Море в твоей крови

       — Если вокруг тебя Бездна, главное — понять, в какую сторону плыть. Или хотя бы определить верх и дно.       Принц Эргиан переставил очередной камешек риши, и Джестани понял, что эту партию тоже проиграет. Кариандец родился с камешком в руке, как говорили о таких игроках в Храме, где риши считалась не забавой, а важной частью подготовки жрецов, потому что учила думать и рассчитывать наперед. Джестани помнил несколько десятков выигрышных комбинаций, но вот беда — Эргиан, судя по всему, тоже их знал. Наверное, здесь «журавль на склоне» и «три лягушки, дерущиеся за кувшинку» назывались иначе, но сути это не меняло, кариандец играл восхитительно.       Это было тем более обидно, что думал принц при этом о чем-то своем, поддерживая беседу только из безукоризненной учтивости, так что Джестани откровенно не понимал, зачем глубинник вообще приплыл именно сейчас.       Самому Джестани тоже было не до риши. Алиэра, стоило им вернуться во дворец и вызвать к Лилайну целителей, уволокли очень озабоченные советники, в одном из которых Джестани узнал отца Эрувейна. Что-то срочное с теми самыми злосчастными маравейскими документами… Что ж, жизнь королевства продолжалась, и его новому повелителю следовало блюсти торговые соглашения, разбирать тяжбы и заниматься сотней других необходимых дел.       Алиэр успел только сказать, что вернется как можно быстрее, и Джестани понимающе кивнул — у него самого сейчас из головы не выходил Лилайн. Болт, пробивший наемнику правое плечо, серьезно повредил мышцы и задел кость, так что даже чудесное искусство Невиса не могло поставить алахасца на ноги в скором времени. Нет, на ноги он как раз встать мог, но под водой пользы от них было куда меньше, чем от рук. Вдобавок, Невис сказал, что Лилайна пытали…       Стоило Джестани подумать об этом — и смерть Торвальда уже не казалась достаточным возмездием. А еще мучила вина… Умом Джестани понимал, что вряд ли причиной пыток стала их с Лилайном связь. Торвальд был слишком расчетлив в своем отношении к стражу, чтобы ревновать. Ему нужны были сведения и, возможно, послушание наемника. Но голос разума смолкал, стоило представить Лилайна в руках аусдрангских палачей. Сейчас Джестани ненавидел Торвальда так же сильно, как прежде любил, удивляясь, как мог обмануться, принимая гадюку за феникса.       Однако Невис обещал, что Лилайн вскоре поправится. Его напоили целебными снадобьями, вытащили болт и обработали рану, а Джестани невольно подумал, что, будь у них истинное Сердце Моря… «Быстро же ты привык полагаться на магию», — упрекнул он себя. И еще неизвестно, захотел бы Алиэр помочь своему сопернику? Это было еще одной причиной для беспокойства. А когда Лилайн вернется наверх, на него откроют охоту как на убийцу короля! И Сердце, где же оно…       Однако прямо сейчас Джестани не мог сделать ровным счетом ничего. Лилайн крепко спал, Алиэр занимался королевскими делами, а Джестани… Джестани играл в риши. И беседовал с Эргианом о жизни в Карианде, гадая, что же нужно глубиннику на самом деле.        — Я думал, умение чувствовать море у вас в крови, — отозвался он на последние слова принца. — Даже я могу понять, где дно, а где небо, стоит прислушаться к ощущениям. А уж иреназе…        — Для Бездны этого мало, — рассеянно улыбнулся Эргиан, выстраивая того самого «журавля на склоне». — Даже жители моря, не бывавшие в Карианде, не могут вообразить великолепие и ужас Великого Разлома. Вы помните Арену?       Джестани кивнул, глядя на доску. Клюв «журавля» уверенно нацелился на его «лягушек», но позицию еще можно было спасти, если соединить три камня, якобы бессмысленно разбросанных им несколько ходов назад.        — Тогда представьте несколько Арен, вытянувшихся в длину одна за одной и не выступающих над морским дном, а уходящих в него так глубоко, что никто никогда не достигал дна Бездны. Там вечный мрак и холод, а давление воды столь сильно, что даже иреназе не могут спуститься глубже определенного предела. Склоны у Бездны не гладкие, как у Арены, а покрыты ущельями и нагромождением скал. В этих скалах вода и время проделали ходы, множество ходов, которые никогда не знали луча света. В них прячутся глубинные твари, охотясь друг на друга и никогда не выползая наружу. Некоторые скалы так неустойчивы, что малейший толчок опрокинет их, закупорив пространство внизу, но штормов там не бывает, и никакая волна не доберется так глубоко, потому скалы могут пребывать в зыбком равновесии веками. Пока не найдется глупец, решивший спуститься к ним и потревожить покой Бездны…       Тихий ровный голос кариандца рисовал в воображении Джестани чудовищные картины. Ледяная тьма, каменные лабиринты, полные смерти и ужаса… Он содрогнулся, попытавшись представить это и понимая, что вряд ли сможет. Все равно что муравью вообразить погребальные катакомбы под Храмом.        — Звучит так, словно вы там побывали, тир-на, — донесся от входа голос Алиэра, разрушая страшное очарование рассказа. — В самой Бездне…        — Любой кариандец там бывал, — мгновенно спрятался Эргиан за безразлично вежливый тон. — Мы живем Бездной… Я слышал, вы лично участвуете в охоте на салту?       Алиэр кивнул, подплывая ближе и с интересом глядя на доску.        — Ну, а наша королевская семья спускается в Бездну, чтобы найти новые месторождения редких веществ. Это, конечно, совсем не так увлекательно, как быть загонщиком…       Пальцы глубинного принца зависли над доской и медленно переставили камешек, на который Джестани очень рассчитывал. Досадно.        — И вы ни разу не отправлялись на эти склоны просто так? — допытывался Алиэр, бесцеремонно укладываясь на огромную кровать рядом с игроками. — На обычную охоту или погулять?        — Случалось, — безмятежно подтвердил кариандец, ожидая хода Джестани и не выказывая ни малейшего недовольства, что его отвлекают от игры. — Мы, конечно, охотимся на склонах, в их верхней части, где еще не так темно и добычи побольше. Собираемся примерно по дюжине, берем шары туарры, следим друг за другом и устраиваем переклички, чтобы не потеряться… Даже опытный охотник может погибнуть, если окажется в переплетении скал без туарры. Или свернет не туда, или вляпается в жгучие заросли… Боги, как говорят, любят Акаланте, но Бездна не любит никого и всегда голодна.       Алиэр помрачнел, и Джестани почему-то подумал, что дело не только в любопытстве принца насчет глубинной охоты. А еще — что партия затянулась, и даже отвоеванный нужный камешек, выхваченный из-под носа кариандца, уже не принесет победы. Что за новости расскажет Алиэр? И как бы им остаться вдвоем, чтобы поговорить о действительно важных вещах? Сердце Моря, судьбе Лилайна и… свободе Джестани.        — Скажите, амо-на, — обратился вдруг к нему Эргиан, — а ваши жрецы когда-нибудь охраняли королей иреназе?       Вопрос был таким неожиданным, что Джестани вздрогнул и окончательно отвлекся от положения дел на доске.        — Нет, насколько мне известно, — ответил он.       Алиэр лежал рядом спокойно, и только хвост его едва заметно подергивался, словно у беспокоящегося кота.        — Но никаких препятствий к этому не имеется? — уточнил Эргиан, делая ход, который не мог принести ему ровно никакой пользы — у края доски, вдали от основного поля битвы.        — Кажется, нет, — пожал плечами Джестани и невольно снова покосился на Алиэра. — Конечно, это было бы сложно. И бессмысленно, насколько я могу судить. Под водой иреназе — гораздо лучшие бойцы, чем люди, даже от наших жрецов не будет особого толка.        — И это говорит победитель сирен? — мягко улыбнулся Эргиан, делая еще один ход, настолько бессмысленный, что Джестани заподозрил кариандца в желании проиграть партию.        — Сирен, а не иреназе, — усмехнулся он в ответ. — Сирены не бойцы, они падальщики, привыкшие к легкой победе над ослабленными жертвами. Да и то, бой с ними мне дался нелегко. На земле с парой — тройкой противников я бы справился куда проще, а здесь едва не погиб.        — Понимаю… — задумчиво согласился кариандец. — Но ценность вашего служения не только в мастерстве бойца. Вы умеете думать, амо-на Джестани. А верность цены вообще не имеет.        — Мой прежний наниматель с вами бы не согласился, — одними губами улыбнулся Джестани, а в сердце уже привычно потянуло холодной тоской. — Он оценил меня в двадцать пять лет торговой свободы Аусдранга на море. Хорошая цена, мне бы стоило быть польщенным.       Сердце моря — напомнил он себе. Кариандец знает, что оно пропало. Но молчит, не позволяет себе ни вопроса, ни даже любопытного взгляда, хотя Алиэр снял цепь с фальшивкой, которую носил напоказ. Почему он молчит? Ну не из учтивости же! Такая-то насмешливая язва…       Алиэр, возможно, подумал о том же, потому что поднял взгляд от доски, в упор взглянув на Эргиана, ответившего печальным вздохом.        — Вам не нравится тосу? — поинтересовался кариандец у рыжего. — Какая жалость. А я надеялся, что мы не раз поиграем, когда окончательно станем одной семьей. Это, конечно, не гонки…        — А вам не нравятся гонки? — изогнул Алиэр бровь с неожиданно ядовитой усмешкой. — Какая жалость. А я надеялся, что вы будете часто сопровождать меня на Арену. Это, конечно, не тосу…       Мгновение Эргиан смотрел на него в недоумении, а потом расхохотался так искренне и заразительно, что даже Джестани улыбнулся.        — Один-один, — признал кариандец и повернулся к Джестани. — Как насчет ничьей, амо-на? Полагаю, вам сейчас не до игры. Надеюсь, ваш друг ранен не слишком серьезно?        — Благодарю, не очень, — настороженно ответил Джестани, снова неприятно удивляясь уже привычной осведомленности кариандца. — И ваше предложение… весьма великодушно.        — Вообще-то — да, — кивнул Эргиан. — Осмелюсь предположить, что выиграл бы за… пять ходов. Но вам не стоит огорчаться, господин Джестани: дома я считался весьма сильным игроком. Хотя его величество Алиэр, не сомневаюсь, в гонках на салту гораздо лучше, чем я с камнями тосу. Как и вы, амо-на, хороши в обращении с оружием…       Он не договорил, и в комнате повисла тишина. Хвост Алиэра все так же легонько подрагивал, и Джестани чувствовал от него колебание воды. Кариандский принц выглядел спокойным, но в его пальцах поблескивала пара камешков риши, которые Эргиан крутил, как храмовые стражи крутят тяжелые шарики для разминки пальцев. Ну, чего он ждет?        — Так значит, если мой отец и повелитель обратится в ваш храм, с ним заключат договор? — снова заговорил Эргиан, небрежно откидываясь на высокий валик-подушку. — А выбрать стража можно самому?        — В определенных пределах, — осторожно отозвался Джестани, поднимая взгляд от доски и ритмично шевелящихся пальцев глубинника. — Обычно Храм предоставляет нескольких жрецов на выбор. Из тех, кто свободен и не отказался именно от этого договора по каким-то причинам.        — Ах, так отказаться все-таки можно?       Алиэр молчал, и это настораживало еще сильнее. Что здесь происходит? Разговоры о Бездне, о храме, о риши — о чем угодно, только не о том, что действительно важно!        — Иногда — можно, — сказал Джестани. — Бывает, что наниматель вызывает у стража слишком сильную неприязнь. Не ко всякому мужчине можно послать храмовую жрицу и наоборот. Кто-то из стражей не любит работать на юге или, напротив, на севере. Храм, конечно, может настоять, но зачем? Если страж будет охранять нанимателя против своей воли, постоянное раздражение ему помешает. Всегда можно найти того, кто согласится, мы ведь жрецы и дети храма, а не рабы.        — Очень разумно, — рассеянно похвалил Эргиан, роняя камешек и снова подхватывая его в руку. — Пожалуй, я непременно посоветую своему отцу послать в ваш храм просьбу о договоре. А во сколько обходится это несравненное удовольствие?       На мгновение у Джестани возникло огромное желание отправить его кариандское высочество… хотя бы к Ираталю! Тот знает о храме достаточно… Но вежливый вопрос требовал учтивого ответа, и Джестани вздохнул, надеясь, что это вышло не очень заметно.        — Если страж младше двадцати семи лет, — монотонно проговорил он уже навязшие в зубах положенные слова, — то при заключении договора храму выплачивается вес стража в серебре. Если старше — в золоте. После этого каждый год страж получает от нанимателя сто золотых монет не меньше определенного веса и чистоты, из которых половину отсылает в храм. Наниматель оплачивает оружие и снаряжение стража и содержит его с должной заботой. А по достижении стражем сорока лет его договор с храмом и нанимателем считается разорванным. Страж свободен и может жить, как пожелает. Вернуться в храм, где ему всегда найдется место, но никаких обязательных контрактов больше не будет, или найти нового нанимателя уже лично для себя, или… Да что угодно, в общем.        — Очень интересно! — с чувством проговорил Эргиан, бросая в коробку камешки, плавно опустившиеся на кучку себе подобных. — Благодарю вас, амо-на Джестани. Ваше величество, — склонил он голову перед Алиэром, — не смею больше отвлекать…       Он шевельнул хвостом, собираясь всплыть, и тут Алиэр, по-прежнему разглядывающий доску для риши, разомкнул губы:        — Останьтесь.       Эргиан замер, но удивленным отнюдь не выглядел, и Джестани снова подумал, что смысл сказанного все время ускользает, будто иреназе говорят на плохо знакомом языке — вроде бы и понимаешь отдельные слова, но что они значат все вместе?       А рыжий что-то достал из маленькой сумочки, которую Джестани привык видеть у него на поясе, и протянул Эргиану. Глаза кариандца изумленно расширились, он взвесил на ладони огромный рубин, тревожно сверкнувший в ярком сиянии недавно подкормленной туарры на стене.        — Это ведь…       Он замолчал, снова покрутил камень в руке, поднес к глазам и пригляделся. Алиэр смотрел на него с подозрительно спокойным, каким-то каменным лицом, а в сердце Джестани медленно вползало предчувствие чего-то нехорошего. Если это рубин, взятый с тела Торвальда, то он ведь фальшивый! Или нет? Но Алиэр сам сказал, что… И зачем он показывает его кариандцу?        — Значит ли это, что ваше величество признает меня не только послом Карианда, но и… вашим советником? — бесстрастно поинтересовался Эргиан, поднимая взгляд от камня.        — Нет, — так же холодно уронил Алиэр. — Не знаю, как у вас, а по нашим законам советник короля может служить только одному государству. Это значит, что вам придется выбирать, тир-на Эргиан. Я по-прежнему намерен соблюдать договор, заключенный с Кариандом. Относительно вашего брата и относительно переселенцев — в равной мере. Но в моем Совете вы останетесь только моим подданным, а не кариандским. Член королевской семьи Акаланте и советник короля — или посол Карианда. Решать вам.        — Это… справедливо, — тихо и очень спокойно признал Эргиан. — Я должен ответить прямо сейчас?        — Вовсе нет, — пожал плечами Алиэр. — Но я не могу обсуждать с послом Карианда то, в чем попросил бы помощи своего советника. А положение дел таково, что промедление может ударить по всем королевствам моря.        — Знаете, ваше величество, — с вымученным смешком сообщил Эргиан, возвращаясь к прежнему ехидному тону, — вы сейчас очень сильно оскорбили весь свой остальной Совет. Получается, что они вам помочь не могут? Или не хотят?        — Половину нынешнего Совета я бы с радостью разогнал к муреньей прародительнице, — раздраженно бросил Алиэр. — Но не могу. Вторая половина просто не в силах помочь. У отца был Руалль. Мне противно об этом даже думать, но отец полагался на него многие годы, и до последнего времени не было причин об этом жалеть. Мой Совет хорош в хозяйственных делах. Военных, политических… Но сейчас в Акаланте творится такой сон глубинных богов, что я не могу приплыть за помощью ни к кому из них. Разве что к Ираталю, но даже ему нельзя знать всего.        — А мне — можно? — насмешливо вскинул брови Эргиан, но глаза у кариандца остались невеселыми.        — А вы и так уже знаете самую страшную тайну Акаланте, — в тон ему ответил Алиэр. — Кстати, вы всего третий, кроме меня и Джестани. Так что если она станет известна кому-нибудь еще…       Эргиан сосредоточенно крутил в пальцах рубин — точную копию того, который Джестани видел на груди Алиэра, и который тоже был фальшивкой. На скрытую угрозу короля Акаланте он лишь отмахнулся:        — Да понимаю я, не беспокойтесь. Это ведь вторая копия, так? Здесь нет отверстия для туарры, а внутри светится что-то другое… Откуда он? Впрочем, молчите. Весь дворец гудит, что тир-на Алиэр вернулся с поверхности и притащил раненого человека. Господин Джестани обеспокоен настолько, что играет в тосу гораздо хуже обычного. Ваши гвардейцы не отвечают на самые безобидные вопросы. Кстати, скажите им, что это зря. Большие тайны нужно прятать за легкой болтовней, сами по себе они слишком заметны. И возле вулкана вы говорили, что рассчитываете вернуть Сердце в самом скором времени. Но снова получили копию. М-м-м-м… Аусдранг? Торвальд?        — Я вот думаю, — мрачно сказал Алиэр, — зачем мне при дворе настолько умный посол Карианда?       Эргиан оценил его признание смешком и взглянул на Джестани. А потом одним движением руки смел с доски камешки, перемешав их, и спросил:        — Вы хорошо помните позицию, амо-на?       Джестани молча кивнул.        — За сколько ходов я бы выиграл?        — За шесть, — спокойно отозвался Джестани. — Вы бы выиграли за шесть ходов, тир-на Эргиан. Именно для этого вы сделали два последних — чтобы дать мне отыграть северную сторону и протянуть время. Показать?        — Не надо, — усмехнулся кариандец. — Но вы меня не поправили, когда я сказал про пять. Играть с вами было истинным удовольствием, амо-на Джестани, и я скорблю, что скоро лишусь его. Кстати, как скоро? Полагаю, теперь вас несколько задержит раненый?        — Это ненадолго, — улыбнулся Джестани одними губами, надеясь, что кариандец ничего не прочитает по его глазам. — Вы же слышали, его величество не намерен разрывать договор с Кариандом.        — Догово-о-о-ор… — протянул Эргиан и позволил рубину свободно упасть в ту же коробку, где лежали камешки для риши.       Черные и белые камни — и среди них огромная багровая капля неправильной формы. «Кровь Матери Море смешалась с кровью первого короля Акаланте, — вспомнилось Джестани. — И даже глубинные боги устрашились…»        — Если ваша тайна выплывет наружу, тир-на Алиэр, — сказал Эргиан задумчиво, — не спешите обвинять в этом меня. Ведь был еще и тот, кто сделал копию Сердца для короля Аусдранга. Кстати, зачем?        — Это спрашивает посол Карианда или советник Акаланте? — изогнул бровь Алиэр, доставая рубин из коробки и тоже, в свою очередь, крутя его в пальцах.        — Это спрашивает тот, кому по-прежнему не хочется стать королем вашего дивного города, — парировал кариандец. — Кто еще не отправил домой ни одного донесения сверх обычных писем учтивости и пока не собирается этого делать.        — А также тот, кто спас меня возле вулканов и проголосовал за невиновность моего избранного, — с той же холодной и горькой усмешкой уточнил Алиэр. — Я все это помню, тир-на Эргиан. Но вот вопрос… А вашему отцу и повелителю тоже не хочется, чтобы вы стали королем Акаланте? Не торопитесь отвечать. Мы ведь оба понимаем, что ваши желания на самом деле не имеют никакого значения, как и мои. Я вступлю в брак с Маритэлем, потому что так нужно моей родине. А что вы сделаете для Карианда?        — Все, — еле слышно уронил глубинник. А потом, помолчав, добавил бесцветным, как его обычная серая туника, голосом: — Знаете, ваше величество, я попрошу у вас пару уроков гонок на салту. Возможно, это не столь бессмысленное занятие, как мне ранее представлялось.        — Согласен, — без улыбки кивнул Алиэр. — Если взамен вы поучите меня играть в тосу. У нас будет интересная мирная жизнь, тир-на Эргиан, если мы до нее доживем. У короля Торвальда была фальшивка, но он искренне верил, что обладает настоящим Сердцем Моря. Верил настолько, что поставил на эту веру все — и проиграл. Но вы правы, копию для него кто-то сделал. И пока я не узнаю — кто, я не вправе доверять никому. Хотя мне бы очень хотелось доверять вам, Эргиан.        — Я подумаю над этим, ваше величество.       Принц-глубинник оттолкнулся хвостом от ложа и всплыл над ним, отвесив безупречный почтительный поклон сначала Алиэру, потом Джестани.       Когда за кариандцем закрылась дверь, рыжий обессиленно растянулся на ложе, только голову повернул к Джестани. Помолчал немного и спросил:        — Как себя чувствует твой… друг?        — Он спит, — невольно насторожившись снова, ответил Джестани. — Целители говорят, что рана не опасна, но какое-то время ему придется провести в постели. Я… очень благодарен вам за помощь, тир-на.        — Не стоит благодарности, — безразлично отозвался Алиэр. — Я не буду притворяться, что мне приятно его присутствие, но помню, что обязан ему твоей жизнью.        — Вы — моей? — не удержался Джестани.       Повернувшись набок, Алиэр откинул с лица выбившиеся из косы короткие пряди и внимательно посмотрел на Джестани.        — Ты хотел уплыть как можно скорее, да? Вместе с ним…       Он не спрашивал, а утверждал, и Джестани молча кивнул, изнывая от той же самой непонятной глухой тоски. Вернувшись, Алиэр не сменил тунику, которую надел с утра. Ту самую, что снял вечером, ложась с Джестани в постель, чтобы разорвать запечатление. Память предательски подсказывала, что ночь они провели вместе. И не только за тем, вспоминать о чем было сладко и горько одновременно, они ведь еще просто спали… Спали в объятиях друг друга, как обычные любовники. Доверяя не только тело, но и нечто более тонкое, зыбкое, мимолетное.       И Алиэр ни словом не напоминал об этом, только его взгляд, жадный и тоскливый, все время тянулся к Джестани, когда рыжий думал, что это незаметно. Чутьем стража Джестани ощущал постоянное внимание, словно прикосновение, но не липкое и неприятное, как можно было бы ожидать, а сходное с ровным теплом от горящего очага, в который ты не подбрасываешь поленья, потому что это делает кто-то другой. Тебе же достается только тепло…       Да, Алиэр не напоминал, не намекал, не предлагал… И следовало поскорее забыть об этой ночи, окончательно стершей последние следы ненависти и вины между ними. Пусть все так и остается, постепенно превратившись в тихую грусть, которая когда-нибудь вернется к Джестани одиноким холодным вечером далеко отсюда, в Храме или доме очередного нанимателя… Потому что расставаться с такой огромной частью собственной жизни всегда грустно, и Джестани знал, что не сможет забыть ничего, случившегося с ним в Аусдранге и Акаланте. Да и не захочет. Эта боль принадлежала ему, она делала его сильнее, потому что Джестани прошел сквозь нее, как меч проходит сквозь огненное горнило и ледяную воду для закалки. Проходит, чтобы обрести силу и упругость, которые не получить иначе.        — Теперь придется немного подождать, — спокойно, словно размышляя, сказал Алиэр. — Я сегодня же велю Ираталю узнать через наших слуг наверху, что в Аусдранге говорят о смерти Торвальда. Наверное, твоего друга будут искать?       Джестани снова молча кивнул.        — Значит, вам не стоит возвращаться в Аусдранг?        — Я не знаю, — отозвался Джестани. — Мне нужно поговорить об этом с Лилайном. У него в Аусдранге остался отряд, там люди, за которых он отвечает. А мне нужно вернуться в храм.        — Чтобы отправиться к новому нанимателю? — в голосе рыжего прорезалось что-то, нешуточно похожее на злость. — Вроде Торвальда? Или короля Карианда? Он как раз успеет сговориться с твоим храмом.        — Ваше величество, я страж. И это — моя жизнь, — напряженно сказал Джестани, которому очень не понравилось, какое направление принимает разговор. — Вы сказали, что дадите мне свободу.        — Дам, — кивнул Алиэр.       Взяв со стола гребень, он быстрыми нервными движениями расплел косу и принялся ее расчесывать, беспощадно раздирая мягкие рыжие пряди.        — Только я дам тебе настоящую свободу, — бросил он, не глядя на замершего в ожидании Джестани. — Думаешь, я не понимаю, о чем говорил этот глубинный маару? Могу поспорить, если я решу заключить договор с твоим храмом, чтобы ты стал моим стражем, Карианд не будет слишком возражать. Эргиан изо всех сил намекает, что… Ладно, неважно. Твой вес серебром, так? И золотом, когда тебе будет двадцать семь лет. А потом, пока тебе не исполнится сорок, каждый год по сто золотых монет, из которых храму причитается половина. Ваш храм точно знает, во сколько оценить своих детей, не хуже Торвальда.        — Ваше величество!       Джестани почувствовал, как его щеки вспыхнули, и заговорил быстрее, чем следовало:        — Вы не понимаете! Меня ведь тоже воспитали на деньги, которые заплатили за кого-то из старших. Храм — моя семья, а не хозяин, но именно поэтому ради семьи стараешься изо всех сил. Мое служение — это моя честь. И мой долг!        — Долг принимают добровольно, — возразил Алиэр, — а тебя никто особенно и не спрашивал. Допустим, к Торвальду ты поехал по своему желанию, но чем это обернулось? А теперь тебя снова продадут кому-то? На вес, как рыбину или перламутр? Нет уж. Этого больше не будет.        — И… что вы собираетесь делать? — похолодел Джестани, вдруг понимая, какую безумную идею могла подать рыжему болтовня Эргиана.       Очень расчетливая болтовня — следовало признать.        — Выкупить тебя, — буднично подтвердил его страх Алиэр. — Заплатить все, что причитается твоему храму, разом. Я уже примерно посчитал… Правда, в наших монетах, но какая разница? Погоди, Джестани! — рыжий глянул в его сторону. — Ты что, думаешь… Я же не для себя! Я заплачу храму, чтобы ты был свободен! Полностью, понимаешь?       Джестани не верил своим ушам. Что Алиэр себе вообразил? Что это так… просто? И зачем ему это? И…       Он набрал воздуха, чтобы высказать все, что думает о такой глупой мысли, но воздух вдруг кончился. То есть нет, кончилась злость. И желание спорить. И вообще все, кроме простого осознания, что неподъемная цена его свободы — не так уж много для короля Акаланте. Кариалл, помнится, гораздо больше предлагал. Про то, что когда-то он ждал подобного предложения от Торвальда, Джестани не сказал бы и под страхом смерти.        — Нет… — прошептал он. — То есть… я не могу!       — Еще как можешь, — с бесконечной уверенностью сказал Алиэр. — Джестани, не упрямься. Я никогда не смогу изменить прошлого, но будущее — могу. Если кто-то и создан для свободы — так это ты. Захочешь — останешься в своем храме, но по доброй воле, понимаешь? И если… — он замолчал, но продолжил с явным усилием, — если ты кого-то встретишь… кто сделает тебя счастливым… ты сможешь уйти с ним. Лучше уж тебе будет хорошо без меня, чем плохо со мной.       — Благодарю…       Дыхание все-таки перехватило, и в этот миг Джестани окончательно поверил, что его отпустят. И не просто откроют клетку и снимут ошейник, а вернут крылья, которых его душу лишило предательство Торвальда. Вот так просто! Чем отплатить за подобное, он не знал, да и счетов между ним и Алиэром накопилось столько, что если их разбирать… Так что к демонам все прежние счета, сейчас его заливала искренняя горячая благодарность, для которой Джестани даже слов подобрать не мог. Да, Кариалл предлагал ему нечто подобное, когда нуждался в его помощи, но то было в уплату за оскорбление, и Джестани никогда не оценил бы свою честь и гордость даже по таким высоким ставкам. Алиэр пообещал неизмеримо больше! Он не хотел заплатить стражу, которого собирался оставить при себе, он давал Джестани свободу!       И… не об этом ли говорил Малкавис? Не это ли он обещал? «Единственный путь стать свободным — посмотреть в глаза собственному страху и слабости», — вспомнились Джестани слова, услышанные в забытьи. Значит, он выполнил условие бога? И теперь станет воистину свободен?!        — Не за что, — невесело улыбнулся Алиэр, отводя взгляд. — Это меньшее, что я могу сделать. Только не торопись, прошу. Я не слишком-то доверяю вашим человеческим корабелам. Отправить в храм деньги — еще куда ни шло, это могут устроить наши слуги на берегу. Но тебя мне им доверять не хочется. Или нужно найти действительно надежных спутников. Пусть твой… друг очнется, может, он что-то посоветует.        — Да, конечно, — поклонился Джестани.       А рыжий ведь останется совершенно один. Та же неясная тоска, что мучила Джестани все утро, не отступала, грызла потихоньку, царапала сердце, как дурная злая кошка… Да, это дела иреназе, Джестани они не касаются. С самого начала не касались! Он и так сделал что мог, став Алиэру стражем, пока жил здесь. Интриги и заговоры советников, покушения, глубинные боги и их прислужники — все это не его, Джестани, дело! Да Алиэр и сам не просит помощи. Бывший избранный ему ни в коем случае здесь не нужен, это станет оскорблением будущего супруга! Маритэль вот-вот приплывет, остались считанные дни… И даже то, что придется задержаться из-за раненого Карраса, может вызвать неудовольствие кариандцев, на что бы там ни намекал Эргиан… Ведь все так, все верно?       Ну и что же тогда Алиэр смотрит, словно у него сердце пополам рвется, а губы принца держат вежливую улыбку, как приклеенную? Они ведь уже не связаны запечатлением — зачем эта ложь? И разве могут лгать глаза? Это ведь не клятвы…        — Простите, ваше величество, — проговорил Джестани, изнывая от еще более непонятной, чем тоска, вины. — Мне нужно навестить Лилайна. Если он уже проснулся, я хочу узнать у него… про перстень.        — Да, конечно, — кивнул Алиэр, запуская пальцы в коробку и бездумно пересыпая камешки риши. — Возвращайся потом, нам тоже есть, о чем поговорить. Я надеюсь, эти несколько дней, что ты еще будешь здесь, ты не откажешь мне в советах? Ты ведь тоже, — старательно улыбнулся он, — мой советник. Тринадцатый каи-на Акаланте.       И от этой вымученной улыбки Джестани окончательно сбежал, уговаривая себя, что ничего страшного — это просто у рыжего привычка. Или запечатление уходит не сразу, а как болезнь, от которой выздоравливаешь постепенно. Пройдет. Приплывет его Маритэль, и рыжий забудет даже Кассандра, не то что связанного с ним дурным случаем двуногого.       «Но он не забыл Кассандра, когда был запечатлен с тобой, — возразил тихий упрямый голос его «внутреннего я». — Значит, настоящей любви запечатление не помеха?»       «Так это любви, — невесело усмехнулся Джестани, подплывая к двери комнаты рядом со своей спальней, где устроили Лилайна. — Я-то здесь при чем? Вот рассчитается его величество окончательно со мной и со своей совестью — и сможет жить спокойно. И пусть. Пусть хотя бы от потери Кассандра излечится — от души ему желаю. Пусть будет счастлив с Маритэлем и постарается сделать его счастливым. Это жизнь, Джес. Что-то теряешь, а что-то находишь…»       Но последние слова прозвучали в памяти насмешливым голосом Торвальда, любившего эту поговорку, и Джестани вздрогнул, прежде чем открыть дверь.       Лилайн уже не спал. Увидев Джестани, он попытался привстать из кучи подушек, на которые опирался, но тут же снова неуклюже опустился в них и поморщился от боли.        — Лежи! — торопливо попросил Джестани, подплывая и опускаясь рядом. — Ради Малкависа, не дергайся. Как ты?        — Живой, — усмехнулся Каррас, глядя на Джестани лихорадочно блестящими глазами. — А ведь думал, из этой передряги уже не выберусь. Ты-то сам как?       Он протянул здоровую руку, и Джестани легонько сжал горячие пальцы — у алахасца был жар.        — У меня все хорошо, — сказал он чистую правду. — Я здесь почетный гость. И что-то вроде лорда… Прежний король наградил меня титулом за… Долго рассказывать — давай потом? Лил, они наверняка свалят смерть Торвальда на тебя, понимаешь?        — Еще бы, — вымученно усмехнулся алахасец. — Не признаются же, что сами его порешили. А, плевать. Потеряв голову, о серьгах не жалеют, верно? Гость, значит? И долго тебе еще… гостить?        — Уже нет, — вздохнул Джестани. — Пока ты не выздоровеешь. И пока не решим, что дальше делать. В Аусдранг тебе нельзя — схватят. Лил, прости… Это я втянул тебя во все это.       Он опустил взгляд к руке алахасца, которую так и держал. Сильные темные пальцы казались странно тонкими, будто похудевшими, да и лицо Карраса заострилось, а в вырезе рубашки виднелись темные следы на ключицах — то ли шрамы, то ли ожоги.        — Глупости, — улыбнулся тот, мгновенно став прежним Лилайном Каррасом — отважным и азартным. — Что-что, а вляпаться во всякое я и сам умею. Джес, тебя… здесь точно не обижают?       Джестани покачал головой, растерянно подумав, сколько же придется рассказать Лилайну, чтобы алахасец понял, насколько все изменилось для Джестани с прошлого раза, когда он был пленником. И непонятно, что рассказать можно, ведь все случившееся — тайна акалантцев.        — Точно, — старательно улыбнулся он. — Я же говорю… Лил, ты быстро поправишься. Здесь отлично лечат, гораздо лучше, чем на земле. И мы сможем… Боги, как же я по тебе соскучился!       Подчиняясь порыву, он поднял руку алахасца выше, прижался к ней щекой и замер, прикрыв глаза. Лилайн… живой! Какое счастье просто сознавать, что прямо сейчас им ничто не угрожает. Что можно побыть вместе, поговорить, прикоснуться…        — А в королях у хвостатых, значит, сейчас тот самый принц, что тебя… — услышал он напряженный и не по-хорошему холодный голос алахасца.        — Забудь, — поспешно сказал Джестани, вздрогнув. — Просто забудь, ладно? Он…       И вот как объяснить, что Алиэр не просто выпросил прощение? Несколькими неделями раньше Джестани сам бы не поверил, скажи ему кто-то, что он простит рыжего. По-настоящему простит, от души. И что сам иреназе изменится настолько, что пропасть между ним и тем жестоким испорченным мальчишкой станет глубокой, как эта их Бездна.        — Я его простил, — сказал он, наконец, сам понимая, как глупо и фальшиво это звучит, потому что словами, как обычно, всей сути не передашь. — Действительно простил, клянусь. Он… это заслужил.        — Простил?       Недоверчивое изумление и гнев в голосе Карраса ударили по Джестани, словно плетью.        — Ты? Простил эту тварь?       Джестани прикусил губу изнутри, и боль отрезвила, напомнила, что для Лилайна не было ничего, что случилось между Джестани и Алиэром. Наемник просто не понимает. Но ради Малкависа, пусть не смотрит так! Да, Джестани виноват перед ним. Он ушел в море, чтобы заслужить собственную свободу то ли у богов, то ли у судьбы. Бросил Карраса… И в том, что Лилайн попался Торвальду, есть вина Джестани — тяжелая, невыносимо горькая вина… Но ведь все не так, как думает Лилайн! А это он еще не знает, кем здесь Джестани считался до вчерашнего дня. Ведь только утром он снял браслет избранного. Можно не сомневаться — вскоре кто-нибудь проболтается. И как тогда смотреть Каррасу в глаза? Особенно, когда наемник узнает об обещании Алиэра выкупить Джестани у храма. Что он об этом подумает?!        — Не суди, не зная, — попросил он тихо. — Прошу, Лил, не суди ни его… ни меня. Очень много всего случилось, пока я был здесь. Да и раньше… Сейчас он не враг ни мне, ни тебе. И он здесь король, не забывай. Да не в этом дело… Говорю же — я его простил. Значит, было за что, поверь мне…        — Ладно, как скажешь… — медленно сказал Каррас, не сводя с него удивленного и недоверчивого взгляда. — А ты изменился, Джес. Только не пойму — как. Значит, уверен, что нас отпустят?        — Он обещал, — кивнул Джестани. — А короли иреназе слово держат, сам знаешь. Только сначала тебе нужно подлечиться. Здесь можно жить, Лил. Не очень удобно и вообще странно, однако можно. Не беспокойся ни о чем, выздоравливай…       И снова собственные слова звучали фальшиво, аж ухо резали. Но Каррас прикрыл глаза, больше от недостатка сил, чем поверив Джестани. Его рука так и сжимала пальцы Джестани, и размыкать это касание не хотелось. Может, все-таки обойдется? Только бы эти двое не сцепились!        — Лил, — позвал он наемника, отчаянно мучаясь виной, что не дает тому отдохнуть спокойно. — Помнишь, я тебе оставил вещи? Там еще сапоги были…        — Ты про перстень? — не открывая глаз, уточнил Каррас, как всегда понимая с полуслова. — Их величество Торвальд очень хотел его вернуть. Все спрашивал…       Он усмехнулся, и усмешка вышла такой злой, что у Джестани тревожно и виновато заныло сердце.        — Знаешь, — проговорил Каррас, помолчав, — я ведь рассказал все, о чем спрашивали. Там умеют спрашивать. Сначала думал, что уж я-то устою… Но это длилось и длилось. Сначала часы, потом дни, потом… время вообще исчезло. И я рассказал все, что мог. Да мне и рассказывать особо нечего было. Как снова встретились, как жили… в лесу. Но ему был нужен только перстень. Он быстро понял, что я его видел. И я рассказал… про сапоги.        — Понимаю, — сказал Джестани, ничего, впрочем, не понимая.       Если Торвальд узнал, где лежало кольцо, почему не забрал? Ох, да плевать сейчас на перстень! Джестани отдал бы все драгоценности на свете, лишь бы стереть горькую усмешку с губ Лилайна и растопить холод в его голосе. Холод унижения и вины.        — Нет, — спокойно возразил Каррас, по-прежнему не открывая глаз. — Не понимаешь. Я рассказал про сапоги. Их нашли, я их в «Лысом еже» оставил, как и все остальное. Ты прости… за мечи. Их тоже забрали. Но каблук был уже пустой. И потом… когда стали спрашивать опять… Я сломался. Я очень старательно сломался, Джес. Орал, умолял, клялся, что не знаю. И он поверил. Поверил, что перстень то ли у тебя в море, то ли ты его спрятал где-то. Ты же нашел, да?       Он говорил в полузабытьи, и сердце Джестани рвала на части вина и гордость за то, что Лилайн даже под пыткой обманул Торвальда. Победил и боль, и страх, спасая то, что доверил ему Джестани. Хотя, видит Малкавис, лучше бы Каррас отдал перстень! Но тогда, скорее всего, Торвальд казнил бы ненужного ему наемника.        — Нет, — покачал он головой. — Не нашел. Спи, Лил. Потом расскажешь. Все хорошо, слышишь?        — Как… не нашел… — уже еле слышно удивился алахасец. — Я же отправил его… тебе. Пряжка, она же… вот… Внутри…       Не договорив, он окончательно обмяк среди подушек, а Джестани, бережно положив руку алахасца, тронул пряжку, присланную Торвальдом в доказательство, что Каррас у него. Ту, которую так и носил на вороте рубашки. С которой плавал на встречу, ставшую для короля Аусдранга смертельной, даже не подозревая, что перстень — вот он, только руку протяни.       Теперь Джестани понимал, почему пряжка такая тяжелая. Он отколол ее с рубашки, взвесил на ладони, перевернул. Круглая и толстая… Как же ее открыть? Но теперь, когда он смотрел не просто так, а зная секрет, все оказалось легко. Просто нажать и сдвинуть!       Задняя стенка отошла, и на ладонь Джестани выпал, сверкнув мрачным кровавым огнем, королевский перстень Аусдрангов.        — Ну и как без него взойдет на трон следующий король? — прошептал Джестани. — Может, теперь наша очередь поторговаться?       В дверь постучали — торопливо и властно. Джестани кинулся туда, чтобы стук не разбудил Лилайна, открыл — и замер. За порогом в коридоре был Алиэр, и одного взгляда на лицо принца хватило, чтобы понять — беда.       На перстень в руках Джестани рыжий глянул мельком. А потом сказал с тихим мучительным отчаянием:        — Джестани, ты мне нужен. Прямо сейчас. Маритэль пропал. Его караван пересек нашу границу, их видели со сторожевого поста. Но до Акаланте никто не доплыл.