***
- Пришла пора знакомиться с этим миром, малыш. Брат повернул головку набок, старательно глядя на приглушенный свет из-за ее спины, на мерцающую, даже в полумраке ярко-белую, ткань накидки и рукавов, теперь отогнутых и закрепленных браслетами. - Предупреждаю сразу – день у нас с тобой будет долгим и утомительным. Ты уж не капризничай, - улыбнулась Калина. Полностью раздетый мальчик гукнул и шлепнул ручками по дну колыбели, а обе змеи расползлись в стороны, чтобы девушке было удобнее его взять. Хоть теперь кисти ее рук и были открыты, брата она взяла через наброшенный сверху край рукава, а вторым накрыла его сверху. Закутанный с головой малыш тут же недовольно засопел, но крика не поднял. - Прости, мама. Надеюсь, я справлюсь не хуже тебя.***
В большом и обычно шумном доме было пусто, темно и тихо. Все огни в нем погасли, и свет струился лишь из-под потолка – оттуда, где были прорезаны крохотные дымовые оконца. Там, снаружи, в другом мире уже разгоралось солнце, но здесь стояла серо-черная мгла. И среди нее скользила, плыла светлая женщина-птица. Прятала под широкими крыльями какую-то ношу и то шептала, то пела о небе над небом, откуда прилетают все птицы, о дивных городах и хрустальных теремах, в которых живут Солнце, и Месяц, и частые звезды, о двух реках, что сходят с этих небес на землю, обращаясь дождем и росой, о свежести листьев великого Древа… о том, как далек и опасен для живого человека путь туда, и тем паче – обратно. Но не зря всем женщинам были даны крылья, на которых можно облететь весь белый свет. Только с этой дороги легко сбиться, потеряться самой. И хорошо, что на земле есть Огонь. И тот, кто может его разжечь. И позвать к нему, указывая путь. С тонким девичьим, почти детским, голоском сплетается низкий мужской, а затем суховатый треск пламени. Оно разгорается неторопливо, облепляет, облизывает ветки в очаге - сердце дома и всей задруги. Выхватывает из темноты очертания высокого мужчины, золотыми искрами вспыхивает в его зрачках, а над ними - в мертвых глазах и на клыках волчьей шкуры. Кажется, он улыбается. - Долго же тебя не было. - Далече залетела. - Вечно бы тебе летать, если б не я. - И что в благодарность возьмешь? - Да то, что у тебя в руках – то и мое. Но прежде чем девушка-лебедушка успевает сделать хоть шаг, в легкую струящуюся ткань на ее плечах вдруг вцепляется истерзанная, будто обглоданная зверем, рука, и раздается голос – хлесткий и неуступчивый: - А чем ты мне оплатишь потерю?! Девушка побелела, застыла изваянием, боясь лишний раз вздохнуть. Кажется, она хотела что-то сказать, но мужчина убил все речи одним только взглядом. - И тебе дары припасены. В раскрытой ладони блестит золото монет и с мягким стуком падает в землю под домом. Одна из половиц у очага вынута. Вслед за золотом тянется пурпурною лентой вино из фляги. - За человека было бы довольно. Но за него – мало, - насмешливо отвечают из темноты. На этот раз огненные блики отражаются в лезвии ножа, а на землю с рассеченной ладони капает кровь. - За такого, как любой из вас, было бы довольно. Но за него – мало. Теперь в голосе слышится досада, и костяная рука стискивает уже плечо девушки, трепещущей всеми перышками. Из тени высовывается еще одна волчья морда. Украшенное синеватыми узорами лицо под ней мрачно, но снова пускает искры железный клык, и снова в землю уходит кровь. - Дешево хочешь отделаться, Огнезмий, Ясный сокол. Или действительно решил, что я – простая повивальница?! - Это – задаток. И ты это знаешь. Костяные пальцы разжимаются, ведьма подходит к очагу и обращает свое наполовину мертвое лицо к отцу-волку. Рыжие всполохи чернят их профили – терзанный и упрямый. Женщина усмехается и выдыхает, чуть подавшись вперед: - Я знаю. А вот ты - всей цены – не ведаешь. Тот лишь молча протягивает ей свой нож, на котором еще темнеют багровые пятна. На изувеченном лице все та же недобрая улыбка, но нож ведьма берет. Надсекает себе ладонь и, сжав ее в кулак, чтобы не ронять крови, поворачивается к девушке: - Подойди. Когда та не спешит огню, ей кивает уже старший из волков. - Открой его. Укрытый до того белой тканью ребенок не спит. От внезапного света он морщит лицо, но потом с любопытством смотрит на рыжее, такое яркое в темноте, пламя. Когда из раскрывшейся костяной ладони ему на лоб падают первые капли воды – недовольно ворчит, жмурится, начинает вертеться. Хнычет. - Ему не нравится. Мужчина пожимает плечами. - Холодно. Кровь у тебя студеная. - Ему не нравится его судьба. - Другой не отмерено. Чем дольше от нее бегать будет – тем больше потеряет. Ведь мои дети вольны уйти, если он от нее откажется. Младший из волков на миг отводит взгляд в сторону, а потом пристальнее всматривается в дитя. - Дай ему имя. То, которое будут знать только огонь, вода, мы, стоящие сейчас у этого очага, и он сам.***
- Вы из ума выжили?! Оба?! Совсем?! - Горчинка, если тебя попросили заменить свою мать – это не повод скандалить на ее манер, – перевязывая все еще кровящую ладонь, устало отшутился Илмер. - А, так она тоже была бы недовольна?! И я ее очень понимаю! Когда она проснется… - … то ты будешь молчать, как зашитая, - ровным голосом посоветовал отец, на руке у которого белела такая же повязка. – И не только с ней. И поторапливайтесь уже. Весь город ждет. Илмер, как раз приоткрывший дверь, через которую в дом тут же ворвался свет и гомон, даже присвистнул и согласно кивнул: - Это уж точно. Калина скрипнула зубами и теснее прижала к себе брата, завернутого в половину обыденной пелены - вторую ее часть сожгли в пламени очага. Недовольным тот теперь не выглядел – мирно сосал пальчик, а выпуская его, озорно гулил. «Быстро зреет. Обычный ребенок месяца через два только бы начал». Большой праздник ее больше не пугал. Как будто там могло случиться что-то хуже? - Не забудь у ворот Илму его отдать. И стой – платье на тебе поправлю. Когда пальцы отца принялись неожиданно ловко укладывать складки накидки и длинных рукавов, она только прошептала: - Ты всех нас погубишь. Тот промолчал. Лишь закончив и распахивая перед ними дверь, произнес: - Волков бояться – в лес не ходить. Примечание: огромных - в два-три размаха рук, и присыпанных пережженной белой золой лебедей и гусей-утиц. Например, подобный интересный зольник был обнаружен в середине прошлого века советской экспедицией под руководством И.И.Ляпушкина в селе Пожарная балка (Полтавская область, Украина). Зольник относится к VII в до н.э., к скифской эпохе, но расположен на землях не «настоящих» скифов-кочевников, а оседлых племен, являющихся одними из предков будущих восточных славян. Сам же мотив женщины-птицы, часто выполняющей ритуалы в рубашке-долгорукавке, широко встречается в славянском фольклоре (например, «Царевна-Лягушка», «Елена Премудрая», «Поди туда – не знаю куда», заклятие-плач Ярославны в «Слове о полку Игореве»). И в материальной культуре тоже – от знаменитых фигурок из Велестино VI-VII вв. и браслетов XII-XIII вв., найденных в Киеве, Твери, Владимире-на-Клязьме, Рязани и иных русских городах, до обрядовой одежды (для праздничных танцев, девичников) крестьянок Российской империи еще в конце XIX-начале XX веков.