на страшные картины, которые постепенно возникали перед глазами. Магия словно пыталась что-то донести, и пусть сначала Гроттер не могла понять, что именно, теперь она уже прекрасно всё видела и даже не собиралась вникать. И без того понятно. Тонкие полоски шрамов на руках оставались после верёвок; след плётки на плече и на щеке, наверное, тянулся и дальше, но скрывался ужасным, потрёпанным тёмным платьем, на котором можно было рассмотреть бурые капли крови, а волосы, золотисто-рыжие, достаточно светлые, но всё равно не такие, как обычно бывают у обыкновенных людей, превратились в сплошной ком из спутанных, окровавленных прядей. Где-то с правой стороны платье было задето факелом и неприятно дымилось, заставляя уверенно шагающую вперёд девушку кривиться от боли. Можно было увидеть обожжённую кожу, покрасневшую и покрывшуюся, кажется, волдырями – но это только если внимательно присматриваться. Огромная кипа брёвен и веток казалась чем-то вроде готовой могилы; когда незнакомка наконец-то увидела это, она рванулась назад и попыталась выпутаться из рук стражников, но те грубо подтолкнули её к будущему кострищу, волоча на кучу, к высокому обожжённому столбу, чтобы привязать её там. - Вы не посмеете! Не посмеете! – кричала она. В чёрных глазах, потускневших и потерявших какой-то огонёк, который должен был быть у каждого человека, плескался ужас; словно раненая акула, она пыталась вырваться, исцелить свои раны, но стражники, хохоча, хватали факела и вновь оставляли отметину за отметиной на её теле. Девушка была ещё достаточно молода – лет двадцать, может, двадцать пять, - и на кошмар этот реагировала со свойственной молодым людям ненавистью, с таким желанием вырваться, что становилось страшно. Увы, но на стражников это не действовало. Они всё так же грязно хохотали и издевались над нею, словно в подобном плачевном положении было что-то весёлое. Девушка умирала. Было видно, что вряд ли может существовать что-то, что вообще спасёт её – она пыталась бороться с собственным кошмаром, пыталась прорваться сквозь стену стражи и найти хотя бы кого-то родного, но… Всё было тщетно. Перед её глазами красовалась одна только рокочущая толпа; люди, словно составляя единое целое, колыхались взад-вперёд и что-то скандировали. "Ведьма". Это было классическое выражение для местного народа – сталкиваясь со своей несчастной жертвой, они мечтали прикоснуться к ней хотя бы пальцем, разрывали подол и без того потрёпанного платья, обнажая стройные ноги несчастной. Кто-то потянулся к ведьме, скользя по лодыжке и грязно усмехаясь; отвратительный смех больше всего походил на какое-то утиное кряканье. Девушка вновь рванулась, а после осознала, что больше некуда – её руки были крепко завязаны за столбом, а к дровам уже собирались подносить горящий факел. И без доказательств было видно, что над девушкой издевались – и морально, и физически. По её рукам стекала кровь от бесконечных ран, а стражники то и дело дёргали несчастную за платье, повторяя свои оскорбительные предъявления. Наверное, у них уже была возможность измываться над несчастной. Когда кто-то подносил факел к дровам, сначала девушка смотрела на это с облегчением – до тех пор, пока пламя не коснулось её ног. Она кричала, извивалась от боли, и платье сгорало на ней; огненные языки прикасались уже к коже, оставляя ожоги… Запоздало пришло осознание, что верёвки перегорели, а пламени больше нет. Толпа гудела от какой-то странной, животной радости – девушку вновь волочили куда-то, заталкивали в темницу; пламя не добралось до её великолепных волос, а кожа поспешно регенерировала, но вряд ли надолго. Костёр тушили, но помилования не было. Приговор к вечным мукам в проклятой темнице уже кто-то подписал – наверное, девушку будут держать до тех пор, пока она не надоест стражникам; красивая и молодая, она была великолепной добычей для последних. Народ расходился в разные стороны, рассказывая что-то друг другу. Эту ведьму будут жечь и завтра. И послезавтра. И через месяц. Пока она не признается. Своеобразная кара – определённый ритуал постоянного сожжения истинных; если бы она не была колдуньей, то умерла бы ещё на костре, но поскольку пламя показало правду, и она не умирала, не было никакого смысла прожигать до кости. Отвратительные тюрьмы святой инквизиции тянулись в катакомбах под городом; девушку волочили узкими коридорами, и она, содрогаясь от холода, порой задевала плечом мерзкие стены, покрытые многолетней слизью. Стражники хохотали, волоча её за собой, а после передали следующему конвою – тут заканчивался их путь. Она вновь вырывалась и пыталась спастись, но ничего не получалось; когда девушку затолкали в темницу и выдали ей новое платье, она рванулась к решёткам, пытаясь сбежать, но усилия были напрасными. Её магия вся уходила. Уходила на излечение ран, на спасение жалкой, дрянной жизни, которая в глазах этих тварей ничего не стоила. Стражники были такими бравыми только тогда, когда у них были факелы, а вокруг бесновалась толпа, когда ведьме сбегать было некуда. Здесь, где, казалось бы, они могли делать с нею всё, что угодно, стражники боялась – конвои отходили как можно дальше. Священники под страхом смертной казни запрещали осквернять тело ведьмы, если она была ещё невинна – нет, девушки использовались для страшных ритуалов. У неё не было никакого шанса спастись. Вот-вот придёт святой орден – самые страшные существа, пожалуй, на всю округу, они никогда не признают то, что у людей называется жалостью; пытки будут продолжаться, и слава богам, если магии хватит ещё и на то, чтобы послужить определённым обезболивающим. Но это вряд ли… Смерть казалась просто невообразимой роскошью и в этой отвратительной местности была попросту недоступной – она тихо плакала, свернувшись на полу и содрогаясь, вспоминая прикосновения стражи, которая была ей противна. Это только прикосновения. Ничего больше. Но ведь ещё есть пятна на душе! Пока что они только издеваются над нею, но если только священники умудрятся выпить из неё дар, она сразу же станет великолепной добычей для десятка, а то и большего количества мужчин, которые слишком давно не видели никого живого. Это просто отвратительно, но слишком хорошая фантазия уже рисовала картины будущего – всё менее и менее утешительные. Многих просто сжигали, но она была одной из тех, на ком ставили эксперименты – той невообразимо важной частью ведьминского общества, попавшего в жуткий плен, в это отвратительное, страшнейшее место. Отсюда невозможно было сбежать. Сознание ускользнуло как-то слишком поспешно, не оставляя от себя ни единого следа. Девушка попросту потеряла саму возможность мыслить, не имела никакого шанса даже дышать спокойно и сейчас лежала на ледяном полу, радуясь по крайней мере тем мгновениям передышки, что предоставлялись ей… Она ещё минуту назад знала, что это ненадолго. И понимала, что в покое её не оставят никогда. Гроттер, сжавшись в комок, наблюдала за тем, как магические потоки постепенно впитывались куда-то в стены и вновь вливались в Бейбарсова. Глеб всё ещё тяжело дышал, а в его глазах читалось что-то предельно безумное, то самое, чего больше всего на данный момент боялась Таня. Он опустился на пол рядом с нею, просто глядя куда-то вперёд и не проронив ни единого слова, будто бы так и было надо, и лишь криво усмехался, осматривая собственное жилище. - Я уничтожу твоего отца, - прошептал он. – Я его разорву. - Но при чём тут он? Некромаг смотрел на неё достаточно долго – причём настолько внимательно, что Тане хотелось попросту раствориться в воздухе. Она сжалась под этим взглядом, отодвигаясь немного дальше, а Бейбарсов подался вперёд, притягивая девушку к себе и сжимая её запястья, словно пытаясь оставить такие же отметины. - Они не оставят её в покое никогда. Они будут издеваться над нею вот так до тех пор, пока не отберут магию, а я ничего не могу сделать, потому что не знаю, где она! Таня только-только осознала, что на самом деле эта девушка была не просто случайным образом – весь этот кошмар происходил именно сейчас… Может быть, около часа назад. И именно поэтому Бейбарсов был так зол. - Ты любишь её? – неуверенно спросила девушка, достаточно тихо, шёпотом, словно пытаясь не вызвать у него очередной приступ ненависти. - Я? Как я могу не любить её, если это моя сестра? – усмехнулся Глеб, а после вновь уставился в пол, так и не отпуская девушку. Сестра. Ну да, наверное. Гроттер даже не осознала, что где-то в глубине её души шевельнулось что-то вроде ревности – сейчас она сидела достаточно спокойно, впрочем, всё ещё дрожа от страха, спрятавшегося сейчас вновь где-то в глубине души. У Бейбарсова дрожали руки. Странно было признавать это, но Таня действительно видела, как он не мог подняться, чувствовала, как сильно бьётся его сердце, которое до этого вообще несколько дней казалось ей совершенно мёртвым и недвижимым. Таня даже прекрасно чувствовала каждую эмоцию, каждое жуткое переживание, которые попросту разрывали Глеба на несколько частей – он шумно дышал, сжимая руки в кулаки и грозясь убить кого-то. - И никак нельзя её спасти? – неуверенно спросила она. – Может быть, если… - Он не хочет видеть собственную дочь! – воскликнул Бейбарсов. – Он считает, что я по собственной воле могу сдаться сам и отдать тебя, отправляясь прямым курсом либо вот в такие темницы, либо, что более вероятно, сразу на костёр, потому что так правильно! И ты веришь в то, что это чудовище отдаст мне Жанну? Таня помнила это имя – может быть, она даже видела девушку однажды живьём, правда, достаточно смутно помнила об этом. Отец никогда никого не отдаст, и рыжеволосая вдруг осознала это с поразительной чёткостью. - Ты не можешь служить для обмена! – прошипел некромаг, вновь прижимая девушку к себе. – Твоему отцу наплевать, что будет с тобой – если я убью тебя, он просто впишет это в очередную графу грехов волшебников, вот и всё! Таня содрогнулась. Она не хотела в это верить, но вряд ли Глеб стал бы врать ей – в таком полубезумном состоянии он не был способен на то, чтобы сказать столь жестокую ложь с целью заставить её бояться. - Ему всегда было всё равно, - прошипел Бейбарсов. – И даже если бы я перерезал тебе горло ещё при первой встрече, ему было бы наплевать на то, что ты мертва, понимаешь! Очередная книга, которая до этого ещё устояла на полке, упала вниз; Таня следила за всем настолько испуганным взглядом, словно только что жгли именно её – Бейбарсов хотел что-то ещё промолвить, но, оглянувшись и встретившись с нею взглядом, вдруг умолк, словно что-то задумав. Он молчал достаточно долго, собираясь что-то сказать, но сразу же одёргивая себя, и Таня никак не понимала, почему Глеб ведёт себя подобным образом. Всё это было по меньшей мере странно. Она вздохнула и прикрыла на мгновение глаза, пытаясь заставить себя успокоиться, а после с удивлением осознала, что объятия Бейбарсова стали всё-таки немного мягче и даже приятнее, чем прежде. - Прости, - вдруг прошептал девушке на ухо он. – Что бы я тебе не говорил, всё равно прости, - он криво усмехнулся, всматриваясь в её зелёные, яркие глаза. – Мне, наверное, было бы легче убить тебя, но я почему-то не могу этого сделать. Таня слабо кивнула – она пока что не признавала ещё своего помилования, хотя на самом деле очень и очень хотелось. Было до жути отвратительно и больно осознавать, что её отец натворил всё это и даже не собирается оправдываться, что это считается правильным… Она видела кровь на его руках, но считала это своей виной. Но почему-то оправдать что-то не получалось. Всё было слишком страшным и слишком отвратительным, чтобы вообще прощать ему, и Таня никак не могла смириться со слишком простой мыслью о том, что в этом мире не бывает справедливости, что её давно уже кто-то уничтожил и сжёг – Таня просто заставляла себя успокоиться и не дрожать настолько сильно; ей было страшно, больно и отвратительно, но странный набор мыслей упорно крутился в голове и не позволял продолжать думать о чём-то нормальном. - Не бойся, - прошептал ей на ухо Бейбарсов. – Слышишь? Не бойся, - он провёл ладонью по её спине, а после легонько подтолкнул рыжеволосую, заставляя её подняться. – Когда-то я всё-таки убью Леопольда Гроттера, но ты, думаю, останешься жива. Таня решила, что всё-таки следует воспринимать это за относительный комплимент – она сначала всматривалась в глаза Глеба с определённым испугом, а после неуверенно кивнула, чувствуя, как он вдруг грубо притянул её к себе, приникая к губам девушки. Уже отпуская Таню, Бейбарсов вдруг поймал себя на мысли, что у такого отвратительного человека, как Леопольд Гроттер, просто не могла быть такая дочь. Она слишком хорошая для него. Она слишком чистая. Бейбарсову хотелось бы, наверное, чтобы Леопольд не имел никакого отношения к этой девушке, но он не мог сделать ничего подобного – увы, это не в его силах. Проклятая печать Верховного Инквизитора. Наверное, было бы неплохо её полюбить. Если его душа вообще способна на это чувство.