Море в твоей крови

      До дверей спальни Джестани в полном молчании проводили Ираталь и Кари, Дару остался у кабинета короля, остальные иреназе уплыли кто куда. Открывая дверь перед Джестани, которому по-прежнему трудно было управляться с тяжелым вращающимся кругом, Ираталь сказал виновато:       — Господин жрец, вы же все понимаете, верно? Это всего на пару дней. Обвинения так смехотворны…       — Конечно, я понимаю, — кивнул Джестани. — Ставьте стражу, каи-на Ираталь, я не буду доставлять им неудобств. Мне так даже спокойнее.       Про себя же он подумал, что видел казни и по более нелепым обвинениям, вспомнить хотя бы правление отца Торвальда. Один из его графов поплатился жизнью за то, что споткнулся и случайно толкнул подозрительного до безумия короля Аусдранга. А уж иреназе, скорбящим по любимому правителю, и подавно хочется возмездия, для которого чужак, существо иной расы и недавний враг, подходит как нельзя лучше. Остается только надеяться, что Алиэр, справившись с горем, сможет обуздать жрецов и тех, кто успел поверить их обвинениям.       Самому же Джестани оставалось только ждать. И еще думать, конечно, а подумать было о чем.       Он проплыл в комнату, где к нему тотчас кинулся Жи, толкаясь в руки, извиваясь всем телом и чуть ли не приплясывая, как это делают земные собаки. Джестани рассеянно почесал нос рыбеныша, удивляясь, как же тот похож на щенка. Таскает и грызет вещи, ластится, играет… Неужели все салру так себя ведут и так доверчивы к разумным существам, будь то люди или иреназе? Странно тогда, что их не приручили раньше без всяких свистков.       Но необычность Жи — это не то, что сейчас было по-настоящему важно. Джестани не кривил душой, когда говорил Ираталю, что под стражей ему будет даже лучше. Кто-то настойчиво пытался убрать его с дороги, то ли опасаясь того, что может раскопать любопытный двуногий, то ли просто желая убрать его подальше от Алиэра. Следует признать, что принц в последнее время стал куда осторожнее и разумнее себя вести. Лишь бы сейчас не сорвался.       Опустившись на постель, Джестани потрепал салру по загривку, промял руками шкуру, как это делал Алиэр, и заметил, что она действительно довольно скользкая. Чистить надо… Интересно, охрана принесет ему скребок для малька? Да и еду должны носить, кстати.       Словно отвечая на его мысли, дверь отворилась, слегка покачавшись. Так обычно делали слуги, предупреждая о своем появлении. На пороге показался уже знакомый Джестани паренек с подносом в руках.       — Вот! — объявил он, подплывая и ставя поднос на столик у ложа. — Каи-на Ираталь велел передать, что если чего пожелаете, зовите охрану — им велено все выполнять, только не пускать вас никуда. А то ведь страшное дело — убийца, может, до сих пор по дворцу плавает!       — Передай каи-на мою благодарность, — невольно улыбнулся Джестани.       Значит, начальник охраны представил все так, словно Джестани не под арестом, а под усиленной охраной — чтоб уберечь избранного от убийцы. Мудро. Ираталь, следует признать, не так уж хорош на своей должности, но отлично умеет смягчать острые углы.       Дождавшись, пока мальчишка уплывет, Джестани глянул на поднос, отпихнул немедленно потянувшегося к тарелкам Жи — рыбеныш совсем обнаглел и избаловался, снова глянул на угощение. К счастью, никаких любимых деликатесов Алиэра: обычная рыба двух-трех видов, подобие салата из водорослей и уже полюбившееся Джестани курапаро.       Он принялся неторопливо есть, размышляя, почему заговорщики не попытались просто отравить королевскую семью. Да, Алиэру подмешивали гарнату, а потом дурачок Деалар намазался приворотным зельем, но это все было рядом с принцем, в его покоях. Даже гарнату спрятали потом именно там. И короля зарезали, хотя чего проще, казалось бы, отравить еду на кухне или по дороге с нее? Или не проще? Вроде бы мальчик говорил, что по распоряжению Ираталя всю еду проверяют целители. Начальник охраны делает что может, просто иреназе за долгие века спокойствия отвыкли оберегать своих правителей и не очень-то умеют это делать.       Наевшись, он сжалился над обиженно замершим неподалеку Жи и скормил мальку остатки еды с тарелок. Салру хватал кусочки прямо с ладони, но выглядел не особенно голодным. Наверняка что-то нашел и слопал в блужданиях по дворцу. Ах, Жи, если б тебя не пришлось искать…       Джестани развалился на кровати, которая в отсутствие принца казалась бескрайне-просторной. Теперь уже короля — напомнил он себе. Алиэр — король! Сама мысль об этом никак не укладывалась в голове. Что ж, теперь все изменится, наверное? До появления Маритэля осталось всего несколько дней, успеют ли жрецы разорвать запечатление? Хотя принц Карианда и так уже знает, что будущий супруг его брата живет с человеком и даже не считает нужным это скрывать. Но разве земные принцессы считают фавориток супруга своими соперницами? Важно, у кого корона, власть и законное потомство, а от неугодной фаворитки или наложницы всегда можно избавиться, если супруга достаточно умна.       Значит, Джестани осталось всего несколько дней в подводном мире, а потом он уплывет наверх ко всеобщему облегчению. Вот разве что Алиэр пожалеет?       Вспомнилась прошлая ночь и сегодняшнее утро — далекие, словно были очень давно. Столько всего случилось! Вчера Алиэр был нежным и влюбленным, сегодня уверял в своей страсти тем способом, от которого мало у кого из мужчин хватит духа отказаться… Что будет хотя бы завтра?       А, что толку гадать! Разве сможет он найти убийцу, не зная почти ничего? Что ж, убийца и невольно прикрывающие его жрецы добились, что у Джестани связаны руки. Он не может спрашивать и искать улики, только думать, думать, думать…       Потянувшись на постели, он достал с половины принца брошенную тем металлическую табличку, покрытую каким-то светлым вязким веществом, как на земле покрывают воском дощечки, чтоб стирать уже написанное и писать снова. На табличке Алиэра не оказалось никаких записей, только смешно и довольно похоже нарисованный Жи с мослом в пасти. Стирать рисунок было жаль, и Джестани пристроил табличку на коленях, взял со стола острую палочку, явно предназначенную именно для этого, и провел на чистом краешке длинную черту сверху вниз. По одну сторону черты он поставил букву Д, по другую — А. Подумав, провел еще одну черту и над одной колонкой написал У, а последнюю оставил пустой.       Несколько минут он старательно и вдумчиво покрывал табличку крошечными значками, отмечая, кто когда и где был, потом всмотрелся в результат работы.       Итак, они расстались с Алиэром утром. Принц уплыл, а Джестани, одевшись, отправился искать Жи. Нож остался лежать на постели — это точно. По дороге навстречу Джестани попался только Кари, тоже искавший негодника. И потом гвардейцы на посту. Где в это время был Алиэр? Допустим, разговаривал с отцом. Во всяком случае, он был у короля, пока Джестани одевался у наложников. И в это время у кабинета короля еще дежурил курьер. Потом принц уплыл — Джестани обвел кружком значок на доске — а король послал курьера за документами.       Что-то не сходится… Когда Джестани плавал в поисках салру, у кабинета никого не было. Хотя…       Он дернул рычажок вызова слуг, дождался того же парнишку, что приносил еду, и велел:       — Найди каи-на Ираталя. Скажи, я прошу срочно узнать, отлучался ли курьер до того, как его послали за документами.       Проводив взглядом серьезно кивнувшего и умчавшегося слугу, он снова принялся за табличку, запретив себе заранее переживать, выполнит ли его просьбу Ираталь. Вроде бы начальник охраны искренне уважает Джестани, но… Что ж, это скоро выяснится.       Значит, убийца мог проплыть в кабинет, только когда курьера не было, ведь до этого с королем говорил Алиэр. Или… Может ли в кабинете быть второе помещение? Это бы многое объяснило. Возможно ли, что когда принц говорил с отцом, убийца уже пробрался в кабинет?       Джестани потер виски и лоб, ненавидя собственную беспомощность. Целитель, который приплыл первым, что он видел? Можно ли под водой по состоянию тела определить время смерти, как на суше?       К его удивлению, посланный слуга примчался довольно быстро. Мальчишка влетел в комнату, крутя хвостом и задыхаясь от спешки, выпалив:       — Точно так, господин избранный. Каи-на велел сказать, что король посылал курьера еще дважды в то утро. Сначала за тинкалой, потом отнести готовые документы советнику Руаллю. Но только оба раза курьер плавал очень быстро.       Поблагодарив, Джестани снова уткнулся в табличку, где рядом с веселым Жи теснились значки, скрывающие тайну одной гибели — и предвестника многих и многих смертей, если тайна не будет разгадана.       Значит, было хотя бы два момента, когда король отослал курьера. И он же велел снять стражу, если советник Руалль говорит правду — а теперь ведь не проверишь. Мог ли советник убрать охрану сам, замыслив убийство короля?       Джестани начертил букву Р в свободной колонке и обвел ее кружочком. Об этом еще надо подумать…       Ах, как ему нужно самому поговорить с курьером и целителем! Хорошо бы еще и с советником, тот наверняка знает что-то нужное, но либо молчит, либо не понимает важности.       Ну ладно, а нож? Кто и когда взял его из спальни Джестани? Если узнать это — убийца будет найден, но пока в общей картине не хватало нескольких кусочков, без которых все рассыпалось. В спальне был Кари, он притащил туда Жи. Каким-то чудом убийца, укравший нож, не столкнулся с охранником, а ведь ему надо было знать, что нож лежит именно на постели!       «О Малкавис, — отчаянно подумал Джестани. — Пошли мне мудрости. Прошу, помоги ради мира в городе, который я пытаюсь сохранить. И ты, Мать Море, если слышишь не только своих хвостатых детей… Хоть что-нибудь!»       Он отложил табличку и, как оказалось, вовремя. Дверь снова качнулась, предупреждая о чьем-то появлении. Слуга? Ираталь? Вряд ли Алиэр…       Но в комнату вплыли двое иреназе, в одном из которых Джестани с удивлением узнал Эргиана, принца Карианда. Вторым оказался Даголар.       — Прошу прощения за беспокойство! — воскликнул кариандский посол, успевший сменить серую тунику, расшитую жемчугом, на темную и совершенно без украшений. — Кажется, я приплыл в очень неудачное время. Разумеется, сейчас его величеству Алиэру не до моих посольских дел, вот я и позволил себе напроситься с Даголаром, чтобы предложить вам партию в тосу. Вы играете в тосу?       — Боюсь, что нет, — вежливо отозвался Джестани, ошеломленно разглядывая кариандца и гадая, что скрывается за его непосредственностью на грани развязности.       — Ничего, я вас научу! — жизнерадостно отозвался Эргиан, ловким движением хвоста опускаясь на край кровати и встряхивая деревянной доской-коробкой, внутри которой что-то перекатилось       — Рад встрече, каи-на Джестани, — сказал Даголар, подплывая ближе и кланяясь.       То ли жених, то ли уже супруг Эрувейна тоже был в темной тунике без единой бусины или цветной нити, только на правой руке блестела золотая полоса браслета. Траур, что ли? Вполне возможно…       — Я тоже рад, — искренне отозвался Джестани. — Могу ли спросить, как здоровье каи-на Эрувейна?       — Хорошо, — осветила лицо кариандца сдержанная, но ясная улыбка. — Потому я и приплыл. Эруви пришел в себя и передает вам свою благодарность в придачу к моей. Целители пока не позволяют ему плавать, но говорят, что уже никакой опасности нет.       — Я рад, очень рад! — повторил Джестани и поинтересовался: — А как вам позволили сюда проплыть? Разве стража…       — О, у вашей стражи приказ не выпускать вас, — со смешком откликнулся Эргиан, расставляя на доске белые и черные фишки. — А другим навещать вас — да ради Троих! Это что, салру?!       Он с восторгом уставился на Жи, высунувшего морду из-под кровати, а потом и целиком вылезшего наружу. Рыбеныш потянулся к доске, присмотрелся к фишкам, но то ли гладкие камешки оказались ему неинтересны, то ли малек усыплял бдительность, напоказ отвернувшись от игры и отправившись плавать по комнате.       — Точно салру! — с широко распахнутыми глазами повторил Эргиан, следя за Жи. — Как вы его приручили?!       — Это долгая история, — улыбнулся Джестани. — Если вкратце, я его подобрал совсем маленьким и раненым.       Откровенничать с кариандцем насчет свистка, позволяющего звать салру, он не собирался. Эргиан понимающе кивнул и перевел взгляд на доску, расчерченную линиями:       — Вот, — указал он на расставленные камешки, в центр каждого из которых была искусно вставлена жемчужина противоположного цвета. — Ваши черные, они ходят первыми, мои пусть будут белые. Задача игрока — по очереди ставить камни, окружая противника…       — И как только камень ставится на перекрестье, он больше не двигается?       Джестани, наконец, понял, что ему напоминают доска и камни.       — Точно! — просиял посол. — Вы все-таки знаете?       — У нас эту игру называют риши. Простите, что перебил. Продолжайте, пожалуйста, вдруг правила все же отличаются?       Кивнув, Эргиан снова принялся рассказывать. Оказалось, что разница только в количестве камней, в море набор использовался больше. А у Джестани потеплело на душе, будто родная Аруба прислала ему весточку: риши была любимой игрой в Храме. Неужели это ответ на его молитву? Но как его понимать?       Даголар, устроившись на другой стороне кровати между игроками, с любопытством смотрел на доску. Джестани переставил первый камень. Подумав, Эргиан сделал ответный ход. Через несколько неторопливо выставленных на доску камней кариандец словно ненароком бросил:       — Скажите, господин Джестани, а ваш бог позволяет своим жрецам вступать в брак?       — Он оставляет это на усмотрение храма, — спокойно ответил Джестани. — Прямого запрета нет.       — И отношения до брака тоже не запретны?       Красивые длинные пальцы кариандца задержали фишку над доской, потом бережно поставили туда, где Джестани меньше всего хотел бы ее увидеть.       — Нет, — все так же вежливо ответил он. — Мой повелитель Малкавис терпим к удовольствиям плоти. Он не запрещает ничего, что происходит по доброй воле.       — Какое великодушное божество, — восхитился Эргиан. — М-м-м-м, а вот так…       Окружив своими камнями четыре камня Джестани, он удовлетворенно улыбнулся. Джестани склонил голову, признавая поражение, и выставил камень поодаль, у самого края доски. Эргиан, вскинувшись, тоже отправил туда белый камешек и закусил губу, размышляя.       — Так значит, — снова заговорил он через пару минут, — вы здесь по собственной воле?       — Безусловно. Меня пригласил покойный король Кариалл.       Джестани примерился и поставил еще один камень рядом с предыдущим. В риши он не играл уже давно и вовсе не был в себе уверен, к тому же Эргиан выглядел сильным игроком. Манера игры принца была не жесткой, основанной на нападении, а терпеливо медленной. Исподволь он окружал фишки Джестани, расставляя камни в кажущемся беспорядке, за которым скрывался холодный точный расчет.       — Пригласил, чтобы стать избранным принца?       Эргиан очень долго думал, прежде чем почти уронить камень на перекрестье линий у края доски.       — Нет, — улыбнулся Джестани. — У нас был другой договор. А вы первый раз в Акаланте, тир-на Эргиан?       На запястье принца не было обручального браслета, но, может, в траур их снимают. Нет, Даголар же в браслете.       — Да. Я давно мечтал увидеть этот город. Надеюсь, Маритэлю он тоже понравится.       Серые глаза кариандского принца лукаво блеснули, и Даголар едва заметно поморщился.       — Акаланте прекрасен, — согласился Джестани. — Правда, я не видел Карианда, но надеюсь, у вашего брата не будет причин жаловаться. Когда он прибудет?       Эргиан пожал плечами. Он казался полностью погруженным в игру, потому что только через несколько вдохов ответил с полным равнодушием:       — Дней через пять, полагаю. Мы прибыли раньше, потому что плыли налегке, а с Маритэлем шесть дюжин грузовых салту. Приданое, подарки… Мой отец очень долго готовился к этому браку.       Он поднял голову от доски и снова блеснул глазами, не продолжая, но слов и не требовалось. Джестани старательно улыбнулся:       — Понимаю.       — В самом деле? — вкрадчиво уточнил Эргиан.       Даголар снова напрягся, едва заметно подаваясь вперед, и Джестани показалось, что избранный Эруви хочет что-то сказать. Интересно, кстати, за кого он болеет в игре? За принца, подданным которого еще недавно был? Да, наверное…       — Не беспокойтесь, — усмехнулся он, ставя очередной камешек и уже видя, что победа наверняка останется за соперником. — Тир-на Алиэр не намерен разрывать договор.       — Даже сейчас? Когда он может решать сам?       Голос кариандского принца был сладок, как мед.       — Полагаю, — сказал Джестани, — что сейчас — особенно. Не думайте о нем плохо. Называя меня избранным, он всего лишь не стал скрывать то, что уже не имеет значения.       На доске белые камни почти окружили черные. Было ли это предупреждением Малкависа? Джестани про себя усмехнулся: ну уж нет, не стоит приписывать богу собственное неумение играть.       — Я бы стал думать о нем хуже, — серьезно сказал кариандец, — если б он назвал вас иначе.       Он уронил камень точно на перекрестье линий, замыкая кольцо. Больше свободных ходов на доске не было.       — Благодарю за игру, тир-на Эргиан, — улыбнулся Джестани.       — Играть с вами было огромным удовольствием, — церемонно отозвался принц. — Прошу прощения, но мне пора. Даголар, ты останешься с каи-на Джестани?       — Разве что на пару слов, — ответил тот. — Меня ждет Эруви.       — Тогда я поплыву не спеша, — пообещал принц, отталкиваясь от ложа хвостом. — Догоняй.       Он учтиво поклонился Джестани в ответ на его поклон и выплыл из комнаты, не обернувшись.       — Благодарю, что навестили, Даголар, — сказал Джестани, провожая взглядом брата Маритэля. — Передайте мои пожелания здоровья Эрувейну.       — Непременно передам. И… каи-на?       — Да? — повернулся к нему Джестани.       — У вас есть друзья здесь и в Карианде, — слегка улыбнулся Даголар. — Прошу, не думайте, что принц Эргиан вам враг. Он знает, что я и Эруви обязаны вам жизнью. Просто это… политика.       — Я понимаю, — в который раз за этот вечер терпеливо согласился Джестани. — Надеюсь, все скоро разрешится.       Провожая кариандца к двери, он думал, что разрешится, конечно, так или иначе. Пока что его защищает запечатление, но как только жрецы его разорвут… Если покойный Кариалл клялся правдиво и Джестани останется жив, ему придется очень быстро убираться наверх. Слишком уж многим он здесь мешает, словно камень, попавший в точный сложный механизм.       Джестани посмотрел на кровать, где кариандский принц забыл доску и камни для риши. Бережно собрал драгоценные фишки, но не сложил их внутрь доски-коробки, а напротив, расставил на ней, обозначив кабинет короля, свою спальню и посты охраны. Вечер обещал быть долгим, но не скучным, ему еще многое предстояло обдумать.

***

      Только сейчас Джестани в полной мере осознал, насколько огромен дворец королей Акаланте. Коридоры и комнаты, никогда не виденные им, тянулись и тянулись, уходя в глубь скалы, в незапамятные времена рожденной вулканом. Здесь уже не было окон на поверхность, но путь погребальной процессии освещали многочисленные шары туарры, слабо освещавшие огромные залы. В некоторых из них хранились какие-то ящики и короба в два-три человеческих роста, в некоторых были сложены длинные толстые трубы из светлого камня, но большинство оказались совершенно пустыми. И Джестани невольно гадал, это дворец строили с таким размахом и почти бесконечным запасом помещений или народ Акаланте был когда-то гораздо многочисленнее. Впрочем, мастер ведь говорил, что если случается какая-то сложная поломка, требующая особенно тщательного ремонта, то проще перейти в новое помещение, чем исправлять течь в старом.       Теперь Джестани понимал, что за внешним блеском и процветанием Акаланте кроется серьезный порок, подтачивающий силы государства, как тайная болезнь — тело. Видели ли это сами иреназе?       Длинная череда морских жителей, одетых в темные туники и снявших все украшения, кроме брачных браслетов, растянулась на многие сотни шагов, если считать привычными земными мерками. Многие несли пышные пучки водорослей, заменявшие здесь цветы и перевитые черными и белыми лентами. Никто не произносил ни слова, и Джестани, плывший почти во главе, рядом с Ираталем, тоже ни за что не нарушил бы эту священную скорбную тишину, сколько бы вопросов ни вертелось у него на языке. Народ Акаланте прощался не просто с королем, но с любимым и чтимым правителем.       Сегодня, как успел сказать ему Ираталь перед началом церемонии, любой желающий мог приплыть во дворец, чтобы проводить короля к последнему пристанищу. Перед ликом смерти все равны, она не знает сословных различий. Да и в траурных темных туниках не отличишь каи-на от чистильщика улиц. На мгновение Джестани показалось, что неподалеку мелькнуло личико Деалара, непривычно бледное и похудевшее, потом он точно разглядел нескольких знакомых слуг, всех наложников Алиэра и обоих знакомых кариандцев. А рядом с Даголаром плыл Эрувейн…       Да, сегодня забылись все старые распри, и только темным облаком среди скорбящих иреназе висела невысказанная, но никем не забытая мысль, что убийца все еще на свободе и даже не узнан. Иногда Джестани чувствовал спиной тяжелые взгляды, кое-кто с ненавистью смотрел и прямо, но пока что воля нового короля и почтение к старому защищали его от прямых обвинений. Даже жрецы не решились нарушить горестный покой последнего пути Кариалла.       Процессия уже так углубилась в недра скалы, что Джестани казалось, будто немыслимая тяжесть давит на него сверху. Это, конечно, была мнительность, но мысль о невообразимой толще камня над дворцом и вправду вызывала трепет. Но вот очередной коридор расширился, впереди показалось уже не скупое свечение туарры, а настоящий дневной свет, приглушенный водой. И Джестани понял, что они проплыли дворец насквозь и выплыли с другой стороны.       Если Арена была величественна и ужасающе прекрасна, то кладбище иреназе, как и положено такому месту, сочетало торжественность со скорбью. На огромной, уходящей вдаль равнине высились небольшие холмики и каменные купола-склепы, украшенные резьбой и барельефами. Джестани трудно было представить, сколько труда требовалось для каменотесных работ под водой, но плывя между усыпальницами, он видел небольшие статуи, изображавшие рыб, спрутов и, как ни странно, птиц. Огромные белоснежные птицы осеняли надгробия опущенными крыльями или простирали их вверх, и по спине Джестани пробежали мурашки, столько скорби и тоски хранили эти безмолвные стражи могил.       Наконец, бесконечная извивающаяся змея, состоящая из сотен, если не тысяч, акалантцев и гостей города, изголовьем достигла величественного белого купола. Здесь не было никаких статуй, линии усыпальницы были простыми и строгими, только у подножья вились каменные водоросли, а верх был ажурно-резным. Джестани поискал взглядом дверь, не нашел и понял, что думает по-земному, а иреназе удобнее подплывать сверху.       И действительно, дюжину гвардейцев, что всю дорогу несли носилки с телом короля, вдруг сменили придворные. Одним из них был проплывший вперед Ираталь, в другом Джестани узнал советника Руалля, остальные были ему неизвестны… Никто по-прежнему не говорил ни слова, все знали свое место и порядок действия. Гвардейцы подплыли к усыпальнице, окружили её, взялись за что-то и вдруг сняли крышку купола, опустив ее на дно. В этом скопище скорбящих Джестани почувствовал себя абсолютно одиноким, хотя вокруг была толпа. Рыжая голова Алиэра мелькала у носилок с телом, но сам новый король их не держал. С Джестани он и словом не перекинулся, и обижаться на него за это было нельзя.       Словно по неслышной команде двенадцать знатнейших иреназе Акаланте подплыли к усыпальнице, бережно и плавно неся деревянную плиту с телом Кариалла. Джестани вдруг вспомнил свою первую встречу с королем, который почти всю жизнь скорбел об умершем супруге и ждал окончательной встречи с ним. Да, запечатление — это не только радость, но и тяжелая ноша для иреназе…       Двенадцать каи-на медленно подняли последнее ложе короля и опустили его в усыпальницу. Затем склонили головы, на несколько мгновений замерев у каменной могилы, и отплыли в сторону. Джестани ждал, что теперь прощаться с отцом подплывет Алиэр, но сын и наследник Кариалла замер в нескольких шагах, а мимо раскрытого склепа потянулись безмолвные иреназе. Каждый, проплывая мимо, касался рукой белого камня и бросал к подножью букет или просто веточку водорослей. Джестани закусил губу, вдруг поняв, что его никто не предупредил об этом обычае, а теперь искать последнее подношение Кариаллу уже поздно.       Но когда он уже собирался в свою очередь тронуться к склепу, размышляя, сойдет ли за подношение хотя бы сдернутая с волос лента, его тронули за плечо. Гвардеец Камриталь, один из тех, кто нес тело, молча поманил его за собой и подвел к маленькой группе иреназе вокруг молодого короля.       Джестани низко поклонился Алиэру, ответившему таким же молчаливым кивком, и занял указанное место рядом и немного позади короля. Здесь же оказались Ираталь и, неожиданно, кариандский принц. Впрочем, присутствие кариандца было как раз понятно: гость королевской крови да еще и будущий родственник. Очень близкий родственник, если поразмыслить. А вот почему вместе с двумя тир-на плавал Ираталь? Доверенное лицо? Может быть… Покойный король, кажется, ближайшим советником и другом считал Руалля, но с Алиэром отец Кассандра вряд ли поладит. А вот Ираталь новому королю близок.       И уж совсем непонятно, что рядом с Алиэром делать Джестани? Неужели Алиэр не понимает, что присутствие человеческого избранного — оскорбление для будущего супруга, которого представляет Эргиан? Или это напоказ двору, народу и жрецам? Что ж, Алиэру должно быть виднее, чего он добивается. И что может получить таким вызовом традициям.       Однако во взгляде кариандского принца, брошенном на Джестани, не было обиды или оскорбленного самолюбия. Разве что спокойная задумчивость, будто они продолжали играть в риши, которая здесь называется тосу. Только как ни назови игры, хоть в фишки, хоть в политику, суть их не меняется.       А мимо склепа все тянулись и тянулись бывшие подданные Кариалла. Поклонившись и оставив королю последний знак почтения, они проплывали мимо Алиэра и еще раз низко кланялись, а затем уплывали, но уже не в тот ход, которым вышли из дворца, как заметил Джестани, а мимо, наверх и прямо в город. Трое иреназе рядом с Джестани, замершие у склепа сановники и охрана, включая гвардейцев и Дару с Кари — никто так и не произнес ни звука, пока последний хвост не мелькнул в отдалении.       После этого к склепу проследовали, один за другим, одиннадцать каи-на. И снова Джестани задумался, что означает особое положение Ираталя. Возможно, Алиэр тем самым показывает, что назначил его главным советником. Что ж, не худший выбор, наверное.       Все подводные аристократы проплыли мимо. За ними — гвардейцы, но те, поклонившись Алиэру, так и остались плавать немного поодаль. Конечно, им же еще надо было поставить на место крышку.       И вот сам Алиэр, не оборачиваясь, подплыл к последнему пристанищу отца. За ним последовали Джестани с Ираталем и Эргиан. Но кариандский принц, поклонившись склепу и положив к нему небольшой букет водорослей, обвитый усеянными жемчугом лентами, кланяться королю Акаланте не стал, просто отплыл подальше. За ним — совершивший весь ритуал Ираталь. И, наконец, у склепа остались только Алиэр и чувствующий себя совершенно лишним Джестани.       Однако Алиэр так не считал. Положив руку на плечо Джестани, он сказал бесцветным, но очень четким голосом:       — У нас говорят, что ненависть оставшихся — слишком тяжелая ноша для уплывающих навсегда. Я прошу прощения за все, что сделал тебе мой отец. Это было ради меня и ради города. Если кого и ненавидеть, так меня, а не его.       — Я… не держу на него зла, — от всей души ответил Джестани. — Малкависом клянусь. И… — он помолчал немного, подбирая слова. — Я понимаю, ради чего он делал то, чего сам не хотел. Он был истинным королем.       Кариалл покоился на ложе, усыпанном лентами, крошечными букетиками и жемчужными нитями. Лицо короля было абсолютно спокойно и даже в уголках губ, показалось Джестани, притаилась улыбка. А рядом…       Рядом, сохраненное то ли искусством жрецов, то ли неведомой магией, лежало на соседнем ложе еще одно тело. Окружающие его ленты и водоросли давно истлели в прах, только жемчуг и самоцветы поблескивали на буро-серой пыли, но давно умерший супруг Кариалла, чьего имени Джестани даже не знал, словно спал. По погребальному ложу разметалась волна золотых волос, обрамляя нежные и тонкие черты лица. Глаза были прикрыты, но кожа казалась живой, и розовые губы вот-вот дрогнут в улыбке. Глядя на это лицо, Джестани не мог бы сказать, мужское оно или женское, но теперь понимал Кариалла, всю жизнь хранившего верность умершему. Король был верен не красоте, хотя и редкостной даже для иреназе. Лицо его супруга, подарившего Кариаллу наследника ценой своей жизни, дышало благородством, чистотой и искренней любовью…       — Они теперь вместе, — тихо проговорил Алиэр. — Хотя… они всегда были вместе. Это и есть настоящая любовь. Не запечатление, а вот… это.       Он склонился к руке Кариалла и последний раз коснулся ее губами, прощаясь. Затем так же поцеловал руку второго родителя. Отшатнулся от склепа, неуклюжим толчком хвоста отплывая, пряча лицо, и Джестани сейчас пошел бы на многое, чтобы облегчить или хотя бы разделить боль утраты, которая ему самому была неведома.       Гвардейцы бережно накрыли склеп крышкой, и безмолвие снова окутало место скорби.       Джестани подплыл к глядящему в сторону дворца Алиэру, тронул за плечо, обтянутое темной тканью, простой и даже грубой. Принц обернулся. Совсем неуместно Джестани подумал, что вот таким он Алиэра еще не видел. Похудевшее и осунувшееся за одну ночь лицо выглядело пронзительно взрослым. Сколько тот ни носил драгоценностей, но по-королевски величественным стал только сейчас, сняв их все и заплетя волосы в тугую гладкую косу, перевитую черным кожаным шнурком. Только на запястье вызывающе блестел обручальный браслет, да на груди поверх черной туники на толстой золотой цепочке горел изнутри мрачным кроваво-красным огнем рубин неправильной формы — Сердце Моря, главный знак принятого Алиэром королевского бремени.

***

      Алиэр знал, что навсегда запомнит эту ночь. В его душе и памяти она осталась, как шрам после раны, не убившей, но глубоко разрезавшей тело. За стенами кабинета дворец, печалясь и ужасаясь, готовился к похоронам, но его никто не тревожил, оставив наедине с отцом и скорбью. А Алиэр даже скорбеть не мог по-настоящему, что-то закаменело в нем, как застывает вылившаяся в воду кипящая лава.       Тот, кто убил отца, не просто лишил Алиэра дорогого и близкого существа, он разрушил его веру в справедливость. Отец был великим королем, чтимым за мудрость, любимым подданными — но оказался беззащитен перед чьей-то подлостью. Нанести удар в спину, не дав возможности уклониться или защититься, не позволив даже успеть понять, что тебя убивают! Убийца не хотел рисковать гневом Сердца Моря…       Поняв это, Алиэр понял и то, почему тайник в кабинете пуст. И почему отец велел охране оставить пост. Он ждал кого-то. Ждал, не доверяя гостю или желая проверить его правдивость — Сердце позволяло не только защититься в случае необходимости, но и распознать ложь. Но позволил оказаться за своей спиной… почему? И как в кабинете оказался нож Джестани?       Он почти всю ночь просидел на дне кабинета, обняв себя руками за плечи, подвернув хвост и думая, думая… Поверить в виновность Джестани, что бы ни кричали жрецы, было немыслимо. Но кто мог узнать, что нож лежит без присмотра, а потом успеть взять его и отправиться к королю? Вопросы теснились вокруг, как крабы-падальщики вокруг мертвечины, и Алиэр в отчаянии думал, что будет самым никчемным королем за всю историю Акаланте. И наверняка последним, если Сердце Моря не найдется.       Потом он все-таки заставил себя собраться с силами и на исходе ночи понял, что нельзя никому, ни единой живой душе позволить узнать, что Сердце похищено. Без реликвии Акаланте беззащитен и перед гневом вулканов, и перед войной, чем не замедлит воспользоваться та же Суалана.       Поэтому перед самым рассветом Алиэр тоскливо оглядел отцовский кабинет, по-новому рассматривая знакомые с детства фрески, и рабочее место отца, и огромный шкаф с кипами табличек, прикрывающий угол, в котором Алиэр любил играть в детстве. Там было так уютно… Теперь кабинет был мрачен и словно виноват, как стражник, что не уберег хозяина.       Поднявшись вверх, Алиэр подплыл к отцовскому столу и в его недрах нашарил маленькую рукоять, открывающую еще один тайник. Здесь хранилась вещь, о существовании которой не должен был знать вообще никто. По локоть засунув руку в ящик, он нащупал и достал точную копию Сердца Моря — крупный рубин с выточенной сердцевиной. Свернув резную крышечку, наполнил копию туаррой из шара со стены, и фальшивое Сердце засветилось совсем как настоящее.       Эта ложь давала хоть небольшую отсрочку. А еще надежду, что убийца испугается, решив, что украл не настоящую реликвию, а подделку. Совсем слабую надежду — Алиэр себя не обманывал.       Самым же отвратительным было, что теперь он вообще не знал, кому можно довериться. Отца убил кто-то очень близкий… Но кто? Слуга, советник, наложник, охранник? Кого он ждал, не посвятив в это даже собственного сына?       Высоко-высоко в небе разгорался невидимый под водой рассвет, знаменуя новый день. Акаланте готовился проститься с повелителем и ждал, что его наследник будет хранителем и защитником города и народа, а Алиэр чувствовал полное бессилие. Теперь только упрямство и яростная ненависть не позволяли ему сдаться. Да еще холодное осознание, что больше никто и никогда не встанет между ним и его бедами. Больше не на кого надеяться, отец не придумает выход, не защитит, не позволит быть слабым, положившись на его силу и мудрость.       И выплывая навстречу Ираталю, явившемуся с гвардейцами и слугами, чтобы подготовить тело отца в последний путь, Алиэр запретил себе малейшую слабость. Он выдержал весь ритуал похорон и прощания, заперев боль в себе и превратившись в камень внутри и снаружи. Вокруг были искаженные горем лица, искренние слова соболезнования, обещания верной службы и любой помощи… Он кивал, принимая все — и не веря. Где-то в этой толпе, провожающей одного короля и тут же присягающей другому, плавал и убийца. Разве что Джестани был вне подозрений, но и перед ним Алиэр не мог позволить себе слабости. Любая слабость немедленно стала бы губительной течью в плотине его спокойствия.       Так прошли похороны. В последний момент прощания Алиэр дрогнул. Он редко плавал с отцом к усыпальнице: не мог смотреть на лицо ушедшего родителя. И сейчас видеть их обоих было почти невыносимым. Почти…       Он справился с горем, как с норовистым салту, так и пытающимся ударить о скалу или выбросить из седла. Стиснул поводья, сжал покрепче лоур… Вернулся во дворец вместе с Ираталем и Джестани, единственными, кого сейчас мог видеть рядом. Но и Ираталя отпустил, когда они втроем доплыли до дверей спальни Джестани. Начальник охраны понимающе кивнул, оставив их вдвоем.       — Прости, — устало сказал Алиэр, когда они проплыли внутрь. — Я оставил тебя одного, да еще и в неведении.       — Ничего… Как вы?       Жрец сел на край кровати, рассеянно поглаживая кинувшегося рыбеныша, поднял голову, смотря на Алиэра с обычной спокойной откровенностью.       — Как я? — переспросил Алиэр. — Я жив. Оказывается, это уже очень много. Джестани, поклянись, что никому и никогда не скажешь то, что сейчас услышишь.       — Клянусь Малкависом, — ответил он. — Только вы уверены, что хотите доверить мне тайну? И что нас не подслушивают?       — Я уже никому и ничему не верю, — вздохнул Алиэр, тоже опускаясь на постель. — Но, кажется, не должны. Ход в этой комнате уже давно закрыт наглухо… Джестани, это не Сердце Моря. Это копия, очень искусная, но совершенно фальшивая. А настоящее — похищено. И я никому, понимаешь, никому не могу сказать об этом.       Его глаза показались огромными омутами, черными провалами в Бездну — так расширились зрачки. Очень медленно Джестани поднес руку ко рту, с ужасом посмотрел на Алиэра.       — Да, — кивнул он. — Отца не просто убили. Вместе с ним убили и весь Акаланте, если я не найду Сердце до того, как что-то случится. Конечно, если проснется вулкан, кто-нибудь из соседей поможет. Как же не помочь… своим новым владениям? А еще сегодня вечером будет Королевский Совет. И я уверен, что Тиаран обвинит тебя в убийстве. Он ничего не сможет доказать, я думаю, но твой нож…       — Да, это очень серьезная улика, — согласился Джестани. — И у меня нет других ответов, кроме тех, что я уже дал. Я не знаю, как это случилось…       — Вот и я ничего не знаю, — вздохнул Алиэр. — Запомни, ты — каи-на. И поскольку ты единственный здесь из своего рода, то значит, старший в нем. Всего в Совете двенадцать каи-на, ты тринадцатый, впервые за многие века. Тебя может осудить только Совет, если семеро — больше половины — проголосуют за обвинение. Но ведь должен у них проснуться рассудок? В любом случае я не позволю причинить тебе вред. Все смертные приговоры утверждает король, а моего согласия у них никогда не будет.       — Ваше… величество… Нельзя начинать правление, отвергая правосудие…       — А если правосудие само отвергает разум? — беспомощно огрызнулся Алиэр. — Джестани, мой отец клялся в твоей безопасности. Королевское слово — честь всего моря, и если кто-то забыл об этом, то я напомню. Просто верь мне, слышишь? Хотя бы ты…       Он стремительно всплыл наверх и, не оглядываясь, выплыл из комнаты. Вздохнув, Джестани снова потянулся за табличкой с записями. Кажется, в них не хватало двух-трех граф с именами. Не то чтобы он верил, что это поможет, но время до Большого Совета все равно надо было чем-то занять. «Надежда — последнее, что остается рядом, пока воин еще жив, — гласила сутра. — Надежда поддерживает раненых, утешает обиженных, служит мечом и щитом ищущих справедливость. Когда уходит надежда — уходит жизнь. Поэтому не следует отчаиваться, как не следует умирать раньше времени». «А смерть, — подумал Джестани, — редко ходит в одиночку».