Соломенное солнце

Глава двадцатая. Великолепный Барон.

      Элен всегда хорошо относилась к сказке «Алиса в Стране Чудес», но никогда не думала, что может так или иначе оказаться на месте главной героини. Но жизнь непредсказуема, и вот Элен принимает участие в безумном чаепитии, пусть на часах не пять вечера, а где-то пять утра или около того — она точно не знает.       Элен сидит в мягком уютном кресле у кофейного столика, на котором расставлены блюдца со сладостями, чашки, сахарница и молочник. Напротив что-то негромко рассказывает Лукас Митцельн, расслабленно откинувшись на спинку софы, а по правую руку расположилась Селина, умело разливающая горячий ароматный чай.       Но, пожалуй, обо всём по порядку.       Элен застыла ни жива ни мертва. Как-то очень некстати вспомнилось, что Кровавый Барон — в прошлом весьма грозный дозорный, а подставка со шпагой стоит не так уж и далеко от него.       Дальнейшее можно было сравнить разве что с сюрреалистическим сном. Ни капли не удивившись появлению в своих апартаментах подозрительной незнакомки, Барон лёгким поклоном поприветствовал её (Элен изобразила неуклюжий реверанс — вот и сгодились на что-то давно забывшиеся уроки танцев!) и жестом указал на одно из кресел у кофейного столика.       Элен не тронулась с места. Барон успел подойти к письменному столу, что-то чиркнуть пером в открытой крупной тетради, проверить что-то в одной из книг, зафиксировать пометку в новой записи, а Элен продолжала неподвижно стоять, широко распахнув глаза. Заметив это, мужчина чуть расстроенно покачал головой, стремительно приблизился, взял непослушную девчонку за руку, подвёл к креслу и усадил, после чего снова занялся своими делами. Элен оставалось только наблюдать за ним, следить, чтобы он не потянулся за шпагой, и поражаться происходящему.       Ей чудилось, будто она действительно спит — настолько всё это было нереальным. Но протереть глаза Элен не могла: она была слишком хорошо воспитана, чтобы на виду у глюка показывать, что он глюк.       Барон в самом деле вёл себя не так, как следовало бы человеку, обнаружившему в своих покоях незваного непонятного гостя. Он ничего не говорил, не спрашивал, ходил между стеллажами, выхватывая с полок то одну, то другую книгу и что-то в них ища, потом делал свежие пометки в журнале — как будто совершенно забыл, что в зале находится не один.       При всём том, что уже знала о нём Элен, глядя на этого человека, ей было трудно в это поверить. Лукас Митцельн предстал перед ней знакомым по приключенческим книжкам беззаботным аристократом, праздно проводящим время. Да, было в его движениях что-то грациозное, ведь он, судя по шпаге на стенде и отсутствию в зале какого-либо ещё оружия, занимался фехтованием, но и только. Впрочем, следов упомянутой Джинджером контузии Элен тоже не наблюдала, хотя точно не знала, в чём это может проявляться. Просто ей казалось, что так отстранённо Барон реагирует из-за того, что не видит необходимости разводить бурную деятельность — и правда, кто Элен против него?       Даже в домашнем халате поверх пижамы, с не уложенными белокурыми локонами, с пером в руке вместо шпаги и в пушистых домашних тапочках Барон внушал. Как и в случае с Малькольмом, он был младше, чем навоображала себе Элен, — лет тридцать пять с хвостиком.       Попаданка не знала, какова средняя продолжительность жизни в этом мире, но что-то ей подсказывало, что сражения с пиратами благополучию не способствуют и что Барона списали в отставку слишком рано, несмотря на все его заслуги (а их, судя по медалям на мундире, было немало). Хотя раны, которые он, по слухам, получил в своём последнем бою, не оставляли вышестоящим офицерам другого выхода…       Сейчас, шесть лет спустя, ничто не указывало на перенесённые тяжёлые травмы: должно быть, покой и затворничество в замке, пусть и принудительное, принесли свои плоды. К тому же, оставив службу, Барон, как очевидно из убранства библиотеки, нашёл себе занятие по душе, и даже не одно.       Снова обведя взглядом залитый светом канделябров зал и отмечая всё новые детали в интерьере, Элен не уследила за Митцельном, который в определённом ритме несколько раз дёрнул шнур, спускающийся откуда-то из-под потолка, рядом с письменным столом. Не успела она перепугаться, что Барон вызвал отряд стражи, как мужчина вдруг мягко ей улыбнулся:       — Я всего лишь сигналом дал приказ слугам приготовить немного вкусностей. Для бродячих котят мне молока не жалко.       — Я не бродячий котёнок! — выпалила Элен прежде, чем успела подумать.       Барон будто засмеялся над ней:       — А кто же ты тогда? Как по мне, бродячий котёнок и есть. Немало таких находил, так что ни с чем не спутаю.       — Я Элен.       Теперь она успела немного подумать и не увидела ничего опасного в том, чтобы представиться: к тому же, именно так поступают воспитанные и просто люди, когда не хотят, чтобы их и дальше называли как-то странно, непривычно и не к месту (хотя в последнем Элен в данном случае ошибалась).       — И что же ты здесь делаешь, котёнок по имени Элен? — продолжал улыбаться Барон, не обращая внимания на нахмуренные брови собеседницы.       Элен стушевалась и промямлила значительно сокращённую и упрощённую цепочку сегодняшних (и только сегодняшних!) злоключений: «похитили, притащили, напугали, сбежала, очутилась тут». Впрочем, Барону ответ словно и не был нужен: бегло осмотрев гостью с головы до ног, он пришёл к какому-то своему выводу и даже не потребовал говорить чётче, за что Элен была ему горячо благодарна.       — Значит, ты жертва обстоятельств, — озвучил свой вывод Барон несколько минут спустя. — Впрочем, другие сюда и не приходят, и я сам не исключение…       Спросить, о чём это он, отчаянно не успевавшей прикусить язык Элен не удалось: в глубине зала снова скрипнула дверь, и точно так же, как и Барон ранее, из гряды стеллажей показалась диковинная на первый взгляд процессия. Мгновение спустя Элен сообразила, что это передвижной двухэтажный поднос на колёсиках, а толкает его девушка в неприметном платье горничной.       — Ваш ранний перекус, господин Барон, — сообщила она. — Надеюсь, я правильно поняла Ваше послание, и порция действительно тройная, но…       Приблизившись вместе с подносом на колёсиках к месту странных полуночных (ну не верилось Элен, что уже раннее утро!) посиделок, девушка подняла голову и осеклась. При виде неучтённого человека за столом читавшийся на её лице вопрос отпал сам собой, зато родились два новых:       — Кто ты? И почему на тебе моё платье?       Элен с куда большим изумлением уставилась в ответ на девушку, неуловимо напоминавшую чертами лица Джемайму и куда сильнее — Пипа. Тот же цвет волос — как вороново крыло, тот же разрез и цвет глаз — синих, как ясное небо в полдень… Ошибки быть не могло. Напротив Элен стояла Селина, которую сожгли на костре, как ведьму, на глазах у множества людей. Вот только, как видно, всё-таки не сожгли…       Вместо того, чтобы вскрикнуть, увидев восставшую из мёртвых внучку старой шаманки, Элен вполне цивилизованно ответила на поставленный вопрос. Селина, определённо живая и невредимая, печально вздохнула:       — Могла бы и сама догадаться. Бабушка бы не стала избавляться от вещей, которые ещё могут пригодиться, а помогать бродячим котятам… в смысле, обездоленным и попавшим в беду — её любимое занятие.       Наблюдая за немного неловким общением девушек, Барон терпеливо ждал, когда Селина наговорится и можно будет приступить к непреднамеренной трапезе, устроить которую в сложившейся ситуации ему пришло в голову весьма кстати. Он с удобством расположился на софе, затем вдруг вскочил, отошёл к рабочему месту, забрал перо и журнал (дневник, запоздало догадалась Элен) и вернулся обратно.       Селина выбрала пуфик вместо кресла — иначе ей было бы неудобно сервировать стол. Элен безмолвно следила за тем, как её руки стремительно порхают над расстеленной скатертью и сервизом, и ждала подходящего момента, чтобы спросить её…       — Как вам удалось выжить? — прошептала Элен. — Они думают, что вы погибли…       Селина завершила свои манипуляции, разложив всем троим сладости на блюдечках, выпрямилась, скованным движением заправила непокорную прядь волос за ухо.       — Можно на ты, — слабо улыбнулась девушка. — Своим спасением я обязана господину Митцельну…       — Я только пошёл ей навстречу, — вмешался Барон. — Мисс Селине чудом удалось незамеченной сбежать из своей камеры. На её счастье, стража недооценила её волю к жизни и свободе, сочтя, будто хватит и одного охранника, который как нельзя кстати оказался тем ещё выпивохой. Потом Селине повезло — так же, как и тебе, как я понял, — заблудиться и попасть в моё крыло.       Элен воззрилась на побледневшую девушку, похоже, снова переживавшую события самой страшной ночи в своей жизни, с сочувствием и неподдельным уважением. Молодец! Не побоялась бороться за свою жизнь и боролась до победного!       Селина нервно мяла пальцами ткань подола, глядя в одну точку. Кажется, победительницей она себя отчего-то не ощущала.       — Да, мне удалось вырваться, — пробормотала девушка. — От отчаяния, ни от чего больше. Когда меня швырнули в камеру, в подземелье спустился сам Клиффорд и сказал, что гореть мне, ведьме-сирене, на костре. Не знаю, что меня испугало больше: приговор или то, за что он меня приговорил. Ведь не за пособничество Юджину и остальным, а за какой-то выдуманный им самим проступок. Не помню, как мне удалось сдержаться и не показать своего страха — если бы он и его свита задержались хоть на минуту, я бы упала на колени и молила о пощаде, — по щеке Селины скатилась слезинка.       У Элен глаза тоже были на мокром месте: перенесённый Селиной ужас передался и ей. Она не была уверена, что в схожей ситуации сумела бы вести себя хотя бы вполовину так достойно.       — Вполне возможно, что сиреной он меня обозвал за мой голос, — после паузы вымолвила Селина, чуть улыбнувшись: её понемногу отпускало. — Я пела всегда — когда было тяжело, когда было легче, и людям помогали мои песни. Мне говорили, они вселяют надежду. Может, заодно и поэтому шериф и его прихвостни меня невзлюбили. Но всё-таки почему именно сирена — не могу до конца понять, ведь сирены заманивают моряков своими голосами, чтобы корабль разбился и все погибли…       Селина отпила чаю, словно ставя точку в пустых рассуждениях.       — Торчащую сваю забивают, — произнёс Барон вдруг, всполошив Элен: та не ожидала, что он возьмёт слово.       В ответ на вопросительный взгляд мужчина отложил дневник, заложив нужное место пером, и сел прямее. Его лицо по-прежнему было спокойным, но в изломе бровей и чуть прищуренных глазах прослеживалась незнакомая жёсткость.       — Мне это знакомо. Зависть — и непринятие объекта, который выделяется из общей массы. А раз он выделяется, значит, надо заставить его перестать быть особенным. — На этих словах руки Барона, прежде легко касавшиеся друг друга, плотно сжались в «замо́к». — А если этого сделать нельзя, значит, от такого фактора остаётся только избавиться.       Элен испуганно переводила взгляд с одного собеседника на другого, связывая только что услышанное с рассказом Селины. Её не отпускала мысль, что, пусть Барон и прав, ситуацию целиком это не объясняет. Но мысль была слабенькая: сейчас попаданку занимал иной вопрос.       — Но всё же… Как вам удалось?.. Ведь многие видели костёр и… — Растерянная, она перескочила с одного на другое: — И почему вы?..       Барон, вновь успокоившийся, легко рассмеялся.       — Увы, мне не дано выступать против Маркуса Клиффорда, — с сожалением развёл он руками. — Но не могу сказать, что я совсем бессилен, точно новорожденный младенец. К тому же, лично мне и не пришлось практически ничего делать. Мисс Селина сама пришла сюда, пусть и по ошибке, сама попросила о помощи — точнее, это я предложил её, услышав от барышни всю историю целиком. Судить однобоко, только с одной позиции — это так… глупо. А составив полную картину из разных источников, я принял решение спасти несправедливо обвинённую. Дальнейшее было уже делом техники, хоть время и поджимало.       — Господин Митцельн любит называть свой немногочисленный штат котятами, которых он подобрал, — вступила Селина, улыбаясь. Элен припомнила — да, что-то такое он говорил и в её отношении. А учитывая, как оговорилась девушка в начале беседы с незваной гостьей, это обращение было весьма заразным. — Так, среди людей, которым он предложил службу у себя, нашёлся и выдающийся кукольных дел мастер. Нам крупно повезло, что как раз в то время он работал над матерчатыми куклами в человеческий рост и среди заготовок нашлась похожая на меня габаритами.       Элен столь недоверчиво на неё воззрилась, что оба собеседника, на протяжении последних минут весьма напоминавшие прожжённых заговорщиков, делящих опасное знание о безумно интересной тайне, бессовестно засмеялись.       — Кукла? — глуповато повторила она, пытаясь как-то представить себе эту авантюру.       — Кукла, — просто ответила Селина, любуясь ошеломлённым лицом девчушки.       — Но… как же… — Элен с трудом подбирала слова, чтобы не повторяться и не мямлить. — Как же в кукле не узнали… ну, куклу?       — Во-первых, её, разумеется, переодели в мою одежду, — пояснила девушка очевидное. — А во-вторых, к ней пришили парик. И волосы так растрепали и перебросили вперёд, чтобы лица не было видно.       Селина сняла чепец и несколькими движениями устроила у себя на голове воронье гнездо. Несколько ранее прямых, а ныне всклокоченных прядей упали на не до конца разрумянившееся лицо, занавешивая его, и Элен неосознанно вжалась в спинку кресла. Изображая фальшивку, Селина здорово напомнила попаданке девочку из «Звонка». После такой демонстрации Элен ничего не оставалось, кроме как нервно хихикнуть:       — Теперь я вижу… Действительно, а ларчик-то просто открывался… — И, не подумав, выпалить: — А парик откуда взялся? Неужели тоже у мастера?       — Не совсем, — улыбнулась Селина. — Дело в том, что одно из излюбленных занятий господина Митцельна — это ставить спектакли. На этом этаже есть целая гардеробная, отданная под одни только театральные костюмы. Там же можно найти и множество других вещей, необходимых для постановок: муляжи различного оружия, например, или как раз парики.       Девушки так увлеклись обсуждением местного театрального искусства, в частности реквизита, что не заметили, что третий член компании тихо покинул зону чаепития и вернулся к работе, вновь перемещаясь между стеллажами, изучая то одну, то другую книгу и делая записи в дневнике.       Селина рассказывала, что Барон предпочитает ставить сценки (а также читать романы) примерно одного и того же типа. Имена, характеры и внешность героев, названия местности, декорации, эпоха и сюжетные повороты могли разниться, но неизменным было требование к развязке: добро торжествует, зло повержено, справедливость восстановлена. Случай с Селиной подпадал под эту категорию, даром что все три условия соблюдены не были, а те, что были, оказались выполнены несколько странно.       — Думаю, это последствия службы в Дозоре, — доверительным шёпотом поделилась предположением девушка.       Благодарная слушательница только головой покачала: немудрено! Гроза пиратов, сильно раненная и оттого сосланная в отставку, должно быть, соскучилась по подвигам и нанесению добра и справедливости всем иначе мыслящим.       Поразительно, что только может взбрести в голову человеку, имеющему полным-полно свободного времени и почти свободных ресурсов. И ужасно — при том, что происходит вне замка, а этот человек и пальцем о палец не хочет ударить. Впрочем, Лукас Митцельн сам упоминал, что бессилен что-то сделать. Каждому, как говорится, своё… Относится это и к пиратам: не возникни необходимость бросить якорь у берегов Нотта, они бы спокойно проплыли мимо и так бы никогда и не узнали, что здесь творится…       — Получается, Барон всегда выступает в роли главного героя? — вполголоса произнесла Элен.       Это было даже не вопросом, скорее, догадкой, которую она считала правдивой, а потому ответ Селины её немало удивил:       — Вовсе нет. Он только ставит и смотрит. Хотя, безусловно, всегда на стороне протагониста. Торжество справедливости ведь. Одно только странно. Чёрный цвет во всех этих пьесах, как правило, сопутствует злодеям, а господин Митцельн, когда покидает замок, непременно выбирает чёрного, как смоль, коня, да и лук у него из чёрного дерева…       Селина покачала головой, не находя объяснения нестандартным вкусам Барона. Элен вспомнились его давешние слова: «Торчащую сваю забивают». Нет ли здесь связи?..       — Лук? — Спонтанный интерес снова оказался быстрее разума. — Не только фехтование, но и?..       Несмотря на то, что Элен периодически начинала «виснуть» и невнятно выражать свои мысли, Селина её поняла.       — Конечно. Среди знати распространена охота, турниры лучников, бывает, устраиваются. Вчера, например, прошёл один, ну и шуму было! Турнир, кстати, совместили с маскарадом: вот нам и пригодились театральные маски и прочий реквизит!       Селина говорила о мероприятии с таким воодушевлением, будто сама там побывала. И действительно: девушка нечаянно проговорилась, что это был первый раз, когда она покинула своды старого мрачного замка и вышла на свежий воздух. В иной ситуации Элен чистосердечно ей бы посочувствовала — шутка ли, просидеть взаперти целый год! Про Барона, чьё затворничество шло уже седьмой год, она даже не вспомнила: этого-то выпускали иногда наружу, чтобы окончательно не заскучал под замком (хотя, учитывая количество хобби Митцельна, подобный исход был крайне маловероятен).       В памяти всплыли все обмолвки и упоминания о Селине в лагере разбойников. Её семья и друзья, возможно, сумели смириться с её «гибелью», но какой ценой это им далось? Элен подумала о маме. Попаданка методично считала дни, отмечая даты («день такой-то») в каждой новой записи в дневнике, и выходило, что попала она сюда почти две недели назад. Если представить, что творится дома после её исчезновения… Её ведь давно уже ищут.       Если представить, что она найдёт способ вернуться… Она незамедлительно воспользовалась бы этой возможностью, чтобы увидеть родных, обрадовать новостью, что она жива и здорова, что им больше не нужно тосковать и скорбеть по ней…       Почему Селина здесь? Почему не возвратилась к своим? Сколько времени прошло, год уже? Почему? Праведное возмущение Элен мгновенно утихло, стоило ей несправедливо обвинённую выслушать.       Долгое время Селина была напугана и попросту оглушена: ненависть и безжалостность Клиффорда, выплеснувшиеся наружу при личной встрече, поразили её до глубины души. Долгое время она отказывалась покидать даже выделенный ей уголок в крыле Барона, несмотря на все увещевания Митцельна и заботу остального штата. Позже Селина оттаяла, но всё равно не обращала внимания на ход времени, а когда обратила, то поняла, что прошло больше полугода и что она при всём желании не может вернуться к друзьям. Потому что она струсила. Потому что она позволила страху взять над собой верх вместо того, чтобы взять над ним верх самой. Этого она себе простить не могла.       Поначалу Элен вовсе не знала, что и сказать. Потом она просто взяла снова расстроившуюся Селину за руки, стиснула в своих пальчиках, выражая поддержку, и, как смогла, приободрила:       — Зато ты выжила. А пока ты живёшь и не теряешь надежды, то, во что ты веришь, непременно случится.       И обезоруживающе улыбнулась. Возможно, она сказала не то и не так, но что-то ей подсказывало: больше всего Селине хотелось услышать одобрение, ободрение и пожелание хэппи-энда. Расчувствовавшись и придя в себя, девушка наконец-то смогла по-настоящему улыбнуться, будто у неё камень с души упал.       Искренняя радость и лёгкость развязали ей язык, и Селина рассказывала одну историю за другой. К счастью, в отличие от трёпа Малькольма, её приятный голос надоесть никак не мог. Правда, не всякая тема была Элен интересна. К примеру, к чему ей знать об уже прошедшем турнире лучников, а тем более — о некоем третьем этапе, ужасно сложном, оказавшимся неприятным сюрпризом практически для всех? Пусть это и Селина едва ли не в одиночку его придумала, а Барон, делая вид, что это его идея, донёс задумку до организаторов.       — Господин Митцельн как-то упомянул, будто кто-то делал ставки: явится на этот турнир Юджин как лучший стрелок на острове или нет. Я сразу сказала, что нет: это же глупо и бессмысленно, да и опасно тоже. И тогда он предложил придумать для последнего этапа состязание с трудновыполнимыми условиями. Такое, какое только Юджин сумел бы на самом деле выиграть, выбив десять из десяти. И пускай победителю удалось попасть девять раз… Я-то знаю — Юджин никому бы там спуску не дал.       Селина говорила о старом друге с необычайной нежностью, тронув Элен до глубины души. Вот это узы. Вот это уверенность, даже не так — вот это вера в него. В голову закралась иррациональная возмущённая мысль: «Как у кого-то рука поднялась разлучить их?»       — А идею с маскарадом придумал уже Барон, — продолжала как ни в чём не бывало девушка.       — Да, это в его стиле, — согласилась Элен. — Да и тебе это сыграло на руку.       — Не только это, — кивнула Селина. — Барон явился на турнир не один, а в сопровождении свиты, так что мне не составило труда сначала прибыть на поле, а потом незаметно затеряться в толпе.       Безусловно, все эти предосторожности были необходимы, реши кто-то тщательно присматриваться, а так любой взгляд останавливался на двух амбалах из свиты Митцельна, на фоне которых всякий, тем более одетый столь же неприметно, как Селина, и не отличающийся особым ростом, запросто терялся. К слову девушка отметила, что именно благодаря тем двоим столь гладко произошла подмена перед казнью: для начальства все здоровяки в чёрных мундирах выглядели одинаково, и подчинённым Барона ничего не стоило самим сопроводить «Селину» к эшафоту.       При упоминании о том событии, а также при воспоминании о том, чего самой Элен посчастливилось избежать пару часов назад, у неё по спине пробегал холодок. Холодок сменился армией мурашек, когда Селина — явно для закрепления эффекта — провела гостью в другую часть зала («студию») и указала на конкретный портрет на одном из мольбертов. Рисовать Барон умел отменно: во всяком случае, он потрясающе достоверно передал пронзительный взгляд из-под густых седых бровей и усиливающие впечатление жёсткие морщины на старом лице. Конечно, это была не та картина, которую Элен хотела сохранить у себя в памяти; тем более, изображение человека, которого она никогда не видела своими глазами и повстречать уж точно не хотела. Здесь память была к ней благосклонна, и единственное, чем Элен запомнился Маркус Клиффорд, пусть и в интерпретации Барона, — это золотистый значок шерифа с выгравированными на нём званием и именем. Возможно, оно и к лучшему.       Возвращаясь обратно к уютному креслу, Элен снова попался на глаза стенд с формой Дозора. Внутри в очередной раз зашевелился червячок сомнения. Не нравилось ей всё это. Особенно — это безделье.       Лукас Митцельн будто чувствовал её недоверие и непонимание. Впрочем, для этого не надо было быть экстрасенсом: на лице попаданки отчётливо читался вопрос.       Селина составила посуду обратно на передвижной столик и покинула зал, отправившись, скорее всего, на кухню. Барон, явно подслушивавший разговор девушек, отложил очередную книгу и повернулся к гостье.       Он возлагал на остров Нотт большие надежды. Он мечтал, как поселится там, выздоровеет, придёт в норму, снова займётся фехтованием и вернёт свои навыки на прежний уровень, как он будет управлять островом, станет его строгим, но справедливым и любимым в народе властителем и превратит остров Нотт в остров мечты…       Пустые фантазии. Лукас Митцельн попал не в рай, а в склеп. К тому же, сначала из-за травматического шока, а потом из-за тяжело перенесённого морского путешествия рана дала осложнения, состояние ухудшилось. На несколько недель Барон выпал из реальности, борясь со смертью. А когда он, злой, исхудавший и изрядно ослабевший, пришёл себя, настоящий хозяин острова поставил его перед фактом: он отсюда уже не уйдёт и даже не покинет стен замка Гем.       Через какое-то время, полностью осознав значение этих слов, Барон света невзвидел.       Это, безусловно, объясняло дело. Но не полностью. Нельзя сказать, чтобы Элен так не терпелось увидеть настоящего дозорного, твёрдого в своих убеждениях и следующего им, всё-таки она была пираткой, а значит, вне закона. Но видеть человека, сражавшегося за благородные принципы, за жизни людей, отторгавшего несправедливость, в таком положении было очень странно.       У Барона есть его штат, его «котята», которые, по мимолётным словам Селины, преданы и обязаны ему, а не шерифу (вот сюрприз!). Так в чём же причина его бездействия? Пусть эти верные ему люди появились не сразу, но сейчас-то? К нынешнему моменту ведь можно было что-то сделать?..       Элен почувствовала, что начинает закипать.       — Но вы же дозорный! — воскликнула она, забыв и про шпагу на подставке, и про то, что повышает голос на взрослого человека, и вообще про всё на свете — желая только понять, почему. — Пусть в отставке, но вы ведь там служили много лет!       Это высказывание было, конечно, выдвинуто наугад, но тут попаданка опиралась на знания об аристократах своего мира, а в царской России мало того что в офицеры могли записать ещё до рождения, так и служить шли подростками ненамного старше Элен.       — Девиз, принципы, убеждения, за которые вы так долго сражались, само по себе слово «справедливость» — неужели стоило вам выйти в отставку, как всё это сразу стало пустым звуком?!       Митцельн выслушал её молча, хотя под конец тирады его глаза горели не менее яростно.       — Задолго до того… сражения, — он машинально скрестил руки на груди, будто защищаясь — или прикрывая место памятного ранения? — Задолго до него я тоже так думал. В твоём возрасте и ещё годы спустя я был таким же идеалистом. И это было моей слабостью. А Дозор перемалывает слабых.       Элен казалось, что у неё земля из-под ног уходит. Трудно сказать, какой реакции она ожидала на свою напыщенную речь, но явно не того, как Кровавый Барон (и как с таким-то прозвищем он мог оказаться слабым?) ответит на неё с невероятным спокойствием, будто маленькому ребёнку что-то объясняет. Впрочем, не «будто», а так и есть.       Барон, видя на лице девчонки сильное потрясение, только горько усмехнулся.       — Что же касается справедливости, то… У Дозора своя справедливость. И с индивидами, чьи взгляды на неё отличаются от взглядов организации, там разбираются своими методами.       Ноги стали совсем ватными, но Элен продолжала стоять — хоть бы и потому, что поблизости не было даже пуфика.       — Но… — едва слышно даже для самой себя прошептала она, — Так ведь всё равно нельзя…       Совершенно некстати ей вспомнились собственные выкладки по поводу того, как капитана Куро долгое время считали мёртвым, а сам он взял себе новое имя и затаился на далёком от всех событий островке, лелея новый кровожадный план. Все теории сводились к тому, что провернуть такой финт ушами удалось главным образом благодаря Джанго, который загипнотизировал какого-то дозорного, чтобы тот думал, будто поймал капитана Куро, и ещё одного бедолагу, который бы как раз капитаном Куро и назвался. К Дозору в этой ситуации претензии предъявить трудно, поскольку он обманутая сторона, но не это ли причина, по которой Эра пиратов длится уже больше двадцати лет? Не то, что его легко обмануть, конечно же, а что пираты хитрее, коварнее и находчивее, не говоря уж о том, что сильнее.       Последний бой Лукаса Митцельна ведь, получается, был проигрышным. И хотя в целом победил Дозор, для самого Барона это поражение. Не там ли произошло крушение его идеалов и веры? Или же…       Додумать эту мысль ей не дало внезапно вспыхнувшее снаружи зарево, мгновенно осветившее зал, словно зажгли десяток светильников. Элен даже почудилось, будто пол вздрогнул.       Барон тоже сразу позабыл о дискуссии с малолеткой и выглянул в окно.       — Набрались, я смотрю, смелости, — пробормотал он и, подойдя к рабочему столу, несколько раз в незнакомом ритме дёрнул за шнур. — Это чтобы никто, кто не нужно, не попался на глаза доносчику от Клиффорда, — пояснил он в ответ на округлившиеся глаза Элен.       Он ненадолго покинул зал, оставив Элен недоумевать в гордом одиночестве, и вернулся в полном обмундировании со шпагой на поясе. Элен, впервые увидевшей его таким серьезным, и в голову не пришло даже улыбнуться при виде камзола персикового оттенка.       Запоздало сообразив, что Селину он отослал с концами и что в ожидании доносчика (может, он все-таки имел в виду гонца?) нельзя и чаю попить, Барон взял в руки очередную внушительную книгу и с удобством устроился на софе. Элен, немного потоптавшись на месте, решила сесть обратно в свое кресло: надоело стоять столбом, да и так лучше думалось.       По идее, если Барон прав и замок атакуют, то это могут быть только разбойники, а с ними и Луффи. План Элен (забиться в укромный уголок и дождаться его прихода) в целом себя оправдал, только как ей быть теперь? В замке наверняка начнется переполох, завертится бой, и как ей найти в этом бедламе Луффи?       Еще одной проблемой был человек напротив. Барон казался полностью увлеченным чтением, но проверять его навыки фехтования при попытке сбежать Элен не хотелось.       В ожидании и душевных муках прошла, казалось, вечность, хотя на самом деле — не больше получаса. Элен успела изъерзаться в своем кресле, мысленно кусая локти, когда Барон, что-то услышав, бросил:       — Спрячься за портьеру.       Элен, замешкавшись, подчинилась, и вовремя: стоило ей залезть на холодный подоконник и скрыться за широким полотном ткани, как в зал кто-то ворвался. Доклад вошедшего, изложенный подобострастным и немного испуганным голосом, в целом подтвердил догадки: на замок действительно напали, и разбойники активно продвигаются внутрь. Однако сильнее всего остального Элен заинтересовала другая весть.       — Обеспечить свою безопасность я могу и сам. Телохранители будут только под ногами путаться, — с долей надменности отослал лакея Барон, и человечек поспешил скрыться с глаз долой.       Едва его шаги в коридоре затихли, как Элен буквально вывалилась из своего убежища.       — Что здесь делает Зоро?! — поражённо прошептала она.       Она-то думала, что «городское» трио спокойно ждет развития событий (или спит) в городе! Почему Зоро здесь?       Как быстро выяснилось, это было последней ее проблемой в данный момент. Митцельн встрепенулся, развернулся к попаданке с нечитаемым выражением лица.       — Даже до нашей глуши доходят слухи об «Охотнике на пиратов» Ророноа Зоро, выдающемся мечнике. Ты с ним знакома?       — Мы друзья, — ответила Элен прежде, чем прикусила язык — а это ей очень захотелось сделать при виде того, как недобро вспыхнули глаза Барона.       Молниеносным движением он оказался рядом и схватил её за руку, потащил за собой к выходу из библиотеки.       — Что вы делаете?! — вскрикнула Элен, тщетно пытаясь вырваться.       — Неужели из всего, что ты увидела и услышала в той комнате, ты так и не поняла?       — Не поняла чего? — вот уж на что-что, а на новый виток светской беседы попаданка не была настроена.       — Известно ли тебе, — снова вопросом на вопрос ответил Барон; его глаза блестели от нездорового азарта, — что во всех этих пьесах и романах меня больше всего привлекает роль злодея?