Он смотрел на нависающее над ним тяжёлое серое небо и раздражённо бил себя хвостом по бокам. Сон был самым обыкновенным, ни разу не пророческим и вообще никоим образом не связанным со Звёздным племенем. Ему бы радоваться, ведь подобные сновидения посещали его нечасто и в более мирные времена, а уж в последние Сезоны и того реже, но. Подобные неожиданные «дары» нервировали и без того нервного целителя, а это дурно сказывалось на работе и общении с соплеменниками. Да что там с соплеменниками — родной брат уже как-то раз признался, что Воробей стал совершенно невыносимым, а у Голубки и Иглогривки это витало в мыслях так часто, что ему стоило большого труда не огрызнуться вслух. И ладно Голубка, она всё же тоже часть Троицы и знает о способностях целителя, а вот для Иглогривки это рисковало стать потрясением, после которого её будет не успокоить.
Холодный пронизывающий ветер, свойственный позднему Листопаду или началу Сезона Голых Веток, подул откуда-то слева, со стороны едва видневшихся в туманной дали горных вершин, без особых проблем проник под густой подшёрсток и умчался прочь, обдав напоследок морозной свежестью и на несколько мгновений разбавив густой сладкий запах цветущего пурпурного вереска, которым поросли все холмы в зоне видимости. Тот, на котором стоял распушившийся от холода Воробей, исключением не был, и целителю казалось, будто цветочный аромат будет преследовать его и наяву, таким сильным тот был.
Не самое дурное, в общем-то, сновидение. Могло быть и лучше, конечно, всё всегда может быть лучше, чем есть в данный момент. И всё же Воробью не нравилось. Даже тот факт, что он может видеть, а потому почувствовать себя полноценным котом, ни капельки радости не прибавлял. Засыпая, целитель лелеял надежду получить хоть какой-то знак свыше, а лучше — поговорить с Щербатой или Огнехвостом, чтобы тот убедил свою безумную сестру перестать клеветать и убеждать всех, включая саму себя, в вине невиновного ради собственного успокоения. Потому что отстранение от привычной должности, даже фиктивное, значительно мешало делу и осложняло жизнь. Даже в ночь Половины Луны теперь нельзя к Лунному Озеру пойти с остальными целителями, хотя они наверняка не поверили ни одному слову сошедшей с ума от горя Светлоспинки. Оставалось лишь надеяться на то, что Щербатая или ещё кто-нибудь из предков смогут навестить Воробья сами. Однако надежда на Звёздных котов была чувством исключительно глупым, только последний мышеголовый идиот этого бы не понял. А он идиотом никогда не был.
Заметив краем глаза какое-то подвижное пятно на одном из соседних холмов, Воробей обернулся — и тут же об этом пожалел. Потому что там, не обращая на него никакого внимания, стояла Листвичка — называть её матерью было сложно и противно до сих пор — и смотрела куда угодно, но только не в его сторону. Расстояние между ними было не таким уж и большим, и Воробей видел, что бывшая целительница выглядит значительно моложе и счастливее, нежели он привык. Значит, это был сон о прошлом и, скорее всего, несбывшейся вероятности. Он машинально скривился. Сновидение нравилось ему с каждой секундой всё меньше, и когда в поле зрения появился ещё и Грач, тоже молодой и сдержанно-счастливый, разонравился совсем. Воробей подозревал, что вот-вот увидит ещё и себя, наверняка зрячего, брата и
живую сестру. Это было выше всех его сил, и он взмолился непонятно кому, чтобы поскорее проснуться.
…и молитва его была услышана, ибо в следующий миг перед глазами распахнулась привычная непроглядная чернота, а под щекой чувствовался неаккуратный комок мха, убивающий любое понятие об удобстве. Лапы бы вырвать тому, кто менял его подстилку, ибо этому недотёпе они явно не нужны. Более того — несчастному даже неведомо, как пользоваться своими конечностями.
— Я не могу подпустить тебя к травам, — услышал он Иглогривку. Она говорила гневно, но шёпотом, опасаясь, видимо, разбудить Воробья. — И устала тебе это повторять.
— Но я должна убедиться в том, что все они пригодны к использованию, — мягко, наверняка не в первый раз сказала Пеплогривка. Как будто малого, но очень упрямого котёнка убеждала принять горькое лекарство.
— Это сделают и без тебя, — упрямствовала Иглогривка, повысив голос на несколько мгновений, но тут же снова перейдя на шёпот. Воробей ухмыльнулся в усы, надеясь, что это осталось незамеченным. Будь он менее наивным, то решил бы, будто невольная сожительница таким образом проявляет свою заботу. В то время как на самом деле она лишь пытается избавить себя от его ворчания, вызванного принудительным и не самым приятным пробуждением. — У Грозового племени есть целитель.
— Которого отстранили от должности, — подхватила Пеплогривка. — И я ведь намного более опытнее, нежели он.
На несколько мгновений раздражение и злость полностью завладели Воробьём, ему нестерпимо хотелось поставить воительницу на место. И он бы это сделал, непременно. Но не успел.
— Несмотря ни на что, Воробей всё ещё является целителем Грозового племени, — негромко, но чётко сказала кошка, которую ему не хотелось слышать и чей запах для него казался неприятнее вони падали. — В помощи
воительницы он явно не нуждается. А если и нуждается, у него есть Яролика и я. Прости… Пеплогривка, — она на мгновение запнулась, наверняка собираясь назвать другое имя, но быстро исправилась. — Но тебе сейчас явно лучше идти.
В голосе её явно слышалось сочувствие. Пеплогривка явно собиралась возразить, что сама она не рвалась в целители, но её настойчиво попросили, не забыв при этом освободить от воинских обязанностей. Воробей ждал, пока она это скажет, не сомневался в этом ни одной секунды. Но не то воительница, не то целительница вдруг вздохнула, а потом удалилась прочь, чувствуя лишь облегчение и смутное чувство вины. Как-никак, она только что сбежала от своей же работы, пусть нелюбимой, пусть и с чужого великодушного разрешения, если не приказа. Совсем не то, к чему она привыкла.
— Вставай, — резко сказала Листвичка, обращаясь уже к нему. — У всех нас много работы.
— Не так уж и много, — ответил Воробей, не обратив внимания на её тон. Позже она сама будет извиняться за свою вспышку гнева, а до этого — терзаться чувством вины. — Иглогривка, как твоя зарядка?
— Я уже всё сделала, — поспешно сказала та. — Ну, почти. Осталось несколько упражнений, но…
— Листвичка тебе поможет, — прервал её Воробей. — Заодно проследит, чтобы ты не отлынивала и всё делала правильно. И скажет, если что-то не так.
— А ты? — спросила Иглогривка, не надеясь, впрочем, на честный и полный ответ.
— А у меня дела, — уклончиво ответил он, пытаясь не сорваться, как Листвичка до этого. Двойное порицание ему сейчас не было нужно, это только задержит, даже если эти обе будут осуждать молча. Да и примирение с Иглогривкой лишь отнимет время, которого и без того немного.
Они обе — и бывшая наставница, и сожительница — сверлили его пристальными взглядами, но ничего не говорили. Молча наблюдали, как он приводит себя в порядок и покидает палатку, как будто это было самое интересное и познавательное зрелище на свете. Воробей едва сдержал все колкости, которые вертелись у него на языке. Не до перепалок ему было.
Непонятная тревога, зародившаяся ещё в бестолковом чужом сне, наяву стала в разы сильнее и не давала усидеть на месте. И он знал, что должен, обязан поделиться ею с остальными и узнать, испытывают ли они нечто подобное. Вдруг это действительно
что-то значит?..
Воробей мотнул головой, стряхивая падающий снег. Не вовремя он вышел, совсем не вовремя. И дело даже не в погоде, к которой ему уже давно удалось привыкнуть. В лагере было пусто, почти никого не осталось — все ушли в пограничные или охотничьи рассветные патрули. И, судя по запахам, совсем недавно. Значит, ждать Голубку и Львиносвета придётся ещё очень и очень долго…
Но дожидаться их обоих в лагере он не стал. Всё-таки Иглогривка услышала не то чтобы правду, но и не ложь. Дел у целителя — единственного, о чём бы там ни думал и что бы ни говорил Огнезвёзд, — было предостаточно. И совсем глупо было бы оставлять их на потом.
***
Брат и его бывшая ученица вернулись из патруля ближе к полудню, усталые и изрядно недовольные друг другом. Когда Воробей подошёл к ним, они увлечённо ругались — вернее, ругался только Львиносвет, пытаясь донести до витающей в облаках Голубки своё недовольство её невнимательностью и охотничьими навыками. Она же молчала, не особенно прислушиваясь к его словам. Воробей покачал головой, но вслух ничего не сказал, не желая тратить силы понапрасну, как это делал брат, затихнувший с его появлением.
— Искра опять вернулась израненная, — рассеянно, мыслями явно пребывая где угодно, но только не с остальной Троицей, сообщила Голубка. — И ничего нового не узнала.
Воробей досадливо поморщился. Дела Искры его не особенно интересовали, особенно когда она не справлялась с отведённой ей ролью. До её ран ему тоже не было никакого дела, как и до многих других пустяков. Если их шпионка не обратилась к нему за помощью, значит, ничего серьёзного на этот раз с ней не произошло. В том, что Искра стала бы молчать, получив серьёзное увечье, Воробей сомневался очень и очень сильно. Не настолько же она глупа, в самом-то деле.
— Ты стала слишком рассеянной, — заметил Львиносвет, не сочтя нужным скрыть свои недовольство и укор. — Даже ту старую полёвку поймать не сумела. В чём дело, Голубка?
Она промолчала, не зная, что ответить. Воробей чувствовал её замешательство и явное нежелание ответить честно. Брат наверняка тоже, всё-таки он провёл рядом с ней куда больше времени и сумел изучить лучше. Львиносвет был встревожен и недоволен своей бывшей ученицей, и ничем хорошим это бы не кончилось. В лучшем случае — разладом между Тремя, чего сейчас никак нельзя было допустить. Воробей торопливо вклинился между остальными, не дав брату сделать ни шага навстречу Голубке, и спросил, повернувшись к ней.
— Может, всё дело в тревоге? Ты не чувствуешь ничего… странного?
— Нет, — быстро, но честно ответила она, отступив на шаг. И тут же с жаром подхватила новую тему. — А что-то случилось? Тебе было видение?
— А ты? — требовательно спросил Воробей, не поворачиваясь к брату.
— Ничего похожего на тревогу, — Львиносвет пожал плечами. — Если у тебя было видение, так и скажи.
И ему тоже было не до того. Воробей раздражённо махнул хвостом, подняв в воздух тучу выпавшего утром снега, в котором неприятно утопали лапы. Двое из Троицы далеки мыслями от своего Предназначения накануне решающего сражения, и только он один страдает от непонятной тревоги и ожидания чего-то непонятного даже ему самому. Совершенно никуда не годится!
— Не было никаких видений, — неожиданно устало сказал Воробей. — Мне просто тревожно.
— Отдохни, — посоветовал Львиносвет. — У тебя в последнее время одни потрясения, возможно, в этом и причина твоей тревоги. Тебе просто нужно отдохнуть.
Воробей скривился. Этот совет прекрасно подошёл бы любому другому из их племени, но только не целителю. И уж тем более не одно из Троицы. Но говорить об этом брату было бы бессмысленно. Ему сейчас явно не до того.
***
Когда он вернулся, ни Листвички, ни Пеплогривки, слава Звёздному племени, не было. Иглогривка дремала в своём гнёздышке, но мгновенно проснулась от звука шагов.
— Я всё выполнила, Листвичка ни к чему не придралась… — сонно отрапортовала она. И вдруг встревоженно спросила, приглядевшись. — Что-то случилось? Выглядишь усталым.
— Ничего, — отмахнулся Воробей, устраиваясь в своём гнёздышке, не чувствуя под собой ни одного твёрдого клока, каких раньше было полным-полно. — Но мне действительно нужно немного отдохнуть…
Возможно, Львиносвет был прав, когда говорил, что он нуждается в отдыхе. Бесполезные глаза слипались, будто Воробей и в самом деле всю ночь бегал по вересковым холмам, а не спал. Усталость навалилась на плечи тяжёлым грузом, и чуть раньше он бы непременно заподозрил неладное. Но не теперь, когда уже находился во сне двумя лапами.
Краем уха он услышал шорох. Это Иглогривка выползла из своего гнёздышка, решив занять себя чем-то интереснее постоянного сна. Надо было сказать ей, чтобы не выходила из палатки, на улице слишком холодно, а у неё слишком слабое здоровье. Воробей заворчал и поднял голову, пытаясь понять, где она…
…Ветер — чужой, не похожий на пронизывающие ветра Сезона Голых Веток, больше свойственный Сезону Листопада — взлохматил его шерсть и принёс запахи, знакомые, но не принадлежащие привычному миру. Воробей вздохнул поглубже и выпрямился, оглядываясь. Угодья Звёздного племени, которые он так стремился увидеть во сне и всё никак не мог, раскинулись вокруг него. Но что-то в них было не так. Всё вокруг… увядало?
— Что происходит? — напрямую спросил Воробей, зная, что будет услышан.
— А как ты думаешь? — услышал он голос Щербатой, подкравшейся со спины. — Сумрачный Лес набирает силу. Звёздное племя слабеет…
мы слабеем.
— Значит, сражение уже скоро?
Звёздная кошка покачала головой.
— Мы не знаем. И, боюсь, никто не знает.
Щербатая села рядом, сгорбившись. Звёзды в её нечёсанной шерсти заметно потускнели, сама она едва держалась на лапах от усталости. Воробей уставился на неё заинтересованно, собрался было спросить, чем таким можно заниматься в Звёздном племени, чтобы так устать.
— Не смотри на меня так, — вяло огрызнулась бывшая целительница. — Мы пытались исправить ситуацию… подготовить Четвёртого. Но что-то пошло не так…
— Что-что вы сделали? — не поверил своим ушам Воробей.
— Что слышал, — рявкнула она и вдруг закашлялась. — Перестань так пялиться. Всё в порядке с твоей сестрой!
…Последним, что он увидел, было раздосадованное лицо Щербатой, проговорившейся так легко. Но было ли это истиной, а не очередной ложью?
Воробей пытался отдышаться, как после долгого нырка. Встревоженная его резким пробуждением Иглогривка подползла ближе, но спросить ни о чём не решалась. И правильно, едва ли он смог бы ответить хоть на один вопрос. Но ему всё же пришлось.
— Ты в порядке? — осторожно поинтересовалась Иглогривка.
Воробей потряс головой.
— Нет… Да… Мне нужно найти Львиносвета. Срочно! Ты знаешь, где он?
