Сны о России: Волчий пастырь

В тот день, когда они встретились впервые, Людвигу показалось, что Россия ничем не отличается от других европейцев, и даже лучшей их части - германцев. «Что с того, что большинство подданных России – славяне? В Австрии славян тоже больше половины населения, а германцев лишь 17%, но кто назовет Родериха славянином? К тому же историки прямо говорят, что Россия была основана скандинавами. И правит ей германская династия Гольштейн-Готторп». Даже гербовые цвета императорской семьи – черный, золотой, белый – и черный же двуглавый орел были почти точными копиями цветов и гербов Священной Римской империи и Австро-Венгрии. Это произошло в 1881 году, во время заключения Союза Трех императоров. Людвигу в тот год исполнилось десять и детский еще разум вкупе с огромными сведеньями, с которыми имеют дело нации, – создавал в его воображении довольно оригинальную картину мира. Хотя, конечно, до мальчишки доходили разные слухи и сплетни о Брагинском. И на самом-то деле, когда он плыл в Петербург вместе с Гилбертом, Родерихом и посольской миссией, – он ожидал увидеть нечто необычное: какого-то персонажа не то из сказок братьев Гримм, не то из древней мифологии. В крайнем случае – дикую и пеструю страну востока, северную Индию или Китай. А встретил лишь еще одну европейскую империю. За бортом корабля пенились те же самые холодные воды Балтики, над головой стояло то же выцветшее северное небо, всё тот же стылый туман клубился над заливами. Проплыли мимо такие же привычные форты, порты и набережная, Петергофские и петербургские дворцы и парки в стиле классицизма и барокко. По набережным и проспектам спешили по своим делам люди, практически не отличающиеся от пруссаков, датчан или голландцев. Даже соборы в Петербурге больше напоминали католические, чем православные. И сам Брагинский внешне не отличался от северных европейцев – высокий, бледный, светловолосый. Разве что цвет глаз был необычным. Но когда твой собственный старший брат – альбинос, это не особо удивляет. Вопреки россказням о русской эмоциональности и гостеприимности, Брагинский повел себя с представленной ему молодой империей довольно сдержанно. Никаких радостных криков, подкидываний в воздух и сюсюканья. Короткое приветствие и столь же короткое рукопожатие. Зато, как с равным. Хоть и глядя сверху вниз. «Ну, конечно, чем его мог заинтересовать мальчишка?» Несколько удивили разве что сестры Брагинского – почему-то одетые в этнические костюмы, чья варварская пестрота странно сочеталась с военным мундиром самого России и заурядной европейской одеждой присутствующих здесь же Москвы и Петербурга. Впрочем, Людвигу вообще никогда не довелось увидеть Брагинского в его национальном костюме или выставляющим напоказ «местный колорит». Этим занимались разве что его делегации и артисты – чисто в функциональных целях, на продажу иностранцам или потому что «так нужно» по протоколу. Создавалось впечатление, что Россия считал подобные вещи забавой, достойной разве что женщин и детей. Куда больше он ценил культуру городскую и письменную. «Какая-то бездумная стрельба себе же в ногу. Хотя сколько лет из его жизни я с ним знаком?» Их разместили в Монплезире – небольшом дворце в Петергофе. Пока Россия, его дамы, Пруссия и Австрия что-то обсуждали, быстро перейдя к шуткам и беззлобным подколкам, Людвига занимал Петербург – темноволосый и сероглазый подросток, немногим старше его самого и отлично владеющий немецким. Вдвоем они обошли весь парк, полный фонтанов, кормили лебедей в искусственном пруду, в самом Монплезире рассматривали картины, книги и коллекцию драгоценной посуды. Все это было очень интересно, красиво, но… обычно. Не хуже и не лучше, чем в других европейских столицах. Когда сад, дворцы и фонтаны утонули в вечернем сумраке, и в больших окнах Монплезира зажглись желтые электрические огни, Людвиг все же решился задать невежливый вопрос. - А правда, что ты стоишь на костях сотен тысяч человек? Что столько людей погибло при твоем строительстве? На лице у Питера отразилось такое удивление, что не поверить в его искренность было невозможно. - Конечно, нет! Была эпидемия при строительстве Ораниенбаума, но недолгая и уж точно без таких жертв. При строительстве Версаля и то больше народа погибло. И основал меня человек, а не сатана, что бы там не говорил Феликс. Даже не думал, - лоб и переносицу молодого города прорезала вертикальная складка, - что ты можешь верить в подобные сказки. Чувствуя, как прилила кровь к щекам, Германия торопливо ответил: - Но об этом много кто говорит. К тому же при создании городов бывало по-всякому. Вспомни историю Рима. Питер странно усмехнулся - как-то совсем «по-взрослому». - И ты, и я слишком молоды, чтобы наше рождение и природа были какими-то… особенными. Мы появились в эпоху науки и Просвещения. И слишком далеки от… - он замялся. – Неважно. Мы – обычные люди. Разве что очень долго живем. Если повезет. - Отчего же неважно? – почуяв, что разговор наконец-то свернул в «то» русло, спросил Людвиг. - К тому же, наука не может объяснить существования таких, как мы. Нас, по идее, просто не должно быть. - Возможно. Но я тоже как-то подумал… о том, кто мы и когда появились. - И? - Ну, для начала я пришел к выводу, что первые из нас были тотемами. - Животными?! - Да, а что? Хотя, наверное, не совсем обычными. По модной в наши дни теории Дарвина люди тоже произошли от животных. Почему от них не могли произойти и мы? Со временем, сменой поколений и развитием государств и наук все больше утрачивая звериные черты и все больше походя на обычных людей? Хотя, строго говоря, тотемами могли быть и растения, и сакральные предметы, и явления природы. Это прозвучало, как минимум, интересно и когда схлынуло первое возмущение, Людвиг не мог не вспомнить, как в мифах животные-предки действительно сменялись звероподобными, а потом и человекоподобными богами и героями, которых считали основателями полисов, предками царских династий и целых народов. И бесчисленное их число и впрямь появилось на свет при весьма пикантных обстоятельствах. Даже про вполне реального, а не мифического царя Александра Македонского, "родителя" эллинистического мира, говорили, что настоящим его отцом был Зевс Громовержец, в образе гигантского змея возлегший с царицей Олимпиадой, а его земной отец, царь Филипп, лишился глаза за то, что осмелился за ними подсматривать. - Любопытно, какой стадии общественного развития соответствует тот или иной облик… И какими способностями обладали эти, гм, создания? Быть может, владели тем, что называют «магией»? Ведь боги и герои часто связаны не только со звериным началом, но и со стихиями. Вот если бы… - Лучше обойтись без «если бы», - появилась в проеме окна-двери Москва. Бело-красное платье, тонкая нитка жемчуга на тонкой же шее и высокая тяжелая прическа, которую могла носить разве что Рапунцель, или принцесса, которая, чтобы расчесать свои волосы, по ночам снимала с себя голову. – Если меня в этой жизни еще что-то способно напугать, так это возможность союза архаичного сознания и современных технологий. - Вы скучны, Софья Андреевна, - иронично заметил Питер. – И уж не вам бы рассуждать об архаичности сознания. Которое, кстати, совершенно несовместимо с современными технологиями. Просто в силу своего устройства. Женщина тонко улыбнулась и отошла чуть в сторону, пропуская детей во дворец: - Не станем выносить сор из избы. И «есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам». К тому же и тебе, и нашему гостю уже пора отправляться в постель. И - хотите вы услышать совет или нет – все же советую: тому, что ушло в землю или в прошлое, лучше там и оставаться. - То есть? – уточнил Германия. - «Не буди лихо, пока оно тихо», как говорят у нас. Петр, покажи Людвигу его комнату. Спокойной ночи.

***

«Лучше бы она снимала по ночам голову», - пришла глупая детская мысль в 1941 году, словно могла защитить его и его детей, когда Германия увидел Москву в ее истинном облике. Первое впечатление оказалось совершенно обманчивым. Хотя, конечно, морок стал развеиваться гораздо раньше. Россия оказался «нормальной страной» и «своим» не более, чем ледяной великан Локи и его ужасное потомство - Хель, змей Ермунганд и волк Фенрир – асами. Хотя, безусловно, маску он себе создал убедительную. Но от себя не убежать. Маска слетела в 1917 году, когда тонкий налет цивилизации, создаваемый немецкой элитой на этих диких ледяных просторах, был уничтожен восставшей чернью – славянами, казаками, татарами, калмыками, евреями и прочим отребьем человечества. Поэтому Людвига совершенно не удивила ни страшная расправа над царской семьей (тогда как правители Германии и Австрии после революций мирно почили своей смертью), ни мгла, что окутала всю Россию. Первозданный Хаос люто мстил Космосу и Цивилизации, а недочеловеки – правившим ими людям. В представлениях Людвига все государственные и цивилизационные институты России были созданы не ее жителями, а принесены извне. Поэтому он ни секунду не усомнился в словах Гитлера, призвавшего искать «жизненное пространство» для германцев на «территории бывшей России», а возникший на ее обломках СССР назвавшего «колоссом на глиняных ногах». Рейху не страшна война на два фронта. Ведь труп Брагинского развалится от первого удара. И он снова ошибся. А когда понял, какое змеиное гнездо разворошил и натравил на цивилизованный мир, – ужаснулся и решил стоять на пути рвущихся в Европу чудовищ до конца. Даже когда это было совершенно бессмысленно и в политическом, и стратегическом отношении. Но затем - в который уж раз – выяснилось, что Россия не вписывается ни в одну из существующих схем. Даже в гипотезу Петербурга и предупреждение Москвы. «Кажется, он и сам не знает, чего от себя ожидать». С одной стороны, это раздражало и пугало до мороза по коже. С другой…