Отражение

      Кошмарник не обманул. Он наполнял кошмарами каждую ночь, а их с Зеркалицей жизнь была сплошной ночью. Они переходили из одной в другую, не видя дня. День больше их не волновал. Тьма наполнилась созданиями Бугимена. Их было много, очень много. Всё чаще дети просыпались с криками и вздрагивали при виде любой тени. Они боялись, они верили, Кромешник креп с каждым новым кошмаром. И Зеркалица радовалась за него. Всегда она его сопровождала, помогала, хотя... какая от неё могла быть помощь, кроме моральной? Она не умела ни видеть сны, ни делать кошмары, ни черпать от них силы. Она по-прежнему нуждалась в испуге взрослых людей, в их страхах перед неизведанным миром зазеркалья. Иногда ей приходилось ходить к людям одной, ведь Кромешника теперь занимали только дети, а про взрослых он совсем забыл. А потом "иногда" переросло во "всё чаще", а после стало и "каждый день". Порой ей казалось, что он даже не замечает её отсутствия. Но она не могла не ходить к окнам-зеркалам. Ведь так люди перестанут верить в неё, и она ослабеет, а может даже и исчезнуть навсегда. И всё же, как Зеркалица и говорила когда-то, по-прежнему больше всего она боялась скуки. А сейчас каждый сон становился черной лошадью. Они все были одинакового размера, вида, поведения. И, разумеется, они ей наскучили. Теперь девушка просто отталкивала назойливые ласковые морды. И, однажды, когда Кромешник полез обнимать её, она оттолкнула и его. Ведь прилив чувств Бугимена был вызван не любовью и нежностью, а гордостью за свои успехи. Ему и в самом деле было сейчас плевать, с кем делить свой триумф. Теперь его королеву легко могла заменить другая живая душа. Конечно, её поцелуи и объятия подбадривали его, но это было просто бонусом, приятным дополнением к той энергии, которую он черпал с каждыми сутками.       Зеркалица поняла, что больше не она самое важное в его жизни. Она — привычка, что-то обычное, что-то, что воспринимают как данность. Постоянное, неизменное, вечно находящееся рядом и, видимо, обязанное все это терпеть. Но это всегда было и останется ошибкой всякого мужчины, не важно, человек он или дух страха. А Кромешник, как любой увлечённый своей работой мужчина, ничего другого не замечал. Он даже не предполагал, что может лишиться Зеркалицы. С чего бы? Ведь он силён как никогда. И сила его будет только расти. И скоро, совсем скоро он будет править миром, как раньше. И она, конечно, будет рядом. Почему нет? Ведь она пришла к нему — жалкому и всеми забытому, разве теперь она захочет уйти? Нет! И в тот момент, когда Зеркалица отвергла его ласку, мир пошатнулся перед духом тьмы. - Что с тобой? - Ты изменился, – сказала она тихо. И в этой фразе не было восхищения его новой силой и способностями. Не было ни любви, ни даже намека на нежность. Фраза холодная, как поверхность зеркала, из которого вышла его обладательница. Кромешник был озадачен. С его точки зрения, произошло что-то неправильное. Как если бы он был женат, вышел на кухню за печеньем, а вернулся в комнату уже разведённым и с вещами за порогом. - Что? Да, конечно изменился. Я сильнее, я лучше, чем был прежде. Разве нет? - Сильнее – да. Но не лучше. Прежний ты любил меня. Меня. Она отошла на шаг, гордо вскинула голову и чуть с надрывом сказала: – А сейчас ты любишь только нового себя. Ты даже не любишь своих кошмаров, только силу, что они тебе дают. Ты любишь только себя. Кошмарник мотнул головой. -Что за ерунда? Я любил тебя раньше и люблю сейчас. Не выдумывай. У тебя просто дурное настроение. Девушка покачала головой. - Ты перестал замечать, что творится вокруг тебя. Заметив его недоверчивый взгляд, она вздохнула, и положив одну руку на бок, другой сделала изящный поворот запястьем и показала на него. - Знаешь ли ты, например, где я была вчера? Можешь ли ты ответить на такой простой вопрос? - Ты... должно быть... Кто-то вызвал Пиковую Даму? Да? Наверняка. Она еще раз печально вздохнула, и коротко помотала головой. - Не-а, ответ неверный. Хотя кому и следовало бы вызвать её, так это тебе, но видимо, ты в этом не нуждаешься. Её глаза сверкнули яростью, она нахмурила брови и сначала сказала спокойно: - Меня не было три дня, а потом я пришла, но ты даже не заметил меня, ты говорил невпопад, ты говорил сам с собой, только раньше это было печально и грустно, и ты страдал, а теперь ты был весел. Разговор с собой доставлял тебе больше удовольствия, чем мое общество. И я ушла. И, знаешь что? Потом меня не было неделю! Неделю! – крикнула она, – И что же, заметил ли это столь влюбленный в меня дух темноты? Заметил ли он отсутствие своей возлюбленной? Очевидно, нет. Кромешник недоверчиво смотрел на неё. Неужели правда неделю? Так долго? Он мотнул головой. - Даже если так, я же работал. Ты понимаешь? После стольких лет забвения, унижения, я, наконец, становлюсь прежним. Да, я могу быть занят, но это временно. Я не стал любить тебя меньше. - Серьезно? Не стал. А теперь посмотри на меня. Она указала обеими руками на себя. Зеркалица и правда изменилась. Под черными глазами со множеством зрачков появились синяки, щеки впали, а руки, кажется, стали еще тоньше. Она больше не была пышущей жизнью королевой зазеркалья. Более того, кажется, она стала даже чуть прозрачнее. - Если ты помнишь, мой любящий и заботливый, то это результат того, что в тебя не верят. Я пожертвовала своим временем, верой людей, чтобы быть с тобой. Поддерживать твои силы. Чтобы помочь тебе снова верить в себя. Ты обещал мне, что мы всегда будем пугать людей вместе, а сейчас тебе интересны только дети. В итоге пострадала я, а ты — да, ты, конечно, силен и прекрасен. Но допустил ли ты мысль, что я исчезну? Исчезну я, та, что была первой, кто поверил в тебя. Кошмарник внимательно посмотрел на неё. Да, она... стала выглядеть хуже. Он только сейчас заметил это. Но гордость и уверенность в себе, свойственные любому мужчине, не важно, дух он или человек, никогда не позволят признать свою неправоту. Особенно перед женщиной. - Ты не исчезнешь. У тебя просто... плохая ночь. Бывает. Напугаешь пару-другую впечатлительных вызывателей духов и снова станешь прежней. - После стольких лет ты становишься прежним… - повторила она его слова. – Значит, если тогда ты был один - - Может, и сейчас лучше вернуться к прежней жизни, м? Ты был богом, ты был сильным, великим, и делил свою славу только с собой. Думаю, не стоит ничего менять из уже написанного сценария. Она подошла к зеркалу, оперлась рукой о раму. - Но знаешь, в конце той книги ты проиграл. Считаю своим долгом в конце нашего романа сделать доброе дело. Сообщить тебе, что он не дремлет, – девушка показала в сторону окна, за шторами которого снова было полнолуние, - И он не так глуп и беспомощен, как ты думаешь. И ты, увы, не станешь сильнее его, ты не сможешь удержать такую власть. Она села на раму зеркала. - Слухами земля полнится. Луноликий выбрал нового хранителя. И созвал всех остальных. И если ты сейчас не остановишься, если будешь получать больше, чем нужно, — ты проиграешь. И потеряешь не только меня. И действительно вернешься к своей прошлой жизни. Но не к той, которую ты любишь, а скорее к той, которую ненавидишь. Кромешник оскалился. Да как она может сравнивать его с этой белой мордой?! - Чушь! Они - ничто! И эти его сказочки, бывшие люди! Такие же никчёмные и тупые! Скоро в них никто не будет верить! Их забудут! И они отправятся на самое дно, где был я! И куда я не вернусь! Он отвернулся. - Если тебе я больше нравился жалким слабаком, тогда это ты изменилась. Тебе не нужен я настоящий. Только тень от меня, которую можно жалеть. - Знаешь, а еще ты стал ужасным занудой. Раньше нам так было весело вместе. А сейчас… Она стала передразнивать его, искажая голос. - Я занят, я работаю, мне некогда. Девушка подняла руку вверх и стала ею разговаривать, как в детском кукольном театре. - Я самый-самый-самый. Кромешник злобно прищурился. - Да! Самый! Тебя что-то не устраивает, зеркальная девочка? Так найди себе другого неудачника, который будет твоим клоуном! И когда она поняла, что он не возьмет её за руку, не станет возвращать, не станет извиняться, и не станет тем, кого она полюбила, она вскочила и закричала. - Знаешь, что? Да ты… да ты…— она задыхалась от возмущения, – Неблагодарный подлец! Как я ошибалась в тебе. И зачем я только поверила в тебя. И поверила тебе, твоим лживым словам. "Моя королева", "моя любимая"… Всё—ложь! Тебе не нужен никто. Она поворотилась и зашла в зеркало. Но остановилась там, и развернулась к нему. Она все еще очень хотела, чтобы он передумал. - Девочка, – фыркнула она, передразнивая его слова, – А ты ведешь себя как настоящий старик. Из тех, что умирают в одиночестве. Жёлтые глаза сверкнули, тени стали плотнее. - Я старше этого мира, девочка. Я есть с тех пор, как первое живое существо испытало страх. А твоим зеркалам и восьми тысяч лет ещё не исполнилось. Играй дальше, малышка. Она замолчала, потом опустила глаза и снова подняла. Посмотрев на него пронизывающим взглядом, собрав всю оставшуюся к нему нежность, она произнесла: - Кромешник, – сказала она, голосом ей совсем не свойственным, тихим и пронизывающим, как эхо пустого колодца. По её щекам текли слезы. Она перестала сжимать кулаки, она выглядела нежной, трогательной, но уставшей. Сейчас она как никогда была похожа на призрак возлюбленной, чьим образом она так часто являлась к людям, пугая их, заставляя сходить с ума от невозможности вернуть утерянную любовь. – Если я уйду, я уже больше не вернусь. Ты понимаешь? Он небрежно взмахнул рукой. - Конечно, ты же любишь только неудачников. Тебе незачем возвращаться ко мне. Пригладив волосы элегантным жестом, он горделиво задрал подбородок. - Одиночество всегда было моим единственным компаньоном. Я рад, что снова воссоединюсь с ним. И никто больше не будет назойливо жужжать и требовать участия в своих глупых играх. Её волосы взвились от гнева; там, в зазеркальном мире, снова бушевал страшный ветер ярости. Змеями и плетьми они стегали все вокруг себя. Лицо её было искажено ненавистью, отчаяньем, обидой, и она закричала не своим голосом, который дрожал и звенел, как все зеркала мира. - Так пропади же ты тогда в своем одиночестве! Обойдёшься и без своего отражения! Пусть твоё одиночество будет таким, какого еще никто не испытал! И зеркало, в котором она находилась, в тот же миг разлетелось на тысячу осколков. А еще мгновение спустя осела пыль на старые деревянные половицы, и все смолкло. Наступила всепоглощающая тишина, какой он никогда раньше не слышал и не испытывал. Сначала ему даже показалось, что он оглох, а мир звуков перестал существовать. Он двинулся, и первый звук, который он снова услышал, был хруст стекла под ногой. Взяв с пола осколок зеркала, Кромешник не увидел в нем своего отражения. Там отражалась комната, какой бы темной она ни была, и каждая деталь в ней. Но его отражения там не было. Бугимен остался один.