* * *
Алиэр доплыл до своих покоев, едва не свернув по привычке в сторону бывшей спальни Джестани. Усмехнулся горько и зло. Не на жреца, конечно, злясь, а на самого себя, на миг поверившего, что волна может разбить скалы. С прибоем такое случается, он и в самом деле подтачивает берег, о который бьется веками, но сердце Джестани крепче любого камня. И дело не в том, что сам Алиэр устал ждать и надеяться, а в том, что он не мог требовать от Джестани любви, зная, что тот не хочет остаться в море. Человеку — человеческое! А море — удел иреназе. Здесь для него ничего родного, привычного, любимого. И тоска в черных глазах, которую Алиэр все чаще ловил, будто мгновенный блик солнца на гладком камне, говорит об этом безмолвно, однако честнее любых жалоб. Да, он позволил себя поцеловать. Но это было так неожиданно, странно и безумно, что Алиэр почти не поверил в случившееся. И только губы еще горели, подтверждая: не сон. Явь, но та, которая уже не повторится, не стоит и мечтать… Возле дверей его спальни плавали, не считая охранника, целых трое иреназе. Ираталь, которого Алиэр ждал, казначей, о котором он забыл, и, внезапно, Реголар, начальник охраны Эргиана. — Давайте сюда и можете быть свободны, — устало сказал Алиэр, забрав у казначея стопку мелко исписанных табличек. Ведомости расходов и доходов, чтоб их. Но сам велел принести, да и заняться этим следовало давно. Казначей поклонился и уплыл быстро, как потревоженный маару, явно опасаясь, что королю взбредет в голову потребовать еще что-нибудь. А время, между прочим, перевалило за полночь. Алиэр посмотрел на кариандца. — Мой повелитель Эргиан просит ваше величество о встрече, — склонился тот, прижав руку к сердцу. — Он велел передать, что дело срочное и некоторые новости лучше узнать раньше, чем слишком поздно. — Отправляйся за ним, — кивнул Алиэр. — Скажи, я жду. Открыл дверь, пропуская Ираталя, а гвардейцу, дежурящему у двери, приказал: — Меня ни для кого больше нет. Кроме тир-на Эргиана и… каи-на Джестани, если вдруг… Осекся, понимая, что это глупость — надеяться на такое, и проплыл в спальню. Ираталь замер у стола, и Алиэр, подплыв туда же, сгрузил высокую стопку тяжелых табличек из кости, металла и дерева. Дернул рычаг и велел заспанному слуге, появившемуся на пороге: — Тинкалы, горячей и побольше. И поесть чего-нибудь. В желудке немедленно противно засосало, а в глазах даже слегка потемнело, словно тело только сейчас вспомнило о голоде. — Рассказывайте, Ираталь, — попросил Алиэр, отплывая к кровати. — Какие новости? — К сожалению, почти никаких, тир-на, — доложил начальник охраны. — Амо-на Герлас и его жрецы продолжают искать Карриша. Амо-на поставил ловушки в некоторых проходах под дворцом и просил передать вам, что будет искать мерзавца, пока море не высохнет. В кабинете Тиарана в храме Троих никаких улик не обнаружено. Ни писем, ни дневников… Но, учитывая обстоятельства, этого трудно было ожидать. — Тиаран не дурак, — согласился Алиэр и тут же поправился: — То есть дурак, конечно, но не настолько. Хотя мечтать о короне — это насколько же нужно быть безмозглым?! Моя бы воля… Ладно, дальше? Что его жрецы? — Клянутся, что ничего не слышали о планах Тиарана. Впрочем, некий амо-на Корасиль передает вам уверения в глубочайшей верности и клянется, что раскопает о своем бывшем начальнике все, что можно. Исключительно из верноподданных чувств. Ираталь поморщился, и Алиэр вспомнил скользкого хитрюгу, поневоле выдавшего ему когда-то замысел отца. Что ж, даже гады иногда бывают полезны, ведь трусость Корасиля спасла Джестани. — В будущие верховные жрецы метит? — усмехнулся он. — Вообще-то, амо-на Корасиль на этой должности мне нравится ничуть не больше, чем амо-на Тиаран. С другой стороны, если он будет послушен и полезен… Похоже, отец очень много позволял храму Троих, даже слишком. Пора научить некоторых любителей чужих тронов ходить под седлом и слушаться лоура. Передайте амо-на Корасилю, что я очень недоволен его храмом. Просто в бешенстве! Но могу смягчиться, если жрецы храма поведут себя правильно. А как именно — я им вскоре передам. — Слушаюсь, ваше величество, — серьезно ответил Ираталь, но глаза его весело блеснули. И тут же советник снова стал серьезным: — К тир-на Эргиану сегодня прибыл гонец из Карианда. Но с какой вестью, узнать не удалось. Тир-на заперся наедине с начальником своей охраны и велел никого не пускать. Только недавно ири-на Реголар его оставил и приплыл прямо сюда. — Чтобы просить меня о встрече, — кивнул Алиэр. — Хорошо, может быть, сам Эргиан мне новости и расскажет. — И последнее, ваше величество. Удалось найти того человека, который помогал амо-на Тиарану держать связь на суше. То есть не его самого, а рыбака, который должен передавать ему вести. Я взял на себя смелость вызвать этого наемника на разговор и велел установить непрерывное дежурство, чтобы сразу узнать, когда он появится. — Отлично, Ираталь, — сказал Алиэр с искренней благодарностью. — Вы прекрасно поработали! А что с Тиараном? К нему вызвали целителей? — Ири-на Невис куда-то пропал, — виновато отозвался советник. — Наверное, уплыл в город, его помощники говорят, что почтенный лекарь очень тяжело перенес смерть Ирвайна. Сильно осунулся и чувствовал себя плохо… В городе у него есть дом, наверное, ири-на решил отдохнуть вдали от шумного дворца. А Тиаран пока совершенно невменяем. Твердит, что рыба запрещает ему говорить, и просит корону. Ираталь развел руками, и Алиэр, несмотря на мерзкое чувство, фыркнул: — Вот ведь! Некоторым даже потеря рассудка не мешает желать власти! Кстати, посла Суаланы заперли? Вам ведь уже доложили, что сделал этот мерзавец? — Да, тир-на, — поклонился Ираталь. — И осмелюсь сказать, за такое поведение в вашем присутствии он достоин серьезной кары. Вы действительно намереваетесь его просто отпустить? — Боюсь, у меня при дворе недостаточно чужих послов, чтобы почаще бить ему морду, — вздохнул Алиэр. — А без этого какой смысл его здесь держать? Ну, разве что Эргиана попросить. У него тоже рука тяжелая. Герувейн уже написал письмо? — Да, ваше величество. Но у него заминка. Герувейн просил осведомиться, которого из принцев Суаланы вы желаете видеть своим супругом. Алиэр замер, по-дурацки хлопая глазами, и Ираталь посмотрел на него не без сочувствия. А в самом-то деле! У Лорасса трое сыновей. Но Алиэр никогда не видел даже их портреты! Дружба между Суаланой и Акаланте разрушилась давным-давно, и отец никогда не рассматривал суаланских принцев как пару для Алиэра. Сам Алиэр как-то из любопытства поинтересовался, хороши ли они собой, но его заверили, что нет, и он даже проверять не стал. У него был Кассандр… — Понятия не имею, — признался он. — Как же их… Саваллий, Креон и Дэлор, так? Ираталь, а вы о них что-нибудь знаете? — Не больше обычных сплетен, тир-на, — виновато пожал плечами начальник охраны. — Говорят, что принц Саваллий обладает очень сильным характером, он жесток со слугами и лично казнит преступников. Его боятся при дворе, и я не слышал, чтобы кто-то стремился стать его возлюбленным или наложником. — Отпадает, — решительно сказал Алиэр. — К тому же, насколько я помню, он старший, значит, наследник. А Креон? В дверь почтительно постучали, и тот же слуга внес огромный поднос с тинкалой и несколькими блюдами. Поставил на стол рядом с табличками и, поймав нетерпеливый жест Алиэра, торопливо уплыл. — Мил, — признал Ираталь. — Достаточно красив. Немного напоминает ири-на Сиалля, если бы ваш бывший наложник все дни проводил за сладкой тинкалой и лакомствами. Вот у него возлюбленных достаточно. Я бы даже сказал, более чем… Ираталь замялся, и Алиэр понял несказанное, буркнул: — Благодарю, не нужно. Глубинные с ними, с прежними возлюбленными, но супруг короля должен думать не только о еде и постели! А Дэлор? — О нем известно меньше всех, ваше величество. Принц Дэлор тих, учтив, и встретить его можно чаще всего в библиотеке. Рядом со своими братьями он незаметен, как рыбка-хамелеон. Похоже, ни шумные развлечения, ни любовные радости его не интересуют. — Вот и хорошо, — с облегчением сказал Алиэр, жадно отпивая тинкалу. — Ираталь, передайте Герувейну, что я прошу руки принца Дэлора. Причем в самом скором времени! Если их посол поторопится, то будет в Суалане через два дня. Это не далекий Карианд… А я готов лично накрутить ему хвост для скорости! Принц, конечно, так быстро плыть не сможет, но… — Алиэр подумал, подцепил рыбный рулет, прожевал и продолжил: — Пусть мой будущий родич отправит и жениха, и будущего наложника сюда как можно скорее с одной только охраной. А приданое и свита подождут. То есть я готов их подождать, пока буду знакомиться с избранником. Он поморщился и признался: — Я бы и суаланца подождал еще лет сорок с удовольствием, если бы не Маритэль. Опасаюсь какой-нибудь гадости. — Слушаюсь, ваше величество, — поклонился Ираталь. — Сейчас же передам все Герувейну. Разрешите? — Разрешаю, — вздохнул Алиэр. — О, а вот и Эргиан… Хотите тинкалы? — обратился он к показавшемуся в дверях кариандцу. — Не откажусь, ваше величество, — бледно улыбнулся принц и бросил быстрый взгляд на Ираталя. — Доброй ночи, каи-на. Начальник охраны, правильно поняв пожелание, еще раз поклонился Алиэру и выплыл, а кариандец взял с подноса тинкалу и обхватил сосуд двумя ладонями, словно грея их. — Разум амо-на Тиарана так и не просветлел? — спросил он как-то рассеянно, глядя мимо Алиэра в стену с картой Акаланте. — Да нет, все только хуже, — усмехнулся Алиэр и пересказал, как ведет себя безумный жрец. — Ну подумаешь, рыба с ним заговорила! — сказал Эргиан, выслушав. — Что теперь, с ума сходить из-за этого? Не умеют некоторые ценить своего счастья! Вот если бы со мной рыбы разговаривали, я бы только порадовался. От них наверняка можно узнать много интересного. Алиэр подозрительно вгляделся в кариандца, сообразил, что тот шутит, и успокоился. Впрочем, шутка выходила какая-то невеселая, да и Эргиан осунулся и побледнел, а его обычные искры в глазах потухли. — Тир-на, — осторожно начал он. — Я помню, что обещал отдать вам этого мерзавца, и от слова не отказываюсь. Но зачем он вам? Теперь-то можете сказать? Толку от него, сумасшедшего? — Да, пустое, — махнул рукой Эргиан. — Хотел побеседовать с почтенным амо-на о том, что здесь происходит. Исключительно ради своего любопытства и в ваших интересах. Кстати, насчет безумия вы не совсем правы. Безумца тоже можно разговорить, если знать — как. С вашего позволения, завтра я этим и займусь… — Эргиан, — вкрадчиво сказал Алиэр и увидел, как вздрогнул кариандец. — Вы ко мне в такое время приплыли за разрешением поговорить с безумным жрецом? Я даже не буду делать вид, что не знаю о гонце из Карианда. Потому что хочу спать! И лучше вам… ну, вы поняли! — Вполне, ваше величество, — улыбнулся кариандец той же бледной неприятной улыбкой, которую Алиэру захотелось немедленно стереть с его губ. Пусть язвит и издевается, пусть сыплет колючками, как игольчатый скат, лишь бы не смотрел так, словно ждет удара, но не собирается от него защищаться. — Даже не знаю, с какой новости начать, — поморщился, между тем, Эргиан. — Впрочем… Вы ведь уже поняли, что Старший Брат пробудился от сотрясения дна, пришедшего со стороны Карианда? Алиэр молча кивнул и тоже стиснул в ладонях тинкалу, которую так и не донес до рта. — Карианд рушится, — бесцветно сказал Эргиан. — Этот толчок был всего одним из нескольких, случившихся ранее. Просто там основная волна пошла в другую сторону, в дальние глубины океана… К счастью для этой части моря. Когда гонец отправился ко мне, западная часть Карианда уже обрушилась в Бездну. Жертвы… Их было не очень много, большинство жителей успели спастись. Но трещины разламывают город все дальше. Мы… не ожидали такого скорого конца. Жрецы утверждают, что разрушение удастся остановить, но ценой будет полная потеря старого города. Новый Карианд… я не знаю, как скоро он появится. — Ближе к делу, Эргиан, — тихо попросил Алиэр. — Я сочувствую вашему горю. И ужасаюсь потерям. Но чем я могу помочь? — Убежищем, — просто сказал кариандец и поднял на него глаза, полные мольбы. — Ваш отец обещал его определенному количеству семей и через несколько дюжин лет. Мы просим обещанное как можно скорее. И умоляем дать больше, чем вы обещали. Маравея вроде бы примет часть беженцев, но этого мало. На западе Карианда были наши рыбные фермы и поля водорослей, еще немного — и в городе начнется голод. Мы умоляем, тир-на… Он склонил голову, и Алиэр невольно посмотрел в сторону высокой стопки табличек. Расходы, доходы… Отец давно готовился помочь Карианду, но такого он не ожидал. Алиэру же придется теперь принять на себя этот шторм. «Это как война, — подумал он с холодной злой ясностью. — Только не с другим городом, а с равнодушной и беспощадной стихией. Ты ведь обижался, что не попал на войну, правда? Вот, она пришла к тебе с другим лицом. Усмехается и ждет, что ты сделаешь…» — Завтра я соберу Совет, — сказал он почему-то охрипшим голосом. — Скажу им, что Акаланте принимает беженцев немедленно. Как же не вовремя выгорели равнины у Трех братьев… Суалана… — Суалана не поможет, — прервал его Эргиан, не поднимая взгляда. — Я… не должен был этого говорить, но… Мы вели с ними переговоры. Они готовы принять беженцев. Но только молодых и здоровых. В наложники, слуги, рабочую силу. Бесправную и покорную. С правом запечатления любого, кого пожелают взять их хозяева. Без права для них самих покинуть город или отказаться работать на хозяина, который их выбрал. — Твари… — выдохнул Алиэр. — Отродье глубинных, какие же они… Надеюсь, вы отказались?! — Да, — кивнул Эргиан. — Но если горожане начнут умирать от голода, как можно будет осудить тех, кто захочет спастись? Или хотя бы спасти своих детей. У живого есть надежда на свободу, мертвому свобода не поможет. Карианд никогда не простит Суалане этой братской помощи, но сначала Карианду нужно выжить. Мы готовы работать в вашем городе не покладая рук, тир-на! Слугами, рыболовами, сборщиками водорослей и мусора — кем угодно! Наш народ многое умеет, и с родичами, что протянут нам руку, мы от души поделимся знаниями. Мы не попросим много, только то, что вы сами нам дадите, лишь бы выжить. Но никаких запечатлений силой и рабства не потерпим. — Об этом и речи быть не может, — мрачно сказал Алиэр. — Эргиан, ну что вы… Словно меня не знаете. Я только не могу пока сказать, сколько ваших мы примем. Больше, чем рассчитывал отец, это я обещаю. Кое-какие припасы у нас есть… Он все-таки допил тинкалу и с тоской глянул на клятые таблички, уже понимая, что придется просидеть за ними всю ночь или хотя бы изрядную ее часть, чтобы завтра на Совете быть во всеоружии. — Сейчас поем и вызову казначея, — пообещал он Эргиану. – Выживем как-нибудь! Плохо, что холода близко. Но Суалана пусть сама себе хвост отгрызет. Я скорее сам их завоюю и заставлю потесниться, чем позволю такую мерзость. Его передернуло от непреодолимого отвращения. Эргиан кивнул, и светло-серые глаза кариандца неуловимо потеплели, а в уголках губ появилась улыбка. — Благодарю, ваше величество, — сказал он. — Мы, конечно, те еще маару, но даже маару не кусают руку, их кормящую. Но это еще не все. — Выкладывайте, — велел Алиэр, подтягивая ближе блюдо с кусками рыбы, вымоченной в чернилах тех самых обитателей Бездны, с которыми Эргиан так насмешливо себя сравнил. — Мой отец и повелитель покинул этот мир, отправившись к предкам, — сказал кариандец, и Алиэр едва не подавился. — Что?! Он с изумлением воззрился на Эргиана, совершенно спокойного, даже подчеркнуто безмятежного. — Не судите других по себе, тир-на, — понимающе улыбнулся тот. — Увы, не во всех семьях такая близость, как была у вас. Для меня он всегда был повелителем гораздо больше, чем отцом, и это лучшее, что я могу о нем сказать. Впрочем, пусть Мать Море будет справедлива к его душе и милосердна, насколько это сочетается со справедливостью. Сейчас важнее, что корону Карианда принял мой брат Эмарайн, и он велел мне возвращаться домой. Дела королевства вдруг настоятельно потребовали моего присутствия. Улыбка кариандца перетекла в жесткую холодную усмешку, и откашлявшийся Алиэр поинтересовался: — А это, случайно, не тот ваш брат, что устроил прогулку в Бездну и вам, и вашему сопернику? Эргиан кивнул и с подчеркнутым равнодушием отправил в рот кусочек крабового мяса. — И сколько вы проживете в Карианде? — продолжал допытываться Алиэр. — Вам до него доплыть хотя бы позволят? — Конечно, — блеснул глазами принц. — Эмарайн — прекрасный правитель! Бережливый… Братьев у него осталось не так уж много, а Сердце моря требует силу постоянно. Особенно теперь. — А хвост ему от дохлой селедки! — раздраженно от усталости сообщил Алиэр. — Пусть своими силами обходится, я же как-то умудряюсь! Или сосет силы из кого-нибудь другого. Может, его тогда быстренько пришибут. В любом случае, вы мне нужны здесь. Можете считать это одним из условий договора. Напишите своему Эмарайну, что я вас взял в рабство, как Суалана. Заставляю работать и всячески угнетаю! — В брачный союз хоть не прикажете вступить? — еще серьезнее, чем раньше, спросил Эргиан, и глаза у него заблестели к удовольствию Алиэра совсем по-прежнему. — Не то чтобы я в принципе был против вашего подданства… — Отличная мысль, кстати, — злорадно сказал Алиэр и тут же подумал, что это и правда так. — Если вы совершите запечатление с акалантцем, как Даголар, вашему Эмарайну придется жевать тот самый хвост, что я пообещал. Эргиан, вам же вряд ли кто-то откажет! Выбирайте, на то вы и принц! — Благодарю за предложение, тир-на, — без улыбки сказал кариандец. — Если не останется другого выхода, я им непременно воспользуюсь. Хотя хотелось бы найти того, кто и сам выберет меня, а не мой титул. Мне казалось, именно вы должны это понимать. Впрочем, я в самом деле вам благодарен… Он улыбнулся уже мягко и чуточку виновато, оттолкнулся хвостом и всплыл. — Простите за беспокойную ночь, тир-на, — сказал, понимающе посмотрев на Алиэра. — Кстати, я тут понял, что меня зацепило в словах вашего драгоценного амо-на Тиарана. Помните, что он сказал о таинственном злодее? Тот сказал вашему охраннику всего несколько слов — и несчастный перерезал себе горло. Я бы на вашем месте узнал, кто посещал заключенного. — Я… и так знаю, — выдавил Алиэр, вспышкой осознав это и холодея от ужаса. — С ним успел повидаться всего один… целитель Невис! Он перевязал Кари и сказал ему несколько слов — так мне доложили. А когда уплыл, Кари… он не резал себе горло — нечем. Он вырвал жабры. Проклятье! Не может быть! Эргиан, этого быть не может! Он… он же все время был рядом со мной! Зачем ему?! — Отличный вопрос, ваше величество, — сказал Эргиан. — Почему бы не задать его почтенному целителю? — Он пропал! Уплыл в город и не вернулся! — выкрикнул Алиэр, дергая ручку вызова слуг. — Эргиан, если вы правы… — Тогда мы еще на один взмах плавником ближе к разгадке, — кивнул кариандец. — И мне тоже страшно от того, что может таиться в ее конце.* * *
Вернувшись в комнату, Джестани почти спокойно ответил на вопросительный взгляд Лилайна. — Его величество посчитал нужным извиниться за то, что подверг меня опасности. И ведь не солгал, извинения тоже были. Хотя Лилайн, разумеется, понял, что одними извинениями дело вряд ли ограничилось, слишком долго он был наедине с Алиэром. Но Джестани не собирался ни объясняться, ни, тем более, оправдываться. Вместо этого он повернулся к Сиаллю. — Простите, что задержал вас, — сказал он суаланцу, играющему с Жи. Салру, видно, решил, что одного покусанного мерзавца с него пока достаточно, и все время разговора, а потом и драки с Риаласом прятался под кроватью. На редкость умное поведение для зверушки, в чьей храбрости и готовности защищать хозяев Джестани нисколько не сомневался. В тот момент еще и его вмешательство было явно лишним… Джестани слегка нахмурился, глядя на рыбеныша, уморительно ловящего кусочки рыбы, что ему бросал Сиалль. Выглядело это, словно огромный волкодав, хватающий пастью печенье. Жи крутился, вертел хвостом и чуть ли не светился радостью. «Засиделся в комнате, бедняга, — укорил себя Джестани. — Но что же имел в виду Тиаран? Какое странное безумие! Почему именно Жи в больном воображении жреца заговорил? Впрочем, кто поймет сумасшедшего?» — Ничего, — улыбнулся Сиалль. — У вас удивительно умный и забавный зверь, салту в его возрасте нужно дрессировать уколами лоура и намордником, а этот — посмотрите только. Был бы он меньше, многие захотели бы завести такого у себя дома. Господин Лилайн, пока вас не было, рассказывал мне о земных животных, которые называются собаки и кошки. Они так умны и расположены к людям, что живут в ваших домах, позволяют себя гладить и играть с собой. Еще и пользу приносят! — Очень большую, — подтвердил Джестани, с растерянностью услышав в голосе Сиалля за восторгом тщательно скрываемую грусть. — А в море не заводят животных для удовольствия? Я и правда ничего такого не видел… — Рыбы слишком глупы, — вздохнул Сиалль. — Маару, напротив, умные, но не любят иреназе. Хотя в Карианде их держат для охраны дома или покоев. Они умеют отличать хозяина от остальных. У нас в Суалане для этого же разводят мурен, но я их терпеть не могу. А ваши звери покрыты шерстью! Гладить кого-то мягкого и пушистого — особое удовольствие, наверное… Впрочем, время уже позднее, каи-на, — поднял он голову, посмотрев на Джестани. — Мне бы не хотелось доставлять вам беспокойство. — Извините и вы меня, — виновато сказал Джестани. — Но мне очень нужно узнать у вас кое-что. Я… простите, что возвращаюсь к тому, что для вас болезненно. Сиалль, вы сказали, что у Риаласа — приемный отец. Он ведь не суаланец, верно? Иначе не смог бы запечатлеться с… — Ни со мной, ни с Карришем, — кивнул Сиалль. — Ничего, говорите. Я не такой уж нежный, каким могу показаться. — На его губах, до сих пор умело подкрашенных, мелькнула улыбка. — Да, наши семьи давно знакомы. Мой отец лечил одного из каи-на Суаланы. У его супруга не было детей. К сожалению, помочь им так и не удалось, и тогда они усыновили ребенка, привезенного в Суалану из другого города. Обычно так не делается, мы слишком ценим своих детей, чтобы отдавать их. Даже если родители умерли и других родственников не осталось, в родном городе будет множество желающих принять малыша. Дитя — милость богов и продолжение родителей, пусть и приемных. — Но Риаласа отдали? — уточнил Джестани. — Потому что его захотел усыновить богатый и знатный иреназе? — Да. А еще потому что каи-на Мориан дружил с его отцом. Правда, я не знаю, что случилось с настоящей семьей Риаласа, — пожал плечами Сиалль. — У нас об этом не говорили. Отец берег тайны пациентов, а Риалас молчал, и я щадил его чувства. Знаю только, что он из Карианда. — Разве не из Маравеи? — вскинулся Джестани, почувствовав след. — Он говорил, что маравеец! — Нет, каи-на, — улыбнулся Сиалль. — Ну что вы… В этом я совершенно уверен. Видите ли, в Карианде совсем другая вода, другие рыбы и растения. Его жители могут без вреда для себя употреблять некоторые виды пищи, смертельно опасные для любого иреназе, рожденного вдали от Бездны. Они не просто привыкают к этим ядам с младенчества, это заложено в самом их теле и наследуется из поколения в поколение. Поэтому в Карианде так опасно жить тем, кто не связан с его жителями узами родства. Если бы каи-на Эрувейн, выйдя за Даголара, отправился к нему на родину, ему бы ничто не угрожало, потому что он принял бы устойчивость к ядам вместе с силой города от своего супруга. Но остальным… Когда Риалас был ребенком, отец часто брал меня к ним домой поиграть. И однажды мы добрались до коробки с лекарствами. Риалас наелся очень редкого ядовитого зелья. Отец перепугался, доза была смертельная, но каи-на Мориан сказал, что впервые благодарит богов за происхождение приемного сына. Ни маравеец, ни акалантец не смогли бы это пережить. Он просил никому не говорить, а Риалас потом всегда утверждал, что ведет свой род из Маравеи. Когда я стал старше, то понял, что его родители погибли в каких-то придворных интригах, в Карианде это дело обычное. Но кто они, мне неизвестно. — Значит, кариандец… — тихо повторил Джестани. — Как интересно… Благодарю вас, ири-на Сиалль! И последний вопрос! — Сколько угодно, — склонил Сиалль голову, и сияние туарры блеснуло на черном шелке его волос. Пока Джестани разговаривал с Алиэром, суаланец заплел волосы, рассыпавшиеся от рук Риаласа, в длинную косу, тугую, гладкую и тяжелую. С этой прической он выглядел гораздо моложе и нежнее, словно юный горец, смуглый от солнца Алахасии. Так мог выглядеть брат Лилайна, если бы не хвост… — Он сказал, что вы его супруг. Как это может быть, если он запечатлен с другим? Разве запечатление и брак — это не одно и то же? Вопрос был опасный, Джестани запоздало подумал об этом, бросив взгляд на Лилайна, увлеченно продолжившего кормить Жи вместо Сиалля. Слишком уж увлеченно. Джестани вздохнул про себя, предчувствуя очередной нелегкий разговор, когда они с Каррасом останутся наедине. — Не совсем, — покачал головой суаланец и тоже быстро стрельнул глазами на алахасца, а потом, как-то очень понимающе, на Джестани. — Запечатление связывает тела и души, после него двое становятся избранными друг для друга, и без риска для жизни их невозможно разлучить в первое время, пока связь не совсем устойчива. Это быстро проходит, связь укрепляется. Но после этого брак необходимо подтвердить в Храме, чтобы его признал король и остальные жители города. Иначе могут быть сложности, если у кого-то есть не только законный супруг, но и наложники. Например, его величество Кариалл, отец тир-на Алиэра, очень рано овдовел и больше не смог ни с кем запечатлеться. Но если бы он пожелал, то мог бы вступить в другой брак без запечатления. И его супруг стал бы соправителем Акаланте. Может быть, он даже подарил бы королю еще детей… Такие случаи описаны в истории. Запечатление не лишает возможности делить ложе с кем-то другим, а у королей Карианда, например, даже обязательно брать множество наложников и иметь от них как можно больше потомства. — И я даже знаю почему, — пробормотал Джестани. — Чтобы хоть кто-то выжил… Значит, брак Риаласа и Карриша недействителен? Сиалль снова пожал плечами. — Наш с ним случай уникален, — просто сказал он. — И даже не тем, что запечатление разорвано, а тем, что он смог запечатлеться снова. Если, конечно, это правда. Я уже не знаю, чему верить, когда дело касается Риаласа. Но если говорить о браке по закону, то да, я до сих пор его законный супруг. Я бы никогда не предъявил никаких прав ни на него, ни на положенную мне долю имущества. И если бы я вернулся в Суалану, то согласился бы на расторжение брака в храме. — А если нет? — очень мягко спросил Джестани. — Если бы вы оба решили сохранить этот союз? Что было бы с Карришем? Еще одна улыбка, на этот раз холодная и острая, как лезвие целительского скальпеля, показалась на губах Сиалля и тут же исчезла. — Тогда, полагаю, жрецы предложили бы ему стать наложником Риаласа. Мне — положение и привилегии законного супруга, власть над домом и детьми. Ему — сладость запечатления и возможность быть с возлюбленным. Учитывая, что мы братья, очень логичный выход. Я понимаю, о чем вы, каи-на Джестани. И знаете… Я больше не уверен, кому принадлежала та иголка с формеей, оказавшаяся в моих украшениях. — Я попрошу его величество Алиэра выделить охрану и вам, — тихо сказал Джестани, мучительно стыдясь за чужую подлость. — Буду очень благодарен, — отозвался Сиалль и, оттолкнувшись от края ложа, поклонился. — Каи-на Джестани, если вас не затруднит, не могли бы вы завтра навестить меня? Это совершенно не срочное дело, оно не касается ни меня, ни вас, но кое-кому нужна ваша помощь и покровительство. Он улыбнулся гораздо мягче и ласковее, будто вспомнил что-то хорошее, и Джестани кивнул. — Конечно, я вас навещу. Еще раз поклонившись — теперь уже Лилайну, суаланец изящно проплыл по комнате, переливаясь шелковым одеянием и серебром чешуи, как огромный изумруд в серебряной оправе, и выскользнул за дверь. — Гадючий ворох — эти морские глубины, — сообщил Лилайн, скармливая Жи последний кусок рыбы. — Хотя на суше не лучше. Сколько твоя зверюга может съесть? — Много, — сообщил Джестани. — Коты и собаки точно лопают меньше. Зато на них и не поездишь. — Это да, — согласился Каррас. — Кстати, раз уж мы здесь застряли, устроишь мне прогулку на одной из этих рыбин? А то обидно побывать на дне морском и не покататься на морской лошадке. — Устрою, — настороженно согласился Джестани. — Если ты больше не хочешь уплыть прямо завтра… — А ты согласишься? Лилайн упорно прятал взгляд, принявшись теперь чесать Жи и быстро сообразив, что означает подставленный нос. Салру, которому давно не перепадало столько ласки, блаженствовал, смешно морща морду и виляя хвостом. Джестани глянул на клетку, уже установленную возле дальней стены комнаты, но загонять туда рыбеныша пожалел. Разве что попозже, когда они с Лилайном лягут спать. Не хотелось бы проснуться в одной постели с Жи или увидеть утром съеденную одежду. — Я же обещал, — промолвил он, опускаясь на край постели рядом с салру. Жи, приветственно боднув его мордой в бок, вдруг отплыл от кровати и по собственной воле отправился в клетку, принявшись копаться там в куче игрушек. Все-таки удивительно умное создание. Даже слишком, пожалуй. Не мог ведь он понять, что Джестани нужно поговорить с Лилайном? — Я помню, — отозвался алахасец, закинув руки за голову, и Джестани потянулся к нему, устраиваясь ближе. — И даже сказал, что хочешь этого. Или я ошибаюсь? Неважно. Ты обещал, этого достаточно, чтобы поверить. А чего ты сам хочешь, сердце мое? Привычное обращение вдруг неприятно кольнуло, словно Джестани взвесил на руке фальшивую монету. Нет, Лилайну он по-прежнему безгранично доверял, только вот сомневался, что сам имеет право на его доверие. И на его сердце, если уж говорить откровенно. — Я хочу, чтобы это закончилось, — честно сказал он, глядя на чеканный смуглый профиль Карраса, знакомый каждой линией, любимый… — Чтобы виновные в стольких смертях были найдены, а иреназе вздохнули свободно. Чтобы люди побережья так и не узнали, скольких опасностей избежали из-за того, что происходит под водой. Чтобы вулканы спали, усмиренные волей королей моря, а земля и морское дно не сотрясались. Чтобы подлость и жадность были наказаны. Я хочу когда-нибудь потом спокойно вспоминать об этом, зная, что сделал все возможное. Лилайн, уплыть сейчас — все равно что бросить поле боя. Это у тебя здесь никого, о чьей смерти ты пожалеешь, а я… — А ты впустил в свою душу весь этот город, — подытожил Лилайн. — И теперь тебе проще умереть самому, чем вырезать его оттуда и выбросить, отправившись своей дорогой. — Нет, — сказал Джестани тихо. — Это и есть моя дорога. Другой у меня никогда не будет. И если ты все еще хочешь забрать меня с собой, подумай об этом. Лил, нам было очень хорошо вместе! Подожди! — не позволил он ему возразить. — Я сказал «было», не потому, что это закончилось. Но мы жили в маленькой хижине среди леса, ловили рыбу, охотились, валялись у очага и любили. Нам не из-за чего было ссориться, и я помню все, что ты для меня сделал. Но время сладкого сна в объятиях друг друга прошло. И либо мы сейчас узнаем друг друга по-настоящему и полюбим то, что узнали, либо… Я не хочу бросать Акаланте сейчас, — закончил он твердо. — И прошу тебя понять это. Ты можешь уплыть, как только захочешь. Когда этот змеиный клубок лишится голов и передохнет, я обязательно тебя найду… — То есть ты их бросить не можешь, но предлагаешь мне бросить тебя? — холодно поинтересовался Каррас, и Джестани понял, что он действительно задет. — А после мы встретимся и заживем, как ни в чем не бывало? — Лил… — беспомощно повторил Джестани, закрывая глаза и не зная, как объяснить. Каррас пошевелился, и Джестани почувствовал осторожный поцелуй на своих губах. — Ну уж нет, сердце мое, — сказал алахасец, притягивая его к себе. — Пусть я мало что понимаю в том, что здесь творится, но никуда не уплыву без тебя. Что бы ты ни решил. И, между прочим, этот твой хвостатый мерзавец сам попросил меня остаться. То есть не меня, конечно, — усмехнулся он, судя по голосу. — Он хочет, чтобы ты немного переждал, пока он поговорит с лордами Аусдранга. И не против, чтобы я тоже задержался. Очень великодушно с его стороны, мне аж поблагодарить захотелось. Но я вытерпел. — Лилайн… — вздохнул Джестани и почувствовал шутливый поцелуй в кончик носа. — Прости, — попросил Каррас. — Я лишнего тогда наговорил. Не подумал, что тебе от нашей свары больнее всех. Я тогда вообще думал не очень-то… Джестани еще немного придвинулся к нему, положил голову на плечо. У стены в клетке возился Жи, оттуда доносился мерный хруст очередного панциря краба. Или это сдалось наконец острым крепким зубам салру легендарное копыто… В комнате стало теплее, а может, это Джестани успокоился и согрелся, чувствуя, как обнимает их с Лилайном плотная тугая толща воды. И впервые за долгое время ему было спокойно, потому что рядом лежал человек, которому он верил и ни за что не хотел бы причинить боль. — Забудь, — попросил он. — Все прошло. Лилайн помолчал, потом заговорил снова, и Джестани уже по первым словам понял, что его что-то мучает всерьез: — Ты веришь, что кто-то может настолько измениться? Чтобы вот совсем, будто… из мерзкой гусеницы — в бабочку. Глянешь — и никогда не посчитаешь их даже родней. Его рука осторожно перебирала волосы Джестани, иногда спускаясь ниже и лаская шею и плечи. Джестани вздохнул, расслабляясь и приникая к теплому уютному телу Лилайна, и ответил не сразу. — Раньше не верил, — задумчиво сказал он. — Нас учили, что характер человека подобен металлу, сваренному из разных частей. Первая часть — то, что заложено в нем от предков. У многих поколений зайцев не может родиться львенок. И хотя зайцы иногда бывают храбрыми, уши у них все равно длинные, понимаешь? — Лилайн что-то согласно промычал, и Джестани продолжил: — Вторая часть — от воспитания. Семья, друзья и враги, просто люди, которых он видит вокруг себя. Каждая встреча или разговор что-то прибавит в горнило его души. Опять же, иногда у добрых и благонравных родителей, хорошо воспитывающих чадо, вырастает нечисть в человеческом обличье, но не так уж часто, верно? Обычно финиковая гроздь от пальмы далеко не падает. — А у нас так про яблоки говорят, — усмехнулся Лилайн. — Да, все верно. А потом? — А потом ребенок вырастает, — вздохнул Джестани. — И с каждым днем измениться ему все труднее. Дерево легко сформировать, пока это гибкий стволик, потом придется резать и гнуть по-живому. Но бывает и такое. У нас в Храме хранятся истории о разбойниках, которые каялись и становились защитниками добра и справедливости. О богачах, что раздавали имущество бедным и уходили в странствующие проповедники. О воинах, становившихся послушниками храмов и всю жизнь искупавших пролитую кровь. Есть и другие, о людях добродетельных, но оступившихся и ушедших по тропе порока, потому что не справились с бедами этого мира. Но знаешь… Он помолчал, все сильнее расслабляясь под бережными ласками, совсем как раньше, в лесной хижине. — Я думаю, — сказал он наконец, — измениться может кто угодно. Просто это очень больно, как и дереву, когда его ветви обрезают и вытягивают. Так больно, что решаются на это немногие из людей, а выдерживают еще меньше. Ты вот говоришь о бабочках… Знаешь ведь, как они получаются? Когда гусеница сплетает себе кокон, она не знает, сможет ли преодолеть все, что ее ждет. Представь! Она лежит там в полной темноте, неподвижная, беспомощная перед любой опасностью, такая маленькая и хрупкая. Кто угодно может раздавить или нечаянным движением выбросить на солнце. А ей уже не уползти и еще не улететь. Поэтому она терпит и каждое мгновение долгих дней все силы отдает на то, чтобы измениться. Мало переплавить свое тело, вырастив крылья, нужно еще изменить душу, чтобы эти крылья не оказались бесполезны. Тем, кто с ними родился, легче, но даже они учатся летать, а если ты всю жизнь только смотрел в небо? Меняться страшно, Лил. Больно и тяжело. Может, поэтому бабочки такие легкие и радостные? После такого испытания вся их жизнь, пусть короткая, кажется им чистым счастьем. Они знают, что ничего страшнее безмолвия кокона, с ними уже не случится. — Не думал об этом… — после молчания уронил Каррас и крепче прижал к себе Джестани, обняв за плечи. — Но люди, да и иреназе, все-таки не бабочки. — Да, нам сложнее, — согласился Джестани. — У гусеницы всего два пути, либо она обретет крылья, либо умрет. А у человека сотни дорог, и он может пойти по любой, не зная, куда она приведет. Убить врага или пощадить? А может, оказать ему благодеяние? Поверить оступившемуся другу или решить, что предательство непростительно? Отойти с чужой дороги или преградить ее? А может, решить, что это твоя дорога, и попытаться обогнать того, кто по ней идет. Мы каждый день творим свою судьбу сотнями, тысячами слов и поступков. И лишь немногие обретают крылья… В этот раз молчание было гораздо дольше. Потом Лилайн потянулся и коснулся губами его щеки. Джестани немного повернулся, подставляя ему губы, и принял неуловимо нежный поцелуй, совершенно не похожий на прежние, полные страсти и жажды. — Мы ведь не о бабочках заговорили, — шепнул ему Лилайн, отрываясь от губ и всматриваясь в лицо. — Ты веришь ему? Алиэру… — Да, — выдохнул Джестани короткое слово с привкусом обреченности, такое простое, но упавшее подобно удару милосердия в подставленную грудь. — Я верю. Не словам, Лил. Его боли. И поступкам. Дороге, которую он выбрал и по которой идет изо всех сил. Ты сегодня увидел несколько шагов, а сколько их уже было и сколько будет впереди. Я видел, как он менялся. Не в темноте кокона, а под ударами судьбы, кровью и трудом своей души. И я верю ему. — Ясно, — уронил Лилайн, и Джестани опять уткнулся в его плечо, пряча лицо. Ему было смертельно стыдно за поцелуй, случившийся в темноте коридора, хотя он в самом деле никогда не обещал Лилайну верности. Просто между ними и не могло быть ничего другого. Но вот случилось. Наверное, ему стало бы легче, признайся он Лилайну и попроси прощения, но Джестани совершенно точно понимал, что тогда сложнее станет Каррасу. И позорно промолчал. Только когда руки наемника уже иначе двинулись по телу, дразня, намекая и обещая, попросил, изнемогая от вины: — Поздно уже, Лил… Я вымотался, как мельничная лошадь у жернова. Да и у тебя плечо… Давай потом? Завтра… — Хорошо, — очень ровно сказал Каррас. — Завтра так завтра. «Словно отсрочку прошу, — подумал Джестани горько. — От чего-то нужного, но неприятного. Да что со мной?!» «Мало понимать, что растить крылья — это больно, — шепнул вдруг в его сознании чей-то голос, незнакомый, но удивительно что-то напоминающий. Что-то, для голоса вовсе невозможное, наводящее на мысли о хвостах, плавниках и зубах. — Нужно еще сделать шаг в небо, когда крылья отросли».