Море в твоей крови

      Мелкий песок, выгоревший на яростном солнце до белизны, был удобен, как самое роскошное ложе. Джестани лежал на боку, расслабленно вытянувшись, не чувствуя ни одного камешка или колючей песчинки, и не мог даже пошевелиться в жаркой истоме, наполнившей его полностью, до кончиков пальцев на руках и ногах. Да и не желал, нежась в удивительном чувстве безопасности, греющей душу так же, как солнечные лучи — соскучившееся по ним тело. Он не знал, кто обнимает его со спины, но чутье утверждало, что этим рукам можно доверять.       А может, ему просто отчаянно хотелось поверить? Самый острый клинок нуждается в передышке, чтобы снова быть заточенным, и самому прочному щиту нужно время отдохнуть от ударов… Тот, кто лежал сзади, прижался теснее, и Джестани сквозь тягучее сладкое марево сна почувствовал, как ласковые пальцы перебирают его отросшие волосы и осторожными движениями касаются шеи и плеч.       Он почти уже решил повернуться, но почему-то медлил, вслушиваясь в плеск волн рядом и далекие крики чаек. Ветер, ревниво соперничающий с чужой рукой за право погладить его волосы, пах морской солью и водорослями, и Джестани замер, ловя мгновение, точно зная, что стоит ему повернуться — и тихое теплое счастье покоя рассыплется мириадами песчинок, словно крепость из песка, попавшая под прилив.       А потом рука, перебирающая его волосы, исчезла, и Джестани услышал далекий голос…       — Прошу прощения, ваше величество! Если бы я знал, что вы еще отдыхаете, ни за что не осмелился бы потревожить. Право, мне очень жаль. Мой пациент хотел увидеть вашего избранного, и я решил, что…       — Достаточно, господин лекарь, — прозвучал второй голос, очень знакомый, и Джестани окончательно вынырнул из марева сна, еще не в силах говорить, но уже понимая, что происходит нечто неправильное. — Вы были правы, нет никаких причин для беспокойства.       Джестани рывком сел на постели, едва не всплыв, — помешало только тяжелое одеяло — глянул в сузившиеся и потемневшие глаза Карраса. Алахасец еще пару мгновений не отводил взгляд, потом окинул им Джестани и лежащего рядом Алиэра и с издевательской любезностью добавил:       — Я тоже прошу прощения. Кажется, мы не вовремя, но это легко исправить. С вашего позволения…       Невис, растерянно замерев за его плечом, недоуменно смотрел то на Карраса, то на Джестани, то на Алиэра, до сих пор укрытого с ним одним одеялом. Малкавис, какая же глупость! Оправдываться — противно, а главное, совершенно бессмысленно! Ну кто на месте Лилайна поверил бы, что…       — Не позволю, — холодно уронил Алиэр, тоже посмотрев Каррасу в глаза, и Джестани почти услышал, как лязгнули, встретившись, чуть изогнутая алахасская сабля и прямой лоур. — Ири-на Невис, раз уж наш гость добрался сюда, он сможет пробыть в этой комнате еще некоторое время?       — Да, конечно, ваше величество, — поспешно отозвался старый целитель. — Сегодня ему гораздо лучше! Удивительно крепкое здоровье. Только следует принять пищу…       — Отличная мысль, — согласился Алиэр, все так же не отводя взгляда от алахасца. — Думаю, он позавтракает вместе с нами. А у вас, наверное, очень много дел?       — Д-да, ваше величество… Конечно.       Невис поклонился и выплыл из комнаты, у двери обернувшись и глянув на Джестани с таким извиняющимся лицом, что сразу стало ясно: никакие любезности с обеих сторон целителя в заблуждение не ввели.       — Лил…       Джестани набрал в грудь воды, еще не зная, что скажет и нужно ли говорить вообще. То есть нужно, разумеется, но что тут можно сказать?! Что вчера он не остался ночевать в комнате Лилайна, чтобы они оба смогли выспаться? Что Алиэр оказался в его постели по чистой случайности? Что ничего не было и быть не могло? Да любые слова прозвучат глупой и трусливой ложью!       — Не оправдывайся, Джес, — негромко сказал Лилайн, отводя, наконец, взгляд от лица Алиэра и снова глядя на Джестани. — Ты всегда решал сам. Я просто не понимаю… Но это неважно.       — Еще как важно! — отчаянно выдохнул Джестани, рывком дергая сковавшее их с Алиэром мокрое одеяло. — Ничего не было. Лил, я не стал бы тебе врать! Что угодно, только не ложь между нами. Если ты мне не веришь…       «Я не буду оправдываться, — подумал он, глядя в глаза того, кому был стольким обязан. Кого даже любил по-своему. И уж точно не предал бы ни словом, ни делом, ни слабостью плоти. — Не буду, слышишь?!»       — Если ты мне не веришь, — повторил он, чувствуя, что каждое слово дается с болью, а лицо лихорадочно горит, — значит, и говорить не о чем.       Он уронил ладонь на одеяло и стиснул пальцами мягкую ткань. Серебристая чешуя хвоста Алиэра мерцала рядом с его обнаженным бедром — вчера Джестани лег, стянув штаны и оставшись в одной рубашке, едва прикрывающей грудь и пах. Теперь это выглядело… Да уж понятно — как! Одна постель и одно одеяло на двоих, полуобнаженный Джестани и Алиэр почти без одежды.       А еще — все эти недели разлуки, когда долг и милосердие позвали его в Акаланте, а Лилайн остался ждать и попал в плен к Торвальду. Все это сложилось воедино, придавив Джестани чудовищной тяжестью, так что амулет на груди показался бесполезным. Воздуха не хватало. Вот странно — его хватило бы для смертельного боя, но не для нескольких слов, самых важных и нужных сейчас, но никак не находившихся.       — Джес… — тихо сказал Лилайн, едва заметно подаваясь назад и старательно не опуская взгляда ниже его лица — на шею и грудь в расстегнутом вороте рубашки и на голые ноги.       Всего одно слово, обрывок имени. Но в нем прозвучал уже почти вынесенный приговор, и в краткое мгновение, которое нужно было Лилайну, чтобы закончить, Джестани понял, что простить сказанное им обоим будет нелегко, если вообще возможно. И нет здесь ни предателя с арбалетом, из-под выстрела которого можно оттолкнуть Лилайна, ни спасительной дороги к морю, которой без Карраса не случилось бы. Лишь дела не лгут, но их голос часто теряется за гневными или ядовитыми словами. А если слова кажутся бессмысленными — это еще хуже, потому что тогда рвется последняя нить, соединяющая души…       — Хватит, — резко и очень холодно уронил Алиэр, и Джестани вздрогнул.       Каррас снова глянул на рыжего, еще сильнее сузив глаза, будто целился из арбалета.       — Хватит, я сказал, — Алиэр раздраженно плеснул хвостом и, протянув руку, дернул рычаг вызова прислуги, а потом добавил: — Сядьте куда-нибудь. Я все равно собирался с вами сегодня поговорить, так почему бы не сейчас?       — Поговори-ить? — мягко и так тягуче уточнил Лилайн, что у Джестани прокатился холодок по спине.       Слишком хорошо он знал, что такой ласковый тон у алахасца появляется на пару мгновений раньше, чем из ножен вылетает сабля.       — Именно, — подчеркнуто безразличным тоном подтвердил Алиэр. — Кстати, когда я, оказавшись на попечении целителей так себя веду и встаю раньше времени, меня обычно называют безмозглым мальком. Каи-на Джестани, как вы сами подтвердили, не обязан вам отчитываться. Но раз уж это все из-за меня, я, так и быть, объяснюсь.       Он снова плеснул хвостом, изогнув его и свесив с постели, так что ее дальний край оказался свободен, и продолжил:       — Вчера у меня был тот еще день. Утром я получил известие, что караван моего будущего супруга, плывущий с его родины, бесследно пропал. Днем началось извержение вулкана, и мне пришлось его усмирять. Это удовольствие разве что злейшему врагу пожелаешь! А ночью, когда я добрался до дворца, мечтая забраться в щель поглубже и сдохнуть, явился посол наших заклятых возлюбленных соседей, мурена их сожри. И сообщил, что мой будущий супруг у них. И поэтому они предлагают мне новый брачный договор. А заодно такой выгодный союз, что я лучше сам на берег выкинусь. Ну или в тот вулкан залезу, пока он совсем не уснул.       Он помолчал, глядя на Карраса, а потом с явным отвращением добавил:       — Если вы серьезно думаете, что потом я был способен на большее, чем доплыть до постели, то я могу только гордиться. Но не стану — причин для этого нет.       — А чужая постель, конечно, вам подвернулась по случайности? — насмешливо сказал Лилайн, и Джестани увидел, что синий лед в глазах алахасца тает, а лицо больше не кажется высеченным из темного камня.       — Нет, конечно, — в тон ему ответил Алиэр. — На случайности я в последнее время стараюсь не полагаться. В этой постели меня если и убили бы, то как меня самого, а не как короля Акаланте. Все-таки не столь обидно. А теперь сядьте уже, ради Троих. Нам действительно нужно поговорить. Если плохо себя чувствуете, это можно отложить, но ненадолго.       Тишину, повисшую в комнате после этих слов, нарушало лишь тревожное посвистывание Жи, по обыкновению рвавшегося из клетки на волю. Салру напоминал, что ему пора прогуляться, да и вообще в клетке ему давно уже тесновато, и Джестани твердо пообещал себе разобраться с этим сегодня же. Пусть только нависшая буря либо пройдет мимо, либо уже разразится. И тут дверь отворилась. Каррас, почувствовав колебание воды спиной, вздрогнул, и это лучше любых слов сказало, насколько неуверенно чувствует себя алахасец. Раньше он бы не показал и тени беспокойства, если Джестани рядом.       — Ваше величество!       Появившийся в спальне слуга почтительно поклонился, и Алиэр, пару мгновений помедлив, распорядился:       — Через полтора часа я жду в малом королевском кабинете каи-на Ираталя, каи-на Герувейна и тир-на Эргиана. Отправьте курьера в Храм Глубинных за амо-на Герласом, его я захочу увидеть через два часа после полуденного колокола. Все остальные дела на сегодня отменить. Пускай хоть глубинные просыпаются — мне плевать. Прямо сейчас подавайте сюда завтрак на троих и побольше тинкалы. Мне — как я люблю, каи-на Джестани пьет по-суалански, а наш гость… — Он задумчиво посмотрел на Лилайна и пожал плечами. — Сам выберет, что ему понравится. И передай слугам в моих личных покоях, чтобы подготовили свежую тунику, я приплыву переодеться. Выполняй.       — Да, тир-на, — снова поклонился слуга и метнулся из комнаты.       — Лил, сядь, — виновато попросил Джестани, снова наполовину прячась под одеялом и наплевав, как это смотрится.       Алиэр, одетый в одну набедренную повязку, окончательно выбрался и устроился рядом, свернув хвост полукольцом. Его туника, покрытая какими-то пятнами, комком плавала возле кровати, слегка шевелясь в проточной воде спальни, словно огромная странная медуза. Рыжие волосы, заплетенные в косу, по обыкновению растрепались, и Алиэр запустил в них пальцы, не расплетая, но растрепывая еще сильнее и подчеркнуто не глядя ни на кого.       «А ведь это он, получается, гладил меня по голове, — мелькнула непрошеная мысль. — И где было чутье стража, которое не позволяет окончательно погрузиться в сон, пока есть хоть малейший намек на враждебное присутствие? Когда я перестал чувствовать в Алиэре угрозу? Ладно — угрозу, но мне было настолько хорошо и спокойно… Разве что с Лилайном было так безопасно и приятно в наши лучшие времена. Там, в лесной хижине… Но с иреназе? Причем именно с этим?! А чутье не может врать, это дар Малкависа его стражам!»       Лилайн неуклюже подплыл к ложу и опустился на его пустой край, чуть заметно поморщившись. Джестани, спохватившись, протянул ему длинную толстую подушку, и Лилайн, раздраженно блеснув снова похолодевшей синевой глаз, ее взял. Подложил под спину и слегка оперся локтем, а потом усмехнулся:       — О чем же вы хотели со мной поговорить, ваше величество?       Тон у него был вполне мирный и даже учтивый, но Джестани нутром чувствовал, что гроза стихла ненадолго, и скорее всего просто собирается с силами.       — Об Аусдранге для начала, — сказал Алиэр то, что Джестани совершенно не ожидал от него услышать. — Кто там теперь станет королем? Насколько я понял, этот выродок мурены потомства не оставил?       — Верно, — кивнул Каррас, тоже глядя на рыжего с удивлением. — О помолвке Торвальда с шевандарской княжной трубили герольды и болтали на всех площадях, но брак он заключить не успел. Даже невеста еще не приехала. О бастардах тоже ничего не слышно… — Он всерьез задумался, а потом чуть пожал плечами. — Думаю, корону поделят самые могущественные лорды. Кто окажется самым зубастым и хитрым, тот и сядет на трон. Говорят, первый Аусдранг сам был удачливым разбойником, оказавшимся в нужном месте в нужное время. А вас, ваше величество, это почему беспокоит? Кто бы ни стал новым королем, в ваших глубинах от этого ни холодно, ни жарко.       — Это как посмотреть, — ровно откликнулся Алиэр. — Мне ведь придется подтверждать договор, который заключил мой отец. Джестани, — обернулся он к стражу, — а ты что скажешь? Я видел каи-на, убивших Торвальда. С кем-нибудь из них можно иметь дело?       — Конечно, — улыбнулся Джестани. — Пока вы держите их за горло. Если хоть немного отпустить, я и ломаной монетки не дам за честь и великодушие светлейших лордов. Кстати, получается, что перстень им теперь не нужен? Им короновались Аусдранги, а династия прервана…       — И это тоже как посмотреть, — снова блеснул злой холодной усмешкой Алиэр. — Вообще-то получается, что я сам — последний потомок Эравальда Аусдранга. Не та кровь, которой я горжусь, но от истины никуда не деться. Правда, толку от этого никакого. Я ведь на трон королевства людей не сяду.       — Это точно, вашему величеству наверняка хвост помешает, — невинно подтвердил Лилайн, и Джестани мысленно застонал: снова началось.       Алиэр фыркнул и хотел было ответить, но тут раздался стук в дверь. Дождавшись позволения, в комнату вплыли двое слуг с подносами, уставленными едой и тинкалой. Джестани обрадовался не только еде, хотя проголодался давным-давно, сколько робкой надежде, что Лилайн отвлечется на местные приборы и незнакомые блюда. Пока слуги расставляли принесенное на небольшом столике, придвинутом к кровати, он послал алахасцу предупреждающий взгляд, но Каррас только брови вскинул в явно поддельном удивлении, а потом выразительно глянул на еду.       — Это съедобно? — с сомнением уточнил он. — Я всей душой верю в гостеприимство вашего величества, но чешуей покрыться не хотелось бы. И плавники мне не пойдут…       — Я же их не отрастил, — поспешно сказал Джестани, сводя все к шутке и придвигаясь ближе к столику. — Хотя здесь они бы пригодились. Тебя научили пить тинкалу? На вкус не турансайское, но силы восстанавливает лучше.       — Научили, — кивнул Лилайн. — Так значит, ваше величество интересует только следующий король Аусдранга?       — Не только, — бесстрастно сказал Алиэр, придирчиво выбирая среди дюжины тарелок и остановившись на той, где лежали его любимые глаза маару. — Я должен вас поблагодарить. Вы сохранили перстень Аусдрангов. А это, как недавно оказалось, реликвия не людей, а иреназе. Украденная у нас реликвия.       — Мой поступок не стоит благодарности, ваше величество, — промолвил алахасец с такой изысканной любезностью, что она прозвучала хуже грубости. — Я старался не ради иреназе.       Джестани снова глубоко вдохнул, старательно отгоняя раздражение. Лилайн ранен. Боль и слабость всегда приводят с собой дурное настроение, так что алахасца можно понять. Но неужели он не понимает, что сейчас ведет себя глупо? Нет, Карраса никак не назвать дураком. Тогда к чему эти уколы, пробующие выдержку Алиэра на прочность, словно броню?       — Притом я вам весьма обязан за спасение, — добавил Каррас тем же учтивым тоном. — И прошу прощения за хлопоты.       — Не мне. — Алиэр, собравший у себя на тарелке несколько горок еды, поднял от нее взгляд и вернул Каррасу отражение его улыбки. — Спасением вы обязаны исключительно просьбе каи-на Джестани. А хлопоты были невелики.       — Прекратите, — услышал Джестани собственный голос. — Я не мяч для игры.       Алиэр слева от него и Лилайн справа — оба разом замерли. Джестани видел это боковым зрением, хотя смотрел ровно посередине, в пустую стену за столом. Он поставил взятый сосуд для тинкалы обратно и добавил с удивившей его самого злостью:       — И быть между вами щитом я тоже не собираюсь. Ваше величество, если у вас больше нет вопросов, не соблаговолите ли отпустить господина Карраса? Мы вполне можем позавтракать в его комнате, чтобы не мешать вам.       — Не соблаговолю, — уронил Алиэр, терзая кончик своей косы, превратившийся уже в спутанную мочалку. — Полагаю, это последнее утро, которое я провожу в твоей спальне, так что господин Каррас потерпит еще немного. И ты прав, хватит этого…       Он поморщился, и Джестани, все-таки скосив глаза, увидел, что на виске Алиэра, хорошо заметная под бледной тонкой кожей, бьется синяя жилка — вестник нарастающего гнева. Перекинув косу на спину, Алиэр продолжил с размеренной бесстрастностью:       — Угрожая мне, Аусдранг считал, что в его руках истинное Сердце моря. — Он коротко глянул на застывшего Карраса и пояснил: — Тот огромный рубин, помните? Основа королевской власти иреназе, щит и меч нашей воли. Торвальд заполучил копию, но ведь кто-то отдал ему ее. Кто-то сумел убедить этого выкидыша мурены, что Сердце настоящее, иначе Торвальд не стал бы так рисковать. Он верил, что может потребовать чего угодно, и, будь это не подделка, оказался бы прав.       — Я думал об этом, — тихо сказал Джестани. — Разве возможно подобное предательство? Мне казалось, все иреназе понимают, что без Сердца моря Акаланте обречено. Предатель не получит никакой выгоды, если королевство падет.       — Значит, он все-таки нашел способ ее получить. — Алиэр поднес к губам тинкалу, отпил и раздраженно попросил: — Да ешьте вы уже, ради Троих. Иначе я тоже не стану, а мне потом весь день делами заниматься. Вот как только выплыву отсюда, так и вцепятся все, будто крабы в хвост.       Лилайн искоса глянул на него и потянулся к ближайшему блюду, которым оказались те же злополучные глаза маару. Джестани пораженно проследил за ним, не веря, что алахасец станет хотя бы пробовать эту гадость, но Каррас зачерпнул ложкой изрядную часть слизистой блестящей массы, отправил в рот и невозмутимо прожевал.       Сам Джестани взял уже полюбившееся курапаро и рулетики из сырой рыбы. Повара иреназе резали ее на длинные широкие ломти, вымачивали в темном кислом соусе, о происхождении которого даже думать не хотелось, а потом заворачивали в получившиеся пластины сочные стебли и листья водорослей, соленую икру и кусочки крабьего мяса. Лилайн, глянув на его тарелку, добавил себе того же самого и подвинул ближе тинкалу.       — Ни Торвальд, ни его люди со мной не откровенничали, — сказал он уже спокойно. — Хотя глаза и уши не завязывали — зачем что-то скрывать от смертника? И пару разговоров я случайно услышал. Только вот имен там не было. «Этот хвостатый» — и больше ничего.       — Но хвостатый все-таки был? — вскинулся Джестани, забывая про еду и чувствуя прежний охотничий азарт. — Прошу, Лилайн, вспомни еще что-нибудь! Хоть какую-то мелочь!       Он умоляюще взглянул на Карраса, подавшись вперед, и алахасец ответил странным взглядом, а потом сдержанно уронил:       — Торвальд боялся этой штуки. Кто бы ее ни принес, он сказал королю, что вещица опасна. И лорды косились на нее с подозрением. Один из них спросил Торвальда, когда мы ехали из дворца к морю, что случится, если «хвостатый» соврал и король иреназе не захочет выкупить свою драгоценность? Торвальд велел ему смолкнуть и потемнел лицом. А потом, когда король отошел и лорды остались наедине, его будущий убийца сказал второму, что перстень следует вернуть любой ценой. А вот того, кто его будет носить, можно и поменять. Так что вы отлично попали в цель, ваше величество, — склонил он голову перед Алиэром. — Истинно по-королевски.       Похвалой это совершенно точно не было, и Джестани снова вскинулся, чувствуя себя отвратительно и не зная, что сказать. Ну вот зачем снова?! Но Алиэр не оскорбился. Только изогнул уголки губ в ядовитой улыбке и сообщил:       — Жители земли так давно учат нас коварству и подлости, что странно было бы не усвоить их уроков. Хотя ученикам еще далеко до учителей. Я вернул Торвальду лишь малую часть того, что он сделал. И если его собственные каи-на предали его, испугавшись, может быть, в этом не только их вина?       — Судя по тому, что я успел услышать, — насмешливо отозвался Каррас, снова неуловимо темнея лицом и хмурясь, — под водой предательства не меньше, чем на суше.       Они с Алиэром снова скрестили взгляды в безмолвном поединке, и Джестани понял, что устал. Триста лет ненависти просто так из памяти не выкинешь, но эти двое должны понимать больше других!       — Предательство и верность — две чаши весов, — тихо сказал Джестани храмовую сутру. — И каждый сам решает, на какую чашу бросить свою жизнь. — Он помолчал в наступившей тишине и добавил, снова не глядя ни на кого и обхватив ладонями еще теплый сосуд с тинкалой. — Я не думаю, что море и суша в этом отличаются. И здесь, и там одинаково льется кровь, звенит золото и звучат клятвы. И здесь, и там для кого-то честь дороже жизни, а чья-то душа гниет изнутри, отравляя мысли и дела. Когда мы предстанем перед богами, они не станут смотреть, хвост у нас был или ноги — они взвесят наше сердце.       В комнате снова стало тихо, и Джестани смутился. Он никогда не стыдился правил, по которым жил, но старые жрецы учили, что глупо навязывать их другим. Внутренняя суть человека рождается из разных материалов и закаляется в разном огне. Потому нельзя требовать от золота или глины той же крепости, что от стали. Но в Лилайне он был уверен, алахасец и сам выкован из отменного оружейного металла. Что касается Алиэра — совсем недавно Джестани о нем доброго слова не сказал бы, но сейчас… Что-то странное сменило их прежнюю ненависть, связав Джестани с Алиэром крепко, но уже не узами пленника, а, пожалуй, веревкой, которая способна удержать падающего. Может быть, это доверие?       — Ты всегда умеешь найти нужные слова, сердце мое, — улыбнулся Лилайн, глядя на Джестани с тем же странным выражением, которое страж заметил у него сегодня не в первый раз. — И зная тебя, я верю, что это не просто слова.              

* * *

      Он назвал Джестани «своим сердцем» так легко и привычно, что Алиэр лишь стиснул зубы, пережидая приступ мучительной тоскливой зависти. Это было похоже на прилив запечатления, вдруг обернувшегося вместо наслаждения болью… Джестани ответил такой же легкой улыбкой, и Алиэр почувствовал себя безнадежно лишним. Глупо было надеяться… Эти двое понимают друг друга без слов, и даже неловкость от постыдной утренней случайности продержится недолго, стоит им остаться наедине.       Скрывая злые волны-буруны, кипящие внутри, Алиэр отпил тинкалы и запретил себе даже думать о том, что только что сказал Джестани. Это была их последняя ночь вместе. Принуждать стража к чему-то иному — подло. Если уж суждено расстаться, пусть Джестани запомнит, что Алиэр готов был усмирить свою гордость ради его спокойствия. И значит, придется и дальше терпеть дерзость этого… двуногого!       Однако наемник тоже подумал о чем-то похожем, потому что повернулся к Алиэру и, рассеивая напряжение, повисшее в комнате, сказал без прежней язвительности:       — Ваше величество, если бы я знал хоть что-то, способное помочь, то не стал бы таить. За что я действительно вам благодарен, так это за смерть Торвальда. Земля стала чище, когда он перестал ее пачкать. Ваше сокровище принес королю Аусдранга кто-то из ваших же подданных. Желаете поймать эту рыбину — тяните за леску со своей стороны. Ищите того, кто мог договориться с людьми. Не просто хотел, а именно мог. Ему ведь нужно было послать королю весточку, а потом еще не раз встречаться с Торвальдом или его людьми.       — Лил, а с кем из иреназе ты сам имел дело? — задумчиво спросил Джестани, съев, наконец, пару рыбных рулетиков. — И как узнавал, что им нужна услуга?       — Да запросто, — хмыкнул Каррас, доедая оставшиеся глаза маару под удивленным взглядом Джестани. Страж так и не привык к этому изысканному лакомству, а вот его гостю оно пришлось по вкусу. — Есть в одном прибрежном поселке рыбак, живущий на отшибе. В море он ходит тоже в одиночку и всегда в одно и то же время, незадолго до полуночи. Сами понимаете, поймать пару золотых куда выгоднее, чем целый невод рыбы. А потом всего-то нужно, что разменять эти монеты в надежном трактире, поболтав с тем, кто угостит его кружкой пива.       — И тройным швангом с козьим сыром? — улыбнулся Джестани какой-то земной, судя по всему, шутке.       Лилайн кивнул.       — Но я с иреназе уже давно дел не имею, — сказал он откровенно и мгновенно уколол взглядом Алиэра. — Тот раз был последним.       И снова молчание заволокло комнату, словно грязная муть, поднявшаяся со дна от неосторожного всплеска. И Алиэр, и Джестани, и наемник, у которого лицо разом затвердело, а глаза холодно блеснули, отлично поняли, про какой «тот раз» идет речь.       — А те, которые нас с тобой встречали? — нарушил, наконец, тягостную тишину Джестани, явно стараясь говорить самым обычным тоном. — Ты их знаешь? — И обернулся к Алиэру. — Когда ваши жрецы привели меня к морю Зовом, на берегу были люди. Опытные воины, работающие на иреназе.       — Это верно, — подтвердил Лилайн задумчиво. — Старший у них тот еще волчара… Джес, но с чего ты взял, что между иреназе и Торвальдом именно он весточки носит?       — Ни с чего, — вздохнул Джестани. — Просто нужно ведь с чего-то начинать?       — Кто из иреназе был на берегу? — спросил Алиэр, отчаянно ругая себя за то, что до сих пор не додумался до такого нужного вопроса.       — Ваш отец, — тихо и слегка виновато сказал Джестани. — Каи-на Ираталь. И кто-то еще, я плохо помню.       — Зато Ираталь помнит наверняка! — выдохнул Алиэр с облегчением. — Если можно как-то вызвать этого человека, Ираталь его добудет. Нам нужны вести сверху. Кто станет новым королем и ищут ли вас! А если этот человек что-нибудь знает о планах Торвальда…       Оставив завтрак недоеденным, Алиэр решительно оттолкнулся хвостом от ложа. Быть третьим лишним больше невыносимо! К тому же у него полно дел. Вулкан усмирен, но теперь надо подумать, где селить кариандцев. Если Старший Брат проснулся от сотрясения дна в Бездне, в Карианде уже может начаться бегство из города. Но самое главное сейчас — посольство из Суаланы.       Стоило подумать о полученном вызове, как сознание заливала ледяная слепящая ярость, с которой чудом удалось справиться на Совете, но она не ушла, а только притихла, дожидаясь подходящего момента. Эти мерзавцы темнохвостые посмели угрожать Акаланте и принуждать Алиэра к браку! Видят Трое, он никогда не хотел жениться на Маритэле и не хочет сейчас, но договор заключен, а глубинный принц не виноват, что стал заложником чужих игр. Эргиан, должно быть, уже все чешуйки на хвосте пересчитал, а то и плавники сгрыз от нетерпения. Что ж, вот ему и случай проявить свое хваленое хитроумие, потому что сам Алиэр отчаянно не представлял, как вернуть Суалане их подлый удар. Хоть лицом к лицу, хоть в спину — все равно! — лишь бы без новой войны. И, если получится, не погубив золотоволосого юношу с нежной удивленной улыбкой, чей портрет так и лежит в отцовском кабинете.       — Позвольте проводить вас, ваше величество, — торопливо сказал Джестани, тоже поднимаясь.       «Проводить? Зачем? — удивился Алиэр, на мгновение растерявшись. — Понятно, почему страж зовет его по титулу, словно выстраивая между собой и нежеланной близостью преграду, но оставить своего возлюбленного, чтобы выказать почтение Алиэру, который этого почтения вовсе не просит и не ждет, это на Джестани совсем не похоже».       И все-таки он кивнул, бросив последний взгляд на спокойного — ах, какого спокойного! — Карраса, раскинувшегося на постели и делающего вид, что его интересуют только остатки глаз маару и тинкала.       Джестани молча доплыл с ним до двери из спальни, а перед второй дверью, ведущей в коридор, задержался.       — Мне нужно вам кое-что сказать, ваше величество, — сказал он, отводя взгляд. — Это важно. Вчера я не успел…       — Вчера нам было не до разговоров, — согласился Алиэр, жадно глядя на него, такого близкого — руку протяни! — и при этом безнадежно далекого.       Коснуться бы светлых волос, уже отросших и связанных в недлинный хвост на затылке. Снять заколку и долго-долго гладить, запустив пальцы в мягкие пряди… А потом уронить руки на плечи и притянуть гибкое податливое тело к себе, услышав возмущенное фырканье. Но так, чтобы не отстранился и не оттолкнул! Чтобы сам раскрыл губы, подаваясь навстречу…       Алиэр встряхнул головой, отгоняя жаркое наваждение.       — Прости, — сказал сконфуженно. — Что?       — Жрец, который нас поил зельем, — терпеливо повторил Джестани, хмуро глядя мимо него. — Виалас. Он сказал, что ваше величество… Что вы не сможете запечатлеться с Маритэлем.       — Что?! — выдохнул Алиэр. — Почему?       Перед тем как ответить, Джестани все-таки глянул ему глаза в глаза.       — Потому что ваша кровь больше никогда не примет запечатления с кровью двуногих, — четко и ясно сказал он. — Ни с человеком, ни с иреназе, у которого в роду были люди. Вы можете запечатлеться с кем угодно, если он чистокровный иреназе, понимаете? Но не с Маритэлем.       — И не с тобой… — сказал Алиэр то, о чем сейчас только и мог думать. — Джестани, ты понимаешь, что это значит? Получается, мы могли бы быть вместе. Без всякого запечатления! Просто… вместе…       — Вы с ума сошли, ваше… — Джестани воззрился на него с изумлением, злостью и вроде бы даже опаской. — Я вам только что сказал, что натворили ваши жрецы! И даже не предупредили вас! И если Суалана предлагает вам брак, значит, их королю тоже об этом может быть известно! А вы! Все, о чем вы думаете…       — А о чем я еще могу думать, когда ты говоришь такое? — растерянно спросил Алиэр. — Что мои жрецы — те еще мерзавцы, я и так знаю. Тиарану я давно собираюсь хвост прижать, вот и появился случай. Но в этом ничего нового нет…       Он запнулся, потому что мысли вдруг закончились. Осталась только одна: запечатления у них с Джестани теперь случиться не может! Если даже они проведут вместе ночь… сколько угодно ночей! Это безопасно!       Алиэр сглотнул вдруг вставший в горле ком. Джестани смотрел на него так, словно готов был отшатнуться. Сбежать или ударить. Словно едва-едва появившееся между ними доверие, хрупкое, как тончайшая пластинка перламутра, уже дало трещину и вот-вот разлетится на куски!       — Я понял, — сказал он хрипло. — Про Маритэля. Ты прав, я должен был узнать. Спасибо, Джес! Не думай обо мне плохо, это ничего не меняет. Ни между нами, ни между мной и Кариандом. Я вернусь, как только будут новости, хорошо?       — Да, ваше величество, — поклонился Джестани, неуловимо расслабляясь, и Алиэр сам выдохнул, будто удалось отбить лоур, нацеленный в горло. — Удачи вам.       «Удачи мне, — горько подумал Алиэр, поспешно плывя по коридору. — А еще ума и терпения! И сил не думать, что все могло бы обернуться не так уж плохо, если позволить себе забыть про честь и благодарность. Но клятая Суалана! Откуда они узнали?! Кажется, пора и вправду открутить кое-кому хвост!»              

* * *

      

      Дверь за Алиэром закрылась, и Джестани вернулся в спальню. Лилайн лег на кровати удобнее, подложив под спину еще одну подушку, и разглядывал книгу иреназе — стопку костяных пластин, испещренных странными значками. Это была та самая книга, что Джестани получил в подарок на акалантском базаре, но прочитать так и не смог — иреназе говорили на том же языке, что жители Аусдранга, но вот письмена у них были совсем другие.       — Как ты? — спросил он, опускаясь рядом и с тревогой приглядываясь к побледневшему лицу Лилайна. — Я сейчас целителей вызову…       — Не надо, — упрямо сказал Каррас и, уронив книгу на постель, в упор глянул на Джестани. — Хватит с меня пока хвостатых, пусть даже лекарей. Подумаешь, дырка в плече, будто в первый раз.       — А меня лечиться заставлял, — улыбнулся Джестани.       Протянув руку, он бережно коснулся волос Лилайна, отросших и перевязанных каким-то шнурком, погладил темные пряди. Наемник не дернулся, не отодвинулся, но и не подставил голову под ласку, как раньше. Джестани, вздохнув, убрал ладонь.       — Лил… — позвал он тихо. — Прости. Прости меня за все. Но я не лгал тебе. У меня с Алиэром ничего нет.       Имя короля иреназе слетело с губ так легко, что Джестани сам удивился. Он ведь даже в мыслях старался звать его рыжим или как-нибудь еще, словно исполняя примету не называть нежеланного гостя по имени. А сейчас — будто само вырвалось. Именно в тот момент, когда не надо бы.       — Я знаю, — ровно отозвался Каррас. — Ты это уже сказал.       — А ты поверил. — Джестани сел удобнее, совсем как на лежанке в их лесной хижине. — Лил, наверное, ты единственный, кто мог поверить, увидев такое. Словам, а не глазам…       — Нет, — усмехнулся Каррас. — Я поверил тебе, Джес. Это ты единственный, у кого слова с делом не расходятся. И хватит об этом.       Он откинулся на подушки, поморщившись, и Джестани вскинулся.       — Давай все-таки целителей позову, — просительно сказал он. — Лил, я бы сам тебя перевязал, да ничего в местных снадобьях не смыслю. Толку от меня здесь…       Он придвинулся ближе, заглядывая Каррасу в глаза, но тот снова покачал головой.       — Потом, — уронил он. — Джес, ты веришь, что он тебя отпустит?       Перед тем как ответить, Джестани помедлил. Не потому, что сомневался в ответе, просто нужные слова снова потерялись, и Джестани молча изумился: когда он начал с осторожностью выбирать выражения, чтобы поговорить с Лилайном? И куда делась прежняя вера, что алахасец непременно все и всегда поймет правильно?       — Короли иреназе не лгут, — сказал он наконец. — Впрямую, во всяком случае. Алиэр обещал. И это значит, что он не станет удерживать меня силой.       Лилайн протянул руку и взял его ладонь, поднес к своей щеке и потерся об нее. Джестани почувствовал привычную колкость отрастающей щетины, пока еще почти не заметной, только сделавшей лицо Карраса немного темнее. Он попытался поймать взгляд Карраса, но наемник прикрыл глаза и очень мягко сказал:       — Ему и не нужно. Джес, разве ты не видишь, что он с тобой делает? Аусдранг мертв, так ты теперь у этого хвостатого стражем стал? Он у тебя в постели спит. И ладно бы так завалился, по-мужски, но он же тобой прикрылся на случай, если его убивать явятся. Ты на его врагов готов охотиться, как на собственных. Советы ему даешь, тайны слушаешь… Джес, неужели ты ради этого от Торвальда выдрался, как волк из капкана, со шкурой в клочья? Ты же его ненавидел, я помню, как тебя от одной мысли о море мутило. А сейчас ты меня — меня, Джес! — просишь ему помочь.       Он открыл глаза и посмотрел на Джестани, онемевшего от этого спокойного голоса, похожего на лезвие скальпеля, которым целитель вскрывает нарыв. Его ладонь так и осталась прижатой к щеке Лилайна, и Джестани поймал себя на желании убрать руку. А алахасец продолжил:        — Я помню, как ты говорил, что страж без своего долга жить не может. Не знал только, что в тебе это через всю душу проросло и корни пустило. Теперь вижу. Ты себе взамен Аусдранга нового хозяина нашел и сам ошейник надел. А он и рад этому, где еще такой живой щит отыскать, стенку между собой и смертью. Да если он даже сделает вид, что тебя отпускает, ты ведь сам не уйдешь. Ведь он же без тебя не справится, верно? Тебе опять надо всех спасать, и людей, и хвостатых… Всех, кроме себя.       — Нет… — прошептал Джестани, не отрываясь от ледяной глубины глаз Лилайна, даже здесь, в полутемной комнате подводного дворца, казавшихся светлыми. — Я уйду. Лил, я хочу уйти! Просто не могу прямо сейчас.       — Это не твоя война, Джес, — сказал Лилайн с той же беспощадной откровенностью. — Пусть иреназе сами со своими убийствами да изменами разбираются. Жили они без людей триста лет и еще столько же проживут, а если нет — богам виднее. В Аусдранге сейчас творится демоны знают что. Меня, конечно, ищут, да и тебя тоже, но если выйти на сушу подальше от рыбацких деревень и гаваней, то проскользнем мимо ловцов, как иголка сквозь рыбацкую сеть. До гор подать рукой, там нас никто не найдет, а весной уйдем через перевал, как я и обещал. Джес, я поеду с тобой в твой храм, хочешь? Сколько там надо, чтобы тебя выкупить? У меня в горах неплохая захоронка, много лет собирал, да еще наследство от Миля. Остальное, чего не хватит, на месте добудем… — Он запнулся, а потом добавил просто, как всегда: — Ты же меня знаешь. Если захочешь потом уйти — слова не скажу. Деньги — дело наживное, лишь бы тебе хорошо было. Только не рви ты себе душу на заплатки для чужих сапог. Все короли одной породы, ни один не стоит того, чтоб за него умирать.       «Ни один не стоит, — повторил про себя Джестани, еще сильнее желая уже не убрать — отдернуть руку, словно простое прикосновение, такое желанное раньше, теперь жгло, как раскаленное железо. — А кто или что стоит смерти?»       Он набрал воды вместо воздуха уже привычным движением, не задумываясь, как это получается, и тоже сказал, чувствуя, как слова даются болью, словно царапая изнутри горло и что-то глубже. Где там у человека душа?       — Лил… Малкависом клянусь, я тебе на всю жизнь благодарен. Нет уж, помолчи, — прижал он ладонь ко рту алахасца, почувствовав, как горячие нежные губы целуют его пальцы. — Ты сказал, теперь послушай меня. Ты прав… по-своему. И все-таки не понимаешь. Ты думаешь, мой долг — это семечко, которое упало сверху, закрепилось корнями и оплело меня изнутри. Ну вот как плющ ядовитый… А это не семечко, это корень, из которого я расту. Я сам — этот долг, если перестану быть стражем, я даже не умру, а просто исчезну. Для этого я родился, так меня растили. Быть стражем — это не рабство, а счастье. Это милость бога моего, отца и покровителя. И если я покину храм, то он меня не покинет, стражем я все равно не перестану быть, даже если ты меня выкупишь. Просто я стану стражем, который может сам выбирать свой долг. Но я ведь сейчас именно это и делаю…       Он уронил вторую руку на колено Лилайну, подавшись к нему всем телом и чувствуя себя так, словно их души вот-вот соприкоснутся. И продолжил, торопясь, боясь не сказать всего, будто вот-вот случится что-то, и если не успеть…       — Я люблю тебя, Лил. Телом, душой, разумом. Но есть еще сердце. Дурное, глупое… И я не возьму твоих денег, прости. Знаю, что предлагаешь честно! И верю! Лил, еще раз Малкависом клянусь, что верю — никогда не попрекнешь и удерживать не станешь. Но если я уйду из храма, то уйду не к тебе или кому-то другому, а к себе самому, понимаешь? И Алиэру я помогаю не потому, что жить не могу без хозяина. Просто так нужно! Нельзя проходить мимо там, где совершается подлость, с ногами она или с хвостом. Если бы я не был здесь нужен, Малкавис не привел бы меня именно сюда и именно сейчас. Ты волен думать, что хочешь. И уплыть, когда только пожелаешь. Но если я брошу тех, кому нужна моя помощь, какой из меня страж?       Он замолчал, отчаянно понимая, что главное так и не прозвучало. Не ложь, но молчание, которое обязательно еще отзовется, потому что судьба не прощает трусости ни в словах, ни в делах, ни в помыслах. Но как, ради Малкависа, сказать Лилайну, что свобода Джестани уже обещана Алиэром? Что король иреназе заплатит выкуп, который для подводного королевства не так уж тяжел. Уж точно легче, чем для отчаянного алахасца, который вытряхнет все сбережения за много лет, а потом еще отправится добывать остальное. И добудет, если не сложит голову!       Но что тогда делать Джестани? Разве сможет он после этого уйти от Лилайна, если их дороги разойдутся? Такой долг будет висеть над ним всю жизнь и отравит все, что между ними сейчас. Даже если упрек никогда не прозвучит, все равно останется хотя бы тень обязательства. Если бы Джестани любил Лилайна и собирался прожить с ним всю жизнь, даже тогда он бы сто раз подумал, принимать ли такую жертву, смогут ли они с Каррасом не удушить свою любовь цепями долга и благодеяния. Но он его не любит… И если Алиэр заплатит за свою вину, то Лилайну искупать нечего.       А сказать об этом нельзя. Гордый алахасец оскорбится смертельно, и Джестани его понимает! Но ничего сделать не может, потому что вскоре все и так выяснится. Алиэр ведь собирается отправить их на землю вдвоем, и ему нет нужды скрывать свое обещание заплатить храму выкуп.       — Верь мне, — безнадежно попросил он, глядя в лицо, которое столько раз целовал. — Прошу, Лил. Что бы ни случилось. Что бы тебе ни сказали. Просто верь…       — Верю, мой страж, — хрипло сказал Лилайн и потянулся на то маленькое расстояние, что еще их разделяло.       Губы Джестани встретились с губами Карраса, и он впервые в жизни почувствовал, какова на вкус вина. Что ни выбери, Лилайну все равно будет больно. И нельзя ни оттолкнуть его, ни прикрыть собой, потому что эта боль у каждого своя.       Они целовались взахлеб, исступленно, как в первый и последний раз, будто перед казнью или расставаясь навсегда. Рука Лилайна легла на его спину, а Джестани обнял Карраса за плечи, опомнившись лишь, когда наемник чуть слышно зашипел сквозь зубы.       — Прости! — отстранился он. — Какой же я дурак!       — Мог бы… еще раз убил бы эту погань… — выдохнул Лилайн с искаженным от боли лицом.       Он улыбнулся и нежно коснулся лица Джестани, провел пальцами по его губам. Сказал со старательно изображаемой беззаботностью:       — Ничего, еще наласкаемся вдоволь. И все остальное тоже. Как же я по тебе скучал…       Возмущенный свист из клетки Жи прервал его на полуслове, а потом салру забился так, что по комнате прошла волна, и Джестани недоуменно глянул туда. Рыбеныш — хотя какой он уже рыбеныш, еще чуть — и под седло! — хлестал хвостом и извивался, уткнувшись мордой в самый дальний угол клетки, заваленный его старыми игрушками.       — Что это он? — растерянно спросил Джестани. — Погоди, я гляну.       Высвободившись из объятий неохотно отпустившего его Лилайна, Джестани торопливо подплыл к клетке, в глубине души даже радуясь перерыву в сложном разговоре. Поднял переднюю стенку и закрепил ее на петлях. Жи, против ожидания, не кинулся в комнату, как обычно, а когда Джестани подплыл ближе, стало ясно, что салру умудрился застрять. Его морда попала точно в какую-то дыру в стене, и Жи возмущенно-жалобно повизгивал, пытаясь освободиться.       — Вот ведь…       Джестани осмотрел стену и нахмурился. Сначала ему показалось, что просто пара плиток облицовки отвалилась, но тут Жи дернулся, и стало видно, что раньше это место закрывала заслонка, которую салру сдвинул мордой. Проем за ней уходил куда-то глубоко, оттуда явственно тянуло холодной водой, причем проточной. Часть системы труб? Похоже на то!       Салру наконец высвободился и обиженно кинулся ему в руки. Джестани погладил слегка поцарапанную морду, посмотрел на кучу игрушек, увенчанную достославным копытом — и его осенило!       — Так вот откуда ты все это таскал, паршивец!       По размерам дыра вполне подходила для рыбеныша, каким он был несколько недель назад! Получается, Жи нашел выход в трубу, прикрытый заслонкой, и научился сдвигать ее мордой — времени у него хватало, пока Джестани не было в комнате. Но откуда в дворцовых водяных трубах могло взяться копыто?!       Да оттуда же, откуда крабовые панцири и деревяшки. Где-то внизу свалка, куда течением приносит всякий мусор. Сокровищница для малька салру! Странно, что Жи ни разу не попался во время побега, но Джестани часто оставлял его одного, а если малька не было в клетке, то думал, что тот на прогулке с кем-то из слуг.       — Ну вот, одной тайной меньше, — пробормотал он, почесывая нос успокоившегося салру, и вдруг осекся.       Тайна коровьего копыта — это забавно, конечно, Алиэр наверняка оценит. Но последней добычей Жи стал парик Карриша! И вот это уже серьезно… Если мерзавец прячется где-то в дворцовой системе труб, это опасно, как гадюка в постели. Трубы пронизывают весь дворец, по ним легко подобраться куда угодно!       — Лилайн, мне срочно нужно поговорить с королем! — выпалил Джестани, чувствуя, как азарт появившегося наконец следа смывает дурное настроение последних дней. — Это важно! Очень!       — Само собой, — бесцветно согласился алахасец, и Джестани закусил губу.       — Пожалуйста, Лил! — взмолился он, чувствуя себя премерзко, но не в силах забыть, что скоро Алиэр встретится с Герласом, а уж кому, как не жрецу глубинных, разбираться в тайнах дворцовых труб. — Останься здесь! Я позову целителей. Тебе ведь не обязательно возвращаться в ту комнату! Здесь нам обоим хватит места, а я…       — Хватит меня уговаривать, — усмехнулся Лилайн почти прежней насмешливой веселой улыбкой. — Если ты собрался оторвать кому-то из местных его плавники и хвост, я уж точно не против. Подремлю пока…       — Спасибо! — выдохнул Джестани, пронзительно ясно понимая, что вот этим Каррас ему и дорог: верностью, доверием и спокойным мужеством, которое не нуждается в доказательствах своего превосходства.       И все-таки, когда Джестани торопливо плыл к кабинету Алиэра, его не покидала тоскливая мысль. Если на одну чашу весов бросить все достоинства Лилайна, перевесит ли она другую — ту, на которой лежит лукавое глупое сердце, которое первый раз в жизни сбросило оковы вечного долга стража и теперь само не знает, чего хочет.