Жестокий сезон

      …Остролистая бежала со всей скоростью, на которую только была способна, не останавливаясь ни на мгновение. Лапы от усталости болели, как никогда раньше, и едва не подламывались на ходу. Подушечки, стёртые в кровь о вытоптанную землю узкой тропинки, нещадно горели, будто она по горячим углям бродила. Каждый новый вздох давался ей с трудом, сил не осталось даже на то, чтобы дышать глубоко и ровно, не говоря уже о продолжении движения. Но Остролистая не могла перестать мчаться вперёд без оглядки. Дикий, панический страх гнал её вперёд, заставлял забыть даже о возможности кратчайшей остановки, чтобы перевести дыхание и дать усталым лапам отдохнуть. Потому что тем, кто следовал за ней по пятам, такой отдых был не нужен, кем бы они ни были.       Преследователи звали её по имени, приказывали остановиться или хотя бы прислушаться к ним. Однако их голоса и интонации, некоторые из которых показались знакомыми, давали прямо противоположный эффект. Они не внушали никакого доверия, только ещё больший страх и ненависть. Остролистая чувствовала, что если поступит так, как велят обладатели голосов, ей будет больно и плохо. Убьют её или просто ранят — она не знала, но едва ли знание заставило бы её хотя бы замедлиться.  — Остролистая, — позвал её кто-то из преследователей голосом нежным и встревоженным. — Пожалуйста, послушай меня. Ты должна остановиться и перестать убегать, потому что…       Остролистая не стала дослушивать. Со всей резвостью, на которую была способна, сделала рывок вперёд и отскочила в сторону, на самый край тропинки, но и это её не спасло.  — Немедленно остановись, — властно пророкотал уже другой, более грубый голос, внушающий благоговейный трепет, граничащий с искренним ужасом. — Остановись, Остролистая.       Она скосила глаза в сторону зарослей, где находился источник звука. На короткое мгновение ей показалось, будто бы в колючих кустах мелькнул силуэт громадного широкоплечего кота. Остролистая моргнула и взглянула туда ещё раз, но уже никого не увидела. Силуэт словно растаял во мраке. Однако её это ни капельки не успокоило и, метнувшись на другой край тропинки, она спрыгнула в заросли, едва не запутавшись в колючих голых ветвях. За спиной раздался хор голосов, одинаково удивлённых, разочарованных и разъярённых её выходкой. Остролистой было не до них. Ветви кустов больно царапали её, выдирали целые клочья шерсти, хлестали по морде, едва не лишая кошку глаз. Земля под лапами в противовес сухому песку тропинки была влажной, мерзко чавкала под лапами и тормозила шаг. Но зато крики за спиной постепенно затихали, изредка кто-то подбирался ближе, но теперь это не было так страшно. Даже усталая и потрёпанная Остролистая могла справиться с одиночкой. Во всяком случае, ей хотелось в это верить.       Заросли постепенно становились всё реже, земля под израненными и усталыми лапами тоже менялась. Но далеко не в лучшую сторону. Из вязкой и влажной она стала сухой и как-то отвратительно мягкой и податливой. Истёртые подушечки лап щекотало что-то, похожее на шерсть. Остролистой стало дурно. А потом она взглянула на землю и ощутила, как тошнота подкатила к горлу.       Потому что то, по чему она ходила, землёй не было.       Остролистая шла по кошачьим трупам, ещё тёплым и оттого таким мягким. Тела мертвецов были покрыты ужасными ранами, всё ещё кровоточащими, на их лицах застыли гримасы ужаса и решимости, но в застывших глазах были только отчаяние и страх. Остролистая сделала ещё несколько шагов, не смея отвести взгляд. И начала узнавать.       Листопад, Белка, Ежевика, Листвичка, Песчаная Буря, Крутобок, Огнезвёзд, Пеплогривка, Воробей, Тростинка, Грач… Каждый, кто был ей по-своему дорог, был мёртв, жестоко убит, даже незрячий брат, который не смог бы оказать сопротивления нападавшему. Остролистая замерла, боясь сделать шаг и наступить на кого-нибудь из них.  — Остролистая, — позвал её голос, ничем не похожий на те, что были до него.       Она вскинула голову. Из тьмы на неё смотрели глаза размером с яйцо, серые и, как ей показалось, слепые. В них Остролистая видела, как в спокойной воде, своё отражение — испуганную чёрную кошку, зависшую над темнотой. Она взглянула под лапы, но вместо тьмы там были всё те же трупы.  — Где твой путь, Остролистая? — снова прозвучал этот же голос, скрипучий и старческий. — Каков он?       «Утёс», — догадалась она. Остролистая прожила в тоннелях уже много лун, но ни разу ещё не сталкивалась с их древнейшим обитателям, только слышала о нём от Листопада. Но и его рассказов хватило на то, чтобы узнать Утёса.       Эта спокойная, лишённая всякой тревоги или ужаса мысль помогла ей мягко выплыть из сна в реальность.       Остролистая села и потянулась на своей подстилке из мха, выросшего на стенах тоннелей и высушенного Листопадом специально для неё. Этот странный пещерный кот многое сделал для неё, когда она только появилась в его доме, и не прекращал заботиться ни на день в течение последующих лун.       Именно он научил её ловить себе пищу в тоннелях, собирать мох для подстилки и ориентироваться под землёй так, словно она жила здесь с рождения. На тот момент Листопад не знал о своей гостье ничего, потому что Остролистая не отвечала ни на один его вопрос, ибо опасалась, что после её исповеди он отвернётся от неё или прогонит обратно на поверхность, где ей больше не было места после убийства соплеменника и того злополучного Совета. И неизвестно, что из этого было хуже. Однако долго подобное продолжаться не могло, и однажды Остролистая, сдавшись, рассказала ему свою историю. «Историю одной запутавшейся и наделавшей кучу ужасных ошибок кошки», — как сказал Листопад, выслушав до конца. Ни в тот момент, ни после не прозвучало ни одного слова осуждения или презрения. Он понял и принял её, несмотря ни на что. И это значило многое, слишком многое, чтобы это можно было бы описать словами. У Остролистой их всё равно не было. Зато была благодарность, удивление и какое-то странное тепло, разливающееся в груди и согревающее изнутри от кончиков ушей до кончика хвоста.       Листопад по-прежнему оставался заботлив, добр и терпелив, только теперь не стеснялся спрашивать её о тех счастливых днях, когда великая ложь матери и тётки ещё закрывала глаза туманной пеленой. Сначала Остролистая отвечала неохотно, всё ещё храня в душе злобу на Белку и Листвичку, но потом её отпустило. Во время повествования очередной истории из детства до неё вдруг дошло, что нет в ней больше ни злобы, ни ненависти. Это открытие долгое время занимало все её мысли и проникало даже в сны, отныне наполненные лишь невыразимой тоской по близким, стыдом и горечью. Она скучала по ним всем, какими бы они ни были и какие бы поступки ни совершали. И любила всех, не одинаково, конечно, но любила.       И порой, когда тоска по соплеменникам («бывшим», — всегда одёргивала себя Остролистая, чувствуя горечь на языке) становилась особенно невыносимой, кошка выбиралась на поверхность, чтобы увидеть их хотя бы мельком и понять, что они все живы и здоровы. Это немного, совсем слегка, но всё же унимало тоску. Листопад, прекрасно знавший об её побегах, ничего не говорил вслух, но кидал достаточно красноречивые взгляды, чтобы понять, как сильно он против подобного и недоволен её поступками. Впрочем, Остролистой не было никакого дела до его мыслей.       Она отчётливо понимала, что именно благодаря пещерному коту осталась жива и, переосмыслив многое, даже переродилась. Но это не означало, что его мнение будет учитываться всегда, при любой ситуации, и иметь вес больший, чем мнение самой Остролистой. Такого она бы не допустила никогда и ни за что, несмотря на все тёплые чувства, которые питала к Листопаду, и пожизненный долг перед ним.       Сегодня он должен был показать ей ещё один из выходов на поверхность, до которого Остролистая раньше не могла добраться самостоятельно, ибо никогда даже не слышала о его существовании. И будь на то воля Листопада — никогда бы не услышала, но он сам случайно оговорился при ней, а потом выдал некоторые подробности и даже согласился показать это место, крайне неохотно уступив её долгим горячим просьбам.       Пригладив шерсть так, чтобы ни один волосок не торчал, Остролистая неспешно двинулась в путь, по привычке считая шаги до очередного поворота и на всякий случай вслушиваясь в каждый звук. На поверхности наступил сезон Листопада, из-за частых дождей риск затопления или обрушения потолка в некоторых частях тоннеля был слишком велик, чтобы передвигаться с прежней беспечностью.       Остролистая так до конца и не поверила в возможность подобного происшествия, но не посмела сказать и слова против. Слишком уж у Листопада был потерянный вид, когда он говорил о вероятности потопа или очередного завала.

***

 — Ты всё же пришла, хоть и опоздала, — спокойно сказал Листопад, когда запыхавшаяся Остролистая наконец встретилась с ним. У лап пещерного кота лежала тощая чёрная крыса, каких в тоннелях было предостаточно. Он подвинул дичь к ней лапой и сказал со всей возможность строгостью:  — Сначала поешь.       Остролистая без возражений проглотила готовые было сорваться с языка оправдания (она снова пропустила нужный поворот, задумавшись) и подвинула крысу к себе, не забыв благодарно кивнуть Листопаду. Конечно, крысиное мясо было слишком жёстким и невкусным по сравнению с мышиным или беличьим, а запах был просто невыносимым даже спустя луны поедания крысятины, но даже это было лучше, чем костлявая рыба, ловить которую у неё до сих пор получалось с трудом. — Спасибо за это, — сказала Остролистая, закончив с трапезой и закапывая останки дичи в промёрзлую землю. За что конкретно — за завтрак или за экскурсию — она не знала и сама, но уточнять казалось глупым решением.       Листопад в ответ только улыбнулся и качнул хвостом в нужную сторону, предлагая закончить с любезностями и отправиться в путь. Остролистая покорно пошла вперёд, он же следовал за ней тенью, как это было почти всегда.       Некоторое время они шли молча. Листопад не торопился начать очередную беседу ни о чём и обо всём на свете одновременно, даже на поворотах указывал спутнице нужное направление кивком или взмахом хвоста. Она, погружённая в свои мысли, всецело касавшиеся сна, тоже молчала.  — Снова плохие сны? — тихо спросил Листопад, когда они миновали участок с низким потолком, об который Остролистая несколько раз стукнулась макушкой из-за своей задумчивости. — По тебе заметно, что что-то не так.       Кошка мрачно кивнула и покосилась на спутника, шедшего с ней бок о бок. Как у него получалось всегда замечать малейшие изменения в ней? У Остролистой так не выходило, как бы она ни старалась. Порой она даже не могла разглядеть Листопада полностью, словно тот стоял в тени. Однажды это замечание случайно прозвучало при нём же. Пещерный кот тогда ответил, что всё дело в зрении, мол, Остролистая ещё не привыкла к мраку. Прозвучало его объяснение почти логично и убедительно, но подозрение, что Листопад врёт или по крайней мере что-то утаивает так и осталось.  — Ты удивительно догадлив, — ответила Остролистая со вздохом. — Всё та же погоня, только теперь…       Она остановилась и замолкла, не в силах продолжать. Картина из сна вновь появилась перед глазами, всё те же израненные и мёртвые соплеменники, друзья и члены семьи. То, чего Остролистая боялась больше всего на свете стало прекрасным дополнением к кошмару, который ей снился каждую ночь в течение луны. Правда, она на совсем понимала, что среди её близких делает Грач, с которым они и знакомы-то, по сути, не были.  — Продолжи, станет легче, — осторожно предложил Листопад, подходя ближе.  — Я ходила по трупам бывших соплеменников, — как можно спокойнее сказала Остролистая, глядя ему в глаза. В них не было оскорбительной для неё жалости, только капелька сочувствия и что-то вроде понимания. — И по твоему тоже. Ты понимаешь?!       Её тихий и спокойный голос превратился в громкий, надрывный хрип. Смотреть в глаза Листопада больше было невозможно, и Остролистая, преодолев разделяющее их совсем маленькое расстояние, уткнулась лбом в его плечо. Кот несколько ласково, успокаивающе погладил её по спине, и это нехитрое движение почему-то вернуло прежнее спокойствие с противоестественной быстротой. Остролистая замерла, боясь шевельнуться и понимая, что больше ни с кем и, наверно, никогда ей не будет так хорошо и спокойно, как с Листопадом здесь и сейчас.  — Ты зря опасаешься моей смерти, — со смехом сказал он. — Меня нельзя убить.  — Зря смеёшься, — хмуро и жёстко сказала Остролистая, не поднимая головы. — Убить можно всех.  — Меня сложнее, чем всех, — упорствовал Листопад с непонятной ей весёлостью.  — Продолжим путь? — резко спросила она, не желая больше продолжать тему смерти.       Кот сделал несколько крохотных шагов назад и кивнул.       Весь остаток пути они снова прошли молча, в одном лисьем хвосте друг от друга. Листопад выглядел абсолютно спокойным, будто не было того странного диалога, Остролистая надеялась, что не уступает ему в невозмутимости облика и вид её не выдаёт ни разочарования, ни неудовлетворённости оттого, что Листопад отстранился и больше не желал ни приближаться к ней, ни говорить.  — Мы почти на месте, — внезапно сказал он и выбежал вперёд на несколько шагов.       Остролистая торопливо последовала за ним. Вскоре тоннель действительно расширился и образовал тупик. У самой стены была большая лужа, вода в которой выглядела тёмной и непрозрачной. Никого выхода на поверхность не было. Чувствуя острое разочарование, на этот раз из-за увиденного, Остролистая вопросительно уставилась на Листопада. Тот пожал плечами и кивком указал на лужу.  — Это и есть выход. Разве я говорил, что он будет наземный?       Остролистая подошла ближе к луже, всё время ожидая услышать смех оставшегося за спиной Листопада. Всё это больше походило на розыгрыш, чем на реальность. Она оглянулась. Выражения лица Листопада оставалось спокойным, а когда он кидал взгляд на воду — чуточку брезгливым и опасливым.  — И как выйти? — равнодушно спросила Остролистая.  — Нырнуть, проплыть немного под землёй — и ты на поверхности, — с заминкой откликнулся Листопад. — Правда, я не знаю, на чью территорию ты выйдешь. И сколько конкретно плыть — тоже…       Она покачала головой и отвернулась, чувствуя острое, едва не доводящее до слёз разочарование.  — Пойдём обратно, Листопад, — удивительно ровным тоном попросила Остролистая. — Нам здесь делать нечего.       Обратный путь они преодолели куда быстрее, не останавливаясь ни на миг и не сбавляя шаг. Потом Остролистая, не чувствуя в себе никаких сил на беседы, как можно более вежливо отказалась от компании Листопада и вернулась в свой тупик.       Остаток дня она провела в своём гнёздышке из пересохшего и потому слишком жёсткого мха, не желая даже вставать и почти не чувствуя ни голода, ни жажды. Под конец Остролистая заснула, размышляя, наступил ли уже на поверхности вечер и какое вообще там время суток. Сон был поразительно не похож на предыдущие. Ни тропинки в окружении зарослей, ни погони, ни страха, гнавшего вперёд.       Это был прекрасный луг с сочной тёмно-зелёной травой, щекотавшей живот. Остролистой сначала казалось, будто бы она была совсем одна и уже успела порадоваться этому, когда вдруг услышала за спиной тихое, но оживлённое перешёптывание. Она стремительно обернулась и выпустила когти, на всякий случай готовясь к драке с неизвестными, мгновенно спрятала их, поняв, кто стоит перед ней.       Их было двое. Первая громадная кошка с серой шестью, свалявшейся в колтуны, и грозным взглядом. Вторая, пёстрошкурая и ухоженная, на фоне своей спутницы казалась миниатюрной и беззащитной, она улыбалась Остролистой тепло и нежно, как будто та была её дочерью. В шерсти обеих сверкали звёзды, бесчисленные и яркие. Не привыкшая к свету Остролистая отступила на шаг.       Косматая что-то сказала пёстрошкурой. Остролистая не слышала слов, но голос и интонация показались ей странно знакомыми, хотя ни одну из кошек она раньше никогда не видела ни во сне, ни наяву.  — Что вам надо от меня? — срывающимся от волнения голосом спросила Остролистая, невольно прижимаясь к земле и отступая на несколько шагов.       Обе звёздные кошки явно заметили её реакцию и слова, но проигнорировали, продолжая переговариваться. Остролистой стало не по себе.  — Ну давай, Пестролистая, — уже более чётко, с изрядной долей насмешки и яда произнесла первая кошка. — Ты же так рвалась…  — Не знаю, получится ли у меня, Щербатая, — с сомнением проговорила пёстрошкурая, переминаясь с лапы на лапу и неуверенно глядя на Остролистую. — Может, лучше…       Щербатая оскалила жёлтые клыки и толкнула её так, что Пестролистая едва не упала.  — Ты же так рвалась поговорить с ней первая, — в ответ на удивленно-гневный взгляд невозмутимо ответила косматая кошка. — Что же изменилось?       Пестролистая не ответила. Она отряхнулась и быстро пригладила всколоченную шерсть, после чего повернулась к Остролистой и, улыбаясь по-прежнему, сделала несколько шагов в её сторону. Та снова отступила. Улыбка Звёздной кошки немного померкла, в её ясных янтарных глазах мелькнуло неясное опасение.       Ещё до того, как она заговорила, Остролистая на мгновение перестала дышать от нахлынувшего страха. Потому что вспомнила и этот голос, и интонацию, но это воспоминание не принесло ей ни счастья, ни облегчения. Одну лишь тревогу и зарождающийся ужас. Тяжёлое предчувствие чего-то нехорошего поселилось в груди, давя на сердце и мешая дышать.       Пестролистая заметила состояние Остролистой и в замешательстве оглянулась на Щербатую, однако, получив в ответ на невысказанный вопрос утвердительный кивок, начала свою заранее заготовленную речь чуть дрожащим, но всё равно приятным голосом.  — Остролистая, — позвала она, как в тех снах. — Пожалуйста, послушай меня. Ты должна остановиться и перестать убегать, потому что…       Пестролистая вдруг замолкла, удивлённо глядя куда-то за спину вынужденной собеседницы.  — Настала пора возвращаться домой, Остролистая, — продолжил за Звёздную кошку голос, который сама Остролистая не слышала уже много лун и думала, что не услышит никогда.       На негнущихся лапах она медленно обернулась, чтобы встретиться взглядом с котом, чьи глаза были цвета самого синего льда. Сейчас в них отражалась исключительно Остролистая, а когда-то давно — она и её братья, со всех сторон окружённые огнём.  — Настала пора возвращаться в племя, Четвёртая, — повторил Уголёк, глядя на неё насмешливо и сочувственно одновременно.