Глава восемнадцатая. Страшные сказки острова Нотт.
Огромный костёр трещал и полыхал; языки пламени взметались будто до самых небес, чёрных и беспросветных, отбрасывая по сторонам пляшущие вместе с людьми тени. «Море неспокойно, — заметила Джемайма на середине рассказа о местных погодных приметах. — В ночи не видно, но тучи ходят, ветер воет, где-то природа ярится… Нас это беспокойство уже не заденет, напротив — скоро могут наступить терпимые деньки…» Элен внимательно слушала — это было единственное доступное ей приятное времяпрепровождение на этом празднике жизни. Вторым вариантом было серьёзно задуматься о завтрашнем дне, о том, как им с Луффи возвращаться домой… в смысле, на корабль. Двое подростков, вышедших из сени Шейдвудского леса, вряд ли придутся по нраву жителям Тингтауна и уж тем более людям шерифа, а пройти в бухту, минуя город и зоркие глаза его сторожей, почти невозможно… Но такие думы были слишком мрачными, от них у Элен начинала снова болеть голова. К тому же, по-настоящему придумать план действий на завтра мешала непривычная пустота внутри черепной коробки. Кажется, Джемайма назвала этот побочный эффект воздействия тумана «легкомыслием». Название симптома пришлось как нельзя кстати: даже те редкие мысли, что Элен замечала за собой, были лёгкими-лёгкими, как пух, и абсолютно несерьёзными. Это странное, неприсущее обычно Элен легкомыслие также не позволило ей сидеть рядом с костром, среди людей, или танцевать вместе с ними. Лёгкость распространилась и по ногам, сделав их попросту ватными. … Эль лился рекой. Деревня Скрытого листа праздновала и гуляла от души, проявляя разительное, пусть и запоздалое гостеприимство. Выпивка, еда, пляски, песни, байки, звонкий беззаботный смех… Обитатели Шейдвуда веселились, позабыв на эту ночь обо всём на свете: о недружелюбном лесе вокруг, хоть они и сумели кое-как здесь прижиться, о шерифе и его недостаточно длинных руках, которыми он не может их достать, о сером грустном городе, где остались у кого-то из них друзья и родные… С плеч людей будто гора спала. «По древнему календарю, сегодня отмечается начало тёплого, летнего сезона, — поведала Джемайма, объясняя непривычный ажиотаж и попутно просвещая гостью на тему местных традиций и обычаев. — Странно, правда? — Она рассмеялась, глядя на недоверчивое лицо слушательницы: принять сказанное было весьма проблематично, учитывая климат Нотта, прочувствованный на собственной шкуре. — Вот потому истинное значение этого праздника давно забылось. Но правота древних сомнению не подлежит: примечателен этот день не только переходом между временами года, но и своей энергетикой. Спроси сейчас кого, почему они пляшут и веселятся так, будто не наступит завтра, и не даст тебе никто вразумительного ответа. А эта волшебная ночь — явление свыше…» Элен по-прежнему недоверчиво, но кивала, цедила травяной чай, после слов шаманки вдруг запахший летними ягодами, и неотрывно глядела на беззаботно кружащихся в пляске жителей лесной деревни. От её чуть сонных глаз не ускользнуло, во что одеты местные женщины. В своё время Элен мимолётно подивилась тому, что Джемайма пожаловала ей нарядное платье, а не что-нибудь попроще вместо промокшей одежды, зато теперь всё встало на свои места. На миниатюрную в сравнении с сельчанками Элен не нашлось бы подходящих по размеру вещей, вот гостья и щеголяла в симпатичном платье, которое даже ей шло. Конечно, жаловаться Элен и не вздумала бы, но поначалу такой выбор старушки её удивил. Если бы Элен сейчас встала и нашла в себе силы присоединиться к кругу танцующих, благодаря изящному одеянию она бы даже не выглядела белой вороной на фоне других. Разве что абсолютное отсутствие чувства ритма помешало бы ей красиво вписаться в узор танца, но вряд ли бы это кто-то заметил. Да и как-либо выделяться, пусть хоть так, ей не нравилось. Элен куда больше полюбилось сидеть в стороне на своём «бревне спокойствия» и смотреть вечер напролёт, как беззаботно пируют и предаются веселью другие, от всего сердца радуясь жизни. А двое пиратов, будучи какой-никакой, но одной из причин праздника, веселились за компанию. Луффи в огромных количествах поглощал мясо, а в перерывах и другую еду, жадно запивая водой или элем, из-за чего место рядом с ним мгновенно превратилось в поле боя. Нашлись смельчаки, пожелавшие соревноваться с проглотом в количестве съеденного, но скоро стало ясно, что за прожорливым мальчишкой им не угнаться. Окружение взорвалось изумлённым хохотом, сравнив высоту башен из тарелок у разных конкурсантов, и тогда пристыжённые мужчины стали спорить, кто больше всех выпьет. Луффи они уже не считали за соперника, а подобная практика была здесь, похоже, привычной, и кто-то с готовностью приволок несколько бочек, кто-то, азартно сверкая трезвыми глазами, вызвался судействовать… На первых порах в новом конкурсе снова лидировал Луффи: ему было всё равно, чем запивать вкуснятину, которой его потчевали. Потом парнишка отвлёкся, кто-то подсунул ему кружку с водой, и пират, даже не заметив подмены, продолжил сметать со стола всё, что видели его глаза и до чего он мог дотянуться. А дотянуться он мог практически до всего… Словом, капитан чувствовал себя превосходно и хорошо проводил время, будто и не было слепых блужданий в губительных испарениях Мистгроува. Элен поначалу сидела рядом с другом, наравне с ним пребывая в центре внимания. Это немного нервировало её, но окружившие их люди излучали только дружелюбие и любопытство, и Элен постаралась изо всех сил не выказывать свою насторожённость. Её поразило, насколько большая часть жителей деревни Скрытого листа (какое забавное и в то же время уместное название) слушалась своего предводителя. Стоило Юджину сказать, что он верит пиратам и их дикой, с точки зрения местных, истории, как отношение людей мгновенно переменилось. Конечно, по-прежнему угрюмо и зло смотрели в сторону гостей разбойники-радикалы (а Сесил и вовсе старался не смотреть), но всё равно это было удивительно. Даже Майкл, тот разбойник, что в своё время защитил Элен от нападок Хью, а потом, во время стычки с Луффи, получил от разошедшегося пирата кулаком в челюсть, теперь только потирал подбородок и беззлобно посмеивался, о чём-то переговариваясь с братом. Мэтт (некоторые разбойники обладали достаточной смелостью и воспитанностью, чтобы представиться) вернулся в деревню вместе с Юджином и его отрядом и знал о произошедшем лишь со слов других, а именно Луффи и Майкла, но даже не подумал в отместку за брата лезть бить пирату морду. Кажется, он был одним из немногих столпов здравомыслия среди разбойников и понимал, что после всего, что случилось, обе стороны квиты. Даже так, это было удивительно — насколько люди доверяли своему атаману. «Почти как мы — Луффи», — поняла Элен и улыбнулась: сейчас находиться в этом месте было не в пример приятнее, чем раньше. Юджин в одно мгновение превратил неприятное и враждебное пиратам место в гостеприимное и оживлённое. Луффи тоже умел всего парой слов менять обстановку вокруг себя. Удивительные же в этом мире встречаются люди… Правда, временами это оживление начинало Элен почти пугать. Особенно когда кто-нибудь рьяно подкладывал ей в тарелку новые кусочки, или предлагал полную кружку эля (к счастью, от таких доброжелателей удалось добиться понимания, и больше алкоголь малолетней гостье не давали), или звал танцевать вокруг костра. Элен от таких приглашений стабильно отказывалась, но её всё равно продолжали периодически тормошить — из-за танцев или рассказов о пережитых приключениях. Луффи, даже не заботясь о том, чтобы прожевать то, что у него во рту, неразборчиво шугал от подруги любопытных. Отставали, конечно, но не слишком надолго. Весь день, плавно перешедший сначала в вечер, а затем и в ночь, вспоминался размытым ворохом нечётких образов и разговоров. В какой-то момент Элен, поначалу неотрывно сидевшая рядом с капитаном, окончательно потеряла ориентацию в пространстве-времени и неожиданно обнаружила, что лес полностью утонул во мраке, а сама она удобно устроилась на брёвнышке в стороне от костра. У неё на плечах — всё та же пожертвованная Джемаймой шаль, ныне спасавшая плечи и спину от холода, на коленках — глубокая деревянная миска с фруктами, а в руках — кружка тёплого ягодного морса. Мир, казалось, замер в таком состоянии. Было прохладно и уютно, и Элен не отказалась бы остаться так ещё долго-долго. Она никому не мешала, и ей никто не мешал, капитан вполне комфортно себя чувствовал, если вообще заметил, что её нет рядом, она могла удовольствия ради смотреть, как люди, больше похожие на тени в отблесках костра, танцуют вокруг огня, а ещё она могла слушать чужие истории… Нет ничего удивительного в том, что значительную часть новых знаний об острове Нотт Элен снова получила от Джемаймы. Да, старушка много говорила. Возможно, она просто обрадовалась новой слушательнице, ведь её историям неоднократно внимала вся деревня, и рассказы о былом уже не принимались всерьёз. Но Элен была искренне благодарна шаманке: такое чувство, что ей нужно было это «время сказок». Тёмное небо — только звёзд нет; запах хвои в воздухе, задорное потрескивание костра — и удивительные истории об этом незнакомом крае. Удивительные, но далеко не счастливые, как и сказки братьев Гримм. Жестокие — как сама жизнь. — Леший? Мистгроув? Проклятие?.. Когда Джемайма покончила с отвлечёнными рассказами, Элен, слишком хорошо воспитанная, чтобы грубо перебивать, наконец-то задала давно интересовавший её вопрос. За этот длинный день ей довелось немало услышать, и далеко не всё было ей понятно. Возможно, виной тому стало ощущение нависающих над головой чёрных туч и подпирающих небосвод мрачных крон, или царящая в лагере и в их отдалённом уголке в частности атмосфера, или последствия услышанных историй, или всё сразу, но отчего-то дыхание перехватило, и вместо уверенных слов получился приглушённый лепет. Мысли немного путались из-за смутного предчувствия. — Леший жил в сени Шейдвуда веками, немало путников и грибников за нос поводил, — усмехнулась Джемайма. По её довольному виду становилось ясно: её лешему не удавалось обмануть ни разу. — А как такие дела пошли, совсем озлобился. Да и самому в проклятом лесу жить несладко. Хмарь Мистгроува и человека, и зверя, и нечисть мучает… — А… откуда проклятие? Все эти разговоры о сказочных созданиях и наказании свыше пугали Элен ещё больше: доводилось ей что-то подобное слышать в детстве, но то было давно, она уже не ребёнок и в детские сказки не верит… Джемайма расплылась в улыбке. — Знаешь, внученька, чтобы стать хорошим лекарем, нужны умелые руки, верные знания и твёрдая память, — зачем-то начала она издалека. — Часто, чтобы спасти кого-то, нужны эти три компонента. А чтобы спасти себя — хватает и одного. Последнего. Порой мне кажется, что только память о прошлом и держит меня, не давая уйти… Элен как можно тише устроилась поудобнее, прислонившись спиной к стволу росшего прямо за ней дерева, поправила шаль, начавшую сползать, и отставила почти пустую кружку. Старая шаманка снова заговорила, но слов Элен не слышала — вместо них перед её медленно закрывавшимися глазами вспыхивали яркие цвета, перетекавшие из фигуры в фигуру. В сладкой дрёме перед Элен в нарисованными красками кадрах плавно разворачивались события давно минувших дней… Маленькая девочка в простеньком, но добротном платьице с ватагой друзей торопится на торговую площадь. Сегодня долгожданная ярмарка с заморскими товарами, сегодня она выпросит у матери давно трепетно желаемую куклу! А ещё там непременно будет маркиз, а значит, и бесплатные сладости и молоко всем детям! Куда ни глянь, везде улыбающиеся и радостные лица — даже у тех, кто не идёт на ярмарку. Славное выдалось лето, и работа спорится у каждого, кого ни спроси. Благополучен Тингтаун, и не в последнюю очередь благодаря маркизу. «Спасибо господину…», «По указу досточтимого маркиза…», «Не отказал в прошении…», «Пусть правит много-много лет…», «Дай Бог ему здоровья…», — вот что слышится время от времени в народе. Маленькая Майма видела маркиза всего пару раз, и, что бы там ни думали или говорили взрослые, он ей нравится: румяный, как ребёнок, пухлый, как пышка из пекарни на соседней улице, приземистый, а значит, не смотрит свысока, красиво, не по-простецки одет, добродушно улыбается в посеребрённые летами и добрыми делами усы. Взрослые тоже его нахваливают, пусть и за одни только пресловутые добрые дела. Маленькой Майме неважно — главное, что у них такой хороший правитель, при котором все дети сыты и одеты, а по праздникам (как сегодня) лакомятся редкими и очень вкусными сладостями из-за моря. «Тогда самый последний нищий был почти что богач — по сравнению с тем, что творится в Тингтауне сейчас…» У маленькой Маймы было два любимых места за чертой города. Светлая рощица между городскими воротами и оградой замка Гем, где у Маймы и её друзей было устроено тайное логово (о котором, однако, знали все родители), и скалистая бухта в почти трёх часах ходьбы на запад. Со временем три часа сократились до двух, а тогда отправиться так далеко и так надолго на коротеньких ножках было незабываемым приключением. Друзья Маймы эту бухту отчего-то не любили: им всё чудились скорбные завывания и прикосновения призраков, хотя, насколько было известно Майме, там не разбился ни один корабль. Бухту предпочитали обходить стороной как на земле, так и в море, и Майма искренне недоумевала, почему. Для неё не было ничего страшного в печальных песнях ветра и скал, наоборот, там было почти… уютно. Сюда бы тоже какое-нибудь секретное убежище! Майма собрала кое-какие вещи (например, запас ненужных пледов и долгоиграющего провианта), спрятала их в проход в ближайшую пещеру, и приходить в Бухту Поющих Скал, как она решила назвать это прежде безымянное место, стало куда интереснее. Майме нравилось сидеть на утёсе, слушать, как поют скалы, и мечтать или переживать обиды. Величественные корабли из далёких краёв, недоступные из-за высокой цены туфли на прилавке у сапожника, нетерпеливое ожидание фейерверка в праздник — а ну как пойдёт дождь именно в этот день; ссора с дворовым мальчишкой, оттаскавшим за роскошные чёрные косички (надо будет завтра ему наподдать в ответ, чтоб не смел больше задираться!)… Грустное пение трогало до глубины души, и все проблемы растворялись в нём, становились совершенно пустыми, или для них находилось зачастую простое и гениальное решение. «Именно в Бухту Поющих Скал море принесло две лодки, появление каждой из которых ознаменовало для острова серьёзные перемены. Вот только в одной лодке оказался дар, а во второй — проклятие…» Майма хорошо запомнила день, когда в бухту, ловко лавируя между угрюмых скал, вошла потрёпанная водой и ветрами парусная лодочка. Это произошло через день после её одиннадцатого дня рождения, ровно пятьдесят лет назад, а пришелец, будто знал бухту как свои пять пальцев, невозмутимо подплыл к скрытому от глаз уступу, от которого наверх вел такой же тайный пологий спуск. Мореплаватель забрал из лодки холщовую суму и окованный железом сундук и поднялся на берег, оставив лодку на произвол судьбы. «Это был Лефф. И уже тогда он знал, что останется у нас навсегда». Никто так никогда и не узнал, кто он такой, откуда взялся, чем жил — даже Майме, без перерыва крутившейся вокруг новоприбывшего, это оказалось не под силу. О себе старик рассказывал неохотно и предпочитал отмалчиваться, а те обрывки историй, которые удавалось у него выведать, поведали о землях, незнакомых даже начитанным мужьям, и были как будто вовсе не о Леффе, а ком-то совсем другом. Когда информации недостаточно, изобретательный и просто любопытный люд непременно додумает известные факты своими фантазиями. Именно так появилась легенда о сокровищах, которые вот уже полвека не дают островитянам и приезжим покоя. Ведь что-то же было в том железном сундуке, который Лефф никогда не открывал! Обосновавшись в городе, старик занял ничейный домик на окраине, откуда было ближе всего до бухты. Уже пошедшие слухи о сокровищах покоробили образ жизни Леффа, простой, без роскоши и излишеств. Он занялся запущенным огородом за домом, а чего вырастить не мог, то честно выменивал у соседей. Он оказался мастером на все руки — умел и шить, и деревянные игрушки строгать (за невиданными зверями к нему все дети ходили), и плотницкое дело знал, и слесарное, и прохудившиеся рыболовные сети чинил вперемешку с башмаками, и кашеварил — вплоть до каши из топора. Даже удивительно, сколько всего он ещё мог, невзирая на преклонный возраст — и на собственное заявление, что он-де всего лишь старый морской бродяга, а жизнь чему хочешь научит при случае. В Тингтауне поселилась щедрая, пусть и неразговорчивая душа, и жить стало даже веселее. А Майма, которая стала бегать к Леффу по поводу и без (это она его нашла, так что имеет на него полное право!), считала своим долгом составлять ему компанию: ему, поди, плохо одному! И ладно в море, да и лодка у него была одноместная, но здесь-то, в оживлённом городе, у него должен быть хотя бы один друг! Замкнутый старик не сразу принял подвижную любознательную девчонку, и долго от себя отгонял, и даже уходил в Шейдвуд по известным ему одному причинам, лишь бы она за ним не увязалась, да не ту напал. Ещё тогда Майма первой убегала в лес, стоило пройти слуху, что созрели ягоды, а логово разбойников находилось совсем далеко, за хребтом холмов, так что почему она из страха не должна следовать за Леффом, Майма искренне не понимала. Старик, к его чести, с поражением смирился и даже улыбался неугомонной девчушке, сумевшей немного растопить его заледеневшее в холодном море сердце. Несмотря на их дружбу, ей он тоже ничего не рассказывал о своём прошлом, но Майма об этом уже и думать забыла. «Я была очень вредной в детстве и звала его всегда стариком. А он и не обижался — что с мелкой возьмёшь? Но однажды, несмотря на всю мою вредность, он улыбнулся. И я поняла, что, должно быть, что-то плохое с ним когда-то случилось, что он даже забыл, как просто улыбаться. А потом никто и оглянуться не успел, как-то тут, то там он немного криво, но улыбался. И игрушки у него перестали выходить угловатые. И… я до сих пор не знаю, почему, но тогда он по-настоящему прижился здесь. И Тингтаун будто бы расцвёл вместе с ним. Хотя, казалось бы, ничего особенного и не произошло. Просто в городе нашёл своё пристанище ещё один человек. Хотя — какой именно человек…» Вторая лодка, принесшая Нотту перемены, была не какой-то там рыбацкой лодчонкой, а грациозным судном. Вся его красота и величественность ничего не стоили перед разъярённым ликом морского шторма и смертельно опасным лабиринтом встопорщившихся скал и подводных камней бухты. Джемайма (её стали называть полным именем, выросла же — невеста на выданье!) стояла под дождём и смотрела, как гибнет корабль, из последних сил пытаясь прибиться к берегу. «Спроси меня кто, зачем я пришла на берег той ночью, не отвечу. Предчувствие? Интуиция той, что спасает жизни? Не знаю. Знаю одно: как ни прискорбно, но в любом случае поступила бы так же. Приучена — жизни спасать». А её помощь была как нельзя вовремя. Из экипажа корабля сумел выжить только один — юноша немногим старше своей спасительницы. К счастью, за прошедшие годы Джемайма не забыла про свой тайник в пещере и запасы тамошние регулярно пополняла. Сумела она выловить утопающего из воды и под особенно проникновенные завывания скал затащила его в сухость пещеры, где позаботилась о нём, как смогла. А в первый день доступно ей было не так уж много. Пусть ранен незнакомец был неопасно, но отойти от пострадавшего Джемайма не решилась: его охватил жар, и он бредил. Пережитый при кораблекрушении ужас, потеря товарищей и уж Бог знает какое ещё воздействие превращали неспокойный нечастый сон в кошмар. В городе под присмотром профессионального лекаря несчастному стало лучше, но выздоровление затянулось почти на полгода, и не из-за ран — причины были скорее психологические. Пусть испуганно бормотать о сиренах юноша вскоре перестал, но поначалу боялся любых певучих интонаций и тока воды. В море он выходить наотрез отказался. «Кто мог знать, кто мог знать, как всё обернётся…» Нового поселенца Тингтаун принял, как в своё время Леффа, радушно, и, казалось, ничто не предвещало беды. Прошёл год. Год затишья перед бурей. А потом как сорвало плотину. Плотину, ограждавшую остров от бед, смертей и прочего зла. Или же это была снята крышка с ларца Пандоры?.. С пиратами Тингтаун никогда не дружил, но и не враждовал особо: до ближайшего отделения Морского Дозора далеко, зато замковая стража, не слишком многочисленная, могла задать неприятелю жару. Так что между городом и адептами чёрно-белого флага царил хрупкий, но вполне уважаемый обеими сторонами нейтралитет. В тот год прозвенел первый тревожный звоночек: существенно сократился состав что стражи, что городской полиции. Так бывало, когда накладывались один на другой пагубные факторы. Но на памяти Джемаймы это произошло впервые. Сильно побило посевы, из-за чего запасов на зиму было значительно меньше, да ещё болезни, разыгравшиеся в ту же необычайно суровую зиму, да ещё осмелевшие разбойники… Вот и вышло, что, когда в порт вошёл внушительный галеон с парой сотен безжалостных головорезов на борту, остановить их было некому. Тингтаун был разграблен и полностью сожжён. От него осталось одно только пепелище памяти и надежд. Люди жили будто бы на одних только злобе и страхе за своё будущее и с головой погрузились в работу, чтобы хоть как-то отвлечься от воспоминаний о страшной ночи, когда горело всё, что только могло гореть, и изнуряющего голода. Только этим можно объяснить то, что город был возведён заново в рекордные сроки. Даже удивительно, откуда только взялись средства — не только на строительные материалы, но и на еду и самые необходимые в первое время вещи. Наверное, общая нужда заставила отринуть эгоизм и собрать все деньги вместе. И маркиз, разумеется, не поскупился ни на белли и обчистил собственный замок, чтобы обеспечить подданных одеждой и провизией. То время было ужасно неспокойным, и, чтобы поддерживать относительный порядок, была второпях собрана новая гвардия — в основном из молодёжи. Во главе её встал тот самый спасённый во время кораблекрушения юноша. Даже когда положение улучшилось, он не перестал руководить своим отрядом, сильно пополнившимся желающими восстанавливать город, и снаряжал его на подмогу простым жителям. Через пару лет за заслуги перед Тингтауном и его обитателями старый маркиз наградит этого самоотверженного юношу званием шерифа и сделает одним из ближайших своих советников. А отряд Маркуса Клиффорда перерастёт в организацию «чёрных мундиров», и оттуда выйдут его вернейшие подручные Сайлас и Джереми, не говоря уже о его режиме в целом… «Подумать только — чтобы среди нас жила такая гниль…» Старик Лефф переживал эти чёрные дни тяжело. Его не тронули ни хворь, ни огонь, ни потеря всего — хотя, как подозревала Джемайма, всё самое ценное он давно спрятал в запутанном лабиринте пещер. После пожара он часто пропадал, и когда рассерженная его отсутствием помощи в городе Джемайма требовала сказать, где он был, Лефф отмачивался, как в самом начале. Было плохо одно то, что их легендарный мастер на все руки уходил и приходил, когда ему вздумается, но потом Джемайма заметила, что Леффу день ото дня становится хуже. Уж, казалось бы, произошедшее его совсем не трогало, но что-то подточило его изнутри, он был совсем плох, и Джемайма с замиранием сердца поняла, что уже слишком поздно. Она не знала, что его грызло: возможно, вернулось и ело его прошлое, какие-то ошибки, вина за совершённое и несовершённое, или ещё что, но он словно знал, к чему всё идёт. И не хотел помощи. Он хотел умереть. «Даже не попрощался по-человечески. Исчез в последний раз, а потом я узнала, как у одного рыбака с концами пропала лодка. Море забрало себе его жизнь, оно же приняло его смерть. Он выбрал наш остров не как последнее пристанище. Он выбрал его как свою гробницу. Вот только в самом конце что-то сорвалось — море так и не смогло его отпустить». И вроде бы немало произошло, немало выпало на долю Тингтауна, но то были цветочки, а ягодки, как известно, ещё впереди. Ещё через несколько лет после того, как образцовый хранитель порядка Маркус Клиффорд стал шерифом, умер старый маркиз. Этого никто не ожидал: несмотря на обрушившиеся на город беды, маркиз продолжал держаться и слабости не проявлял. Лекарь только разводил руками: возраст, сердце не выдержало… Лекарь скрывает, что последнее время в напитки маркизу подливали что-то не то, но это уже никого не волнует: сменилась власть, настали новые времена. И не сказать, чтобы люди ожидали хорошего. Престол унаследовал сын старого маркиза. Поздний ребёнок, он был немногим старше молодого шерифа, избалованным и отчего-то весьма жестоким. Впрочем, никто тогда и не подозревал, какая жестокость таится внутри шерифа, который, как и при маркизе-старшем, был правой рукой нового правителя. Первые же действия маркиза-младшего возмутили не только простой люд, но и местную знать. Грянул бунт, подавленный тем самым отрядом Клиффорда. Вот только это были уже не отзывчивые молодчики, как в период восстановления города, а серьёзные угрюмые бойцы. Возмущение против воли улеглось. Пришлось смириться и жить дальше. А дальше невзгоды посыпались как из рога изобилия. Сначала по мелочи, вроде разорванных из-за маркиза-самодура контрактов с заморскими торговыми партнёрами, потом по-крупному. Идея с налогами вышла из-под пера маркиза-младшего, но нашептал её ему на ушко явно чёрт с правого плеча. Гибель посевов. Скудный улов. Эпидемии. Всё больше и больше недовольных сбивалось в преступные шайки, кто-то уходил в лес, а разбойники тоже озлобились. Всё чаще и чаще говорили о проклятии, павшем на город за все грехи. А там и до второго бунта недалеко. Однажды лекарь (всё тот же, между прочим) не уследил, и маркиз-младший тяжело заболел. В его отсутствие бразды правления перехватил шериф. И правил он железной рукой, так, что ропщущих ловили ещё на стадии «пожалуюсь-ка я соседу». Контракты наконец-то заключил новые, да лучше прежних, с кучей выгодных условий. Разбойников, не боявшихся тогда подойти вплотную к городу, прижал с такой силой, что выжившие и непойманные убежали, сверкая пятками. В конечном счёте маркиз-младший вылечился и, вернувшись, осознал, что его не ждут и что с нынешним состоянием дел ему не управиться. Замок Гем стал двухголовым, а народ решил воспользоваться шатким положением в нём и снова взбунтовался — в третий раз. Разбирался с восстанием, естественно, шериф. Когда были повешены последние бунтовщики, маркиз-младший понял, что прежней власти ему не видать как своих ушей. И бросил город на растерзание Клиффорду, отойдя на задний план. Якобы. Провернув недюжинную для своего ума интригу, он сумел поднять давно изнурённых бедствиями, лишениями и смертями людей на четвёртый бунт. Здесь ему пришла на выручку знать, которой безродный Клиффорд, несмотря на множественные его таланты, тоже очень не нравился. Шериф, конечно же, всех перехитрил. И так коварно, что маркиз-младший даже поверил, что тот добровольно уступит ему тёплое местечко. Клиффорд дал ему немного поиграться, проконтролировав, что серьёзного ущерба городу глупец не нанесёт, а потом маркиз-младший как-то сам отошёл в мир иной. И снова лекарь разводил руками, скрывая ту же тайну, что с маркизом-старшим, которая на самом деле ни для кого уже не была тайной. И тогда Тингтаун остался один на один с безжалостным тираном. Даже знать притихла, как мышь, узревшая веник. Больше представителей законной власти не было, а наиболее значимой фигурой стал шериф. И вроде ничего почти не изменилось — на первый взгляд. На деле же всё покатилось по наклонной. Ужесточившиеся налоги. Гибель посевов. Скудный улов. Эпидемии. Разбойники снова набирают людей и силу. В разное время болезнь выкашивает мужа, сына и невестку Джемаймы, оставив на пожилую женщину смышлёную, но слишком юную Селину и совсем маленького Филиппа. Чуть позже не стало матери Юджина и отца Джинджера. Двое мальчишек остались сиротами и жили попеременно то у родителей Юана, то у Джемаймы. Так образовался костяк последнего поколения сопротивления. Шесть лет назад на острове будто бы из ниоткуда появился дальний родственник маркизов, и люди воспрянули духом: может, вот теперь всё наладится… Сон оборвался. В кромешной тьме мелькнули крошечные золотистые мотыльки — но это всего лишь оседали в тёмном воздухе искорки от далёкого костра. Элен моргнула, машинально встряхнула головой, просыпаясь, и тут же обхватила себя руками, стиснув зубы: за то время, что она дремала, стало холоднее. Она медленно покрутила головой, пытаясь понять, что происходит вокруг. Её уголок все обходили стороной: похоже, не хотели тревожить сомлевшую гостью. Даже бабушка Джемайма куда-то пропала. Элен расстроенно потянула за края шали, чтобы хоть как-то закутаться и согреться. Вставать не хотелось. Вообще ничего не хотелось, только чтобы стало теплее. Элен чувствовала себя выпавшей из реальности и хоть и не находила ничего странного в этом ощущении, но не наслаждалась им. Только, чтобы оно прекратилось, нужно было воздействие извне. И Элен на плечи опустился тяжёлый плащ. С каким-то заторможенным удивлением девочка посмотрела на серо-зелёную ткань, целиком накрывшую съёжившуюся фигурку, и только потом сообразила поднять взгляд на своего благодетеля. Следующий приступ удивления пришёл вместе с улыбкой: кто бы мог подумать, что у Джинджера, того рыжего малого в одеждах цвета красного дерева, есть хотя бы одна вещь более скромная и подходящая для пряток в лесу. Мечник, где-то оставивший один из своих клинков, весело помахал гостье и приземлился рядом, подав Элен знак подвинуться. Та подвинулась — и чуть не врезалась в заклятого приятеля рыжика, стойкого Юана, неизвестно когда севшего с другой стороны. Вопреки закономерным ожиданиям, Элен не испугалась, а только приветливо кивнула неожиданной компании. Юан также пришёл без своего оружия, а Джинджер наверняка оставил при себе один из мечей чисто на всякий случай, в чём его нельзя было винить. Так что никакой угрозы от молодых людей гостья не чувствовала. — Совсем утомилась, да? — Весёлый голос Джинджера с непривычки был звонким и доносился будто издалека, хотя коренастый разбойник сидел с попаданкой практически плечом к плечу. — Взбодрись — ещё даже ночь не наступила, всё ещё впереди! «Как, ещё только вечер? — невольно поразилась Элен, озираясь. — Но ведь уже такая тьма…» — Позволь нашей гостье самой выбирать, что ей делать, — отсутствующе произнёс Юан. Элен, секунду назад смотревшая на рыжего с растерянностью, молниеносно укуталась в пожалованный ей плащ по самый нос, с трудом сдерживая смех. Кто другой сказал бы те же слова другим тоном, и это вышло бы куда мягче, но, с другой стороны, Юан преследовал своей целью не обидеть Элен, а поддеть наглого приятеля, что у него прекрасно вышло. Исходя из своих наблюдений за последние часы, Элен пришла к выводу, что любимое занятие этих двоих — подкалывать друг друга. Порой они могли чересчур разгорячиться, и тогда окружающим приходилось чуть ли не силой разнимать их, но сейчас попаданка находила такое взаимодействие забавным. Каким-то шестым чувством она понимала, что поступают они так не из-за личной неприязни, а потому что привыкли — за долгие годы дружбы — так общаться и даже в какой-то мере проявлять заботу. Слушая внезапно составивших ей компанию ребят, Элен сама не заметила, как совсем перехотела спать. — А вы что здесь делаете? — неожиданно даже для себя спросила она, вклинившись в бесперебойный обмен подначек и шпилек. — Что мы делаем — здесь, — Джинджер похлопал ладонью по дереву, — или здесь — в смысле в Шейдвуде, в разбойничьей шайке? Элен запнулась: умеют же некоторые люди отвечать вопросом на вопрос и сбивать с толку! Нет, похоже, проснулась она всё-таки не до конца… От неловкости её спас Юан, впервые на её памяти чуть улыбнувшийся. — Думаю, юной леди было бы интересно узнать и о том, и о другом. — Дай ты ей хоть раз самой ответить! — буркнул Джинджер, но Элен всем своим видом показала, что не против обстоятельного рассказа, и мечник перестал дуться. Он казался немного похожим на Усоппа: тоже не терпелось поделиться с кем-то своими впечатлениями и историями. — Сюда мы свалили, — начал вдохновлённо вещать Джинджер, — из-за твоего приятеля, будь он неладен. Элен чуть не выплюнула тёплый отвар, который успела отпить из кружки, заботливо переданной Юаном. Луффи сделал что?.. — О, не волнуйся, ничего он не натворил, — отмахнулся рыжик. — Просто ходил одно время и приставал поочерёдно к музыкантам. Не знаю, чего уж он там им говорил, но им явно не нравилось. А потом прицепился к нам, как клещ, когда Юан достал лиру. Хорошо, Юджин вовремя сунул ему под нос кабанью ножку, а то так и не отвязались бы! К концу повествования Элен разрывалась между желанием расхохотаться и удариться в истерику. Конечно же, больше всего в команду Луффи хотел заполучить музыканта, потому что без музыки на корабле скучно! Бедные разбойники, такой свиньи они точно не ожидали. Запив потрясение местным травяным «чаем», Элен покаянно объяснила: — Он не имел в виду ничего дурного. Он просто очень хочет найти музыканта… А то, знаете, по морю бывает грустно плавать без задорной пиратской песни и лихого мотивчика. Я прошу прощения, если он доставил какие-то неудобства, и непременно с ним поговорю, когда, — она рассеянно огляделась, но не нашла в поле зрения ни жёлтой шляпы, ни красной жилетки, — когда доберусь до него. Разбойники рассмеялись. — Не дёргайся понапрасну, — добродушно улыбнулся Джинджер. — Он, конечно, немного всполошил общественность, но ничего страшного не натворил. Так, напугал кой-кого внезапным воплем «Айда ко мне в команду!», беднягу с дерева пришлось снимать… повторно. — Я с ним поговорю, — шёпотом пообещала Элен, снова утыкаясь в кружку и пуская пузыри. Некоторое время троица хранила молчание, Джинджер с Юаном даже не пытались переброситься парочкой острот, а просто смотрели, как отдыхают и веселятся товарищи. Элен оставила попытки найти взглядом Луффи и тоже расслабилась, наслаждаясь передышкой и изредка озираясь по сторонам. — Получается, вы умеете играть? — наконец, заговорила девочка, с любопытством повернувшись к Юану. Вопрос был, конечно, глупый, но у Элен часто возникали проблемы с тем, чтобы завязать разговор, особенно с едва знакомым человеком. Особенно если этот человек имел отношение к музыке, к которой сама Элен относилась с уважительным трепетом, но и только: сама она не умела ни играть на каком-либо инструменте, ни петь, ни танцевать (пробовала, конечно, но это было давно и неправда). Да, зато она немного умела рисовать, придумывать истории, записывать их, рассказывать, но со склонностью других к музыке ей никогда не сравниться. Лучнику явно польстил искренний интерес, и, немного покопавшись в сумке, он достал на свет божий флейту. Элен в недоумении подняла брови: вроде речь шла о лире… Джинджер прыснул со смеху. — Раз уж природа одарила меня талантом, я счёл нелишним научиться играть на двух инструментах, — пояснил Юан, правильно истолковав реакцию компаньонов. — Юан начинал с лиры, — подхватил Джинджер, не обращая внимания на возмущённого его вмешательством друга. — Это было ещё в детстве, его родители настояли. В принципе, всё началось с лиры, потому что Юан решил заодно научиться стрелять из лука, раз уж и там, и там струны. Элен задумчиво кивнула: в этом определённо прослеживалась логика… — Ну, мастерства Юджина он, конечно, не достиг, — продолжал вещать мечник, как будто Юан здесь не присутствовал, — потому что никто на этом острове не может с ним сравниться, но всё же, должен сказать, Юан весьма неплох, и то, что он в конечном счёте присоединился к нам, хорошенько сыграло нам на руку. — В конечном счёте? — переспросила Элен, в волнении переводя взгляд с одного разбойника на другого. — Мне показалось, вы друзья детства. Разве вы не ушли в Шейдвуд все вместе? Джинджер с важным видом кивнул. — Да, мы втроём — не забывай про Юджина — дружим, сколько себя помним, и покинули город тоже втроём. Но было время, когда Юан, можно так сказать, играл за противоположный лагерь. Нарочито зловещий тон полностью окупился: изумление слушательницы было таким неподдельным, что рыжик не удержался от задорной улыбки. Юан, хорошо знавший все приёмчики друга, которые тот использовал для произведения нужного эффекта, тяжело вздохнул и прикрыл глаза рукой, массируя виски. — В один прекрасный день Юан объявил, что вступит в ряды тингтаунской полиции. В надежде, что сможет что-то изменить или облегчить чью-нибудь жизнь. Ну, я не знаю, чем он тогда руководствовался, по-моему, его вынудили родители. Хотя я даже могу их в чём-то понять: лучше иметь приличный заработок и крышу над головой, чем прозябать в лесу и иметь за эту самую голову награду. Джинджер не удержался от смешка: именно это с ними в итоге и произошло. Хотя нельзя сказать, что разбойники прозябали, а денежное вознаграждение за поимку, судя по всему, никого не волновало. — Моему-то папаше, дно морское ему пухом, было плевать, что из меня выйдет и как я проживу свою жизнь. А у Юджина была только мать, но она умерла во время эпидемии, когда мы все ещё второй десяток не разменяли, и тут уже нельзя было сказать наверняка, по какую сторону закона он окажется. Нет, его, конечно, бабушка Джемайма к себе взяла, уберегла от нищеты улиц и подворотен и от ярой вражды с полицмейстерами, но её мнение о местной власти всем давно известно. Так что неудивительно, что Юджин стал тем, кто он сейчас. — Его чувство справедливости всегда было направлено в правильную сторону, — негромко перехватил нить рассказа Юан. — И сердце его, несмотря на все невзгоды, также на месте. Что бы мы ни теряли, какие бы удары на нас ни обрушивались, он всегда вставал и, коли требовалось, давал достойный отпор. Но не озлобился, не возненавидел весь мир. Он всегда смотрел только в светлое будущее, умудряясь находить его отголоски даже в темнейшие дни. — Ты забыл сказать, — хитро вставил Джинджер, — что наш атаман далеко не всегда представляет собой исключительно положительный образ. Вспомни, как он шару собирал против того отряда полицейских, который регулярно патрулировал наш квартал и подчинялся бездушной сволочи — впрочем, они все были командиру под стать. Сколькие из них после всех наших ловушек и засад ушли на своих двоих? Они ещё до-олго боялись сунуться на нашу улицу! Джинджер довольно хихикнул, вспоминая тот случай. Элен смотрела широко раскрытыми глазами, вся обратившись в слух и ожидая продолжения, и рыжик не стал её разочаровывать: — Вспомни, как он разогнал шайку уличных воришек. Неурожайный год, в семьях практически каждый кусок уходит детям, а тут ещё над почти пустой кладовой и немногочисленными сбережениями трястись надо. Квартал вздохнул спокойно, когда Юджин убедил мальчишек направить свои усилия немножко в другое русло. Правда, кто бы мог подумать, что они решатся в буквальном смысле «облегчить долю» полицейским и попытаются обчистить их карманы, облегчив их на несколько монет. Ещё и вытаскивать их из той передряги пришлось, не бросать же остолопов… Друзья понимающе переглянулись и обменялись ностальгическими улыбками, припомнив каждый из описанных Джинджером случаев. Элен уставилась в кружку, снова пустив пузыри. Она уже знала, на что была похожа жизнь в Тингтауне, благодаря старой шаманке, и, слушая новый рассказ, добавляла к уже сложившейся картине свежие штрихи и краски. Однако картина эта, несмотря ни на что, не была теперь полностью блёклой, тусклой и мрачной с редкими проблесками света и мимолётной радости. На тёмных улицах среди угрюмых кособоких домов рисовались невысокие угловатые фигурки, вооружённые кто чем: битой, куском арматуры, самодельным луком, острым языком, твердолобостью или непробиваемой верой в завтрашний день. И за спинами этих маленьких смельчаков, из кромешной темноты начинал брезжить почти несуществующий на этом острове рассвет. Вдоволь предавшись ностальгии и сочтя, что сказано на эту тему было достаточно, Юан поднёс флейту к губам. Из изящного в своей простоте инструмента полились прекрасные звуки музыки. Элен закрыла глаза, отдаваясь незнакомой чарующей мелодии. Что-то было в этой композиции такое дружелюбное, задорное, интуитивно близкое, и не хватало только весёлых слов для полного счастья. Впечатления не портили даже некоторые неправильно взятые ноты — при всём своём отсутствии слуха Элен показалось, что Юан пару раз сфальшивил. Должно быть, он играл одну из местных народных песен, в которых столько души, что их никакие огрехи не испортят… Подметив, что гостья увлечена музыкой, Джинджер нарочито громко и трагически вздохнул: — Пускай с флейтой он не обращается столь же безукоризненно, как с лирой (всего-то пару лет назад начал играть), но есть в этом один плюс: он в кои-то веки умолкает. Мотив не сбился ни на секунду, Юан продолжил играть, и то, что он услышал укол в свой адрес, показывала только идеально выпрямленная спина да убийственный взгляд из-под полуопущенных ресниц. Элен чуть заметно покачала головой: компания двух вечно препирающихся между собой людей доставляет удовольствие лишь поначалу, потом это начинает выматывать. Девочка улыбалась жизнерадостной мелодии, но любопытство не отступало, требуя окончания истории. Отвлекать Юана от игры не хотелось, и, пусть это было не слишком вежливо, Элен всё-таки обратилась к мечнику: — Если Юан вступил в ряды «чёрных мундиров», то что заставило вернуться к вам, его друзьям? — Солидарность взыграла и чувство вины, — беспечно пожал плечами Джинджер. Ядовитый взгляд музыканта и резанувшая по ушам нарочно взятая неправильно нота заставили рыжика нервно подскочить и немедленно исправиться: — Точнее, осознание, что по ту сторону закона он ничего не добьётся. Собственно, с его слов о службе мы поняли, что пытаться двигаться в этом направлении бесполезно. Среди «чёрных мундиров» может быть сколько угодно добрых, отзывчивых, справедливых людей, но есть то, что им ни за что не изменить. Никому никогда не сменить на посту ни шерифа, ни его прихвостней. А покуда они здесь, Тингтаун по-прежнему будет оставаться на дне. — И вы решили, что единственный выход — открытое противостояние, — полувопросительно произнесла Элен, обдумывая услышанное. — Я бы не сказал, что оно такое уж открытое, ведь мы сидим в лесу и не делаем из него ни шагу, так что люди Клиффорда не могут нас прищучить, — усмехнулся Джинджер. — Но если ты имеешь в виду, что мы не пытаемся скрываться среди его солдат и таким образом всадить нож ему в спину, то тогда ты права: противостояние открытое. Элен чуть улыбнулась, довольная правильным выводом, но радость быстро испарилась: эта вражда длится уже не один десяток лет, и устоявшаяся патовая ситуация — вовсе не то, что нужно ни какой-либо из сторон, ни самому острову. Какая жалость, что нет человека, который бы превосходил шерифа авторитетом и влиянием! — Настолько открытое, что единственное, что будоражит умы горожан помимо насущных проблем, это вопрос, не зачах ли ещё в замке Барон, — без тени юмора вставил Юан, в какой-то момент закончивший играть. Джинджер, неведомым образом уловивший в этой фразе выпад в сторону не то деятельности разбойников в целом, не то его личной неспособности точно обрисовывать ситуацию, снова не удержался от оскорблённого трагического вздоха: — Никогда не пойму, как у таких благочестивых старичков уродилась такая язва. Юан его царственно проигнорировал: на этот день его терпимость по отношению к выходкам приятеля истощилась. А Элен как будто опомнилась: — Точно! А что Барон? — Что — Барон? — не поняли её. — Бабушка Джемайма мне, конечно, подробно объяснила, как происходила смена власти на Нотте за последние десятилетия, но я так и не поняла, почему этот наследник не может что-нибудь сделать с шерифом! — на одном дыхании выпалила Элен. Она по очереди взглянула требовательно на каждого из разбойников; те многозначительно переглянулись поверх её головы. — Похоже, бабушка забыла упомянуть одну существенную деталь, — сдержанно произнёс Юан. Джинджер тоже вдруг разозлился: — Наследничек, ха! Толку от него, как с козла молока! Лучше б его и не было — ничего не изменилось после его прибытия, всё осталось, как было. Разве что Клиффорд чуть ослабил поводок у знати и подсластил им жизнь всяческими светскими мероприятиями, на которых всё равно простой люд пашет. Элен сжалась от внезапной злости, чётко звеневшей в его голосе. — Если память мне не изменяет, он оказался под домашним арестом сразу же по прибытии, — смягчил яростный монолог друга лучник. — Говорят, стоило ему пересечь порог замка, как ворота захлопнулись, и о нём никто в городе не слышал столь долго, что пошёл слух, будто с этим законным правителем шериф решил вовсе не церемониться и сразу прикончил его. Правда, в конце концов выяснилось, что жизнь Лукаса Митцельна действительно была в опасности, но не из-за действий шерифа, а из-за ранения. Клиффорд, наоборот, ратовал за его благополучие. Как ни странно. — Ранения? — тонким голосом переспросила Элен, не берясь представить, что могло произойти с только прибывшим Бароном такое, что шериф, вопреки своей привычке держать наиболее значимых вельмож в ежовых рукавицах, не позволил бедняге умереть. Впрочем, если бы Барона не стало так быстро, это вызвало бы серьёзные подозрения… Вот только у кого, если на судьбу острова и его народа остальному миру совершенно наплевать? — Сильно ранен в крупном морском сражении с пиратами, — чуть успокоившись и снова повеселев, объяснил Джинджер. — Говорят, был даже контужен. Элен неосознанно зажала рот рукой. Юан задумчиво кивнул в ответ. — Даже до нас докатилась весть о произошедшем. Нелегко Дозору далась та победа. — Дозору? — ещё более тонким голосом уточнила Элен. — Я что, не сказал? — изумлённо воззрился на неё рыжик. — Барон — это не титул, хотя все считают именно так. То есть это, конечно, титул, но не его: Митцельн, я думаю, тоже маркиз, как и предыдущие регенты. Родственник всё-таки. — Бароном его стали здесь называть из-за его прозвища, — охотно подхватил Юан. — Один раз услышали неполное — и привет, уважительное обращение. А так Кровавый Барон — один из наиболее грозных офицеров Дозора в Ист Блю. Уже в прошлом, разумеется: полученные в той битве травмы сделали дальнейшую службу невозможной. Элен неосознанно выпрямилась, глядя в одну точку и покручивая в пальцах почти пустую кружку: ей подкинули любопытную пищу для размышлений. — Что же это получается, — негромко заговорила она несколько минут тишины спустя: парочка заклятых друзей интуитивно почувствовала, что не стоит её сейчас тревожить или отвлекать. — Морской Дозор — организация, чьи помыслы должны быть неотвратимо направлены на защиту простых людей от несправедливости, невзгод и опасностей. Офицеры Дозора даже носят плащи, на спине которых значится громкое слово «Правосудие». Почему же все дозорные, которые мне встречались, вовсе не борются за него, а только делают всё хуже, почему им плевать на людей? На её лице застыло странное выражение — и была в нём страшная по своей сути смесь из горечи, обиды (не за себя даже, за других) и острого ощущения разочарования, несправедливости и того, что её — даже не лично её, а многих других людей — просто взяли и предали. Разбойники, считавшие, что уж они-то видали жизнь в её худшем проявлении (а если не в худшем, то просто в очень плохом), против воли оробели. — Много таких встречала? — с сочувствием спросил Джинджер, а Юан не удержался от того, чтобы накрыть лицо ладонью: девочка же говорила, и её друг подтвердил, что они пираты! Следовательно, кому, как не им, чаще встречать на своём пути дозорных? Элен едва не ответила едко: «Достаточно, чтобы понять, кто они», — но вовремя прикусила язык и очнулась от злости, немного испугавшись её. В самом деле, мечник задал вопрос по существу. — Не очень, — смущённо отвечала она, снова кутаясь в плащ. — Но те личности, с которыми мне пришлось столкнуться, на поверку оказались почти что волками в овечьих шкурах. Тут она нечаянно приврала: единственным плохим дозорным был Топорукий Морган, капитан базы при городке Шеллзтаун, а его подчинённые, едва не пристрелившие и не прирезавшие всю развесёлую компанию, слишком его боялись, что сказать слово поперёк. Овечки… И, не в силах держать эмоции в себе, попаданка поведала разбойникам о приключении в Шеллзтауне. Опустив, разумеется, многие подробности, в том числе и то, как она там оказалась. Но некоторые детали прошли мимо «цензуры»: так догадкам разбойников об источнике сверхъестественной силе Луффи пришёл конец — стало известно, что это один из мифических дьявольских фруктов. Впрочем, даже зная правду, парни с трудом могли поверить, что лихой мальчишка действительно проделал все те невероятные вещи, которые упомянула его подруга. За увлекательными разговорами маленькая компания совсем не обратила внимания на то, как вечер плавно перешёл в ночь. Ажиотаж в деревне Скрытого листа постепенно сходил на нет, кто-то скрылся в домиках или в пещере, хотя многие продолжали развлекаться, только не так громко, и в лагере стало ощутимо тише. Что позволило Элен невольно раскрыть секрет капитана (хотя какой уж там секрет, думалось ей) ещё нескольким людям, которые сидели неподалёку, скрывшись от чужих глаз. — Подумать только… — заворожённо прошептал Лесли, широко раскрыв глаза. Его приятели повернулись к своему главарю с недоумением: их тоже впечатлил рассказ девчонки, но не стал таким уж откровением. Они все на своей шкуре прочувствовали невероятную силу чужака, и удивляться ей сейчас было странно. Лесли сидел сгорбившись и упирался локтями в колени, соединив кончики пальцев перед лицом. Типичная поза «злой гений думу думает». — Сесил, — негромко окликнул молодого разбойника мужчина, не отрывая пристального взгляда от девочки. — Это ведь ты держал её на прицеле? Сесил вздрогнул, когда к нему обратились, и отрывисто кивнул. Не нравился ему этот вкрадчивый тон: он всегда предвещал нечто недоброе. Не для Сесила лично, нет; такой тон всегда означал, что Лесли в голову пришла идея, от которой кому-то будет плохо. — Что тебе с этого? — хрипло поинтересовался юноша, стараясь звучать как можно нейтральнее. Да, дурные замыслы Лесли всегда были направлены на чужаков: людей шерифа, караванщиков, простых путешественников, случайно забредших в глушь Шейдвуда. Но сейчас от нехорошего предчувствия у Сесила засосало под ложечкой. Он снова проследил за взглядом Лесли и с неожиданным для самого себя потрясением понял, что на сей раз враждебность главаря направлена на девчонку-чужестранку. Почему-то юноше не хотелось, чтобы замысел приятеля как-либо касался её. — Ты не мог бы повторить этот манёвр? Теперь Лесли смотрел прямо на Сесила. Глаза его были холодными и хищными, как у змеи. Сесил оторопел и чуть не съехал с бревна. — Ч-что?.. Зачем?! Лесли отвёл взгляд, устремив его в темноту леса. Ошеломлённый вскрик юноши ни на секунду не поколебал его спокойствия. — Затем, что… Представь себе, Сесил, сколь значимыми могут внезапно становиться мелкие, обычно не стоящие внимания… — Лесли ненадолго замер, будто подбирал подходящее слово, — люди. Как они могут вдруг стать не просто зависимыми — чрезвычайно зависимыми от других. От чужих поступков. И… — Эффект рычага, да? — хохотнул Хью, грубо перебив подельника. — Я вижу, куда ты клонишь, Лесли. И мне нравится эта идея! Здоровяк довольно ударил кулаком по раскрытой ладони. Лесли тонко улыбнулся. Пусть Хью и был тяжеловесом их небольшой банды, соображал он неплохо. И мыслил в том же направлении: для него не было излишне подлого плана или низкого поступка. Сесил на фоне брателл выглядел воплощением благородства, и, хотя он не имел ничего против того, чтобы таким противозаконным образом добывать себе хлеб, замыслы Лесли у него особого энтузиазма не вызывали. Обычно это не было проблемой: главарь, в своём тёмном плаще с высоким воротником, со своими далеко идущими коварными планами похожий на сказочного злобного колдуна, определял юноше такую роль, которая не слишком шла вразрез с его убеждениями, иначе так и сторонника потерять недолго. Однако сегодня явно что-то изменилось… И, Лесли был уверен, это что-то пришло одновременно с чужаками. Запах перемен чувствовался в воздухе, и, будь Лесли зверем, он бы втягивал бы его носом до тех пор, пока не понял бы, что это… и откуда оно исходит, чтобы его уничтожить. Сесил тем временем недовольно тряхнул головой и угрюмо свёл брови к переносице. Ему тоже не составило труда понять, к чему ведёт приятель. — Ты хочешь, чтобы я снова взял её на мушку, — пробормотал юноша, упорно избегая глядеть и на названых братьев, и на предмет обсуждения. — Чтобы использовать в качестве воздействия на этого мальчишку, ведь они друзья. Но что ты хочешь, чтобы он сделал? — Было бы неплохо преподать ему урок, — усмехнулся Лесли, — за нанесённое оскорбление. Хью утробно загоготал, представляя эту приятную картину, и несколько раз ударил кулаком о кулак. Сесил незаметно поморщился. Его задетое иноземным выскочкой самолюбие тоже требовало отмщения, но не таким же образом. Собрать десяток дюжих парней и обрушиться на вынужденного оставить сопротивление паренька — разве это справедливое возмездие? Да и пыткой это окажется скорее для подруги чужеземца, которой ничего не останется, кроме как бессильно наблюдать за безжалостным избиением её товарища. Нет… Это слишком просто. У Лесли явно что-то поинтереснее на уме, нежели просто потешить самолюбие. Скорее, он хочет использовать невероятную силу мальчишки для какой-то более грандиозной цели. Вот только какой? — Но личные дрязги отходят на второй план перед действительно стоящим предприятием, — продолжал мужчина. — Заставь мы этого мальчишку работать на нас, и мы бы смогли перекроить весь остров Нотт, как нам вздумается. Начиная с этого леса и заканчивая городом — или в обратной последовательности… — Лесли мечтательно прикрыл глаза. В них отражались языки пламени далёкого костра, но теплее его взгляд не становился. «Он хочет устроить переворот? — Сесил сам не ожидал, что от этой догадки его бросит в холодный пот. — Сместить Юджина? А потом заняться шерифом и от него тоже избавиться? Кто бы не хотел этого… Но к чему такие меры?» Первая стадия замысла Лесли была простой, как пять белли… но только на словах и только не для Сесила. — Ты предлагаешь мне сделать что?! — В этот раз Сесил всё-таки вскочил с бревна. Лесли невозмутимо продолжил смотреть на него теперь уже снизу вверх, но не выглядел при этом ни припугнутым, ни оробевшим. — А что не так? — вопросом на вопрос ответил он. В его голосе присутствовало нетерпение: Сесил подошёл чересчур близко к черте, которую в общении с Лесли переступать не следовало. Юноша это понимал и несколько секунд молчал, собираясь с мыслями, чтобы не брякнуть того, о чём пожалеет. — Нет… Ничего, — наконец, выдавил он явно через силу. — За исключением одной вещи: я не хочу этого делать. Приятелей его заявление привело в изумление пополам с яростью. — Эй! Ты что мелешь?! — громыхнул Хью, угрожающе подбираясь. Лесли, также сверливший в Сесиле дырку гневным взглядом, торопливо заставил здоровяка поутихнуть: лишнее внимание им нужно не было. — Объяснись, — потребовал главарь, опасно прищурившись. — Я не могу этого сделать, — повторил Сесил сквозь зубы. — Это ниже моего достоинства. Вместо того, чтобы разозлиться ещё сильнее, его приятели, переглянувшись, расхохотались в голос. — Ишь, какой благородный выискался! — фыркнул Хью, ненадолго успокоившись. — Что же ты раньше тут делал? — В самом деле, — улыбнулся Лесли, отсмеявшись. — Раньше тебя подобное не волновало. — Раньше мне и поступать так не приходилось, — огрызнулся Сесил, от стыда полыхая ушами. Лесли утомлённо возвёл очи горе. — Не говори глупостей. Сколько лет ты уже разбойничаешь? На фоне твоего послужного списка одним бесчестным поступком меньше, одним больше — какая разница? Вспоминать о какой-либо чести сейчас — пф-ф… Сесил открыл было рот, чтобы разразиться возмущённой тирадой, но Лесли даже не обратил на него внимания. — Даже если ты пойдёшь на ещё одну низость, какая разница, если она станет последней? — Главарь не мигая смотрел в глаза юноше, и тот, как ни хотел, не мог отвести взгляд. — Вспомни. Когда замок Гем падёт, мы станем полностью свободны и будем вольны зажить так, как душе угодно. Если ты хочешь зажить честно — после стольких славных лет бытья разбойником — флаг тебе в руки. Но подумай вот над чем: если, чтобы это произошло, надо поступить подло в самый последний раз… Не должно ли тебе быть всё равно? Сесил быстро глянул через плечо на тёплую компанию, на её центр. Кажется, Джинджер всерьёз пытался научить девчонку выпутываться из верёвок и рассказывал, как можно выскользнуть из наручников. И зачем только тратит время? И рыжий, и его ученица прекрасно понимают, что всё это в шутку и у пигалицы ничего не выйдет, а Юан, судя по его невозмутимому выражению лица, вворачивает то тут, то там колкое словечко, чтобы ещё лучше их в этом убедить. Юноша провёл по лицу рукой: нечего отвлекаться! Лесли в чём-то прав, чего это он размяк? Сесил уже и не помнил, когда очутился в Шейдвуде и примкнул к шайке (правда, первое время только под ногами у взрослых путался). Скольких людей он с тех пор ограбил, скольких покалечил или вовсе убил при оказании отчаянного и неразумного сопротивления? Пожалуй, единственное, что отличало его от приятелей, так это то, что он никогда не убивал ради забавы — только при необходимости: здесь он предпочитал быть ближе к зверю, нежели к человеку. Но и не стеснялся порой поступать не по совести, пользоваться тем, чем природа одарила его больше других людей: силой, смекалкой, проворством… Так какой бес его сейчас путает? Единственное, на что у Сесила действительно не хватало духу, это обманывать. Ложь, блеф, интриги — такой способ борьбы лежал, в его понимании, за гранью добра и зла. Возможно, именно отведённая юноше планом Лесли роль, требовавшая именно этой тактики, так выводила его из себя? А может, всё было куда проще, и Сесил видел что-то почти позорное в том, чтобы связаться с таким слабым и неспособным дать отпор противником. Его врагами всю жизнь были люди далеко не беспомощные, а то и по-настоящему опасные: караванщики, даже если это были простые купцы, а не телохранители, никогда не разъезжали без оружия, а уж о людях шерифа и говорить нечего — с этими ни за что нельзя играть в кошки-мышки, иначе самого съедят. А тут — совсем девчонка же, Сесил, когда её обыскивал, поразился: ручонки тонкие, что орешниковые веточки. Никогда у девушки ему не приходилось видеть такие, ведь женщины острова были закалены невзгодами и тяжёлым трудом. Сидела бы у себя на безопасной родине, так нет, сорвалась неизвестно куда и непонятно зачем… Осознав, что слишком долго молчит, разбойник встряхнулся и чуть беспокойно произнёс: — Мне надо подумать. Если Лесли и удивился его словам, он этого никак не показал, только пожал плечами, будто говоря: «Раз надо, то пожалуйста». Разве что вслед уходящему от приятелей Сесилу донеслось вкрадчивое: — Коли не решишься — не беда. Кажется, там было что-то ещё, но юноша поспешил списать это на шорох ветра — слишком пугающе звучало бы продолжение. Некоторое время Сесил бесцельно шатался по лагерю, будто не знал, куда прибиться, посматривал, кто чем занят, а в конечном счёте ноги привели-таки его в обратную сторону. И к ключевой фигуре первой стадии хитросплетений Лесли. Юноша даже не сразу понял, как остановился перед загородившим ему дорогу Джинджером. Атамана Сесил, несмотря ни на что, уважал, равно как и его друзей. Приятелями он с ними так и не стал, но даже случись это, его бы всё равно затормозили на подходе к гостье после сегодняшней выходки. — Чего надобно? — хмуро спросил рыжий исподлобья. Разница в росте была существенной, но Сесил получше многих знал, что нельзя судить по внешности. Жаль только, сегодня позабыл об этом правиле… Ссориться с мечником ему было не с руки, и Сесил миролюбиво и внезапно для себя самого произнёс: — Извиниться хочу. Глаза на лоб комично полезли не только у бдительного стража спокойствия, но и у Юана, который, Сесил мог бы в этом поклясться, тщательно прислушивался, ухитряясь при этом поддерживать беседу с девчушкой. — Ты-ы?!.. — На большее Джинджера не хватило, но общий смысл возгласа был ясен. В другой раз Сесил посмеялся бы над поставленным в тупик товарищем по оружию, но в этот день испарения Мистгроува как-то по-особому влияли на умы людей. — Искать искренность в крокодильих слезах всё равно что ждать у моря погоды, — едко высказался вернувший свою привычную невозмутимость Юан, внезапно нарисовавшись рядом с другом. Теперь они стояли плечом к плечу, загораживая охотнику путь к его пусть и бывшей, но добыче. Сесил нахмурился: слабый внутренний голосок подсказывал, что русоволосый лучник не так уж далёк от истины. Чувства обиды из-за чужих слов это, впрочем, не отменяло. — Неизвестно, как бы себя повёл кто из вас, окажись вы там в тот момент, — процедил он сквозь зубы, с неприязнью переводя взгляд с одного оппонента на другого. — Окажись там кто-нибудь из нас, этого бы вообще не произошло! — запальчиво крикнул Джинджер, скрещивая на груди руки и будто бы невзначай скользнув пальцами по рукояти меча. Юан молча продолжал сверлить Сесила взглядом. Затянувшуюся неловкую паузу нарушила путешественница (нет, Сесил отказывался признавать её причастной к своему ремеслу, пусть и творимому в море), искренне недоумевавшая, что происходит. Джинджер долго переглядывался с Юаном: оба в данный момент не доверяли товарищу, а его поведение вызывало ещё более сильные подозрения. Наконец, без слов придя к какому-то выводу, они негромко предупредили девочку, что позволят Сесилу высказаться без лишних ушей, но коли что — они совсем рядом. И действительно ушли. Недалеко, как и обещали, но, учитывая только что разыгравшуюся некрасивую сцену, Сесил был на них за это не в обиде. Напротив, он был им благодарен и за такую условную возможность поговорить с глазу на глаз. Пусть они трое сейчас явно не ладили, но такт у парней Юджина наличествовал. Неосознанно вздохнув с облегчением, юноша приземлился на освобождённый кусок бревна — но не слишком близко к девочке, он не хотел её напугать или как-то на неё надавить. Что-что, а чужое личное пространство Сесил в должной мере уважал. Неожиданная смена компании Элен и впрямь не устрашила, но изрядно покоробила её спокойствие. Подсознательно она закуталась плотнее в одолженный плащ, будто отгораживаясь этим жестом, и прекратила вертеть в руках кружку, взамен крепко сжав её: тоже какое-никакое оружие, тяжёлая же. Светловолосый молодой разбойник её несильно пугал, она уже почти и забыла, как он угрожал ей. В смысле, забыть это было бы проблематично, но та ситуация отпечаталась в памяти Элен совершившимся фактом, а вот как именно это было, она не помнила, если не считать смазанных кадров. Разбойнику она, разумеется, не доверяла и была благодарна новым знакомцам, так же насторожённо отнёсшимся к его приближению и пообещавшим немедленно отреагировать, если он что-то не то предпримет. А в том, что они это сделают, Элен не сомневалась. Но вот зачем он подошёл… Элен расслышала слова «Извиниться хочу» и теперь сгорала от любопытства. Если она хоть что-нибудь в этом понимала, то пираты, а в данном случае разбойники, не извинялись. Во время плавания на борту «Гоинг Мерри», конечно, всякое бывало, и парни быстро бросали «Извини», если что-то не так делали. Нечасто, на самом деле, потому что заставить Луффи чувствовать себя виноватым — невыполнимая задача, скорее, сам себя накрутишь и сам же извинишься (как тогда со злополучной ванной комнатой), а Зоро, казалось, не делал оплошностей в принципе. Единственный, кто мог и накосячить, и извиниться, это Усопп. Однажды он, торопясь в ванную, едва не огрел Элен крышкой люка по голове, когда та поднималась из женской каюты. В другой раз шутки ради подменил сахар солью и вместе с Луффи давился смехом, наблюдая за выражением лица опробовавшей солёный чай попаданки. Но то безобидные проделки и оплошности, без которых не обойтись при попытке ужиться на одном корабле. Что же говорить о ситуациях, подобных той, в которой Элен оказалась сегодня? Когда в тебя целится чужак — в праве своём, между прочим, — однако убить не убил только по счастливому стечению обстоятельств, к чему здесь просить прощения? Да, Элен не питала к Сесилу (она наконец-то запомнила, как кого зовут в троице радикалов) положительных чувств, но смысл обижаться на врага только потому, что он враг и, защищая себя и товарищей или пытаясь уничтожить угрозу, хотел тебя пристрелить. Если как следует порассуждать об этом на досуге, то всё становится на свои места, и попытка примирения смотрится весьма странно. Так что к намерениям Сесила Элен отнеслась с должной долей недоверия: вдруг подвох? Но выслушать она его собиралась — почему бы и нет. Если случившееся действительно его терзает (маловероятно, но вдруг!), что ж, флаг ему в руки, барабан на шею и якорь в… Спасибо Нами, поведавшей, как заканчивается популярная фраза. — Я не собираюсь извиняться или оправдываться. На моём месте ты поступила бы так же. Что ж, надежда оказалась пустой. «Прямолинейно и в лоб без капли сомнения», — Элен вздохнула: кажется, умудрённая жизнью рыжеволосая воровка не обманывала, когда утверждала, что в основе большинства вещей находится умение разбираться в людях. Попаданке это мастерство только предстояло постигать, но ошибиться в своих предположениях было всё равно неприятно. Однако разбойник ещё не закончил: — Но я не хочу прослыть негодяем. Элен едва не рассмеялась в голос: это прозвучало вполне искренне, но так… по-детски! Успокоившись, она крепко задумалась. Если не копать глубоко, то выходило, что Сесил испытывает чувство вины за содеянное, но при этом сказать прямо «Прости меня» не хочет. Гордость, чтоб её! Впрочем, примерно мотивы юноши Элен, кажется, понимала. И вполне готова была его простить. Ну, а что? С неё не убудет, а ему легче на душе станет. Ведь она с Луффи завтра вернётся на корабль, и они поплывут дальше, и с Сесилом они больше никогда, наверное, не встретятся. Так что почему бы и нет? Озвучивать свои выводы Элен, тем не менее, благоразумно не стала. Сесил же отказывается извиняться, вот и ей говорить, что она прощает его, не стоит: он же этого прощения не просил! Тонкие психологические игры и игры слов. Но сказать что-то всё-таки надо было, иначе некрасивая и глупая пауза получается. И Элен уцепилась за наиболее однозначную фразу. — Ты сказал, что на твоём месте я поступила бы так же, — начала она и ненадолго замолчала, ища правильные слова и вспоминая всё, через что ей довелось в этом суровом мире пройти. — Я могу понять, почему ты сделал то, что сделал. «И не могу тебя за это винить», — едва не ляпнула Элен, но вовремя прикусила язык: она же не собиралась его вслух прощать! Сесил сидел неподвижно, точно каменная статуя, и ждал продолжения. — Но относительно меня ты ошибаешься, — почти торжествующе закончила Элен: ну не смогла она удержаться от желания его уязвить. Сесил отмер: — Это почему же? Я отказываюсь верить, что ты пиратка, но люди, с которыми ты плаваешь, наверняка самые настоящие пираты. «Знал бы ты, как сейчас ошибаешься!» — Элен пришлось закусить губу, чтобы не засмеяться. — И вот они бы поступили так же, как я, — с нажимом произнёс Сесил. Его слова с каждым разом всё больше напоминали Элен какое-то непонятное хвастовство или нравоучительный посыл: мол, вот как следует делать. И если к первому у Элен претензий не было, то поучения от посторонних людей (да и поучения в принципе) она не особо любила — а кто любит? Нет, когда замечания по делу, тогда, конечно, она примет их к сведению. А сейчас, во-первых, Сесил говорил ей о том, с чем она не была согласна, а во-вторых, в круг её приближённых он не входил. Так что парировала Элен чисто из духа противоречия и не подумав: — А вот и неправда! Оппонент выразительно поднял брови, а Элен запоздало прикинула: так ли это? Выходило, что так! Луффи бы взять заложника просто не пришло бы в голову. Он сторонник честного боя (которого, как заключила для себя Элен, не существует, но это же Луффи!). И даже не столько сторонник, сколько не подумает что-то подобное провернуть. Нельзя сказать, чтобы у Луффи не было головы на плечах, но разделение на «хорошо-плохо» хотя бы во время боя у него присутствует. Заложник — это однозначно «плохо». Элен бы ни за что не стала бы сравнивать IQ своих товарищей, но иногда ей казалось, что Зоро понимает всё куда лучше — по крайней мере в бытовом плане. Это, конечно, нельзя применять к сражениям. Да и дерутся эти двое совсем по-разному. Нет, о чём она вообще думает! Зоро неотступно следует своему кодексу чести, и брать заложника значит низко пасть. Усопп… Усопп, безусловно, бесконечно изобретателен, но такой поворот событий его тоже вряд ли устроит. И… при всём уважении Элен к способностям командного стрелка… взять кого-то в заложники Усоппу вряд ли под силу. Остаётся Нами. Здесь логика Элен пасовала. И всё же попаданка надеялась, что воровка, как и остальные, выше такого поступка. Себя Элен ставила на ту же ступень, что и Усоппа. — Ручаюсь за своих товарищей, что они бы так не сделали, — чётко произнесла Элен. У Сесила дёрнулся уголок рта: то ли хотел улыбнуться, но передумал, то ли другая странная реакция. На утверждение Элен он ничего не ответил, и наступило неловкое молчание. Элен нервно вертела в пальцах кружку, Сесил, точно неспокойный пёс, изредка осматривался. Ничего из ряда вон выходящего у костра не происходило. — Зачем они тебя учили выпутываться из верёвок? — вдруг спросил Сесил. Элен даже оторопела в первую секунду: откуда он знает? — Не знаю, — наконец, призналась она. — Просто в какой-то момент Джинджер сказал, что без этого умения в жизни туго. Должно быть, со стороны его попытки изобразить, как сбрасывать путы, выглядели забавно — верёвки же не было. — Не переживай, он всегда слегка навеселе, — немного утешил её Сесил. — Порет чушь и творит глупости, а краснеть приходится остальным. «Наверное, все эти комичные перепалки между ним и Юаном — это способ Юана хоть как-то отыграться», — подумалось Элен. — В конечном счёте их балаган хоть какую-то пользу принёс? Элен покачала головой: — Боюсь, ученица из меня не самая прилежная. — Да ещё и туман, — вспомнил Сесил. — Да… Даже бабушку Джемайму я вполуха слушала, а потом вовсе заснула, — ни с того ни с сего пожаловалась Элен. Сесилу вспомнились давешние неуважительные слова Лесли: «Нашла старуха свободные уши», — и спрашивать, что именно рассказывала шаманка, расхотелось. — Она, кстати, вас не любит, — добавила Элен, состроив серьёзную рожицу, при взгляде на которую можно было только рассмеяться. Сесил не рассмеялся — он удивился. — Ну, вы же Селину проворонили, — нет, это клятое «легкомыслие» положительно развязало Элен язык. Разбойник хлопнул себя по лбу и — тоже ни с того ни с сего — поведал ей, как на самом деле всё было. Элен, выросшей в совсем других условиях, было невдомёк, насколько люди вокруг суеверны. Так что грубым предположением, что Селина ушла посреди ночи в лес за особыми травами, Хью пытался скрыть собственный страх. А бояться было чего: в это время года появляются блуждающие огоньки, сулящие беды или дурные вести, а то и вовсе приносящие гибель. Приятели, разумеется, догадались, почему Хью соврал, но всё равно это было удивительно: чтоб такой здоровяк, который быка шутя уложит, испугался каких-то огоньков, которые только издалека и видит. Как ни странно, Хью оказался сильнейшим приверженцем старых примет и предвестий. Элен в ответ на рассказ Сесила только головой покачала. Да, она и сама знала немало примет, но в основном безобидных и будничных, например, стучать по дереву или трижды сплёвывать через левое плечо, чтоб не сглазить. Так что поступка Хью она не понимала. «Любой нормальный человек хотя бы поинтересуется, зачем девушка уходит ночью в лес! — мысленно бушевала она. — И предложит свою компанию, ведь это опасно! А этот ещё и отговорку глупую выдумал! А дело ещё закончилось так ужасно! Воистину простота хуже воровства». От негодования у неё даже снова заныл синяк между лопаток: именно туда во время конвоирования её постоянно тыкал арбалетом Хью. Бычара, не стыдно ему обижать маленьких! На волне недовольства Элен твёрдо потребовала, чтобы Сесил рассказал ей свою историю, как он попал в Шейдвуд, и только потом сообразила, что сказала бестактность — не каждый любит говорить о себе. Но разбойник сам не был обременён этикетом, а поговорить ему, видимо, хотелось, и на наглость собеседницы он внимания не обратил. Его история была короткой, но не слишком весёлой, как и жизнь любого на этом острове. Её начало напоминало сказку о Гензеле и Гретель, и Сесил был как раз таким Гензелем, которого выгнали из бедного дома в особо голодный год и оставили в лесу. И не было у него ни сестрёнки-Гретель, ни краюхи хлеба, и на ведьму он не напоролся, зато попал к разбойникам. Дальнейшее представить легко. Элен задумалась о перипетиях судьбы на отдельно взятом острове и почти не замечала, как Сесил заговорил о другом. Разбойник вскоре умолк, поняв, что его не слушают, но не рассердился: было видно, что путешественница устала и почти клюёт носом — в очередной раз. Сесил повертел головой, ища кого-нибудь, кому можно передать окончательно пригревшуюся у него под боком гостью, и нечаянно встретился взглядом с Лесли. Тот будто бы давно смотрел в их сторону, и Сесил увидел, как приятель улыбается, и прочёл по губам: «Молодец». На душе Сесилу сделалось невообразимо гадко. Ему захотелось вскочить на ноги, подлететь к Лесли, схватить его за грудки, безжалостно встряхнуть и крикнуть на весь лагерь: «Всё совсем не так!» Удержало его только осознание, что такой приём привлечёт ненужное внимание и расспросы… и что он повёлся, как дурак. К счастью, именно этот момент избрали все сочувствующие, чтобы окружить девчонку, и Сесил без зазрения совести пошёл прочь. Краем уха он услышал, что добрая старушка собирается приютить на ночь гостей в своей хижине, а дальнейшее его не интересовало. Волком глядя на любого, кто пытался к нему подойти или заговорить с ним, Сесил скрылся в пещере.***
Элен проснулась в почти кромешной тьме. В окошке виднелись отблески значительно присмиревшего костра, оставленного для ночных дозорных. На столе в противоположном углу комнаты теплился огарок свечки. Джемайма так и заснула в неудобной позе на стуле, склонившись над своими записями. Элен осторожно, чтобы никого не разбудить, встала с лежанки, подошла и поправила на плечах старушки сползшее покрывало. В углу, свернувшись в плетёном кресле, спал Пип. На кровати у самой стены, привычно сбросив с себя плед, громко сопел Луффи: оказывается, он вместе с подругой по-братски делил спальное место. Вряд ли кого-то здесь можно было добудиться и пушкой. Оно, пожалуй, и к лучшему: Элен срочно понадобилось на свежий воздух. Учитывая, сколько чая и настоя в неё вчера (или всё ещё сегодня?) влили, неудивительно. Со своей нуждой Элен разобралась быстро, заодно переменив мнение о халатности дозорных: если бы двое сторожей разбойничьего сна, один из которых похрапывал у костра, а второй схоронился неизвестно где, заметили Элен, было бы очень неловко. В её ночном «походе» не было ничего предосудительного, но объяснить мужчинам, зачем она вышла, Элен бы не смогла. Будто в насмешку над спящим сном младенца дозорным, Элен, больше не скрываясь, прошлась по поляне — широкой «площади» перед входом в глубь холма, в центре которой горел костёр. Она уже собиралась вернуться в хижину Джемаймы, как её взгляд уловил странное свечение в темноте между стволами деревьев в чаще. Не в силах сдержать любопытства, Элен приблизилась к широким вековым соснам, заслоняющим деревню Скрытого листа от чужих глаз. Так и есть: вдалеке виднелись парящие в воздухе голубовато-белые огоньки. Элен ахнула, вовремя прикрыв рот ладонью. Вот это да! Самая настоящая мистика — у неё перед глазами! Огоньки не были неподвижными: они немного дрожали, чуть сдвигаясь в сторону или воспаряя немного вверх либо опускаясь чуточку вниз, и как будто неслышно гудели. Элен они чудились то ли сгустками крошечных пушистых частиц, то ли стайкой таких же пушистых мотыльков. Она сама не поняла, в какой момент вдруг сошла с места и, даже не спотыкаясь в темноте, зашагала к скоплению огоньков. Ей хотелось приблизиться, попробовать взять один в руки: пройдут ли её пальцы сквозь молочное сияние, ощутит ли она исходящее от него тепло, сумеет ли унести с собой и посадить в банку? Банки у Элен, конечно, не было, но должна же найтись — а хоть бы и у Джемаймы, она ведь много чего хранит… И тогда она докажет всяким трусам, вроде Хью, что бояться этих огоньков совсем не нужно!.. До ближайшего сгустка призрачного пламени оставалось больше десяти шагов, когда к лицу Элен стремительно бросились два крупных чёрных пятна, и её дыхание перехватила накрепко прижавшаяся и источавшая противный запах тряпица.