Море в твоей крови

      К тому моменту, как Алиэр вернулся, Джестани уже почти успокоился. И даже смог мрачно оценить забавность происходящего: сам король морского народа выгуливает его зверюшку и плавает за тинкалой. Расскажи кому на суше — ведь не поверят. И уж точно не поймут. Джестани и сам не понимал многого, но знал точно: Торвальду никогда бы просто в голову не пришло даже предложить подобное. Он всегда знал, как вести себя по-королевски. Умел принимать восхищение и любовь, сиять отраженным светом, сберегая собственные силы… А впрочем, меньше всего Джестани сейчас хотел думать о Торвальде.       Алиэр с немалым трудом запихнул в клетку весело огрызающегося Жи и вернулся к столику, на котором оставил кувшинчики с тинкалой. Без всякой нужды переставил их ближе к постели, потрогал мерцающий сосуд с эликсиром, снова взялся за тинкалу. И все это — старательно не глядя на Джестани. Его коса, туго заплетенная с утра, растрепалась, и длинные рыжие пряди норовили расплестись — иреназе где-то потерял кольцо-заколку.       — Пей, пока горячее, — сказал он, по-прежнему не оборачиваясь к Джестани. — Только закуски я не взял… Послать за ней?       — Не надо.       Джестани взял ближайший кувшинчик, уже привычно поддел кончиком языка пленку на горлышке, прижал губы к еще теплому глиняному краю. Тинкала и вправду была горячей. А еще сладкой и пряной — как раз такой, как ему хотелось. Похожую варил Сиалль…       Алиэр тоже взял свою порцию, покрутил в пальцах. Поставил на стол, но через полминуты взял снова и сжал в ладонях с отчаянием утопающего, цепляющегося за брошенную веревку. Наверное, надо было что-то ему сказать, но Джестани молчал, цедя горячую жидкость, обволакивающую нёбо почти приторной сладостью. Говорить ему не хотелось. Голова была пустой, а тело — вялым, расслабленным. Все-таки почти час успокаивающих сутр…       Он покосился на сосуд с эликсиром, больше напоминающим не жидкость, а светящийся туман.       — Как его пить? — спросил вслух, чтобы нарушить вязкую тишину.       — Как тинкалу, только вдвоем, — тихо ответил Алиэр, продолжая мучить свой кувшинчик. — Тебе не холодно? Может, пустить сюда воды потеплее?       — Уже не холодно, — сказал Джестани, почти не соврав, допил тинкалу и с сожалением отставил пустую посудинку, будто песочные часы, отмерившие нужный срок. — Давайте, что ли… Чего тянуть?       — Ты… точно позволяешь?       Алиэр был бледен, словно не его последние дни без конца поили снадобьями для восстановления крови.       — Да давайте уже! — выдохнул Джестани, стараясь не сорваться снова то ли в страх, то ли в злость из с таким трудом обретенного зыбкого спокойствия. — Что мне делать? Раздеваться?       Он взялся за край туники, потом подумал, что ее как раз снимать совсем не обязательно. Дернул завязку штанов и чуть ли не впервые в жизни лишь сильнее затянул ее. Нечаянно, конечно! Едва не рассмеялся, но смех вышел бы хуже слез — только это и остановило.       — Подожди, — тихо сказал Алиэр. — Подожди немного.       Подплыв к стене, он подкрутил что-то в основании самого большого шара с туаррой, и тот погас, оставив комнату в полумраке. Джестани, никогда не стеснявшийся собственного тела, вдруг задышал легче.       — Я сам, хорошо? Позволь мне…       Вернувшись к кровати, Алиэр не стал пристраиваться рядом, а напротив, остался у Джестани в ногах. Взял его босую ступню и принялся медленно поглаживать от пальцев к щиколотке.       — Не надо…       Джестани дернулся, однако его держали хоть и мягко, но крепко.       — Надо, — так же тихо ответил иреназе. — Ты же как занесенная острога… Вот-вот сорвешься. Позволь мне, пожалуйста. Ложись на подушку…       Джестани молча повиновался. Откидываясь в ворох подушек и одеял, он пытался уговорить себя, что на самом деле успокоиться надо рыжему, вот и пусть… Но врать себе не получилось — то, что делал Алиэр, оказалось бессовестно приятно. Рыжий разминал его ступню не очень умело, зато с потрясающей старательностью. Каждый палец, потом край ступни, потом подъем к щиколотке. А потом склонился и коснулся губами чувствительного места в середине подъема.       Джестани дернулся. Это уже было… чересчур!       — Ч-ш-ш-ш, — прошептал иреназе. — Лежи… Как я давно хотел это сделать…       И снова принялся настойчиво и откровенно покрывать поцелуями ступню Джестани: от пальцев к щиколотке и обратно, не прекращая гладить и растирать. Потом взялся за вторую…       Джестани лежал, растерянно уговаривая себя не сопротивляться. В том, что делал Алиэр, не было ничего постыдного, напротив… Но ему очень не нравилось, что тело начинает откликаться на ласки самым естественным образом. Ох… Он закусил губу, собираясь сказать, что хватит, и понял, что действительно согрелся: снизу вверх по телу катились теплые томные волны удовольствия. Алиэр, держащий в ладонях обе его ступни, напоследок приласкал большими пальцами щиколотки и осторожно убрал руки. Джестани совсем уж глупо захотелось спрятаться под одеяло, но он заставил себя дышать ровнее.       — А нам не пора пить эликсир? — не удержался он.       — Пора… наверное…       Алиэр толкнулся хвостом, оказавшись рядом, больше для виду оперся на локоть, едва касаясь поверхности постели.       — Я просто хочу, — сказал он, — чтобы все началось по-настоящему, а не в дурмане. Джестани, я не знаю, какую часть памяти заберет зелье. Какую часть… нас обоих. И что вернет нам потом. Пожалуйста, постарайся помнить…       Он осекся, глубоко вздохнув, протянул руку и очень бережно заправил за ухо Джестани выбившуюся прядь волос, которые тот в последнее время связывал шнурком.       — Можно? — спросил и, дождавшись едва заметного кивка, потянул за кончик шнурка.       Стянул его, погладил освобожденные волосы, запустил в них пальцы, глядя с безнадежным восхищением и тоскливой жадностью. Умом Джестани понимал, что ему должен очень не нравиться этот вожделеющий взгляд, но он уже устал бояться. А еще, где-то очень глубоко, надежно спрятанное от себя самого в первую очередь, в нем плескалось совсем уж недостойное чувство обиды: если бы не запечатление, разве смотрел бы на него так избалованный красавец-морской король? Да никогда… Это было правильно и понятно, но… все равно саднило.       «Хватит, — оборвал он глупые мысли. — Ты уже домечтался однажды о принце. Хватит рассказывать себе безумные сказки о великой любви. Это не для тебя. Благодари всех богов, если у тебя когда-нибудь будет просто надежный и верный любовник…»       — Помни, что я люблю тебя, — сказал Алиэр все с той же пугающей искренностью и обреченностью. — Можешь забыть все, что угодно, но это — помни. Ты ведь не знаешь…       Он помолчал, легонько перебирая волосы Джестани прядку за прядкой.       — Жрецы рассказывают, что когда-то у иреназе не было запечатления. Все брали себе супругов из собственного города, потому что города постоянно воевали. Но дети от смешения родственной крови стали рождаться хилыми и уродливыми. Тогда жрецы и целители велели народу искать себе супругов в других городах, и иреназе стали… Они попросту стали ловить и красть тех, кто оказывался за пределами чужого города без защиты. Помнишь, Эргиан пошутил про брачные танцы? Мы танцуем в воде перед тем, как лечь на песок и слить тела и души в запечатлении. Но сначала были не танцы, а бой, потому что никто не хотел подчиняться врагу. И на песок не укладывали по доброй воле, а прижимали к нему, чтобы помешать отбиваться. Сильнейший брал слабейшего, а потом забирал его в свой город пленником. И тогда, говорят, Мать Море услышала плач тех, кого брали силой, а потом делали наложниками и рабами. Она не могла изменить порядок обмена кровью, но подарила иреназе запечатление. Ее дар смягчил всех: и победителей, и побежденных. Потому что проиграть стало так же сладко, как и победить. И потому что победив, нельзя причинить боль тому, чье тело и душу чувствуешь, как собственные. Вот тогда бой и превратился в танец… Прости, что я сделал дар — проклятием.       Он склонился и коснулся губ Джестани одним-единственным поцелуем: легким, уверенным, нежным. И Джестани позволил, завороженный мягким голосом и сиянием ярко-синих глаз. Это было безумие, но в какое-то мгновение он действительно понял, как когда-то из взаимной ненависти и желания обладать у полудикого народа стало рождаться то, что не заменило им любовь, но послужило для нее той раковиной, которая охраняет драгоценный нежный жемчуг. И не вина, а беда иреназе, что раковина может сберечь мертвое, а живое спасает только до той поры, пока оно принимает защиту добровольно, не стараясь вырваться за поставленные пределы. Пока защита и связь не становятся тюрьмой и оковами…       Оторвавшись от его рта, Алиэр молча взял со стола сосуд, приник губами к краю и отпил примерно половину. Зажав место разрыва пленки, протянул эликсир Джестани, улыбнулся слегка:       — Не так уж противно.       Джестани, глубоко вздохнув, принял холодное гладкое стекло, посмотрел в искристую муть. Еще раз вздохнув, последовал примеру Алиэра. Зелье пилось легко, не вызывая отвращения, и имело странный вкус, как очень холодное молоко. Прямо с ледника, с крошкой льда, обжигающей рот изнутри… В голове вдруг зашумело, по телу прокатилась горячая волна, остановившись где-то в кончиках пальцев рук и ног, которые немедленно налились тяжестью.       — Помни… — шепнул Алиэр, снова склоняясь к нему. — Это просто сон… Он не украдет у нас то, что дороже запечатления...       А потом Джестани утонул в качающихся теплых волнах.       Перед ним расстилалось море. Шелковистая гладь, нежно-бирюзовая на поверхности и синяя, как королевские сапфиры, в глубине. По морю бежала мелкая рябь, золотая от лучей то ли закатного, то ли рассветного солнца. Почему-то Джестани не мог понять, утро это или вечер?       Но расплавленное золото и бирюза легко поддались ему, пустив внутрь себя, и Джестани плавно опустился вниз, к подножью высокой подводной скалы. Это место было ему знакомо, но он не мог вспомнить, откуда его знает. Так бывает во сне, просто знаешь — и все. Но как бы ни было здесь красиво, Джестани невольно напрягся, чувствуя странную тоску. Мысли и воспоминания ускользали, а ему непременно хотелось вспомнить!       — Не надо… — сказал кто-то тихо и почему-то виновато. — Не надо вспоминать.       Джестани рывком обернулся и увидел воплощение сегодняшнего моря: золото солнца, темную лазурь волн, жемчужную пену… У него была белоснежная кожа, волосы цвета расплавленного в воде заката и синие глаза. Яркий, красивый, опасный… Джестани без тени сомнения знал, что незнакомец очень опасен. И эти его слова…       — Почему нельзя вспоминать? — настороженно спросил Джестани, пытаясь понять, как он здесь оказался и что происходит.       — Потому что память — это больно, — вздохнул незнакомец. — Я точно знаю. Просто поверь. Поверь морю…       Морю Джестани, выросший на побережье и хорошо знавший мощь и коварство волн, верить хотел не больше, чем незнакомцу. Тревога не уходила, она покалывала и тянула внутри. А волны, невидимые здесь, в глубине, ласкали его упругими ладонями, уговаривая, что нужно расслабиться, отдаться в их власть — и все будет хорошо. Обязательно будет! Боль уйдет, вымоется из памяти, раны души заживут, как зажили раны тела…       — Не хочу, — упрямо ответил Джестани, разглядывая подводного жителя от рыжей макушки до роскошного перламутрового плавника на хвосте. — Не хочу забывать. Кто ты? Зачем я здесь?       Он протянул руку и, как завороженный, коснулся плеча ожившей сказки. Жители моря… Странные и коварные, если верить легендам. Сказка смотрела на него отчаянными синими глазами и улыбалась, очень грустно и совсем не зло.       — Я тоже не хочу забывать, — сказал незнакомец, мерно и медленно покачивая блестящим хвостом, как маятником. — Знаю, что должен, но не могу. Там — боль. И вина. Стыд. Страх… Но я все равно не хочу забывать. Это нечестно...       «Ти-и-и-ише, дети… — прошептало море вокруг. — Ус-с-спокойтесь… Отдайте мне свою боль… Отдайте с-с-страх… Вс-се будет пра-а-вильно…       — Не будет, — упрямо шевельнул губами Джестани. — Я… тебя помню. Ты…       Имя не хотело рождаться, губы стыли, язык не ворочался, но Джестани упорно, по звуку выдохнул:       — А-ли-эррр…       — Джестани, — эхом отозвался глубинник и застонал, сгибаясь в поясе.       Мгновением позже и Джестани всхлипнул от боли, словно его хлестнула отдачей от выстрела огромная тетива. Мешанина слов, чувств, образов и ощущений захватила и понесла, как прибой, способный и утопить, и выкинуть на берег. Это было больно и страшно, хотелось спрятаться в счастливом неведении, забыть прошлое и принять сладкую нежную ложь. Так легко! Просто позволить себе выбрать безопасность и слепое наивное доверие.       — Не-е-ет, — помотал головой Джестани. — Я не хочу!       — Я не хочу! — вторил ему тот, кого Джестани назвал полузнакомым именем. — Я любил тебя. Я тебя мучил… Я умирал ради тебя… Не хочу… забыть!       Джестани, едва слыша его, тонул в круговороте воспоминаний. Первая встреча у скалы, боль и отвращение, потом снова и снова боль, омерзение, но вдруг — благодарность, смутная, будто нехотя… И жалость к умирающему. И сочувствие к потерявшему отца. И уважение — ведь было за что, было!       — Это нечестно! — крикнул он кому-то, повторяя недавние слова глубинника, словно они стали эхом друг друга. — Дай нам самим выбирать! Мы это заслужили!       «Выбира-а-а-айте… — вздохнуло море с бесконечным терпением матери к капризным детям. — Выбирайте, но не ошибитесь…»       И Джестани словно раздвоился, глядя на себя со стороны. Теперь он помнил, ради чего и как оказался здесь, в странном мире, порожденном их памятью. Они хотели разорвать запечатление. Эликсир жрецов должен был забрать память о боли и подарить забвение на краткое время, нужное, чтобы замкнуть круг.       — Это же неправда! — сказал Джестани, не зная, услышит ли его Алиэр. — Разве может все это завершиться ложью? Я помню много плохого, но ведь было и совсем другое! А ты хочешь сделать нас незнакомцами? Разве я доверюсь тому, кого вижу впервые?       — Я не хочу забывать его! — в голосе иреназе звенели отчаяние и вызов. — Пусть я сейчас потеряю его навсегда — тем сильнее я хочу помнить! Каждый миг, каждое касание! Пусть мне будет больно — я это заслужил. Но я не хочу стать для него никем!       Он протянул руку и Джестани, поколебавшись единственное мгновение, принял ее, крепко сжав холодные крепкие пальцы и почувствовав ответное пожатие. И тут же словно удар молнии прошил их обоих, расколов окончательно. Вот двое — человек и иреназе — отворачиваются друг от друга в отвращении, потому что не могут простить окончательно. Слишком многое их разделяет, слишком глубоко тонут они в боли и стыде… А вот другие двое — и они же — сливаются в поцелуе, счастливые и беззаботные, отдавшие боль вместе с памятью, увидевшие друг друга, как в первый раз. Начавшие все сначала!       — Ты хочешь этого? — тихо спросил иреназе. — Выбирай сам… Пусть будет, как ты решишь. Хочешь — без мучений?       Джестани помотал головой, потому что голос предательски перестал слушаться — так сдавила горло глухая горькая тоска. Отдать все, что его так мучило, — что может быть легче и правильнее? Но, кажется, в его жизни все шло неправильно, так пусть и идет дальше.       — Я не предам того, что было, — сказал он, вцепляясь другой, свободной рукой в плечо Алиэра. — Я выбираю третий путь. Свой!       «Упря-я-я-мые… — насмешливо проурчали волны. — Сами-и выбр-р-рали… Сами-и и тер-р-рпите…»       Кивнув, Джестани посмотрел в упрямую синеву чужих глаз. Враг, так и не ставший возлюбленным… Но кем-то же Алиэр для него был?       — Я люблю тебя, — безнадежно сказал иреназе. — Ты помнишь это? Ты мое сердце моря…       — Я помню, — прошептал Джестани. — Я страж. Я стал твоим стражем, хоть и не хотел этого. И что нам теперь делать?       — Замкнуть круг, — улыбнулся Алиэр ясно и горько, кладя ему на плечи обе руки. — Замкнуть круг, чтобы разорвать его. Чтобы стать свободными…       Он потянулся к губам Джестани своими, и это было правильно. Джестани вдруг понял, что все, сделанное ими, — верно не правдой эликсира забвения, а более высокой и святой правдой отваги и честности. Они отказались принять забвение из трусости, но кто им не позволял отбросить то, что мешало доверию? Отбросить и забыть самим, по собственной воле?       — Я верю тебе, — сказал он Алиэру. — Верю, потому что помню и знаю.       — Я люблю тебя, — эхом отозвался тот. — Люблю, потому что знаю и помню.       Нежная холодная гладкость кожи была такой знакомой, будто сотни раз они обнимались вот так — с полным доверием и желанием ласкать. И губы принимали поцелуй доверчиво и спокойно. Наконец-то все случилось так, как и должно было случиться на самом деле. Память о боли ушла сама, потому что ей больше не было места в душах, заполненных друг другом.       Джестани целовался, чувствуя на губах и во рту сладкую пряную соль — вкус чужих губ пополам с морской водой. Пропускал через пальцы длинные пряди цвета расплавленного заката, и в его волосы тоже запускали руки, перебирая с восхищенной нежностью. А потом одежда стала почему-то лишней, потому что непременно, обязательно нужно было почувствовать друг друга обнаженной кожей, и они снимали ее, путаясь в незнакомых завязках и застежках, но не желая уступить, и смеялись этой драгоценной неловкости первого узнавания.       И кругом: вверху, внизу и по сторонам — море трепетало и билось, как живое сердце, проникая внутрь, в каждую частичку их тела. Поило солью их кровь и слезы, плескалось в синеве глаз Алиэра и наполняло Бездной зрачки Джестани. Смеялось вместе с ними, потому что наконец-то все было как надо, как задумывалось кем-то непредставимо давно, чтобы случиться сейчас и именно с ними.       И когда они плыли, кружась в древнем, как мир, танце, Джестани легко и без страха позволил вести себя, потому что был гостем в море. Он доверился тому, для кого вода была родной — и не прогадал. Поцелуи, прикосновения, жадные и робкие, нежные и настойчивые… Алиэр ласкал его, как и обещал, исступленно и бережно, как величайшую драгоценность и живое чудо… Все случилось само собой: упругая толща песка под сплетающимися телами, горячие губы, не дающие думать и тем более не позволяющие испугаться. Джестани потянулся навстречу сам, разводя колени, раскрываясь и позволяя, ахнул и всхлипнул, почувствовав проникновение, и тут же снова застонал в истоме.       Это было как в первый раз. Настоящий, правильный первый раз, который они едва не упустили, собираясь разменять на фальшивую реальность эликсира. И это было — в последний раз, они оба помнили об этом. Упоение обреченности, нежность грусти, восхищение и отчаяние… Джестани принимал это все, как принимал плоть Алиэра, и впервые чувствовал запечатление сейчас, когда оно обрывалось между ними. Тянуло сладкой тоскливой болью, рвалось по-живому, как плохо зажившая рана расходится по шву. И хотелось что-то исправить, изменить, но ведь они сами желали свободы! Молили о ней, забыв, как страшно иногда получить желаемое.       И когда все закончилось — тем, для чего Джестани не смог бы подобрать названия, потому что обычные слова были слишком тусклыми и скудными — море ласково убаюкало их, даровав милосердное забвение — хотя бы до утра позволив забыть о том, что могло бы связывать их всю жизнь, но теперь навсегда ушло в прошлое.

***

      Алиэр проснулся, ощущая всем телом тепло и мягкую тяжесть лежащего в его объятиях тела. Осторожно повернув голову, он всмотрелся, ловя драгоценное мгновение. Спящий Джестани был таким расслабленным, беззащитным и умиротворенным… С его лица исчезло обычное строгое выражение, разгладилась морщинка на переносице, по которой сдвигались брови, когда он хмурился, уголки губ приподнялись… Наверное, он видел хороший сон. Его любимый… Только на одну ночь — и больше никогда.       Он смешно двинул губами, на которые упала прядь волос, и Алиэр невесомым прикосновением убрал серебряную шелковистую прядку, чтоб не разбудить. Еще хоть минуту, две… Такой близкий, такой родной…       В полном недоумении он прислушался к себе. Ведь запечатление было разорвано, так? Да, где-то глубоко внутри, там, где он ощущал раньше связь с Джестани, зияла болезненная пустота. Он не мог бы сказать, больно сейчас стражу или хорошо, злится он или радуется. И, наверное, разлучившись с ним, Алиэр теперь не умрет. Но больше ничего не изменилось!       Алиэр смотрел на смуглую кожу и темные ресницы, на очертания скул и губ, на непослушные волосы, серебряным облачком колышущиеся в воде вокруг его лица… Это все равно был Джестани, теперь не привязанный к нему ничем — и потому еще более дорогой и желанный. Разве, перестав быть его избранным, страж в чем-то изменился? Гордый и честный, великодушный и справедливый, отважный и добрый — разве ушло хоть одно из качеств, за которые Алиэр его любил? Так почему же он должен был перестать любить его?       Алиэр улыбнулся, только сейчас осознав глубину ловушки, в которую сам себя загнал. Ночью все было как в сладком дурмане. Конечно, они отказались от большей части силы эликсира, ухитрившись сохранить память, но все-таки хитрое зелье жрецов смягчило остроту воспоминаний и изрядно затуманило разум. Еще неизвестно, что скажет Джестани, когда проснется, не будет ли для него возвращение к обычной памяти слишком болезненным?       Но ему-то что делать? Связь разорвана, а любовь осталась. Потому что полюбил он потом, гораздо позже, узнав и поняв, какое чудо оказалось рядом с ним. И теперь было так больно…       Мгновения уходили, капали, сыпались песчинками в бездонную пропасть времени. Вот Джестани шевельнулся в его объятиях, вздохнул чуть глубже, заворочался… Алиэр замер, ловя в воде вкус и запах его кожи и волос, впитывая каждое прикосновение.       — Чистой воды тебе, — сказал он тихо, когда молчать и дальше было попросту глупо. — Доброго утра и удачного дня. Полежи еще. Я сейчас велю принести завтрак.       — Доброго… — так же негромко отозвался Джестани, не пытаясь освободиться из его рук, но как-то вдруг став чужим, напряженным. — Да, завтрак — это хорошо. Но мне бы встать… кое-куда…       — Конечно, извини, — мучительно залился краской Алиэр, выругав себя за глупость и разжимая объятия.       Потом, старательно отвернувшись, он только по колыханию воды догадывался, что страж одевается, собирая вещи, расплывшиеся вокруг кровати. Вот натягивает тунику, вот связывает волосы, поднимая руки и собирая светлое облачко в короткий пушистый хвост… Потом он уплыл в комнату чистоты, а Алиэр, слетев с ложа, поспешно натянул повязку и дернул за рычаг вызова.       — Тинкалы, — велел он приплывшему мальчишке-слуге. — Горячей и сладкой. Скажи, пусть сварят по-суалански. И завтрак. Обязательно рыбы, молодых водорослей и курапаро. Самого свежего!       — Да, тир-на, — слегка удивленно глянул паренек, последний месяц каждое утро подававший завтрак и прекрасно знающий, что Алиэр не пьет тинкалу по-суалански.       Ну, не пьет. А вот сегодня выпьет. Потому что Джестани любит именно такую, пряную и очень сладкую. А сам он мог бы заказать себе и привычной, но вдруг захотелось… хотя от горького кома в горле не спасет никакая тинкала…       Когда жрец вернулся из комнаты чистоты, аккуратно одетый в свои земные вещи, изрядно подпортившиеся за это время от морской воды, Алиэр только вздохнул.       — Я не могу снять браслет, — сказал Джестани, глядя мимо, в стену с клеткой Жи.       Алиэр молча посмотрел на золотую полосу с кроваво-красными каплями рубинов, что вызывающе горели на смуглом запястье. Теперь, когда нет отца, настоящую ценность браслет имеет только для самого Алиэра. Кариандский принц увидит в нем только обычное украшение. Да еще и с чужой руки. А Джестани этим браслетом отразил клинок сирены…       — Я его сниму, — сказал он, прекрасно понимая смысл просьбы. — Только прошу — забери с собой, когда будешь уплывать. Отец принес его тебе. Хотя бы… в память о нем.       Ответом ему был долгий испытующий взгляд, а потом Джестани коротко кивнул и подставил руку.       Тяжелый золотой обруч под его пальцами разошелся на две половинки медленно, будто нехотя. А Алиэр только сейчас увидел, что ворот рубашки Джестани заколот круглой фибулой с каким-то клыкастым зверем, той, присланной с земли. Фибула принадлежала не Аусдрангу, но легче от этого не стало. Очень уж хорошо Алиэр помнил увиденное, когда метался птицей в лихорадочной горячке.       — Давай завтракать, — сказал он тусклым голосом. — День будет нелегкий.       Они поели в полном молчании. Джестани временами смотрел на него, будто хотел что-то сказать, но в последний момент сдерживался, и Алиэр, наконец, не выдержал:       — Я обязательно постараюсь его спасти, — сказал он. — Даю слово. Если только не придется вдруг выбирать между твоим другом и Сердцем моря.       — Понимаю, — ровно ответил жрец. — Благодарю, ваше величество. Это больше, чем я мог рассчитывать.       И все… С трудом протолкнув в сжавшееся горло глоток и вправду недурной, хоть и переслащенной тинкалы, Алиэр понял, что не услышит ничего, кроме так хорошо знакомой ледяной учтивости. А о том, что было ночью, вспоминать тем более не стоит. Ни вспоминать, ни говорить об этом с Джестани, снова превратившимся в образцового храмового стража, пусть и не на службе.       Так что он кивнул и вызвал Ираталя, которому велел отобрать пять самых надежных гвардейцев. Не удивился, увидев среди этой пятерки знакомую парочку, Семариля с Камриталем, а про себя решил приглядеться к ним получше. Дару, как сказал Невис, все еще лежал в бреду, да и не хотел Алиэр возвращать его на службу. Пусть и понимал, что старший из близнецов, прикрывший его собой от клинка брата, не виноват. Но видеть лицо, один в один похожее на Кари, не мог. И, значит, следовало искать новых личных телохранителей.       — Вы поплывете со мной и каи-на Джестани к скале Договора, — сказал он. — Сегодня днем у меня там встреча с королем людей. Останетесь на расстоянии тридцати гребков, чтобы все видели, но не могли услышать. Это тайные переговоры. О том, что там будет, вы сейчас на Сердце моря поклянетесь молчать. Если понадобится — всю жизнь. Не обсуждать это между собой, не рассказывать ни избранным, ни лучшим друзьям, ни жрецам на исповеди — никому. Клянитесь.       Он достал фальшивое Сердце моря, заправленное свежей туаррой, с противным холодом понимая, что совершает святотатство. Но выбора не было.       — Клянусь… клянусь… клянусь… — прозвучали нестройные голоса. Последним был Ираталь.       — Каи-на, — сказал ему Алиэр, глядя прямо в глаза. — Я знаю, кто нас там встретит, но не знаю, чем обернется встреча. Я доверяю вам и мою жизнь, и жизнь моего… каи-на Джестани. Будьте настороже. Если увидите что-то неладное, действуйте по своему усмотрению. Среди людей будет один… Джестани, — обернулся он к жрецу, — как его узнать?       — Он высокий и смуглый, как я, — быстро и четко отозвался тот. — Но только темноволосый. Его зовут Каррас.       — Так вот, — кивнув, продолжил Алиэр. — Если начнется что-то… неладное, этого человека не трогать. Напротив — по возможности спасти и забрать с собой. Только в глубину не тяните, разумеется. В остальном… не мне вас учить, Ираталь.       — Благодарю, ваше величество, — хрипло отозвался начальник охраны. — Благодарю за…       Он смолк, не договорив, и Алиэр снова кивнул.       — Велите вывести салту, — сказал он спокойно. — Мы с Джестани отправляемся на прогулку. Семариль и Камриталь сегодня наша личная охрана. Остальные пусть посмотрят, не увяжется ли кто вслед, а потом догонят за Вратами.       Ираталь молча поклонился, приложив руку к груди, и выплыл вместе с гвардейцами. Проводив их взглядом, Алиэр обернулся к Джестани:       — О чем я забыл или не подумал? И о чем я должен знать при встрече со своим… собратом?       — Когда будем на месте, — серьезно сказал жрец, — пусть ваша охрана растянется вокруг лодки или что там будет. И дайте им пару условных знаков. По одному — быть настороже, по другому — плыть к вам. Думаю, это все. И… клянусь, я не знаю, чего ждать от короля Аусдранга. Но подозреваю, что подлости.       Он коснулся пояса и в растерянности посмотрел на ладонь, будто искал что-то.       — Возьми.       Алиэр протянул свой нож.       — Благодарю, — склонил голову жрец, пристегивая ножны к поясу. — Ну что, пора? Да благословит нас Малкавис.       — Не откажусь, — усмехнулся Алиэр. — И пусть будет с нами милость Троих.       До места они опять плыли молча. Пара гвардейцев держалась на корпус салту позади и немного в стороне, как и положено охране, так что Алиэр видел рядом только Джестани. А у скалы Договора, чья верхушка обнажалась в отлив, их уже ждали. И Алиэр не мог не оценить хитроумие Аусдранга. Торвальд не воспользовался лодкой, чье днище так легко пробить. Выводить в море корабль он тоже не стал. Четыре человеческие фигуры издалека виднелись среди волн, а подплыв ближе, Алиэр разглядел большой массивный плот. Очень умно! Не опрокинуть, не сделать дыру, волны ему почти не страшны. И весла есть, наверное…       — Хорошо придумано, — негромко сказал рядом Джестани, откашлявшись от воды, когда салту поднялся к поверхности.       Отдышался, теребя кожаный шнурок с амулетом морского дыхания, и повторил:       — Хорошо…       — Плот можно отогнать от берега, — подумал вслух Алиэр.       — Нет. Посмотрите, вон, в воде. Это канат. И наверняка не один, чтобы разом не перерезать. А на берегу…       Но Алиэр и сам видел, что на берегу, совсем недалеко, столпились люди и стоит какое-то высокое сооружение.       — Ворот, — уверенно сказал Джестани. — Чтобы очень быстро намотать канаты и подтянуть плот. Он осторожен. И не ждет от вас добра.       — Правильно делает, — усмехнулся Алиэр, чувствуя, наконец-то, так нужную сейчас холодную злость, помогающую думать и действовать. — Ну что — пора.       Оставив за спиной медленно окружающих плот гвардейцев, он тронул салту, направляя его к людям. Джестани последовал за ним.       — Кто они? — спросил Алиэр, когда стоящих на плоту можно было легко рассмотреть.       — Король — первый слева. Второй — лорд Гленарвиль, канцлер. Старший советник, по-вашему. За ним — лорд Крумас — тоже из высшей знати. Вон тот здоровяк — капитан королевской охраны… А Лилайна… я не вижу. Хотя нет — он просто сидит…       — Понятно…       Алиэр снова хлопнул зверя лоуром, направляя совсем близко. Полезная вещь — лоур. Не оружие, так что нельзя придраться к его наличию на мирных переговорах. Но при необходимости бьет не хуже остроги.       Подплыв к плоту на расстояние пары гребков, он заставил салту замереть на месте. Посмотрел на человека, которого видел впервые, но искренне и от души ненавидел, слегка склонил голову. Не в поклоне — упаси Трое! — всего лишь в приветствии. Ненависть учтивости не помеха.       — Мой дорогой родич, — звонко и весело отозвался высокий юноша едва ли старше него, Алиэра, но тоньше в кости и в плечах поуже. — Как же я рад знакомству! Простите, что не знаю, как положено приветствовать у вашего народа. Все ли благополучно в ваших владениях?       — Милостью Троих, — ответил Алиэр, в упор разглядывая его. — Правда, не припомню родственников на суше…       — В самом деле? — так же весело удивился юный Аусдранг, подчеркнуто не замечая Джестани. — Тогда вам следует внимательнее изучить родословное древо, или как у вас это называется. Мы совершенно точно одной крови, поверьте. Может, в моих жилах и поменьше морской воды, но голос моря я слышу. И он шепчет, что пора нам, властителям суши и вод, кое о чем договориться …       Двое рядом с Аусдрангом, одетые пестро и по земным меркам, видимо, богато, явно беспокоились. Переминались с ноги на ногу на едва покачивающемся помосте из толстых бревен, а лица закаменели, и в глазах плескался страх. Чего они боялись? Иреназе? Моря?       — Говорите, — коротко разрешил Алиэр, продолжая всматриваться.       Третий — стражник. Начальник охраны? Тело заплыло жиром, но видно, что все еще сильный боец. Смотрит недоверчиво, зло, однако без команды хозяина с места не двинется — да и не его это ума дело. Зачем Аусдрангу на таких переговорах охранник? А вот зачем! У ног стражника сидит связанный человек в кожаных штанах и куртке. Видимо, самим приглядывать за пленником король Аусдранга и его каи-на считают неподобающим…       Рядом быстро вздохнул Джестани — и снова затих. Связанный посмотрел на Алиэра, как на что-то мерзкое, и опять отвел взгляд.       — Благодарю за разрешение, — насмешливо поклонился Торвальд, на мгновение став ужасно похожим на Эргиана. Вот бы кого сюда — маару глубинного! И натравить их друг на друга, а самому поглядеть со стороны. Но это его, Алиэра, битва. — Что ж, не будем тратить драгоценное время. У вас, дорогой мой собрат, завалялось нечто, весьма нужное мне. Или не у вас, а у моего бывшего стража. Неважно, думаю. Я хочу эту вещь обратно.       — И что взамен? — холодно поинтересовался Алиэр.       — Моей благодарности недостаточно?       Торвальд с шутливой укоризненностью поднял бровь и слегка развел руками. — Вижу-вижу… Что ж, я, разумеется, просто не могу проявить меньшую щедрость. К тому же я слегка виноват. Не перед вами, а перед моим стражем. Кстати, он вам все еще нужен?       — Да.       — Верю, — усмехнулся Торвальд. — Воистину, ради вас я расстался с величайшим своим сокровищем…       — Говорите о деле, — процедил Алиэр, слишком ярко представляя, как лоур пробивает одежду и входит в тело Торвальда, чтобы выйти с другой стороны. — Он не предмет торга.       — Сегодня — не предмет торга, — снова улыбнулся проклятый Аусдранг. — Потому что одну сделку, помнится, мы уже заключили. Ну ладно, в самом-то деле. Итак, мой бывший страж получит человека, которому он кое-чем обязан. Я собирался казнить этого предателя и мерзавца, но демоны с ним — пусть живет. Вы же, дорогой собрат, обретете то, что утеряли и тоже наверняка хотите вернуть.       Он небрежно распахнул куртку из мягкой темной ткани, богато расшитой золотыми нитями. С белоснежной ткани рубашки блеснуло кровавым огоньком Сердце, рядом с ним болтался на цепочке амулет морского дыхания. Алиэр прислушался, посылая из глубин души зов. Отклик… был. Правда, совсем слабый и какой-то странный… Но был! Возможно, на суше Сердце уснуло, не получая сил от моря?       — Это все? — спросил Алиэр, лихорадочно соображая, что же делать.       Перстня у него нет. И торговаться — бессмысленно. Попробовать отнять Сердце силой? Но Аусдрангу стоит рукой махнуть — и плот просто притянут к берегу. Как же… глупо! Как позорно глупо он, Алиэр, будет выглядеть, обещая, упрашивая, торгуясь… И ладно бы позор — но ведь без перстня эта тварь не отдаст наемника — ключ к тому самому перстню…       — Вообще-то, нет, — негромко и с каким-то особенным удовольствием сказал Торвальд, и от его тона Алиэр почему-то похолодел. — Еще я хочу от вас, дорогой собрат и родич, вассальную клятву. Вот на этой самой реликвии, прежде чем вы ее получите. А перстень, который вы вернете мне в знак почтения и уважения, станет гарантом клятвы.       — А хвост глубинного бога не хочешь? — вырвалось у Алиэра прежде, чем он до конца осознал сказанное. — Вассальную клятву? Тебе, человеку? С чего?!       — Мне — истинному наследнику, — одними губами улыбнулся Торвальд. — Потомку старшего сына Эравальда Аусдранга и Ариэля, вашего наследного принца. Потому что тот, кто стал королем Акаланте, был всего лишь младшим их ребенком. Корона моря моя по праву. И я намерен этим правом воспользоваться, дорогой… родич. О, не беспокойтесь… Я настолько великодушен, что не собираюсь унижать вас перед подданными отречением. Правьте и дальше. В море мне будет слишком неуютно. Мокро, холодно, темно… Опять же, у подданных — хвосты, а я привык к ногам…       Он откровенно издевался, и Алиэр в полной мере вкусил бессильное ледяное бешенство, слушая звонкий красивый голос.       — В общем, — весело подытожил Торвальд. — Для всех королем морского народа останетесь вы. Могущественным правителем, очень дружественным к людям. Настолько, что мы заключим новый договор о морской торговле и охране наших кораблей. Ну и прочих пустяках, вроде ежегодных даров, например…       «Дань, — понял Алиэр. — Он говорит о дани. Которую Акаланте будет платить этому… этому…»       — А если я откажусь? — спросил он, все еще не веря, что это происходит наяву.       — Тогда, — пожал плечами Торвальд, — мне придется искать другие пути. Вашу реликвию я оставлю себе. Тот, кто столь любезно вернул ее нашей ветви рода, уверял, что Сердце моря покорится любому, в ком течет кровь морских королей. Пусть даже разбавленная горячей земной. Как вы думаете, у меня получится овладеть его силой?       Джестани рядом молчал, и Алиэр был ему за это безмерно благодарен. А еще он отчетливо понимал, что взывать к рассудку Торвальда и грозить ему гневом вулканов — бессмысленно. В глазах юного короля плескалось безумие. Жажда власти, перед которой склонятся и суша, и море.       И тогда Алиэр, понимая, что все бесполезно, что эту битву он проиграл, облизал пересохшие губы и посмотрел еще раз на Торвальда Аусдранга, будь проклят он и его кровь, какой бы родной она ни была, и стоящих рядом с ним людей. Да, Алиэр проиграл битву и переговоры. Потому что, честно говоря, он никогда не был по-настоящему хорош ни в драках, ни в интригах. Как салту, который — хоть ты его излупи лоуром — не научится летать. Зато любой салту замечательно умеет плавать. А он, Алиэр — лучший гонщик Акаланте за последнюю сотню лет. Да и всего моря, пожалуй. И эти люди… Они же не враги. Они… просто соперники по гонкам. Вот этот — самый опасный. Он вырвался вперед так уверенно, что его никак не обойти. Ну и не надо. Алиэр очень хорошо знает, что делать. В Гонке этому учишься так же быстро, как и другим подлым приемам. Кто-то их применяет, кто-то брезгует… Но вот этот, родственничек… он начал первым.       — Безусловно получится, — ласково улыбнулся Алиэр в ответ. — И я даже расскажу — что именно.       Он снова улыбнулся, готовясь к последнему решающему кругу, седлая вместо салту собственную ослепительную ненависть и восхитительную ярость. А пойманный отблеск близкого Сердца щедро поил его силой, делая слова безупречно убедительными.

***

      Алиэр что-то задумал, и Джестани всей душой надеялся, что у иреназе получится. А сам он смотрел на Торвальда и не узнавал. Куда исчез ясноглазый улыбчивый юноша, который стал для него солнцем и жизнью? О, улыбка и сияние глаз его не померкли… Но теперь они пугали. Торвальд стал холодным и опасным, как безупречно сбалансированный клинок. И двое высших сановников королевства — они же его боялись! Джестани читал это в напряженных позах, в том, как лорды следили и слушали… В какое чудовище должен был превратиться его бывший возлюбленный, чтобы Крумас, в одиночку ходивший на кабана, трепетал перед своим королем?       Он перевел взгляд на Лилайна, зная, что не может позволить себе даже ободряющей улыбки. Наемник ответил напряженным взглядом и чуть пошевелил плечами. Руки ему связали за спиной, так что сидеть было не слишком удобно, а сделать что-то — и вовсе невозможно.       Джестани прикинул расстояние до края плота. Нет, сдернуть Лилайна в воду он точно не успеет. А еще у ног капитана лежит взведенный арбалет…       — Вот как? — удивленно спросил Торвальд, явно не ожидая от иреназе такой покладистости. — Я слушаю…       Алиэр почему-то смотрел не на него, а на королевских спутников. Внимательно, оценивающе. Потом снова перевел взгляд на Аусдранга.       — Не знаю, кто передал вам Сердце моря, дорогой… родич, — сказал он так мягко, что у Джестани екнуло сердце в плохом предчувствии, — но могу заверить: все его тайны известны только королевской семье. Например, что Сердце требует плату за свою силу. Должно быть, вы очень стремитесь стать королем моря, если готовы ради этого умереть лет на десять-двадцать раньше…       — Я? — поднял бровь Торвальд. — Сердце вернется к вам.       — Увы, — вздохнул Алиэр. — Король может быть только один. Принеся вам вассальную клятву, я, может, и останусь на троне для своих подданных, но Сердце не обмануть. Оно перестанет слушаться меня. И бремя укрощения подводных вулканов ляжет на ваши плечи. Об этом вам тоже рассказали?       — Представьте себе, — снова улыбнулся Торвальд, но глаза его остались настороженно-холодными. — Что ж, власть имеет свою цену. Не думаю, что мне придется делать это часто.       — Это — нет. Но отказаться от силы Сердца нелегко. Оно уже сотни лет делает власть королей моря незыблемой…       Алиэр снова почему-то глянул мимо Торвальда, на его сановников, и продолжил с безмятежным просто спокойствием:       — Вы знаете, почему ваш предок так стремился его заполучить? Вулканы его уж точно не интересовали.       — И… почему же?       Внезапно эти двое напомнили Джестани двух хищников, кружащих друг вокруг друга, выбирая момент, чтобы вцепиться в горло, и все не решаясь на рискованный бросок. Он затаил дыхание, краем глаза видя, как жадно слушают Алиэра люди на плоту. Лорды слегка подались вперед, даже капитан слегка расслабился…       — Власть, — четко и холодно уронил Алиэр. — Не над вулканами и волнами, это всего лишь… приложение к силе. Да, вы сможете поднять или усмирить шторм. Обрушить волну на прибрежную деревню… или город… Не думаю, что это понравится вашим соседям, но кого волнует мнение слабейших? А вот истинная власть — она не в шторме. Сердце позволяет определять любую произнесенную ложь. Оно дарит проникновение в чужие помыслы… Не слишком точное и очень опасное, но большинство после этого выживает и даже становится… более верными подданными, я бы сказал. Безмозглыми — но очень преданными. А еще оно позволяет брать клятвы, которые невозможно нарушить, потому что нарушителя карает его собственная кровь. Об этом вам рассказали?       — О да-а-а, — завороженно протянул Торвальд, не отрывая взгляда от бесстрастного лица Алиэра, на котором только глаза горели бешеным синим огнем. — Но не все, как оказалось… А вы… Мой дорогой родич… Зачем вы говорите мне это?       — Затем, — Алиэр улыбнулся краешками губ, и его голос стал еще слаще и мелодичнее, — что вы можете избавить меня от этого бремени. Я единственный наследник своего отца и морского трона — так я всегда думал. Но мне вовсе не хочется править. Посмотрите на меня, Торвальд… Я хочу жить — просто жить. Развлекаться, выигрывать гонки, любить… Я все чаще думаю, что просто не создан для короны. Но я один. Порядок наследования не оставляет мне шансов, а заговорщикам я слишком мешаю, чтобы остаться в живых. Вам нужна власть? Мы договоримся. И вы будете величайшим королем, потому что получите власть, которую невозможно свергнуть. Нерушимые клятвы, распахнутые вам сердца и мысли, возможность убить любого подданного — просто пожелав этого. Вот что такое Сердце…       Джестани успел глубоко вдохнуть соленого влажного воздуха. А потом все случилось, пока он выдыхал. Двое лордов повернулись друг к другу и обменялись взглядами. Гленарвиль сделал шаг назад, а Крумас — на его место — и за спину Торвальда. Блеснуло лезвие. Короткий взмах рукой! И Торвальд удивленно посмотрел на Джестани, которого будто толкнуло изнутри. Его подзащитный! Он, храмовый страж, смотрел, как убивают того, кого клялся беречь ценой жизни…       — Не смей! — рявкнул Алиэр, и он очнулся.       Торвальд, не отрывая от Джестани изумленного и будто жалобного взгляда, медленно упал на колени, потом лицом в бревна…       — Убийство! — закричал Гленарвиль. — Преступник убил короля! Смерть негодяю!       — Лилайн! — зазвенел в ушах Джестани его собственный крик.       Каррас боднул капитана головой в живот и, как был, связанный, рванулся к краю плота. Перекатился и почти без всплеска ушел под воду.       Алиэр поднял над головой скрещенные руки, подавая сигнал гвардейцам, но те уже и сами плыли к плоту. Джестани прыгнул с салту и нырнул, ища взглядом темное пятно, которое волны уже затянули под плот. Амулет на его груди сработал мгновенно, стоило вдохнуть воды, на миг передернувшись от боли. И сразу же пришла ясность подводного зрения. Лилайн, извиваясь, барахтался в толще воды совсем близко.       Подплыв к нему, Джестани схватил тяжелое тело и изо всех сил потащил наверх. Один из гвардейцев, оказавшись рядом, помог ему. Вынырнув и снова отплевываясь от воды, Джестани хватанул ртом воздух, показавшийся раскаленным.       — Осторожно! — крикнул Алиэр, и над его головой просвистел арбалетный болт.       — К берегу! — истошно визжал Гленарвиль. — Скорее к берегу! Измена! Убийство! Проклятый алахасец!       — Не сметь! — снова услышал он голос Алиэра, но уже не крик, а просто громкий и четкий приказ. — Еще один выстрел — и позавидуете своему королю-покойнику. Всем побережьем! Джестани, ты не ранен?       — Нет, — выдавил он, оглянувшись на короля иреназе. — Амулет… Мне нужен амулет… второй…       — Отличная мысль.       Алиэр, сидя на салту, беспокойно бьющем хвостом по волнам, улыбнулся так, что Гленарвиль замолчал и попятился от края плота вглубь.       — Мою вещь, — сказал Алиэр, в упор глядя на канцлера. — Отдайте то, что на мертвом, и я заберу с собой вашу тайну.       Лилайн полулежал на плече Джестани, который изо всех сил одной рукой держал его, а другой — вцепился в седло салту, молясь, чтобы зверь не нырнул. Все тот же Камриталь, вынырнув рядом, снова подхватил наемника, пока остальные окружали плот с поднятыми острогами.       Двое лордов опять переглянулись. Капитан стоял, опустив арбалет, а Крумас кивнул Гленарвилю и, опустившись на колени, сорвал с шеи Торвальда золотую цепь с сердцем моря. Но Джестани сейчас было куда важнее, что на той же цепи висел амулет морского дыхания.       Ираталь, подплыв к плоту, принял цепь и передал ее Алиэру.       — Амулет, ваше величество, — отчаянно попросил Джестани, не зная даже, поможет ли магия уже захлебнувшемуся человеку.       Алиэр сорвал с цепочки Сердце и, торопливо подплыв, накинул ее на шею Карраса. Через несколько мучительных мгновений наемник захрипел, начал выдираться из рук Джестани, ловя ртом воздух.       — В воду его! — крикнул Алиэр. — Быстрее.       Джестани отчаянно потянул Лилайна вниз, и там наемник наконец задышал, очумело озираясь вокруг.       — Все хорошо, — торопливо сказал Джестани, только сейчас разглядев, что вокруг куртки наемника расплывается темное пятно — тот болт, что едва не убил стража, был не первым. — Все хорошо, слышишь? Дыши! Ты можешь дышать. Это магия, но она работает!       — Джес… — попытался улыбнуться Лилайн, снова обмякая в его руках.       Сверху вдруг стало гораздо светлее — плот стремительно уходил к берегу, влекомый сразу несколькими канатами.       — Уплываем.       Спустившийся вниз Алиэр был так бесстрастен, что Джестани опять почуял неладное. Где радость победителя? Где облегчение?! Он же вернул реликвию!       Но Алиэр, поймав его взгляд, покачал головой.       — Это не оно, — сказал он просто. — Проклятье, Джестани, я чувствовал его… совсем рядом… и сейчас чувствую. Но это — тоже подделка. Плывем домой, твоему другу нужен целитель.       — Они обвинили его в убийстве, — с трудом промолвил Джестани. — Вы слышали? Они все свалили на Лилайна…       — Зато он остался жив, — безжалостно напомнил Алиэр. — Ты точно не ранен? Ираталь, возьмите его на салту! Джестани, отпусти руки, никто ему ничего не сделает. Джестани…       Вокруг привычно замерло море — бесконечная, бескрайняя толща воды. Где-то наверху осталось тело Торвальда, а с ним и клятва Джестани. Клятва храмового стража, преданного и ответившего на предательство тем же. Мог ли он спасти Торвальда? Да, если бы остался его Стражем. Но он решил сам.       Джестани разжал сведенные судорогой руки, беспомощно посмотрев на Алиэра. Вокруг — море. Лилайн ранен. И теперь тоже зависит от великодушия короля иреназе, который влюблен в него, Джестани. Правда, у Алиэра свадьба с принцем, что вот-вот приплывет. И еще заговор, круги от которого ширятся… Но все это будет неважно, если они так и не найдут Сердце моря, потому что вулканы ждать не станут. Джестани, бывший храмовый страж и бывший избранный морского короля, понял вдруг, что ничего не кончилось, как ему казалось еще утром. Самое сложное только начинается.