Море в твоей крови

      Когда Джестани вернулся, неожиданный праздник все еще продолжался. Сиалль рассказывал Лилайну и Леавару суаланскую легенду о несчастных влюбленных, жемчуге и крабовых панцирях. Не особенно прислушиваясь, Джестани опустился на постель рядом с Лилайном, положив на колени подаренные кинжалы, потянулся за оставшимся кувшинчиком тинкалы…       — Ой, какие красивые! — ахнул Леавар. — Это подарок его величества? На земле умеют делать столько прекрасных вещей! Как жаль, что ваши ткани и краски под водой так быстро портятся! Сиалль, помнишь, ты говорил, что хотел бы жить на суше?       — Это верно, — улыбнулся бывший наложник и с мягкой грустью добавил: — Мне часто снится, что я обретаю то крылья, то ноги и смотрю, что происходит у людей. На земле столько интересного!       — А люди думают то же самое об иреназе, — усмехнулся Лилайн и бросил на кинжалы очень равнодушный взгляд, безразлично поинтересовавшись: — Каршамская сталь? Отличный выбор.       — Хочешь глянуть поближе? — спросил Джестани.       — Оружие должно одни руки знать, ты же помнишь, — сверкнул глазами Лилайн, а Сиалль, очаровательно улыбнувшись, сказал:       — Прошу простить нас с Леаваром, но мы должны вас оставить. Я обещал его брату мазь от ушибов, он часто ранится на тренировках.       — Но Камриталь же уплыл с его величеством! — возмутился Леавар и тут же, покраснев, заторопился: — Сиалль прав, мы должны отнести мазь как можно скорее, пока я не забыл! А братец ее заберет, когда вернется. Каи-на Джестани, ири-на Лилайн, пусть ваша вода будет чистой и теплой, а дни — долгими. Я так рад, что мы познакомились!       — Я тоже, — кивнул Джестани, глядя, как иреназе с вежливой быстротой собираются, чтобы оставить их наедине. — И очень вам благодарен. Это был мой первый день рождения. То есть праздник по его поводу.       — В следующий раз мы принесем вам свой подарок, — пообещал Леавар уже от двери. — Только не оружие, а что-нибудь для вашей красоты. И я научу вас… Ай, Сиалль, я уже плыву! Не трогай мою косу!       И он со смехом выскользнул за дверь, а суаланец, невозмутимо поклонившись на прощание, выплыл вслед за другом.       — Славные мальчики, — помолчав, сказал Лилайн. — Хоть и очень разные. Я так понял, что они оба делили постель с королем? Ну, когда он еще был принцем.       — Сиалль — да, — сдержанно сказал Джестани, мучая в пальцах тинкалу, но так и не отпив. — Леавар в его наложниках только числился. Его отец — один из каи-на, лордов-советников. Когда Сиалля осудили за покушение на короля, только Леавар не перестал с ним общаться. Да еще Эрувейн…       — Друзья познаются в беде, — согласился Лилайн, снова глянув на кинжалы. — Прости, я тебе ничего не могу подарить.       — Лил, — вздохнул Джестани.       Поставив тинкалу на стол и переложив туда же подарок Алиэра, он сел ближе, положил руку на плечо Карраса и, посмотрев ему прямо в лицо, сказал:       — Ты думаешь, моя жизнь, которую ты спас, дешевле этой пары ножей? И все, что ты для меня сделал, тоже? Или что я не помню цену, которую ты заплатил за то, что связался со мной? Или что я забыл твое обещание помочь с выкупом? Ох, Лилайн… Когда мы стали считаться такими вещами? Ты и без того подарил мне столько! Кстати, — улыбнулся он, пытаясь смягчить невольную неловкость, возникшую под серьезным взглядом прищуренных светло-синих глаз алахасца. — Я ведь помню, как ты лишился своего собственного «каршамца». Стоило оно того?       — Стоило, — усмехнулся Лилайн уже иначе, мягко и ласково. — Еще как стоило, Джес… Ну, прости, опять я дурю. У тебя и правда праздник, а я… Забудь.       Он погладил его по волосам, и Джестани снова вздохнул, замерев под лаской, но чувствуя, как томительное напряжение, которое все эти дни закручивалось, подобно тугой пружине, все равно не отпускает. Что-то жгло и мучило его изнутри, не давая расслабиться и успокоиться, что-то болезненное и неправильное, как воспалившаяся ссадина, которую постоянно задеваешь, как бы ни берегся.       — А знаешь, — сказал он, не открывая глаз и изо всех сил надеясь, что Лилайн поймет все правильно и не станет ревновать или обижаться. — Там этого каршамского оружия… Несколько сотен мечей и кинжалов. Алиэр хотел отдать его нам. Он просто не знал ему цены, пока я не объяснил. Иреназе хранят их только потому, что «каршамцы» в морской воде не ржавеют. И красивые.       — Ты не взял, — сказал Лилайн, не спрашивая, а сообщая.       Все-таки Каррас его хорошо знал.       — Не взял, — с оттенком сожаления вздохнул Джестани. — Может, пару мечей подберу, когда будем уходить.       Он не стал спрашивать, что случилось с его храмовым оружием, оставшимся у Карраса. Алахасец отлично знал, как Джестани им дорожил, и если бы мог — рассказал бы и так. Значит, клинки пропали безвозвратно. Как и его прошлая жизнь.       — У охраны оружейной комнаты приказ пустить нас туда в любое время, — осторожно, словно ступая по скользкой лестнице, сказал он. — И мы можем выбрать, что захотим. Алиэр сказал, что это подарок нам обоим, не только мне.       — Щедро, — спокойно отозвался Каррас. — Пожалуй, не буду отказываться. Хорошей сабле всяко лучше гулять под ясным небом на чьем-то поясе, чем спать в королевском сундуке. Сотни, говоришь? Вот, значит, где отыскалось сокровище последнего каршамского шаха. А веселая братия до сих пор голову ломает и торгует картами, где оно якобы лежит.       Он осторожно привлек Джестани к себе и запустил пальцы в волосы, перебирая отросшие густые пряди, уже достигшие лопаток. Потом спустился ниже и погладил плечи. Только тогда Джестани с удивлением понял, насколько они закаменели. Позор для храмового стража так обращаться с собственным телом, первым оружием и инструментом жреца.       — Что тебя так дергает, сердце мое? — тихо спросил Каррас, тоже это заметив. — Ты ведь знал, что он уплывет за этим своим непрошеным женихом. Или обиделся, что раньше не сказал?       — Обиделся? — Джестани попытался улыбнуться такому нелепому предположению, но губы не слушались. — Нет, конечно. Он не обязан мне отчитываться. Он король. А я даже не его страж.       — Обиделся, — уронил Лилайн, разминая его плечи.       Джестани захотелось отстраниться. Ответить резко и зло, что жрецам Малкависа обижаться не положено, это вообще глупое чувство, недостойное правильно воспитанного ума и характера. Что такое обида? «Если тебе что-то мешает исполнять свой долг, измени это, — гласит сутра. — Не можешь изменить — уходи или терпи. Обида — жалоба сердца, а не рассудка. Но Страж должен слушать свой разум, а не чувства. Если ничто не мешает исполнению долга, остальное не имеет значения».       Обидеться на Алиэра Джестани просто не мог! Не должен был… Но за последнее время он уже так далеко ушел от пути стража!       — Это не обида, — уронил он упрямо. — Алиэр должен был предупредить меня как своего советника. Просто сказать, что вскоре уедет. Его отец просил меня найти заговорщиков, и я думал…       Джестани понял, что не может внятно и спокойно объяснить то, что чувствует и знает. И это еще сильнее злило, усиливая глухое раздражение, накопившееся за те два дня, что Алиэр его избегал.       — Не нужно было молчать, — наконец выдавил Джестани. — Убийцы и предатели до сих пор не пойманы. Карриш и Невис пропали, вокруг суаланского посла какие-то тайны, даже боги подкидывают новые загадки, а он… Он прятался от меня эти клятые два дня! Хотя сам же давно подтвердил мой титул каи-на и просил помощи! Так зачем связывать мне руки молчанием? Почему о том, что король готовится уплыть, я узнаю от прислуги? Так не поступают ни с гостями, ни с советниками. С друзьями — тем более. Мне нет никакого дела до суаланского жениха, но если то, что здесь творится, меня больше не касается, можно было просто сказать об этом. Я бы не лез не в свое дело, — добавил Джестани с горечью, удивившей его самого.       — Что ж, в одном ты можешь быть уверен, — негромко уронил Лилайн, все-таки размяв болезненную твердость его плеч так, что Джестани задышал свободнее. — Никакой жених никогда не станет для него тем же, чем был ты. Никто не станет. Как и для меня. Есть люди, что проникают в кровь, как отрава. А ты — лекарство, после которого чувствуешь себя чище и сильнее. Точильный камень, снимающий ржавчину с души… — Он помолчал и добавил: — Два дня — это не так уж много. Иногда хватает мгновения, чтобы решить разом — и на всю жизнь. А иногда и целой жизни мало. Может, эти два дня нужны были не только ему?       — Не знаю, — вздохнул Джестани. — И… давай не будем об этом больше. Пусть все идет своим чередом.       — Ну-ну, — отозвался Лилайн. — Лишь бы не ушло совсем не в ту сторону. Слушай, а не пора твоего зверя вывести прогуляться?       Жи, словно услышав, что речь о нем, забил хвостом по прутьям клетки, где просидел все утро, искренне возмущаясь, что застолье обошлось без него. И Джестани, обрадовавшись смене разговора, торопливо кивнул. Выпустив салру, с каждым днем прибавляющего в размере и весе, он скормил ему оставшуюся от гостей еду и почесал нос, а потом вопросительно посмотрел на Лилайна.       — Может, вместе? Я тебе дворец покажу. А на обратном пути заглянем в оружейную за твоей саблей.       — Ну уж нет, — с хищным сожалением протянул алахасец. — Без хозяина дворца я туда ни ногой. Иначе ведь не удержусь, нагребу целую охапку. Не из жадности, а просто это ведь «каршамцы». Как из них выбрать, если двух одинаковых не бывает и каждый хорош до невозможности? А при хвостатом точно лишнего не возьму. Давай лучше и вправду дворец поглядим. Буду потом рассказывать, как гулял в подводном королевстве, куда людей триста лет не пускали. Хальгунд обзавидуется!       — Чтобы Хальгунд позавидовал, — насмешливо улыбнулся Джестани, чувствуя, что грызущая сердце тоска отступает, — тебе не про дворец рассказывать надо, а про подводных девиц. Только они здесь не того сорта, чтобы ему понравиться. Иреназе меняют тело на женское только ради рождения детей, а Хальгунду мужчины не по вкусу. Как он, кстати? Вы ведь вместе оставались.       — Хальгунд вовремя деру дал, — отозвался Лилайн, играя с Жи кусочком рыбы. Салру страшно щелкал зубами, каждый раз промахиваясь совсем немного, но Джестани видел, что это нарочно, иначе острые треугольные зубы в несколько рядов давно распороли бы руку алахасца. — Стражники Торвальда его взять не успели. Если совсем далеко не убрался, найду и его, и остальных из отряда. Ну что, поплыли?       «Почему он сказал «найду», а не «найдем»? — мелькнуло у Джестани в мыслях. — Словно вернется на сушу один… Хватит. Не хочу думать еще и об этом. Оговорился — бывает».       И он поторопился вывести Жи из комнаты.       Потом они с Лилайном, молчаливо договорившись не вспоминать Алиэра, гуляли до самого вечера. Сначала салру долго гонялся за рыбками во внутреннем дворике, совсем как молодой веселый пес — за птичками или бабочками. Рыбок он с удовольствием лопал, а наигравшись, вытащил из кустов очередной крабовый панцирь величиной с тарелку и принялся грызть.       — Надо будет ему копыто прислать, — пробормотал Джестани. — А лучше — целую коровью тушу. Интересно, надолго ее хватит?       Наполовину изгрызенный трофей Жи утащил прямо в пасти, куда панцирь поместился целиком, а у салру стал загадочный и очень довольный вид. Он так и плыл рядом с Джестани, бдительно глядя по сторонам, пока страж показывал Лилайну дворец иреназе. Встреченные слуги и придворные кланялись им, с любопытством провожая взглядами, гвардейцы отдавали честь, и Джестани поймал себя на мысли, что уже знает многих обитателей дворца по именам и роду занятий. К загонам для салту они свернули в последнюю очередь, и Джестани отогнал неприятные воспоминания подальше, но не удержался — внимательно осмотрел дно, усеянное светлой галькой.       — Я здесь когда-то ключ потерял, — рассеянно объяснил он Лилайну. — Давно уже, вряд ли найдется.       — Этот?       Алахасец опустился вниз, что-то цапнув из камней, вернулся к Джестани и протянул руку, разжав ладонь. На ней блестел, ничуть не потеряв вида, серебряный ключ длиной примерно в палец. Тот самый ключ от спальни Торвальда, слетевший с порванной цепочки, когда Джестани встретил опоенного гарнатой Алиэра.       — Да… — выдохнул Джестани и взял его с ладони Лилайна осторожно и крепко, как ядовитое насекомое — чтобы не укусило.       Холодное серебро жгло ему пальцы. Надо же, как прошлое напомнило о себе.       — Боюсь, в той спальне, что он открывал, меня уже не ждут, — усмехнулся он наконец. — И вернуть некому. Разве что будущему королю Аусдранга. Извини, Лил, зря ты за ним тянулся.       «Прошлое — прошлому, — подумал он про себя. — И пусть память о том, кто мне его дал, останется здесь, в тех самых камнях морского дна, куда этот ключ меня привел. Любая дорога начинается с первого шага, и я его сделал, когда переступил порог спальни Торвальда, став ему не просто стражем. Я вправе пожалеть о многом, но не о том, куда пришел по ней».       Размахнувшись, Джестани кинул ключ обратно. Вода не дала ему улететь далеко, как это было бы на земле, но ажурный кусочек серебра упал и сразу затерялся в светлых и пестрых камушках, покрывающих дно. Жи, решив, что с ним играют, бросился следом, начал рыть гальку длинным крепким носом, то собирая в кучу, то разгребая обратно, и вскоре даже острый глаз алахасца ни за что не нашел бы злополучный ключ, глубоко закопанный салру.       — Ну и правильно, — невозмутимо заметил Каррас. — Новый король себе новый ключ закажет. А что здесь еще интересного есть?       — Арена, — пожал плечами Джестани. — Рынок. Улицы и храмы… Но давай завтра их поглядим? В город можно и самим сплавать, а на Арене гонки уже закончились, там смотреть пока нечего.       — Завтра так завтра, — согласился Лилайн.       В спальне Жи, спрятавшись в клетку, немедленно захрустел панцирем, который умудрился за все это время не потерять. Джестани засветил туарру, покормил ее, уже привычно обращаясь со светящимися шарами. С удивлением глянул на часы — песок полностью высыпался, указывая на поздний вечер. Есть не хотелось, выпитая днем тинкала до сих пор поддерживала силы. Лилайн тоже лениво отказался перекусить…       Расчесав волосы, Джестани связал их оставленной Леаваром лентой, чтобы не путались, и стянул надоевшие штаны, оставшись в одной лишь длинной рубашке-тунике. Подумав, снял и ее, чтобы совсем отдохнуть от одежды. Кого ему стесняться, не Лилайна же? Который, кстати, рассматривал его с привычным теплым восхищением, словно лаская взглядом.       — Ты ложишься? — спросил Джестани, вдруг вспомнив, что сам обещал ему вчера.       И отказываться нет никаких причин. Они же вместе, верно? Снова вместе после долгой разлуки и стольких испытаний. Как он и хотел.       — Я тебя сам раздеть думал, — разочарованно протянул Каррас. — А ты уже…       — Ну, прости, — улыбнулся Джестани. — Давай тогда я тебя?       Подплыв к наемнику, он опустился рядом, потянулся к его рубашке, но Каррас перехватил его руку и принялся нежно целовать пальцы. Его губы были горячими и умелыми, Джестани прикрыл глаза, чувствуя, как внутри разливается знакомое тепло, как щека алахасца с едва заметной колючей щетиной трется о его ладонь, а потом язык игриво касается запястья сначала кончиком, потом все смелее начинает выводить на чувствительной коже узоры и, наконец, как Лилайн прикусывает чувствительное место у основания большого пальца…       — Ну вот и снять кое-что нашлось, — тихо сказал он, другой рукой потянув ленту и освободив волосы Джестани. — Никогда не видел тебя с такими длинными. Красиво. Может, не будешь обрезать?       — В дороге ухаживать сложно, — виновато сказал Джестани, однако тут же поправился, решив, что это такая мелочь, можно и потерпеть, если возлюбленному нравится. — Хотя если расчесывать будешь…       — Договорились, — шепнул Лилайн, почти касаясь его уха губами, а потом и в самом деле прихватил мочку. — Утром, вечером и днем еще пару раз. Джес… Золотой мой…       Он потянул стража на постель, укладывая поверх себя, и Джестани медленно, как во сне, приник губами к знакомому изгибу губ, ожидая, когда же вспыхнет сладким огнем и разольется по телу возбуждение, когда все станет как раньше: в целом мире только они вдвоем, и от этого невозможно сладко, томно и горячо…       Немного повернувшись, он стянул с Лилайна рубашку, провел по смуглой груди ладонями. Почему-то очень хотелось опять закрыть глаза. Глупо, ему же всегда нравилось глядеть на Карраса. Тогда у озера и потом, каждый раз, когда они ложились в постель. Долгими ночами рано наступившей в горах осени Джестани жалел, что приходится заниматься любовью в темноте, скрывая дыхание и стоны, либо ждать, пока все разбредутся по делам, а потом торопиться, словно боящиеся разоблачения прелюбодеи. И все равно каждый поцелуй Лилайна и любое его касание опаляли жаждущее ласки тело, и Джестани принимал их с благодарностью и страстью.       А сейчас ему хотелось приглушить слишком яркий свет туарры, оставшись в темноте. Или все-таки закрыть глаза.       Нет, это все глупости. Хотя веки и в самом деле можно опустить, но лишь затем, чтобы подставить лицо нежным, осторожным и очень терпеливым поцелуям. Лилайн будто знал, что с ним происходит, потому что его ладони скользили по обнаженному телу Джестани почти невесомо, уверенно касаясь самых чувствительных мест, но не задерживаясь там, а дразня и тут же оказываясь где-то еще. Алахасец знал его, как музыкант знает свой инструмент, и пользовался этим, старательно пробуждая память сердца и тела. Вот пальцы Лилайна игриво прошлись по мужской плоти Джестани, погладили ствол, тронули головку… Джестани напрягся, чувствуя, что тело никак не отзывается на этот намек, и понимая, что Лилайн тоже это заметит. Но Каррас продолжал неторопливо ласкать его, словно заверяя на безмолвном языке тела, что будет ждать, сколько нужно.       Джестани, изнемогая от глухой неправильной вины за то, что лишь принимает эту заботу, положил ему руки на плечи, гладя в ответ… Но все это было не то! Не так и… не с тем?       Испугавшись этой внезапной мысли, обжегшей его, как удар плети, Джестани замер, и Лилайн сразу откликнулся на это, тоже остановив ласки, обняв его и спросив негромким терпеливым голосом:       — Что не так, сердце?       — Все… хорошо, — отозвался Джестани, отчаянно и зло давя желание вскочить, одеться и…       Он не знал, что сделает дальше, как объяснит… И какая новая трещина после этого ляжет в их с Лилайном отношениях. Но продолжать не мог. Не мог отдаться знакомому, умелому, заботливому любовнику, который всегда был так бережен с ним. И от этого было стыдно, горько и больно, словно в нем поселилось какое-то новое существо, бабочка, разрывающая кокон прежней души Джестани, выбираясь на волю.       — Все хорошо, — повторил он, борясь с желанием закусить губу до крови, чтобы боль помогла прийти в себя. — Лил, я…       — Джес… — протянул наемник, приподнимаясь на локте и глядя ему в лицо очень странным взглядом. — Ну зачем ты так? Разве я когда-то заставлял? Просто скажи, что не хочешь. Я же не слепой.       — Это ничего не значит, — пробормотал Джестани, отворачиваясь. — Лил, забудь. Я… я люблю тебя! Ты лучший. И я…       Горло перехватило, и Джестани почувствовал, как его бьет крупная дрожь. Собственная нагота показалась неправильной, позорной, словно он был в постели не с другом и давним возлюбленным, а с незнакомцем.       — Я тоже люблю тебя, Джес, — сказал Каррас и обнял его, прижав крепко, но совершенно иначе, чем парой минут раньше. — Все в порядке, сердце мое. Забудь.       Свободной рукой Лилайн накинул на них обоих покрывало, и Джестани странным образом стало легче. Словно, не видя себя, он получил передышку, возможность очнуться от странного наваждения, кричавшего, что рядом с ним должен быть кто-то другой. А если не он — то никто!       — Так лучше? — снова тихо спросил Каррас. — Ну и все. Сейчас успокоишься, и будем спать. Ох, Джес, ну что ты с собой делаешь?       — Ничего, — прошептал Джестани, все еще сотрясаясь от дрожи, будто в лихорадке. — Лил, я, правда, не понимаю…       — Неужели? — усмехнулся, судя по голосу, Каррас. — Хотя да, ты — можешь. А я вот понял уже давно. Надеялся, что ошибаюсь. Думал, заберу тебя побыстрее — и обойдется, переболеешь. А все-таки от себя не убежать.       — Что ты понял? — зло прошипел Джестани, отодвигаясь от него. — Что и когда?!       — Когда ты на нас наорал, — с тем же невыносимым ровным сочувствием в голосе сказал Лилайн. — Точнее — на него. Мне-то краешком досталось, для порядка, а вот ему… Джес, сердце мое, на того, кто тебе безразличен, так не злятся. Ни тогда, ни сегодня. Может, хватит себя обманывать? Или ты… Джес, ты хоть раз любил до этого урода Торвальда? Ты вообще знаешь, как оно бывает?       — Нет, — прошептал Джестани, не понимая, на какой вопрос отвечает. — Лил, все не так… Я не люблю его…       «Ложь», — подсказало что-то внутри него очень ясно и холодно. Не посторонний голос божества или тщательно вложенной в Джестани храмовой мудрости, говорящей заученным языком сутр. Нет, это было то самое, что росло в нем, расправляло крылья, с болью и ликованием просясь наконец на волю. Это был ревущий голос потока, прорвавшего плотину, выстроенную из традиций стража и долга.       Много лет с самого раннего детства Джестани знал, что должен всегда держать лицо непроницаемым, а спину — прямой. Что любить ему позволено лишь до тех пор, пока это не мешает исполнению жреческого договора. Да и ненавидеть — тоже. Что за благодеяние, позволившее беспомощному подкидышу выжить, вырасти и обучиться воинскому искусству, за подобие семьи и ясную цель в жизни он с самого начала заплатит свободой, не позволяя себе испытывать чувства и не умея их испытывать.       Лилайн прав, откуда ему было знать, какой бывает любовь? Он любил Торвальда, но иначе. Обреченно и самоотверженно, зная, что придет время — и его возлюбленный принц отдаст руку и сердце законной жене, он же, храмовый страж, его щит и меч, может лишь надеяться остаться с ним рядом, хранить и беречь его. Да еще, может быть, на краденые осколки счастья, если Торвальд пожелает оставить его любовником. И Джестани заранее смирялся с этим, убедив себя, что такова его судьба. Судьба стража, чей долг превыше всего.       Но Лилайн и Алиэр, каждый по-своему, изменили его, заставили посмотреть иначе и на мир, и на себя, вытащили душу Джестани из плотного кокона самоотречения, который еще немного — и вместо надежного убежища стал бы могилой его сердца. Лилайн помог поверить, что он желанен, достоин уважения и любви. Алиэр стал его бедой и проклятием, но любовь морского принца оказалась тем лезвием, что окончательно вспороло этот тщательно сплетенный душой Джестани кокон, ранив его больно, но не смертельно — и освободив.       И теперь плотина рухнула окончательно, так что Джестани захлебывался в потоке никогда не испытываемых им чувств и ощущений. Лилайн прав, откуда ему знать, как любить, выбирать и ревновать, если никогда не приходилось делать этого, да еще и одновременно! Как же слеп он был, убеждая себя, что обижается на Алиэра лишь как на короля. Упорно прятался в новую раковину долга и холодности, прикрываясь расследованием, желанием найти заговорщиков и помочь иреназе — да чем угодно, лишь бы скрыть от себя самого, что действительно чувствует.       О нет, это было настоящим! И долг, и сочувствие к обитателям моря, и дружба с ними… Но с Алиэром все оказалось иначе. И теперь, больше не в силах себе лгать, отбросив остатки иллюзии, окончательно разрушенной словами Лилайна, он не знал, что делать, только понимал, что его мир окончательно изменился, как и он сам, и уже никогда не станет таким, как раньше. Джестани по-прежнему доверял Лилайну и любил его, но как верного друга и надежного соратника. Делить с ним постель он не мог, даже зная, что между ним и Алиэром не будет ничего. Все равно что предать себя и оскорбить Лилайна с Алиэром — обоих разом. Глупо, больно и безнадежно… Ловушка, из которой Джестани не видел выхода.       — Прости… — выдавил он, чувствуя, как Лилайн бережно гладит его по волосам. — Прости меня…       — Чш-ш-ш… — услышал он тихий ровный голос алахасца. — Ну что ты, сердце мое… Я ведь давно сказал, что никогда не стану тебя держать. Насильно мил не будешь, верно?       — Лил… У нас ведь… все было хорошо, — давясь горьким комом в горле, проговорил Джестани.       — Да, — уронил Каррас. — Было. — А потом добавил, осторожно, словно размачивал присохший к ране бинт, вместо того чтобы оторвать его рывком: — Джес, решай сам. Уплывешь со мной — буду тебе просто другом. Как раньше, помнишь? Ничего не потребую, ни о чем не напомню. А вздумаешь остаться — тоже твое дело. Хвостатый только счастлив будет. Но ты сам неужели хочешь этого? Снова стать сторожевым псом? И запасной постелью, когда законный супруг ему прискучит?       — Нет, — мертво прошептал Джестани. — Не останусь. Не смогу.       И понял, что это правда. Он понимал, что Торвальду придется жениться. Готов был мириться с положением любовника. Ревновать Лилайна ему вообще в голову никогда не приходило! Но стоило подумать, чтобы остаться при Алиэре… кем? Одним из наложников, если уж говорить правду. Привилегированным, пользующимся доверием, с титулом и положением — Алиэр точно не лишит его этого — но всего лишь наложником… И все внутри так яростно противилось, что Джестани готов был уплыть из дворца иреназе, как зверь, пойманный в капкан, уползает, перегрызя собственную лапу.       Он не хотел видеть Алиэра с кем-то другим. Да, по-прежнему желал ему счастья, причем искренне! Но его новое сердце, яростное и одновременно болезненно нежное, словно покрывавшие его раны только-только затянулись тонкой чувствительной кожицей, не соглашалось жертвовать собой, своей гордостью и честью ради чужого удобства.       Алиэр же… Он никогда не выберет его. Джестани сам все сделал для этого, упорно отказываясь от малейшей попытки сближения, не позволяя даже тени надежды. Он сделал свой выбор давным-давно и теперь должен был принять его последствия. И хотя бы в этом остаться стражем, для которого долг превыше чувств. Он ничего не скажет Алиэру — нечего рвать тому душу. Рыжему и так нелегко. А Джестани… справится как-нибудь. Оказывается, обретать крылья — это очень больно.       Лилайн все так же ласково гладил его по голове, обнимая, прижимая к себе, и не было в этом ничего от жажды плоти, так что Джестани приник к нему, ощущая, как медленно уходит мерзкая дрожь, тело расслабляется, а душу охватывает благодарное спокойствие с тонким горьким привкусом печали.       

* * *

      — Джес? Джестани!       Он вынырнул из теплого сонного забытья мгновенно, как и подобает стражу, полностью проснувшийся, готовый бежать, сражаться, защищать — все сразу! Расслабился, сообразив, что его всего лишь зовет Лилайн. И тут же насторожился снова, потому что голос алахасца был подозрительно настойчив и мешался с каким-то странным пронзительным звуком.       Откинув покрывало, Джестани приподнялся над постелью и понял, что это верещит в клетке Жи, кидаясь на прутья и пытаясь проломиться сквозь них.       — Что это с ним? — спросил Джестани растерянно. — Заболел, что ли?       — Может, вчерашним крабом объелся? — предположил Каррас. — Лошади или собаке я бы хоть пузо пощупал, а что с рыбой делать? Да и зубищи там…       Джестани торопливо оделся, негромко помянув медленное течение, которое за ночь отнесло его одежду к самым дверям, и вещи прилипли к небольшим отверстиям в полу, куда уходила вода. Дернул за рычаг вызова прислуги, но никто не появился. Жи сменил верещанье на странное громкое повизгивание и шарахнулся при его приближении, но тут же выплыл из клетки и ткнулся носом в руки Джестани. А в дверь послышался громкий торопливый стук и чей-то голос позвал:       — Каи-на! Каи-на, откройте!       Лилайн с очень спокойным, прямо-таки безмятежным лицом уже застегивал пояс. Джестани молча взял со стола один из парных «каршамцев», оставив второй ему, и, держа длинный кинжал в руке, подплыл к двери. Голос показался ему знакомым, это был один из гвардейцев, сменяющихся на посту возле его покоев. Хотя это, разумеется, мало что значило.       Осторожно открыв дверь, он глянул на бледного, но старающегося сохранять хладнокровие молодого иреназе.       — Каи-на Джестани! — выпалил тот с облегчением. — На дворец напали! Я должен вас проводить в безопасное место. Вас и вашего гостя!       — И где это безопасное место? — поинтересовался Джестани, чувствуя, как сзади подплыл Лилайн. — А главное, кто напал?       — Вы разве не слышите? — проговорил гвардеец, на глазах еще сильнее бледнея. — Стены дрожат… Они плывут. Вокруг уже полно этих тварей… Но если успеем, я вас спрячу. А потом вернется король. Может быть, кто-то выживет… Быстрее, каи-на, прошу! Я должен вас спрятать.       — Успокойся! — резко приказал Джестани. — Кто плывет?       Жи взвизгнул, оттолкнув Лилайна, и выплыл из комнаты, закрутился посреди коридора, подняв морду и словно прислушиваясь к тяжелому гулу, действительно раздающемуся со всех сторон. И тогда Джестани тоже понял, что такое знакомое чудится ему в этих звуках.       — Сирены? — уточнил он, и гвардеец молча кивнул, трясясь всем телом. — Ужас Моря? Откуда они в городе?       — Боги гневаются на Акаланте, — прошептал иреназе почти белыми губами на полупрозрачном лице. — Наступили последние дни мира. Говорят, сирены возвестят о возвращении глубинных богов…       Еще немного — и он упал бы в обморок, то ли от страха, то ли от жуткого воздействия, которое сирены напускали на иреназе, но Джестани сгреб воротник его форменной туники, притянул к себе и рявкнул в самое лицо:       — Отставить глубинных богов и последние дни мира! Ты гвардеец Акаланте или хвост от дохлой селедки?! Кто командует войсками? Каи-на Ираталь?       — Ир-раталь уплыл с его величеством, — доложил гвардеец, немного приходя в себя и тут же заливаясь краской стыда. — Второй после него — каи-на Торун!       — Отлично! — кивнул Джестани. — Сейчас проводишь нас до оружейной, а потом вместе отправимся к нему. Смелее, друг мой! Сирены — твари опасные, но больше страхом перед ними, чем по-настоящему. Главное, держи крепче оружие.        Он кивнул на небольшую острогу с металлическим наконечником, с которой гвардеец стоял на посту. Если придется драться в узких дворцовых коридорах, очень удачное оружие. Лилайн, похоже, пришел к тому же выводу, потому что поторопил Джестани:       — Не знаю, что за дрянь там воет, как сотня голодных волков, но лучше бы нам и правда побыстрее найти что-то острое. А воет, кстати, на редкость мерзко, аж уши болят.       Жи подтвердил это горестным визгом. Пару мгновений Джестани раздумывал, не закрыть ли салру в комнате, но Жи вдруг перестал метаться и стремительно поплыл как раз в нужном им направлении. Джестани, Лилайн и все еще бледный, но уже пришедший в себя гвардеец последовали за ним.       Стоило выплыть из тихого ответвления коридора, как обнаружилось, что во дворце настоящая паника. Слуги метались, рыдая про те самые последние дни и пришествие глубинных. Охрана, из последних сил сохраняя самообладание, пыталась их успокоить. Кто-то тащил с собой детей или какое-то барахло, а Джестани молча удивлялся. Когда дворцу угрожало землетрясение, эти же самые иреназе покидали его спокойно и сохраняя достоинство. Может быть, все дело в жуткой музыке сирен? Или в том, что они — опасность почти незнакомая, да еще овеянная страшными легендами?       Двое молодых придворных, увидев Джестани, бросились к нему с вопросами, а услышав, что каи-на плывет в оружейную, напросились с ним.       — Лучше умереть в бою, — сказал один из них отчаянно, — чем стать закуской для сирен еще живьем. Если для Акаланте настали последние дни, не дадим тварям легкой победы.       — Вот это правильно! — одобрил Каррас. — Если тебя глотают, встань поперек пасти. Или в горле. Да мало ли узких мест, где можно застрять, а потом прорезать себе путь наружу?       Иреназе бледно улыбнулись, а Джестани, не обманываясь усмешкой Карраса, поймал его серьезный напряженный взгляд и подумал, что алахасец давно живет по этому завету. Храни их всех Малкавис, очень уж обидно будет и в самом деле не дождаться помощи.       В оружейной, возле которой дежурили перепуганные и радостно встретившие хоть какое-то начальство охранники, Джестани быстро, но внимательно выбрал себе две крепкие остроги, чтобы бить сразу с обеих рук. Лилайн последовал его совету, лишь тоскливо глянув на полки с каршамским оружием.       — Если меня загрызут, — сказал он хмуро, — можете похоронить здесь, но обещай, что выберешь самого красивого «каршамца» и положишь со мной. Всю жизнь о каршамской сабле сны видел.       Глянул на Джестани и вдруг мечтательно улыбнулся:       — А если не загрызут — ух, и нагребу я там в обе руки… Уж тогда точно не постесняюсь!       Здесь, под толщей камня, в самом сердце дворца, зов сирен ослаб, и Джестани подумал, что стоило бы тех, кто не сможет драться, спрятать в дальних переходах и коридорах. Но об этом иреназе наверняка и сами догадаются. А вот тем, кто решит защищать дворец, нужно помочь.       — Откройте двери, — велел он охранникам. — И пусть все, кто сюда доберется, берут любое оружие. Скажете, я разрешил.       — Да, каи-на, — поклонились оба иреназе, а один из них добавил:       — Позвольте, я с вами! У открытой двери двоим караулить не нужно.       Джестани кивнул.       Они плыли по коридорам, то узким и извилистым, то прямым и широким. Лилайн заткнул одолженный кинжал за пояс, как и он сам, трое иреназе сбились вместе, а впереди так и рыскал Жи, иногда поднимая морду и прислушиваясь к явно приближающемуся зову. От мерзких заунывных звуков болела голова, во рту чувствовался привкус крови, а перед глазами мелькали цветные пятна. Джестани пока держался, как и Лилайн, а вот иреназе приходилось плохо. Несколько раз они видели лежащие на полу тела жителей дворца, но, стиснув зубы, проплывали мимо, потому что все равно не могли ничем помочь. Пока сирены пели свой гимн смерти, слабые были обречены замирать и цепенеть при его звуках.       Зато в следующем коридоре, куда свернул маленький отряд из двух человек и четырех иреназе, они повстречали дюжину вооруженных и на удивление спокойных кариандцев, которыми предводительствовал Реголар, начальник охраны Эргиана.       — Доброго дня, каи-на, — невозмутимо поздоровался он. — Вам не стоит плыть дальше, там очень опасно. Ужас Бездны обрушился на Акаланте.       — Я уже встречался с сиренами, — сдержанно отозвался Джестани, подавив желание потереть тонкие светлые шрамы на руке. — Реголар, мне кажется или вы переносите их вопли гораздо лучше?       — Я же кариандец, — блеснул тот улыбкой. — Это в Акаланте сирены — страшные диковинки, а у нас они часто нападают на окраины города. Мы не то чтобы привыкли… Скорее, научились держать себя в руках. И чаши очень помогают.       — Чаши?       Один из кариандских воинов показал ему странный предмет, который крепился на его предплечье кожаным ремнем — идеальную половинку каменного шара, выточенную изнутри в форме чаши. В другой руке у глубинника было подобие каменного пестика, которым он провел по краю чаши, раздался странный мягкий звук — и давление голоса сирен ослабело. Их по-прежнему было слышно, однако страх почти прошел, стало легче дышать.       — Вот это полезная магия, — с уважением сказал Лилайн, потирая уши.       — Это не магия, — снова улыбнулся Реголар. — Просто один звук сражается с другим. Решайте, вы поплывете с нами или вернетесь к себе? Мы собираемся преградить тварям дорогу в галерею, там самый простой путь во дворец.       — Я с вами, — решительно сказал Джестани, и его спутники-иреназе поспешно закивали, а Лилайн деловито поинтересовался:       — Если эти сирены у вас обычная напасть, почему их здесь так боятся?       — Не совсем обычная, — поморщился Реголар, махнув рукой своим воинам, чтобы отправлялись вперед, а сам поплыл рядом с Джестани и Лилайном. — Твари они жуткие. Хитрые и жестокие, нападают исподтишка, а в случае отпора быстро ускользают в Бездну. Они там живут в дальних областях, куда мы не заплываем. И это не звери, у них есть свой язык, они разумны и ненавидят иреназе. Но я никогда не видел, чтобы сирены сбивались в такие стаи. Их там несколько сотен! Верхом на салру и с этими их отвратительными визгливыми свистками.       Он передернулся, а Джестани вспомнил свисток, с помощью которого удалось приручить Жи. Явно эти звуки, столь страшные людям и иреназе, для салру не так уж плохи. Вот еще забота, не подпадет ли Жи под действие приказов сирен? Пока что подросший рыбеныш так и плыл рядом с отрядом, но если он обратится против своих…       — Почему они напали на Акаланте? — спросил Джестани вслух. — Может, их выгнало наружу сотрясение Бездны?       Кто-то из акалантцев пробормотал снова про последние дни и гнев глубинных.       — Глупости, — отрезал Реголар. — Мать Море уже однажды защитила своих детей, не бросит и в этот раз. Допустим, сирены могли бежать из Бездны, когда там начали рушиться скалы. Но глубинные спят крепко и не проснутся до самого края времени, когда мир рухнет.       — А вдруг он рушится именно сейчас? — спросил один из гвардейцев. — Почему вы думаете, что это не так?       — Потому что он не может обрушиться, пока я не выиграл Золотой Жемчуг, — очень серьезно сообщил Реголар, однако насмешливо блеснул глазами. — А до этого еще семь лет — самое меньшее. Жаль, что его величество Алиэр бросил гонки. Какой честью и удовольствием было бы соперничать с ним.       За разговором они выплыли на галерею, и Джестани через ближайшее узкое окно увидел картину одновременно прекрасную и жуткую. Вода вокруг дворца была словно исчерчена короткими серебряными молниями. Сирены верхом на салру метались вокруг стен, выискивая уязвимые места. К счастью, окон во дворце было не так уж много, насколько помнил Джестани. Во внутренних помещениях их не делали совсем. Еще бы, мало кому захочется, чтобы к нему в спальню свободно заплывали рыбы и медузы, совали носы салту и забрасывало течением водоросли.       Немногочисленные окна выходили во внутренний дворик, окруженный стенами дворца со всех сторон. Через него ни лишняя живность, ни сирены проникнуть внутрь не могли, потому что примерно на середине между основанием и крышей дворца всю поверхность дворика накрывала тонкая, но очень прочная сеть, сплетенная из подобия проволоки. Солнечным лучам и мелким рыбешкам она не мешала, а вот сирены с ней пока справиться не могли.Им остались только несколько окон нижних этажей и галерея, опоясывающая дворец, к которой хищные твари уже присматривались, все чаще проплывая мимо.       — Внизу акалантцы их отобьют, — очень спокойно отозвался Реголар, жестами распределяя своих воинов по местам. — Похоже, город их не интересует. Простые дома гораздо легче захватить вместе с обитателями, но смотрите, они туда не плывут. Им нужен дворец. Или что-то в нем.       — Им нужен король, — похолодев от этого осознания, сказал Джестани. — Когда мы встретились с сиренами на равнине у Трех Братьев, они охотились за тир-на Алиэром. Нужно предупредить короля!       Реголар глянул на него и кивнул.       — Тэрувин! — окликнул он одного из своих. — Плыви вниз и найди того, кто командует защитниками дворца. Скажи, что мы будем держать галерею, сколько сможем. Пусть думают о нижних этажах. Скажи, пусть поют, стучат в гонги и во все, что может звучать. Потом возвращайся сюда.       И снова повернулся к Джестани.       — Из дворца мы вряд ли сможем выбраться, — честно сказал он. — У меня здесь всего дюжина воинов, и мы крепки, пока держимся вместе. Снаружи сирены никому не позволят проплыть через весь город, чтобы встретить его величество и моего принца. Но я думаю, они увидят опасность издалека. Трудно не увидеть… — сказал он тише, глядя на окно, где сирены начали сбиваться в мелкие стаи примерно по семь-десять особей. — Сейчас полезут в окна. Каи-на, я не сомневаюсь в вашей храбрости, но, может, вам все-таки спуститься вниз? Не обязательно прятаться, там тоже будет еще тот кровавый шторм. Просто здесь…       Он не договорил, как-то виновато улыбнувшись, и Джестани понял без слов: кариандец не слишком рассчитывает, что помощь придет вовремя. Нижние этажи безопаснее, там можно в любой момент скрыться в подземном лабиринте дворца. Но если оставить галерею без защиты, сирены хлынут через нее — и тогда спастись не удастся никому.       — Я останусь, — спокойно сказал Джестани и повернулся к Лилайну. — Это не твоя драка, ты же знаешь…       — Обидеться, что ли? — ухмыльнулся Каррас. — Эх, с кем я только ни дрался, а с морскими хвостатыми верхом на других хвостатых биться еще не приходилось. Не в обиду вам, капитан, — кивнул он Реголару, и тот улыбнулся в ответ. — Сколько здесь выходов, один?       — Два, — отозвался кариандец. — Придется разделиться. Я так понимаю, вы решили драться здесь? Вместе?       Джестани молча кивнул, борясь с приступом тошноты — сирены снова завели свой жуткий вой. Иреназе-акалантцы, прибывшие с ним, со стонами согнулись, зажимая уши руками, но один из глубинных воинов поднял руку с чашей, начал водить по ней пестиком, извлекая странную, но благотворную музыку, и боль с неестественным ужасом отступили.       — Помоги нам Мать Море, — пожал плечами кариандец. — И прими наши души Бездна, если не справимся.       Перехватив поперек длинную острогу с наконечниками на обоих концах, он проплыл немного вперед, вслед за ним потянулись четверо оставшихся с этой стороны кариандца и двое акалантских гвардейцев.       — Держитесь позади, — сказал Джестани юным придворным, вцепившимся в свои остроги побелевшими пальцами. — Не мешайте друг другу и нам. И не позволяйте страху убить вас раньше, чем придет настоящая смерть.       — Умеешь ты подбодрить, — хмыкнул Каррас. — Я так понял, эти милые зверюшки доставят нам хлопот не меньше, чем их хозяева?       — Если не больше, — подтвердил Джестани и все-таки потер вдруг занывшую руку. — А где Жи?       Он огляделся, но не смог увидеть салру, а потом стало не до него, потому что в ближайшее окно вдруг сунулась хищная морда сирены, и Реголар, не прерывая спокойного наставления своим воинам, быстро ткнул туда концом остроги. Морда исказилась болью и исчезла, ей на смену появились еще две, и один из кариандцев, тот, что водил пестом по чаше, стал это делать быстрее, стараясь перекрыть гулом режущий уши и леденящий кровь вой сирен.       А потом начался бой, такой же мерзкий, тупой и кровавый, как все бои, виденные Джестани. Ничего общего с благородным искусством поединка, которым совершенствуются тело и дух. Смерть скалилась из каждого окна множеством зубов, смотрела бешеными глазами сирен и их зверей, лезла напролом, а внизу остались беспомощные обитатели дворца. И Джестани возблагодарил неведомых изобретателей кариандских чаш, потому что без них защитники не продержались бы и минуты.       Глубинники работали слаженно, как единый многорукий демон с огромным туловищем. Реголар деловито крутил двойной острогой, остальные прикрывали его по бокам, а основанием этого клина, разбивающего волны сирен, стали Джестани с Лилайном и акалантцы.       Вот особенно остро ударил очередной всплеск зова, и один из кариандцев с исказившимся лицом опустился на пол — из его живота торчала зазубренная острога. Тут же к нему кинулись две твари и разорвали горло. Багровая муть уже давно стелилась по воде, мешая видеть, и Джестани досадливо потер предплечьем глаза, но эту пелену было не смахнуть.       — Раненых держите внутри строя! — рявкнул Реголар. — Потом отводите назад. Плотнее строй, мурену вам под одеяло! Потом плакать будем, если доживем.       Маленький отряд закупорил проход вниз, будто пробка — узкое горлышко бутыли. Сирены накатывались волнами, но неизменно разбивались, хотя кариандцы потеряли уже двоих. Третьего, раненого в грудь, вовремя оттолкнули в сторону уходящего вниз коридора. «Если повезет — может и выжить, — мельком глянул в его сторону Джестани. — Если дождется помощи, если целители смогут что-то сделать… Малкавис, помоги нам! Ибо мы сражаемся в правом бою, и цена победы — не только наши жизни».       Рядом Лилайн спокойно и сосредоточенно резал сирен, не забывая прикрывать ему бок, и Джестани отвечал наемнику тем же. А твари все прибывали и прибывали, словно не уменьшаясь в числе, вода в коридоре уже стала красной от крови, еще немного — и в ней ничего не разглядишь.       — Отступаем, — скомандовал Реголар. — До первого спуска вниз, там опять закрепимся.       Он поднял руку с привязанной к ней чашей и несколько раз в особом ритме постучал по ней второй рукой в металлическом щитке. С другой стороны коридора раздался ответный слабый стук. Реголар еще раз отбил дробь, выслушал ответ и бросил, мгновенно потемнев лицом:       — Уплываем. Вторая шестерка остается здесь.       — Ири-на… — пораженно выдохнул кто-то из оставшихся кариандцев.       — Их там двое! — зло обернулся к нему начальник охраны. — И ты сам слышал, они ранены. Уплыть не успеют. Мать Море ждет нас всех. Их — сегодня. Уходим.       Пятясь под натиском сирен, отряд, прихватив раненого, начал спускаться из галереи. Сирены, почуяв слабину, обрушились плотной волной, среди которой мелькали и салру. Не слишком много, потому что в тесноте галереи крупным зверям трудно развернуться, но каждый был смертельно опасен.       — И выпить после драки нечего будет, — пробурчал Каррас. — Все у них тут славно, только вина нет. А то прямо жить остался бы.       Он воткнул в горло выскочившей на него твари каршамский кинжал, выдернул его, и только тогда Джестани увидел, что наемник потерял одну острогу, а из предплечья левой руки у него течет кровь. Вот немного позади вскрикнул один из акалантцев. Джестани бросил Лилайну:       — Прикрой!        Молодой аристократ держал друга на руках, с ужасом пытаясь зажать перебитую артерию на предплечье, судя по хлеставшей крови.       Джестани сорвал пояс, захлестнул на руке раненого над местом разрыва, затянув туго, как смог, и велел второму:       — К целителям его! Вниз! Быстро!       Отстраненно успел подумать, что так спасется если не один, то хотя бы другой, а им потеря еще одного не самого сильного бойца уже ничем не повредит.       И тут ему показалось, что вся Бездна разверзлась и разом обрушилась на горсточку оставшихся в живых защитников. Сирены выли, щелкали зубами, рвались, пытаясь дотянуться и вцепиться лапами или пастью, били острогами — и все это в узком коридоре, которым окончился выход из галереи. За стенами дворца слышался какой-то странный гул, словно сталкивающийся с их зовом и глушащий его.       — Ага! — крикнул Реголар. — Ваши жрецы очнулись! Вспомнили, на чьей крови стоят храмы глубинных!       Кто-то из сирен вдруг заверещал жутко и дико, но сразу смолк. И еще один. И еще… Их масса распалась, дав защитникам если не передышку, то хотя бы место для боя, и Джестани увидел, как в гуще сирен крутится бешеный серебряный вихрь, состоящий, кажется, из одних только зубов.       — Жи! — крикнул он, не сдержавшись. — Рви их! Давай, малыш!       И тут же услышал со стороны галереи знакомый голос Алиэра:       — Джестани? Эй, все ко мне, сюда! Бейте тварей!       — Две коровы, — пробормотал Каррас, отбрасывая острогой ошалевшего от ужаса сирена, решившего проломиться сквозь их строй, спасаясь от Жи. — Одну — за эту мясорубку, вторую — за подмогу. Это же он их встретил и привел, представляешь?       Рядом с Джестани мелькнуло серебристое тело салру. Чужое, мощное и страшное… Окатило холодным безнадежным ужасом, когда оскаленная пасть оказалась совсем рядом, но тут же раздался новый возмущенный вопль Жи, и верховой зверь сирен извернулся, оставив Джестани и пытаясь ухватить рыбеныша, терзающего его хвост. Жи при этом умудрялся что-то верещать прямо сквозь зубы, и Джестани с изумлением увидел, что еще один взрослый салру кинулся на первого, а Жи, отскочив от сцепившихся зверей, тут же бросился рвать их седоков.       — Три коровы! — выдохнул Каррас. — Клянусь! Джес, ты как?       И тут из-за водоворота сирен и дерущихся салру ударила волна чистого алого света, пронизавшая весь коридор и заставившая иреназе и Джестани с Лилайном зажмуриться, а тварей — отозваться воплем разочарования.       Первым распался огромный клубок салру, их словно раскидало, оторвав друг от друга, а мгновением позже звери стремительно кинулись наутек, едва проскочив между хлынувших в окна галереи иреназе. Их не преследовали, но появившиеся воины, среди которых Джестани заметил Ираталя и неразлучную пару Камриталя с Семарилем, дерущихся спина к спине, яростно резали и кололи бессильно щерящихся сирен. Кровь снова залила воду и здесь, но Алиэр, чье рыжее пламя волос было видно даже сквозь эту круговерть, поднял руку, и муть осела. Держащийся неподалеку от него Эргиан тронул осколок живого пламени, висящий на его груди.       «Сердце моря? — удивился Джестани. — Еще одно? На кариандце?! Но почему, откуда?»       — Осторожно, Эр! — крикнул Реголар и кинулся к принцу.       Нет, не к нему. К мертвому вроде бы сирену, с оскаленной пастью метнувшемуся из груды тел. Его острога с безукоризненной точностью летела в сердце Эргиана. И долетела бы, Джестани видел это совершенно ясно, уже не успевая ничего сделать, но Реголар в таком же безупречном броске прирожденного гонщика оттолкнул своего принца, невольно оказавшись на его месте, и острие с хрустом пронзило его.       — Рег! — отчаянно звонким криком-стоном отозвался Эргиан.       Извернулся, подхватывая его на руки, кто-то оттащил сирена, которого мгновенно добили, но было уже поздно. Джестани видел смерть много раз, и сейчас она медленно покидала коридор, забрав на прощание последнюю добычу.       — Рег… — всхлипнул Эргиан. — Алиэр, прошу!       Рыжий вытянул руку с перстнем Аусдрангов, уже не скрывая, что пользуется им, а не Сердцем Моря. Эргиан поднял свое, и две вспышки алого, уже не смертоносные, а животворные, слились в одну над телом Реголара… и погасли.       Светлые глаза кариандца удивленно смотрели сквозь камень коридора, нависший над ними всеми, куда-то вдаль, видя то, что еще недоступно живым. Обломок остроги, пробивший его сердце, казался отвратительной нелепостью.       У Джестани перехватило горло. Реголар был не первым погибшим сегодня, вряд ли последним и далеко не единственным. Сиалль, Леавар, Эрувейн с супругом, знакомые советники, воины, слуги и жрецы. Тот мальчишка, которого его друг мог не дотащить до целителей. Охранник, оставшийся на посту у оружейной и второй, поплывший с ними. Те, кто спасал дворец внизу или оказался в беззащитном городе… Да просто все известные и неизвестные Джестани иреназе! Сколько их сегодня погибло и погибнет еще?!       Но смерть Реголара ударила по нему отзвуком чужой боли. Искаженным от безмолвного горя лицом Эргиана, бессильным сочувствием в глазах Алиэра и уцелевших кариандцев…       — Они отбили дворец, — услышал Джестани собственный хриплый голос. — Встали здесь и не пустили сирен через галерею. Двенадцать воинов из Карианда, их начальник охраны, четыре акалантца…       — И вы двое, — уронил Алиэр, оглядев их с Лилайном и нескольких потрепанных израненных иреназе. — Я запомню. Ираталь, что в городе?       В руку Джестани ткнулся нос Жи, густо измазанный в крови, которую не смывала даже вода вокруг. Салру был покрыт ею весь, морда исцарапана, на боках несколько глубоких порезов, но будь он человеком, сиял бы довольством, а так только хвост хлестал Джестани по ногам, да нос морщился, требуя ласки. Страж молча почесал рыбеныша, спасшего их.       — Жрецы на улицах, тир-на! — откликнулся подплывший Ираталь. — Они бьют в храмовые гонги, и зов сирен слабеет. Мы гоним их! И во дворце, и в городе!       — Убить тварей, — холодно уронил Алиэр. — Всех.       — Ваше величество! Ваше величество!       В конце коридора показалось несколько иреназе, и стало еще теснее. Герувейн, сразу будто постаревший, заглядывал в лицо Алиэру, словно не веря, что король жив, и все норовил хотя бы коснуться его руки. Окровавленный и наспех перевязанный Торун, отец Камриталя и Леавара, обнимал сына-гвардейца. Сиалль безмолвной смуглой тенью скользнул к Джестани с Лилайном, оглядел их и быстро перевязал руку Лилайна вытащенным из поясной сумочки бинтом.       — Съешьте это, — велел он алахасцу, протянув ладонь с темной пилюлей, и тот послушно сунул лекарство в рот. — Каи-на, вы ведь не ранены?       — Царапины, — покачал головой Джестани, не отводя глаз от Леавара, выскользнувшего из-за спины отца, торопливо обнявшего брата, а потом одним плавным движением оказавшегося возле Эргиана.       Кариандец так и держал убитого на руках, расстелив светлый хвост по полу, и его тщательно огибали все, не зная, что сказать. Алиэр и Ираталь отдавали распоряжения, раненых уводили неведомо откуда появившиеся целители… Впрочем, понятно откуда, снизу. Значит, там тоже отбили штурм, и сейчас дворец пытается прийти в себя.       — Тир-на… — тронул принца за плечо Леавар. — Прошу вас. Вам нужно выпить тинкалы и перевязать руку. У вас кровь… Прошу…       — Да, конечно, — кивнул Эргиан, не двигаясь. — Сейчас. Я только хочу… запомнить его. Мне больше ничего не останется, понимаете? Я боюсь, что когда-нибудь забуду его лицо…       — Вы его не забудете, — сказал Леавар очень тихо, но Джестани показалось, что его услышали все поблизости, на миг замерев. — Никогда не забудете. И мы все — тоже. А я нарисую его для вас. Хотите? Не такого, а… настоящего. Я помню, какой он.       — Я тоже помню, — тихо проговорил Джестани. — «Мир не может обрушиться, пока я не выиграл Золотой Жемчуг». Он так сказал, когда мы готовились к бою. И жалел, что тир-на Алиэр бросил гонки. Очень хотел с ним встретиться на Арене… Эргиан, я разделяю с вами боль. Да примет его душу Мать Море.       — Благодарю, — бесцветно отозвался принц. — Он был прав, мир не обрушился. И теперь, наверное, устоит. Без него и без всех остальных. Мир всегда так поступает. Вы… его нарисуете? — поднял он лицо к Леавару, словно только сейчас осознав его слова.– Значит, это… вы?       — Да, — еле слышно сказал юный иреназе.       — Повезло мне, — устало сказал Эргиан. — Я потом с вами поговорю, хорошо? Простите. И благодарю.       Он очень быстро прильнул щекой к ладони Леавара, лежащей на его плече, а потом бережно опустил тело Реголара на руки подплывших кариандцев и поднялся над полом.       — Тир-на!       Торопливо вплывший в коридор гвардеец вытянулся перед Алиэром и заговорил:       — Ваше величество, сирены отступают. Они созывают своих. Мы их преследуем, но они разделились! Большая часть плывет к ущелью на границе с Кариандом. Отправить туда войско?       — Нет, — глухо сказал Алиэр. — Не сейчас. Нельзя оставить город без защиты. А меньшая часть?       — Они плывут через город в сторону Арены! — доложил гвардеец. — И там… Ваше величество, среди них видели целителя Невиса.