Море в твоей крови

      Вернувшись к себе, Алиэр устало подумал, что день еще только начинается, а уже хочется, чтоб он побыстрее закончился. Хоть бы не тянулось это отвратительное ожидание, как у постели тяжело больного или раненого: выживет или нет. Теперь, когда впервые настоящая и близкая опасность угрожала не ему самому, а Джестани, Алиэра до кончика хвоста обволакивал липкий холодный страх, щупальцами забираясь под чешую и кожу, скручивая внутренности, пропитывая насквозь.       Перед Джестани он старался казаться уверенным, но сам-то знал, что его голос, голос короля, неизмеримо веский в любом другом деле, сегодня вечером не будет иметь в Совете ни малейшего значения. Судьи должны быть совершенно беспристрастными, а разве он может быть беспристрастным к своему избранному?       Опустившись на постель в своей прежней комнате, Алиэр мрачно и беспомощно посмотрел на полку с раковинами, карту дна, растянутую на стене, таблички любимых книг. Он даже с Джестани не мог остаться, потому что и это Тиаран с радостью использовал бы против него, внушая всем и каждому, что король слаб и подпал под влияние двуногого.       А в Совете многие рады будут поверить высшему жрецу, ведь так просто найти виновного, покарать и успокоиться, решив, что беды на этом закончились. Умные, опытные главы высших родов, которые не видят вглубь дальше собственного хвоста!       Он дотянулся до ящика с украшениями и выбрал дюжину шпилек с крупными бусинами, разложив их на постели. Итак, Совет…       Тиаран и Герлас, конечно, будут против Джестани. Алиэр отложил две шпильки с изумрудами вправо. Ираталь — за. Шпилька с крупной бусиной бирюзы легла влево. Герувейн, отец Эруви, будет последней медузой, если проголосует за обвинение того, кто помог спасти его сына. Еще одна шпилька — влево. А вот отец Деалара вряд ли упустит случай отплатить за опалу своего сокровища. Алиэр уже хотел переложить пятую шпильку вправо, но заколебался. Ему пришло на ум, что как раз это и можно использовать, чтобы подергать советника Лорасса за хвост, направляя в нужную сторону. Деалар пытался воздействовать приворотным зельем на будущего короля. А теперь и нынешнего. Да, отец уступил горячим мольбам советника и решил не наказывать паршивца слишком серьезно, но кто сказал, что Алиэр с этим согласился?       Взвесив на руке массивную золотую шпильку, он отложил ее в сторону. Итак, двое на двое и с пятым пока никакой ясности. Впрочем, с шестым — тем более. Мнение Руаля ляжет тяжелой гирей на любую чашу весов, за что бы он ни выступил. А что советник думает об этом деле? Еще одна шпилька добавилась к той, которую он назначил Лорассу.       Алиэр почти в отчаянии посмотрел на оставшиеся шесть, которые могли решить участь Джестани в любую сторону, смотря насколько будет убедителен Тиаран. Да и те, что он отложил… Герувейн, разумеется, благодарен, но никогда не пойдет против совести, да еще в таком деле. Значит… значит, нужно делать все, что возможно, однако готовиться к худшему. Конечно, у Алиэра оставалось право вето любого решения Совета, но… опять же в делах, которые не могли касаться его самого — на этот счет предки-законодатели были непреклонны.       А еще был выход, о котором он предпочитал не думать, оставив его на самый глубокий случай. Сердце моря… Алиэр потрогал фальшивку, тяжесть которой никак не успокаивала, а вид и вовсе раздражал до зуда в плавнике. Отец использовал Сердце моря, чтобы изобличать преступников, и такое решение было абсолютно неоспоримо. Если бы Совет согласился, можно было изобразить то, что Алиэр много раз видел, и объявить Джестани невиновным. Только вот… Сама мысль о таком святотатстве заставляла содрогаться. Мало того, что он объявил величайшей реликвией Акаланте обычный рубин, так еще и осквернить священный королевский суд? Мать Море ему этого не простит.       Вспомнилось, как Джестани говорил, что не следует начинать править с нарушения правосудия. Что бы он сказал о таком глумлении над святым? Да еще после того, как сам Алиэр когда-то при первой встрече обвинил в этом жреца…       Стыд за мысли, которых он даже не должен был допускать, но они все равно лезли в голову, мешался с отчаянием. Разрешат ли ему хотя бы отправить Джестани наверх? Пока что исполнению приговора мешает их запечатление, но уж ради такого случая Тиаран расстарается уничтожить его как можно быстрее.       Алиэр сгреб шпильки и раздраженно швырнул их в коробку. Отец знал бы, что делать. Он нашел бы нужные слова для каждого в Совете, оставшись воплощением справедливости. Он бы смог проплыть между уговорами и принуждением…       В дверь стукнули молотком, прежде чем учтиво покачать, и Алиэр поднял голову.       — А, Ираталь… Я ждал вас, — сказал он, ловя себя на желании прикрыть фальшивое Сердце рукой, как в детстве прятал пойманных крабов, чтобы прицепить их потихоньку к чьему-нибудь хвосту. — Что нового?       — Почти ничего, — вздохнул начальник охраны, по жесту Алиэра опускаясь на край его постели. — Мы проверили нож. Целители Невиса говорят, что кровь на нем действительно королевская. А вот второй, с пояса господина Кари, чист, им давно никого не ранили.       — Так…       И эта надежда, последняя и довольно подлая, рухнула. Конечно, Алиэр не мог всерьез подозревать и близнецов, но…       — Курьер действительно пробыл в канцелярии немногим больше получаса. Искал ведомости на отгрузку товаров для Маравеи, хотя счетоводы клялись, что уже передали их его величеству.       — Маравейские счета? — с недоумением вопросил Алиэр. — Но я действительно видел их у отца. Ираталь, он никогда не путался в документах, зачем бы ему просить их второй раз? Когда я был у него… утром… он как раз работал с маравейскими счетами.       — Вот как?       Ираталь помолчал немного и продолжил:       — Это поистине странно, ваше… величество. И может оказаться важным, но я даже не представляю — как. В любом случае, курьер никого не видел, пока плавал туда и обратно. К боковым коридорам он, конечно, второпях не приглядывался…       — Значит, его как раз вполне могли видеть, — подхватил Алиэр. — Трое, как же мне не хватает Джестани. Он словно через скалу видит, а я… Как я буду править, Ираталь? — вырвалось у него.       — Полагаю, как и все короли до вас, тир-на, — ровно отозвался Ираталь. — Никто из них не принимал Сердце Моря и Акаланте старым и мудрым. Все с чего-то начинали.       Вздрогнув от упоминания Сердца и криво усмехнувшись, Алиэр бросил:       — Скажите это Совету. Ираталь, я хочу, чтобы вы поговорили с советником Лорассом. Намекните ему, что король желает справедливости. Желает настолько, что если каи-на Джестани будет осужден, король продолжит искать справедливость и дальше. Там же, в Совете сиятельных каи-на, чьи дети забыли о присяге в погоне за почестями. И что наказание за попытку отравить принца будет немногим меньше, чем за убийство его отца.       — Вот как… Я понял, ваше величество. Но… ведь это был не яд…       — Это было не лучше, — мстительно сообщил Алиэр. — Попытка воздействия на разум, непочтение к королевской крови и еще мно-ого чего…       Ираталь склонил голову, а когда поднял, его глаза весело блеснули.       — Полагаю, — сказал он, — советник учтет… ваше желание справедливости. Я могу плыть?       — И пригласите ко мне советника Руалля. Хотя нет, я сам его навещу.       Алиэр вспомнил болезненное лицо и медленные движения отца Кассандра. Пожалуй, это как раз тот случай, когда следует уважить старость и заслуги.       Поклонившись, Ираталь выплыл, и Алиэр последовал за ним. Теперь он был рад, что до вечера еще осталось время, и собирался потратить каждую минуту с толком.       Однако встречу с Руалем неожиданно пришлось отложить. Не успел Алиэр подняться с ложа, как дверь снова качнулась, и Дару, показавшись в комнате, сообщил, что тир-на Эргиан просит принять его.       Алиэр нахмурился, потеребив кончик косы. По всем канонам придворного церемониала с послами следует встречаться либо в тронном зале, либо уж в королевском кабинете, и Эргиан не может этого не знать. Но просит принять именно в спальне, как… гостя? Причем гостя близкого, не требующего соблюдения этикета.       — Впусти, — велел он Дару и толкнулся хвостом от ложа, поднявшись навстречу кариандскому принцу.       — Еще раз мои глубочайшие соболезнования, повелитель, — поклонился Эргиан, подплыв достаточно близко. — Печально, что радость нашей встречи омрачена столь горестными событиями. Карианд будет скорбеть вместе с Акаланте, как только вести достигнут наших глубин.       Алиэр молча склонил голову, гадая, что понадобилось кариандцу, который уже приносил соболезнования на Арене и потом перед похоронами. Сколько же можно?       — Благодарю народ Карианда и вас, тир-на, — отозвался он, жестом приглашая гостя устроиться на ложе. — Простите, что принимаю вас так неподобающе, но…       — Я ведь сам попросил об этом, — улыбнулся Эргиан, охотно опускаясь на постель и удобно сворачивая хвост. — Знаете ли, хотелось поговорить попросту, по-родственному…       — Понимаю, — кивнул Алиэр. — Что ж, давайте поговорим. Полагаю, вы ждете подтверждения, что договоренности не меняются? И наши узы остаются… родственными?       — Вы очень прямолинейны, ваше величество, — с непонятным удовольствием сказал Эргиан, весело блеснув глазами. — Что ж, не буду отрицать очевидного. Мне хотелось бы услышать лично от вас, что мой брат не напрасно плывет сюда. Хотя, конечно, прекрасный Акаланте в любом случае стоит того, чтобы его увидеть.       — И я снова подтверждаю это, — раздраженно от усталости сказал Алиэр. — Договор, который заключил мой отец, будет выполнен.       — В самом деле? Но сейчас вы связаны иными обязательствами. Господин Джестани вызывает уважение и восхищение, но…       Алиэр молча посчитал до дюжины, как учил отец, и напомнил себе, что не имеет права быть грубым. Даже с этим надоедливым глубинником. Его в конце концов можно понять: Эргиан просто выполняет то, зачем приплыл. И он прав. Безусловно, прав, но как же от этого тяжело на сердце.       — Наша связь была ошибкой, — сказал он сдержанно. — Жрецы обещают разорвать ее в ближайшие дни.       — Насколько ближайшие? — мягким, как молодой мох, голосом поинтересовался кариандец.       — До появления вашего брата.       Алиэр поймал взгляд светлых глаз Эргиана. Даже для траура кариандец выбрал не чисто черный цвет, а темно-серый, какой-то блеклый. Впрочем, может, у него просто не было с собой траурной одежды, и Эргиан выбрал более-менее подходящую? Тогда он очень скромен в нарядах. Так же скромен, как учтив…       Невольно вспомнилось, как кариандец ударил Тиарана: быстро, точно, с совершенной решительностью, которая составляет половину успеха воина. Этого юношу, едва ли старше самого Алиэра, хорошо учили драться. А еще его научили принимать решения и выполнять их, а потом поворачивать события в свою пользу, как опытный наездник правит салту. Там, где Алиэр неминуемо натворил бы глупостей, не останови его Ираталь, кариандец обошелся одним-единственным ударом, за который Тиаран и наказать его не может. Во-первых, посол неприкосновенен, а во-вторых, сделать это — означает выставить себя на посмешище, учитывая издевательские оправдания Эргиана. Алиэр против воли почувствовал злое восхищение кариандцем как сильным соперником, у которого стоит поучиться. И подумал, что нужно найти кого-нибудь, кто сможет больше рассказать о новом после Карианда.       — Это радует, — все так же мягко подтвердил Эргиан. — Но мой отец и повелитель дал мне еще одно поручение. По его приказу я должен заключить окончательный договор о переселении части наших подданных в пределы Акаланте.       — Вы настолько торопитесь? — поднял бровь Алиэр.       Во имя Троих, еще и это! Нет, он в полной мере осознавал серьезность отцовских предупреждений о неминуемой гибели Карианда, но ведь речь шла о десятилетиях!       Алиэр вдруг осознал, что согласись он — и в исконных водах Акаланте появится огромное количество чужаков, родившихся в другом городе, привыкших к иным традициям. И выросших в почтении к королям Карианда, а вовсе не к нему. Но отец считал это правильным и мудрым… Ох, только бы не опозориться, не выдать, что знаешь о таком судьбоносном решении куда меньше, чем положено наследнику!       — Мы полагаем, что было бы неплохо приурочить договор к счастливому бракосочетанию, — бросил кариадец с таким равнодушием, что Алиэр почуял обманный финт, словно соперник по гонкам уступил ему дорогу на опасном повороте. — Это было бы красиво и торжественно.       — О да, весьма, — согласился Алиэр. — Но мой отец не прояснил некоторые вопросы… Полагаю, мне придется обсудить их с советниками. И с вами, разумеется.       — Сочту за честь, — улыбнулся Эргиан одними губами. — Вряд ли для этого понадобится так уж много времени? Мне бы не хотелось из-за подобных мелочей откладывать свадьбу брата. Маритэль очень ждет ее.       — Акаланте в трауре, — напомнил Алиэр, надеясь, что говорит хоть наполовину с той же небрежной учтивостью, как и сидящий перед ним маару, как прозвали кариандцев в более мелких водах. — Лично я не намерен медлить со свадьбой из уважения к воле отца, но мог бы и сделать это.       — Понимаю…       Кариандец всплыл над ложем, изящно и почтительно поклонившись.       — Прошу прощения, что отвлекаю вас от важных дел, дорогой будущий родственник, — промолвил он с той же изысканной вежливостью, которой Алиэр после случая с Тиараном не верил ни на чешуйку. — Если не ошибаюсь, вечером вы как раз встречаетесь со своими советниками? Могу ли я просить разрешения присутствовать на этом Совете?       Он посмотрел Алиэру в глаза, теперь уже сам, и от этого безмятежного непроницаемого взгляда Алиэра вдруг пробрала дрожь, как от прикосновения маару. Кариандец был опасен. Он этого и не скрывал, пользуясь своим вежливым холодным обаянием, как лоуром — инструментом и оружием одновременно. И меньше всего Алиэру хотелось пускать его туда, где будет решаться судьба Джестани.       — Не уверен, что вам будет это интересно, — с такой же прохладной вежливостью сказал он вслух. — Расследование смерти моего отца — внутреннее дело Акаланте.       «А мы пока еще не родственники, хвала Троим», — хотелось добавить Алиэру, но он сдержался. Впрочем, кариандец, судя по насмешливому блеску глаз, что-то подобное как раз и понял. Еще раз поклонившись, он бросил все с той же тщательно отмеренной небрежностью:       — Жаль. Я, признаться, рассчитывал, что господину Джестани не помешал бы еще один преданный друг.       Он устремился к двери, не слишком торопясь, когда Алиэр, до боли прикусив перед этим губу, выдохнул в воду:       — Погодите.       Кариандец, явно ожидающий этого, обернулся с показным удивлением.       — Что вы имеете в виду? — мрачно спросил Алиэр.       — О, ничего особенного!       Эргиан помолчал, ясно и любезно улыбаясь, но Алиэра тоже учили тянуть паузу: и на Совете, и на гонках — когда закладываешь длинную сложную дугу, требующую терпения и еще раз терпения. Поэтому он молчал, повторяя про себя, что это только ради Джестани — жрецу и в самом деле нужна любая мелочь, способная склонить чашу весов. Значит, он, Алиэр, должен проглотить свою гордость и не упустить эту мелочь.       — Я только подумал, — вкрадчиво сказал кариандец, убедившись, что больше вопросов не услышит, — что мое присутствие могло бы убедить некоторых ваших советников не доверять слухам о размолвке Карианда с Акаланте из-за вашего прежнего выбора избранного. Знаете, такие слухи почему-то плавают по городу и даже по дворцу во множестве… А еще, если исход расследования окажется для каи-на Джестани не слишком благоприятным, я мог бы предоставить ему убежище по праву посла и затем проводить наверх. Разумеется, я бы поручился перед вами за жизнь вашего избранного своей собственной жизнью.       — В самом деле? — поинтересовался Алиэр, чувствуя, как у него немеют губы от злости, и не зная, возмущаться или быть благодарным. — И все это, конечно, из родственных чувств?       — Исключительно из родственных чувств! — весело подтвердил Эргиан. — Если не ошибаюсь, это ведь господин Джестани помог спасти моего подданного и его супруга? Поступок, достойный глубокой благодарности Карианда. Так что я был бы счастлив вернуть ему часть долга от имени рода Соларо, которому покровительствую.       Алиэр на несколько мгновений задумался, не сводя взгляда с беззаботного лица посла. Эргиану он доверял не больше, чем дикому салту, но вдруг кариандец хочет просто убрать Джестани подальше от своего брата? И ради этого готов даже поручиться жизнью? Все равно слишком рискованно… Он не может ошибиться, рискуя жизнью Джестани.       — Полагаю, — проговорил он медленно, — мы все-таки попробуем обойтись своими силами. Но за предложение — благодарю.       — Как скажете, — усмехнулся Эргиан. — А если вдруг вы измените мнение, я буду рад. И клянусь счастьем моего брата, мы, кариандцы, умеем отвечать верностью на верность и благодарностью на услугу. Еще ни один наш союзник не имел причины пожаловаться на измену.       — Я запомню, — негромко сказал Алиэр, понимая, кому и для чего это говорилось на самом деле.       Проводив взглядом уплывшего посла, он еще какое-то время отчаянно пытался понять, не сделал ли ошибки, отказавшись от помощи глубинника. Но вопросы по-прежнему оставались без ответов. Ох, как же ему сейчас нужен был хороший совет. Но от кого? Отца убил кто-то близкий, кому он доверял настолько, чтобы повернуться к вооруженному спиной… Значит, верить можно было только себе. Поэтому Алиэр пока что выкинул кариандца с его интригами из головы и отправился разыскивать Руаля. Его терзало предчувствие, что и этот разговор не окажется легким.       Предчувствие оправдалось больше, чем Алиэр мог предположить. Плывя по коридорам непривычно тихого и пустого дворца, в котором траур прервал все развлечения по случаю окончания Гонок, он всего трижды встретил слуг, не говоря о более высокородных обитателях. Даже вода казалась холоднее обычной, и за этим тоже следовало присмотреть. Отец вникал во всякую мелочь, дворцовый управитель ежедневно являлся к нему с докладом. А еще те самые поставки шкур в Маравею. И надо спросить у жрецов, зачем они тогда приплыли к отцу — вдруг дело срочное? Разум и память настойчиво подсказывали, что самым важным делом, ради которого двое отчаянно не ладящих друг с другом Верховных снова встретились, мог быть только разрыв их с Джестани запечатления. Сколько дней осталось? Два, три?       Алиэр вспомнил вкрадчивую настойчивость кариандского посла. Что там Эргиан говорил о слухах? Можно не сомневаться, кто успел их пустить. При одной мысли, как Тиаран использовал смерть отца в собственных целях, Алиэра захлестнул прибой ледяной злости. Герлас и не скрывал, что ненавидит человека просто потому, что тот — человек. Но разве жрец Троих не должен проповедовать уважение и терпимость ко всем их созданиям? Зачем вообще Тиарану эти нелепые обвинения?       Хотя нет. Алиэр даже остановился от внезапной ошеломляющей мысли. Следует спросить себя, зачем Тиарану понадобился громкий скандал с обвинениями самого Алиэра? Ведь он же мог сообщить все то же самое тихо, не посвящая всю Арену в то, что не должны были знать обычные акалантцы. А Тиаран использовал Джестани как оружие против Алиэра. Но… это же измена. Не прямой бунт, а удар исподтишка. В спину — как и отца!       Он очнулся, почувствовав, что прикусил изнутри щеку до крови и трясется, как в лихорадке. Глубоко подышал, чтобы успокоиться, оглянулся назад, где в нескольких шагах плавал невозмутимый Кари. От вида ножа на поясе охранника, точь в точь такого же, каким был убит отец, Алиэра передернуло. Он от души пожалел, что нельзя забрать или купить проклятый клинок, чтоб тот хотя бы не лез в глаза. А еще — что не обладает ни спокойным достоинством Джестани, ни мягкой расчетливостью Эргиана, ни опытом Руаля… Ничем он не обладает, кроме сомнительного звания первого наездника Акаланте. Даже любовь, которую весь город испытывал к отцу, ему еще предстоит заслужить, как заметил Джестани.       Подплыв к нужному коридору, Алиэр еще раз глубоко вдохнул и выдохнул. Уступил дорогу Кари, толкнувшему дверь в покои Руаля и бдительно осмотревшему комнату впереди. Такие предосторожности могли бы показаться смешными, но уже никогда не покажутся — понял Алиэр.       Дождавшись разрешения охранника, он пересек большую комнату, в которой обычно служители дворца и канцелярии ожидали приема советника. Сегодня здесь было пусто, и зал казался растерянно-грустным, как живое существо, несправедливо обиженное хозяином. На стенах слабо светилась туарра, которую вовремя не покормили, в углу в большой клетке плавала кругами стайка разноцветных рыбок — любимцев служителей, и их кормушка тоже была пуста.       Перед следующей дверью Кари снова решительно выплыл вперед, и Алиэр поморщился, но уступил. И только услышав из-за двери приглашение, произнесенное слабым голосом Руаля, бросил:       — Дальше я сам. Полагаю, советник меня не убьет.       Шутка вышла невеселой. Алиэр даже порадовался, что Руаль ее не услышал. Советник полусидел-полулежал в кресле у дальней стены приемной комнаты. Выглядел он отвратительно: потускневшая чешуя, будто высохшая на солнце, глубокие морщины в углах рта и глаз. Не лицо, а маска горя и болезни. И снова внутри Алиэра потянула тоскливая глухая вина…       — Доброго дня, советник, — поздоровался он, старательно смягчая голос. — Вы нездоровы?       — Не больше, чем обычно, — прошелестел Руаль, склоняя голову в подобии поклона. — Чему обязан такой честью, ваше величество?       — Я…       На осунувшемся и потемневшем лице Руалля жили только глаза, ярко-голубые, молодые, до жути напоминавшие Кассандра. Алиэр сглотнул и упрямо повторил:       — Я хотел бы поговорить с вами, советник.       — Разумеется, ваше величество. Но все, что могло представлять интерес, я уже сказал на дознании.       — Да, я помню. Но речь не об этом.       Алиэр замялся, подбирая слова, но нужные все никак не хотели попадаться на язык, и потому он просто спросил:       — Советник, неужели вы тоже верите в эти обвинения?       — Я верю ножу в спине вашего отца, тир-на Алиэр, — безучастно бросил Руалль, едва заметно подтягивая хвост ближе к телу. — А вы?       — Нож мог взять кто-то другой. Джестани — опытный воин, он бы никогда не совершил такой глупости, как оставить приметное оружие в теле… Ясно же, что это сделал кто-то другой, желая его обвинить…       Алиэр отчаянно говорил, чувствуя, что его слова уплывают, бесполезные и бессильные. Руаль смотрел на него, и яркие красивые глаза советника казались пустыми, хоть и блестели, будто перламутр.       — Я верю увиденному, — тихо и монотонно повторил Руаль. — Зачем вы приплыли, ваше величество? Чтобы убедить меня на Совете выступить за оправдание вашего… двуногого? Достойная цель для сына, чей отец был похоронен только утром.       — А вы думаете, что обвинив невиновного, я почту его память?! — сорвался Алиэр. — Вы забыли, что все началось до появления Джестани, причем задолго?       Он тут же пожалел о своей невольной жестокости, потому что глаза Руаля вновь блеснули, странно, тревожно.       — О не-ет, — протянул советник тем же мертвенным шелестящим голосом. — Забыть такое мне было бы затруднительно. Это у вашего величества память то ли короткая, то ли очень послушная. Вы быстро утешились…       — Не смейте попрекать меня этим, Руаль, — тихо сказал Алиэр. — Когда Кассандр был жив, вы сделали все, что могли, чтобы нас разлучить. А потом поспешили свести меня с кариандцем, как пару породистых салту. Даже не дали мне оплакать Каса как подобает… Разве такой поспешный брак с Маритэлем — это не предательство его памяти?       — Вам не понять, принц. То есть, простите, ваше величество, — утомленно прошелестел голос советника, который прикрыл глаза и теперь стал окончательно похож на высушенную рыбину. — Я устраивал ваш брак ради государства. Ради Акаланте и вашего отца.       — Мне жаль… — выдохнул Алиэр, со стыдом понимая, что совершенно не чувствует за собой вины. — Клянусь Тремя, я любил Кассандра. Но если бы… если бы я тогда погиб, то хотел бы для него счастья, пусть и без меня. Я возьму в супруги того, кого выбрал отец. Ради Акаланте, как вы и сказали. Но Джестани невиновен, вы же не можете этого не понимать. Он здесь из-за моей безмозглой жестокости, не ради заговора против Акаланте. Глупо обвинять в убийстве отца того, кто столько раз спасал сына.       — Полагаю, не глупее, чем показывать его всему городу и заодно родичам настоящего жениха.       Руаль неожиданно усмехнулся, слегка растянув тонкие бледные губы в ядовитой издевке. Не открывая глаз, он проговорил с четкостью, яснее прочего сказавшей Алиэру, что силы советника на исходе:       — Я видел смерть своего ребенка — моим глазам больше незачем смотреть на этот мир. Мое сердце кровоточит каждый день, который я живу без Кассандра. Мой король и повелитель, которому я служил всю жизнь, мертв. Я сам умираю. А вы хотите, чтобы я сожалел о судьбе вашего двуногого? Если он невиновен, докажите это. А если не сумеете — пусть примет свою судьбу. Одним двуногим больше, одним меньше — пусть хоть все вымрут на своей суше.       Алиэр смотрел на него молча, не зная, что сказать. Даже ярость схлынула, оставив беспомощную тихую злость и мучительное сожаление. Отец как-то сказал, что каждому его боль хуже чужой, и Алиэр умом понимал, что это правда. Он и сам тогда сорвался, выместив ненависть ко всему миру, отнявшему у него Кассандра, на беззащитном Джестани. Но ведь Руаль стар и мудр, как он не понимает, что это путь в Бездну?       — Вам что-то еще нужно, ваше величество? — голос советника уже даже не шелестел, а сыпался сухим песком.       — Да, — хрипло ответил Алиэр, сжимая и разжимая пальцы, будто желая почувствовать в них лоур. — Мне нужен кто-то, знающий все тонкости договора с Кариандом. И брачного, и касающегося переселения. Сам договор и все материалы к нему. Список всех торговых контрактов за последний год, заключенных и только готовящихся… Впрочем, контракты я сам запрошу в канцелярии. Кто будет замещать вас, пока вы болеете, советник?       — То есть, кто сменит меня, когда я не смогу доплыть до своего рабочего места? — усмехнулся Руаль. — И останется там, когда я умру? Кто угодно, ваше величество. Иными словами, кто будет угоден вам. Полагаю, новому королю пора набирать собственных советников. Документы по Карианду я пришлю сегодня же, а дела сдам, как только назовете моего преемника.       — Мне жаль, Руаль, — уже без злости, а с бессильной тоской повторил Алиэр. — Мне действительно жаль.       Повернувшись, он поплыл к двери и уже возле нее расслышал тихое:       — Мне тоже жаль. Было…

***

      Когда Эргиан уплыл, время потянулось, словно струйка смолы из трещины старого сливового дерева. Такое росло у них за храмом. Сливы на нем были некрупные и терпко-кислые, зато из расщелин на потрескавшейся коре сочился жидкий янтарь, застывая прозрачно-золотыми каплями. Дети отламывали их и ели, уверяя, что чувствуют сладость, хотя смола была совершенно безвкусна. Совсем как этот день.       Джестани знал, что должен бояться или злиться, но разум, измученный предположениями и расчетами, не давал воли сердцу. Снова и снова Джестани раскладывал на кровати фишки из набора Эргиана, пытаясь понять, что же не сходится.       В какой-то момент ему принесли еду, потом заглянул Ираталь, потом мальчишка-прислужник приплыл, чтобы взять Жи и погулять с ним. Джестани рассеянно поел, отзывался на вопросы, говоря что-то вежливое, отпустил Жи, а потом, когда рыбеныш вернулся, запер его в клетку. Алиэр был прав, предупреждая, что у салру чешутся зубы: Жи с упоением жевал кожаный низ кровати и вообще все, до чего мог дотянуться. «Чудо, что он ножны тогда не съел, - так же равнодушно подумал Джестани. — Хотя просто не успел. Кари привел рыбеныша как раз когда короля убивали, значит, нож уже был у убийцы…»       Вот это было самым слабым местом размышлений. Ну откуда убийца мог знать, что Джестани однажды возьмет да и забудет клинок? Притом именно в тот день, когда король отпустил стражу. Слишком уж много совпадений!       За размышлениями он не заметил, как дверь качнулась. Ираталь, все в той же темной тунике без украшений, поклонился ему низко, почтительно, однако лицо начальника охраны было непроницаемо-бесстрастным.       — Пора? — спросил Джестани. — Что ж, я готов.       Он выплыл вслед за Ираталем, мельком оглянувшись на Жи, играющего с мослом, и невольно спросил себя, вернется ли в эту комнату, которую так ненавидел раньше?       В коридоре его ждал еще один поклон — от Дару — и такое же молчание. Охранник проплыл вперед, поправив перевязь, и Джестани зачем-то отметил, что нож в ножнах новый, не тот, близнец подаренного. Неужели перестал носить?       Но нет, спустя немного времени знакомый клинок обнаружился на поясе Кари, тенью следующего за Алиэром. Рыжий, выплывший из бокового коридора, не стал кланяться — хвала Малкавису — он только окинул Джестани упрямым жадным взглядом и проплыл вперед, в большую круглую дверь, отворенную изнутри.       Джестани последовал за ним и с любопытством окинул взглядом зал Совета. Помня роскошь подобного помещения во дворце Торвальда, он ожидал подобного и здесь, но сердце дворца поражало своей строгостью и почти скупостью отделки. Абсолютно круглый зал — даже пол и потолок сливались со стенами— был усеян шарами досыта накормленной и оттого сияющей туарры. У стен, примерно посередине, между полом и потолком полукругом располагались кресла — ровно тринадцать. Одно, в центре, имело фигурные подлокотники, изображающие салту, но больше ничем не выделялось. И все же Алиэр проплыл именно к нему.       Джестани еще раз оглядел зал, гадая, куда деться ему самому.       — Вон там ваше место, — негромко подсказал Ираталь, указывая на странную площадку, закрепленную в центре комнаты. — Простите, я вас покину. Отвечайте Совету честно, и да хранят вас Трое.       Снова коротко поклонившись, он занял последнее свободное кресло рядом с Алиэром, а Джестани послушно проплыл в середину зала и обнаружил, что площадка для подсудимого имеет посередине круглое отверстие, явно рассчитанное на хвост, но и для ног вполне пригодное. Наполовину опустившись в него и взявшись за удобные поручни, Джестани глянул на дюжину знатнейших иреназе Акаланте во главе с королем.       Из них он знал только Ираталя, да неприятной неожиданностью стало присутствие в Совете обоих высших жрецов, Герласа и Тиарана. За ними — старик с холодно-неприятным и нездоровым лицом, и еще двое, взирающие на Джестани с неприязнью, почти брезгливостью. По другую руку от Алиэра — незнакомцы. Шесть иреназе, все немолодые, в темном и с тщательно заплетенными волосами разных оттенков золота, соломы и меда. И — Джестани вдруг понял, что ошибся в подсчетах, — на четырнадцатом кресле удобно устроившийся принц Эргиан, взирающий вокруг с вежливой приветливостью.       Для Алиэра кариандец тоже стал неожиданностью. Высокомерно подняв бровь, молодой король холодно поинтересовался у Руаля:       — Господин старший советник, с каких пор число членов Совета увеличилось?       Вместо Руаля ответил Тиаран, наклонившись из кресла и сложив перед грудью ладони:       — Прошу прощения, что не успел предупредить вас, ваше величество. Тир-на Эргиан присутствует в Совете по моей просьбе. Сегодняшнее дело касается его напрямую.       — Каким образом?       Голос Алиэра походил на ледяные осколки, но тон оставался безупречно вежливым.       — С вашего позволения, объясню это позже, — сладко отозвался Тиаран.       Алиэр пожал плечами и бросил, старательно глядя мимо Джестани:       — Советник Ираталь, доложите обстоятельства.       Размеренный ровный голос Ираталя, усиленный отражением от стен, зазвучал, легко достигая ушей каждого в зале. Джестани внимательно слушал, жалея о табличке с записями, оставшейся в спальне. Впрочем, ничего нового начальник охраны не сказал.       Кровь на ноже Джестани принадлежит королю. Нож Дару и Кари, проверенный целителями, чист. Охрана была снята по распоряжению самого короля, это свидетельствует советник Руаль. Курьер отлучался трижды. Первые два раза совсем ненадолго, за тинкалой, которую для его величества всегда держали горячей в специальном сосуде на кухне. Естественно, тинкалу готовили под присмотром, а целители исключают отравление. Третий раз король послал курьера за документами. Следует отметить, — Ираталь запнулся, но продолжил так же монотонно, — что данные документы уже находились у его величества, так что мотивы его поступка неизвестны…       Не переставая слушать, Джестани взглянул на Алиэра. Молодой король был бледен. А может, так казалось из-за непривычно темной туники? Нет, вот и губы почти сливаются с лицом. Сердце Моря, впервые увиденное Джестани — фальшивое, напомнил он себе — пульсировало на груди короля тревожным багровым огоньком, словно настоящее сердце, в собственном ритме.       А Ираталь продолжал, размеренно перечисляя точно установленные обстоятельства. В том крыле дворца — иреназе назвал крыло плавником — почти никого не было в день праздника. Стража, стоявшая дальше убранного поста, видела только Джестани и Кари, которые по очереди проплывали в поисках салру. Стражники не видели и не слышали ничего подозрительного, курьер плавал не мимо них, а другим путем. Тревогу подняли амо-на Герлас и Тиаран, когда нашли тело его величества короля Кариалла…       «Мог ли тот жрец, что остался наедине с телом, украсть Сердце Моря? — подумал Джестани. — По времени мог, но позволила бы это магия самого Сердца?»       Ах, как будет жаль, если его все же осудят, не дав разобраться в этой загадке до конца. Никогда Джестани не попадался такой клубок хитросплетений. И уже не попадется, если только…       — Амо-на Тиаран, — ледышками рассыпался голос Алиэра, когда Ираталь, иссякнув, замолчал. — Вы обвиняете моего избранного, хотя ни одного прямого доказательства у вас нет. Никто не видел его в то утро с ножом, которым совершили преступление. На двери его покоев нет замка, и нож мог взять любой. Каи-на Джестани не знал, что отец удалит охрану. Значит, не мог замыслить преступление заранее. И наконец, если бы он это сделал, то ничто не мешало ему забрать нож. Вы не хотите отказаться от обвинения?       — Боюсь, что нет, ваше величество. Теперь, рассудив и учтя все обстоятельства, я готов признать, что в этом деле много странностей…       «Еще бы тебе это не признать, — подумал Джестани. — Что же не так с показаниями курьера? Время…»       — Я даже могу предположить, — мягким сочувствующим голосом продолжал Тиаран, — что преступление не было подготовлено заранее. Но оно свершилось. То ли ненависть к вашей семье взяла верх над рассудком этого… юноши, то ли вековая вражда двуногих к нашему народу…       — Мой избранный не из Аусдранга, — с тем же ледяным высокомерием бросил Алиэр. — У его народа нет вражды с иреназе.       — Он двуногий! Земное отродье… — прорычал со своего места Герлас. — Я требую раскрытия мыслей! Пусть докажет, что ему нечего скрывать!       — Да вы с ума сошли, Герлас! — ледяное спокойствие Алиэра треснуло и разлетелось на сотни звенящих, смертельно острых осколков. — Раскрытие мыслей переживают пятеро из десяти! Да и те…       — О, но мысль неплоха… — вкрадчиво прозвучало со стороны Тиарана. — Я бы провел раскрытие как можно бережнее…       Джестани не знал, о чем идет разговор, но по лицу Алиэра, подавшегося вперед из кресла, понимал: предложенное жрецами смертельно опасно. Раскрытие мыслей? Божий суд, как это принято у некоторых народов, или нечто более утонченное?       — Ваше величество, — сказал он в миг тишины. — Не могу ли я узнать, о чем говорят почтенные амо-на?       — В любом случае этого не будет! — отрезал Алиэр.       — И все же?       — Его величество, — со змеиной улыбкой сообщил Тиаран, — отвергает самый легкий путь узнать истину. Опытный жрец, раскрыв мысли разумного существа, точно видит, что именно было им совершено…       — А потом существо умирает или остается безумцем, — процедил Алиэр. — Не доказав вину Джестани, вы решили убить его иначе?       — Если ему нечего скрывать, разум не станет сопротивляться, — невозмутимо парировал Тиаран, и в глазах верховного жреца Троих мелькнуло злорадство. — Но если ваш избранный совершил это чудовищное преступление или… покрывает кого-то другого…       — Я согласен! — услышал Джестани собственный голос, как только осознал услышанное.       — Нет!       — Я согласен, — повторил он, глядя в упор на Алиэра и молясь Малкавису, чтоб просветил разум этого дурня.       Неужели не понимает, что замыслил жрец? Да, возможно, доказать вину Джестани он и не сможет. Но при этом на самого Алиэра ляжет грязная липкая тень подозрения, от которой рыжий уже не отмоется.       — Вы не можете запретить ему, ваше величество!       — Я… Джестани, ты тоже сошел с ума?       Забыв обо всех, кто смотрел на них сейчас, Алиэр глядел на Джестани. Отчаянно, испуганно… Джестани медленно покачал головой.       — Нет, ваше величество. Но у меня есть одна просьба. Или, если хотите, условие…       — Какое?!       Джестани вздохнул. Время будто сжалось в тонкий луч, и он чувствовал, как этот луч пронзает насквозь его память. Джестани посмотрел на жрецов, сидящих рядом. Алчный блеск в глазах Тиарана, презрительная ухмылка Герласа… Глубинный жрец — понятно, но откуда такое торжество у служителя Троих? Он ведь не может не понимать, что испытание выявит невиновность. Если только… Испытание будет нечестным? Или… Ему как раз только оно и нужно!       В памяти Джестани вспыхнула сцена в саду короля. И липкие щупальца, лезущие к нему в сознание.       — Я прошу, — сказал он ясно и четко в наступившей тишине, — чтобы испытание провел амо-на Герлас.       Изумление в глазах одного и разочарование во взгляде другого на мгновение показались вполне достойной наградой за опасность.       — Я не такой мастер как Тиаран, — спустя несколько мгновений угрюмо признал Герлас.       — Ничего, — усмехнулся Джестани. — Мне достаточно вашего слова, что вы попытаетесь честно и не желая причинить вред. Я рискну.       — При всем моем глубоком уважении к присутствующим… — раздался вдруг мягкий и будто скучающий голос с самого конца ряда. — Могу я спросить?       Дождавшись общего внимания, Эргиан невозмутимо продолжил:       — Насколько я понял, данная процедура способна повредить этому… двуногому, так? Тогда, как посол Карианда, я решительно против. Если этот… как его там… Джестани обезумеет, запечатление может передать его болезнь тир-на Алиэру. Мой брат не заслужил быть супругом безумца.       Холодное презрение, равнодушная брезгливость… Куда подевался любезный веселый партнер по игре в риши? Джестани растерянно закусил губу. Несомненно, это тоже было частью игры, но что хотел выиграть кариандец? Он приплыл с Тиараном…       — Я предлагаю поставить вопрос на голосование, — сказал один из советников. — Мы слышали достаточно и можем рассудить по своему разумению, виновен ли этот юноша.       — Вы пристрастны, Герувейн, — тихо сказал старик с изможденным лицом. — Мальчишка спас вашего сына. Вам не следует голосовать.       — Мальчишка занял место вашего сына, — парировал отец Эруви, — тогда и вам не следует голосовать тоже, Руаль.       Старик советник выпрямился и сверкнул глазами, открыл было рот, но ничего не сказал, только впалые щеки нездорово побагровели. Джестани подумал, что следовало бы позвать целителя. На всякий случай. Руаль тяжело осел в кресле.       — Пусть будет голосование, — стынущим от отчаяния голосом сказал Алиэр. — Я слушаю вас, каи-на. Будьте мудры, справедливы и милосердны, как велят Трое.       Он закусил губу, на глазах бледнея еще сильнее и алея скулами.       — Виновен, — уронил кто-то незнакомый со стороны жрецов.       — Невиновен! — громко сказал Ираталь и обвел всех тяжелым взглядом.       — Виновен.       — Виновен… — скривил губы кто-то еще.       — Невиновен, — твердо заявил отец Эруви.       — Виновен… — прошелестел из кресла Руаль.       — Виновен, — подтвердил Тиаран.       — Виновен…       — Невиновен…       — Невиновен.       — Ви… — начал неуловимо знакомый Джестани иреназе, но тут же, страдальчески передернувшись, поправился: — Невиновен.       Судя по удивлению Тиарана, этого жрец не ожидал. Под гневным опаляющим взглядом амо-на советник стыдливо опустил глаза и стал так похож на провинившегося Деалара, что Джестани, поняв, чей это отец, и сам удивился подобному голосованию.       Последним остался Герлас. Пять за оправдание против шести за обвинение… И ненавидящий его жрец Глубинных. Джестани вздохнул и постарался убрать из сознания позорный страх. Ну что ж, бывает… Малкавис знает, что он не виноват.       — Невиновен, — с отвращением буркнул Герлас и рявкнул: — Не смотрите на меня так, Тиаран! Мальчишка не дурак. Я бы и сам не дал вам залезть мне в голову. Но если уж он готов был пустить туда меня… Не знаю я, понятно? А вдруг все же не он?!       «Малкавис и Трое… — выдохнул про себя Джестани. — Неужели…»       — Шесть против шести! — ликующе выкрикнул Алиэр. — И мой голос…       — Недействителен, тир-на, — мурлыкнул разъяренным тигром Тиаран. — Право, я в затруднении. Но есть предложение. На Совете присутствует незаинтересованное лицо. Юноша королевской крови, облеченный высшим доверием…       — Это он-то незаинтересованное?!       «А вот и козырь из рукава, — понял Джестани, глядя, как расцветает любезная улыбка на губах кариандца. — Мы думали, что играем в риши, но там все фишки сразу на доске. А это были карты, оказывается. Только вот чей это козырь? Точно ли Тиарана?»       — Он не имеет права голосовать, — с упорством отчаяния процедил Алиэр. — Он не каи-на Акаланте.       — Скоро будет, — хмыкнул Тиаран. — Дело пары дней.       — Я уступаю ему свое место в совете прямо сейчас, — проскрипел Руаль. — С сохранением моего сегодняшнего голоса. Пусть решает кариандец.       — Пусть решает, — поспешно заявил кто-то еще, радуясь возможности переложить бремя выбора на чужие плечи.       — О, я горд таким доверием… — начал Эргиан.       Дверь отворилась. Торопливо вплыв, Кари наклонился к принцу, что-то ему сказал. Алиэр недоуменно пожал плечами. Кивнул. Кари повернулся, и Джестани увидел на его поясе ножны злосчастного ножа. Покореженные, изжеванные старательными острыми зубками. Картина из сотни кусочков, великолепнейшая партия в риши щелкнула — и сложилась в разуме Джестани.       Он привстал, готовясь сказать то, что еще только просилось на язык, но Эргиан его опередил. Обведя взглядом и Джестани, и закусившего губу Алиэра, и ожидающих советников, он мягко промолвил:       — Невиновен.       — Что? — выдохнул Тиаран. — Невозможно…       — Ну, простите, — пожал плечами кариандец. — Но тот, кто так играет в риши, не сделал бы подобной глупости.       — Ираталь! — громко и звонко спросил Джестани единственное, что еще должен был узнать. — Скажите, ножи совершенно одинаковы?       — Нет, — незамедлительно отозвался начальник стражи. — Ваш на две ширины пальца короче и чуть уже. Почти незаметно.       — Для хороших ножен и это важно, правда, господин Кари? — спросил Джестани в обрушившейся тишине. — Они тоже разные. Потому вам и пришлось менять нож вместе с ножнами. А их — вот незадача — успел погрызть Жи. Я все думал, почему не сходится по времени? А вы привели его и заперли в комнате раньше. Увидели ножны с ножом на кровати. И когда ваш нож остался в ране короля, вы просто вернулись и взяли мой.       — Боги, — восторженно выдохнул Эргиан. — Какой игрок…       Про кого он это сказал, Джестани так и не понял. Не успел понять. Кари рванулся к выходу, потом, забив хвостом, попятился в воде…       — Ложь! — неправдоподобно громко сказал Руаль. — Мальчик невиновен. Кариалла убил я.       — И это действительно так… — сказал кто-то в дверях. — Я подтверждаю. Но господин Джестани тоже прав. Их было двое.       — Сиалль? Ты?       Никто не смог бы сейчас осудить Алиэра за растерянность. Джестани и сам замер, во все глаза глядя на появившегося в дверях наложника.