Море в твоей крови

      Первые дни после нападения сирен Акаланте зализывало раны. Погибло несколько десятков иреназе, и жертв было бы гораздо больше, если бы не Реголар и отряд глубинников. Эргиан оплакивал погибших, и Джестани видел холодную, как зимнее море, тоску в его светло-серых глазах, которая лишь на время уходила, когда кариандец помогал Алиэру или разговаривал с Даголаром, тоже скорбящим по брату. Джестани почти не знал Реголара, но достаточно уже знал самого Эргиана, чтобы понимать, как дороги бывшему принцу Карианда его немногочисленные друзья.       Реголара и кариандцев похоронили на том же кладбище, что и остальных погибших от нападения, немного в стороне от королевского склепа. Джестани с Алиэром первые положили на длинную могильную плиту венки из водорослей, перевитые черно-белыми лентами и жемчужными нитями. Эргиан не проронил ни слова, и Даголар с Эрувейном увели его с собой. А вечером Джестани и Алиэр почти вломились в комнату кариандца. Эргиан лежал на кровати в полутьме, один-единственный шар туарры слабо озарял его бледное лицо, темную траурную тунику и блестящую светлую чешую хвоста, бессильно раскинувшегося по постели.       — Я не жду гостей, — уронил он, и Алиэр поморщился.       Проплыл к постели кариандца, опустился на ее край и мрачно сообщил:       — А мы и не гости. Мы теперь тоже твои родственники, знаешь ли. А от родни так просто не избавишься.       — Очень тонкое и своевременное заявление, ваше величество, — по привычке съязвил Эргиан и посмотрел в сторону Джестани, который тут же последовал примеру рыжего и сел рядом с ним. — Господин Джестани, мои извинения. Мне сейчас немного трудно быть вежливым.       И замолчал, плотно стиснув губы, слишком бледные на заострившемся посеревшем лице.       Джестани кивнул. А потом заговорил, не подбирая слова, а позволив им свободно литься:       — Нас было три дюжины воспитанников примерно одного возраста. Гнездо, так это называется в Храме. Мы жили вместе в одном большом доме, наши циновки для сна лежали рядом, а еду нам раздавали в одинаковых мисках. Все, что у нас было, считалось собственностью Храма, да и сами мы себе не принадлежали. Зато мы точно знали, что у каждого из нас — сотни братьев и сестер, и эти, которые рядом, самые близкие. Наставники — почти божество. Кроме брата, никто не обнимет тебя ночью, если приснился дурной сон, и не перевяжет раны, если днем ты расшибся на тренировке. Я не помню, кто из них ушел к Малкавису первым. Стражей учат жестоко. Может, он сорвался с веревки, натянутой над высотой, или неудачно схватил ядовитую змею. Может, это был нож одного из нас или падение виском о камень… Я был слишком маленьким и не помню ни первую смерть, ни вторую, ни еще несколько последующих. Только пустые циновки, на которые больше никто не ложился. Их оставляли напоминанием, что Страж должен быть осторожен. Они годами лежали в комнате для сна, выгорая на свету и становясь блеклыми и ломкими…       Он немного помолчал и продолжил в полной тишине — оба иреназе даже дыхание, кажется, затаили:       — Потом, когда стал старше, я часто думал, почему они, а не я? Никто не безупречен, это я мог сорваться с веревки или захлебнуться в яме с водой, не успев выбраться по гладкой стене. Это меня мог убить кто-то из моих же братьев или сестер, не рассчитав удар. Или я мог не вернуться из первого же боя… Аруба стоит на границе с Великой Пустыней, и молодые Стражи должны год отслужить в городской охране, а там часто нападают кочевники. Это для того, чтобы Страж не уезжал к нанимателю, не испробовав настоящего боя и вкуса крови… Там я получил первую дюжину насечек на рукояти меча, а мои сестра и брат — пару стрел в горло и в сердце. И еще две циновки в нашей комнате опустели.       — Сколько же… — прошелестел Эргиан, а Алиэр нащупал ладонь Джестани и крепко сжал ее.       — Из трех дюжин осталось чуть больше одной, — сказал он ровно. — Это довольно много, потому что Гнездо собирают раз в два-три года. У нас было сильное Гнездо, удачное. Иногда не остается вообще никого. Щит Малкависа должен быть безупречен. Самое страшное — это не умереть. Память о тебе уходит легко и быстро, как твоя душа улетает к Малкавису, чтобы потом когда-нибудь вернуться в мир. Твоя циновка останется слепым пятном, напоминающим о тебе, и твое имя растворяется в душах братьев и сестер. Самое страшное — проявить трусость в бою. Оставить брата-Стража без прикрытия или нанимателя без защиты. Страж, нарушивший клятву, обречен. Я как-то говорил, что жрецов Малкависа ценят за то, что они умирают раньше, чем их честь. Но иногда еще во время учебы будущий жрец или жрица проявляют слабость. И их наставникам приходится очистить Храм от предателя и труса, как тело — от гнойного нарыва. Эти ученики просто исчезают. Их циновку убирают из общего дома, их имя запрещено произносить, и их душа уйдет не к Малкавису, а в иные места, чтобы потом влиться в общий круговорот, но больше никогда ей не стать снова нашим братом или сестрой. Вот страшнее этого храмовые Стражи не знают ничего.       Он снова помолчал, чувствуя тепло руки Алиэра, рыжий держал его запястье и тихонько гладил большим пальцем.       — Ваш друг Реголар умер с честью, — закончил Джестани тихо. — Будь он Стражем, его мечи принесли бы в Храм, а имя написали на стене Памяти. О нем рассказывали бы ученикам, чтобы будущие Стражи знали, как следует жить и умирать. Но он иреназе. И после него останется город, который он помогал спасать, и те, кто обязан ему жизнью. Вы ведь никогда не забудете его, Эргиан, — впервые назвал он кариандца без титула, как и положено звать родича. — И мы не забудем тоже. Многие в том бою потеряли близких, родных и любимых. Смерть всегда идет рядом с жизнью рука об руку. Но Реголар умер, чтобы вы, его друг и повелитель, остались живы. Цените его дар.       И снова тишина окутала комнату так же мягко и вязко, как темнота. В полумраке лишь светились белизной лица обоих иреназе, да едва заметно колыхались шелковые туники, похожие на диковинные цветы.       — Когда-то мне сказали, — тихо отозвался Эргиан, — что город становится для чужака родным не в миг запечатления, а когда ты, гость, отдашь ему самое дорогое. Город становится родным, когда его воды и дно принимают могилу того, кого ты любил. Эту связь поистине не разорвать. Алиэр, вы сказали, что я теперь ваш родственник. Джестани, я… оценил ваш рассказ. И свою долю крови я внес Акаланте сполна. Другой родины у меня больше нет, как и других родных. Вот так вот…       Он болезненно и тоскливо усмехнулся, а потом будто сбросил с себя гнетущий груз и посмотрел на Алиэра и Джестани выжидающе. Рыжий кивнул и спокойно, словно это самое обычное дело, поинтересовался:       — Вы с Леаваром уже решили, когда поплывете в Храм?       — Я еще даже предложения ему не сделал, — вздохнул Эргиан. — Он невероятный… Когда тебя понимают те, кто знает с детства, как Маритэль или Рег с Даголаром, это… само собой. Но почти незнакомец…       — Вот и не тяни, — серьезно посоветовал Алиэр. — Поплывем в Храм вместе. Джес, ты ведь не против? Или хочешь только свою собственную свадьбу? — спохватился он виновато, а Эргиан фыркнул, глядя на замешательство рыжего.       — Я… не против, конечно, — растерянно выдохнул Джестани, вдруг осознав, что это все — всерьез.       И Алиэр говорит об их свадьбе, как о деле решенном! И Эргиан смотрит понимающе, а потом уводит разговор к тому, как лучше сделать предложение Леавару, чтобы не затягивать, но дать время дворцовой прислуге подготовиться к двойной свадьбе в королевской семье.       Свадьбе! Нет, это все-таки не укладывалось в голове! Когда они вернулись в Акаланте, покинув Арену, на Алиэра свалилось столько дел, что первую неделю рыжий не знал, за что хвататься. Похороны убитых и забота о раненых, восстановление дворца, охрана границ от сирен, которые уплыли, но все еще были опасны… Джестани старался быть рядом, следил, чтобы Алиэр успевал есть и спать и не загонял себя, тратя последние силы. Это была обычная и хорошо знакомая служба Стража при короле, которую он выполнял с гордостью. Но друг на друга времени у них не оставалось. Только поздней ночью, когда Алиэр засыпал, полумертвый от усталости, Джестани мог сидеть рядом и гладить его рыжую голову, молча удивляясь, какой длинный и невозможный путь от ненависти к любви они оба проделали.       А потом, когда стало полегче, он очень осторожно попросил дать ему побыть одному и подумать. Алиэр согласился, как и на все его просьбы… И время до назначенного дня сначала замерло, а потом полетело, словно взбесившийся салту.       Прошло две недели, а Джестани все не мог поверить, что это происходит именно с ним. Встреча с богами, конец долгого дурного сна, в который превратился заговор против Акаланте, предложение Алиэра… Король иреназе хочет видеть его своим супругом! Это было странно, непонятно и неестественно! И при одной мысли, что придется принять корону морского народа, Джестани с ужасом думал, что будет не на своем месте. Он не умеет править! И какой супруг получится из него, привыкшего повиноваться старшим жрецам или нанимателю, но не одному-единственному мужчине? Но потом он вспоминал, что замуж его позвал не просто король, а рыжий хвостатый упрямец, который отлично знает, что Джестани никогда не увидит в нем господина и повелителя, и с радостью принимает это. О, как же все сложно!       Стоя у окна галереи, выходящей во внутренний двор, Джестани еще немного полюбовался, как Жи, лишившийся своего божественного двойника, с чистой незамутненной радостью мечется по саду, играя с Камриталем и Семарилем. Господа гвардейцы явились утром и повергли Джестани в изумление, с изысканной любезностью выпросив у него салру на время и клятвенно пообещав, что тот будет сыт, весел и благополучен. Что ж, обещание они явно держали!       Прямо сейчас двое иреназе в нарядных ярких туниках забавлялись игрой, похожей на ту, которую Джестани видел на суше. Первый пытался пронести от одного края площадки до другого большой мягкий мяч, нетяжелый и явно надутый изнутри, второй упорно и умело его отнимал. Жи метался вокруг них, добавляя в игру остроты и суматохи. Вот Семариль ловким движением выбил мяч из рук друга-соперника, и салру мгновенно поддел его носом, уводя еще дальше. Иреназе рванулись за ним, пытаясь ухватить добычу, но Жи гнал игрушку к зарослям, а на скамье, поставленной у длинной стороны площадки, звонко и заливисто смеялся золотоволосый юноша с нежным светлым личиком. Второй, смуглый и черноглазый, с неизменными табличками в руках, улыбался сдержанно, но искренне, и Джестани с усмешкой подумал, что красавцы-гвардейцы, похоже, своего не упустят.       Конечно, Алиэр позаботится, чтобы у его названых братьев был хороший выбор. Вчера, например, Маритэль и Дэлор были почетными гостями на празднике, устроенном Эруви, и все молодые каи-на Акаланте вились вокруг них, стараясь произвести впечатление. Но даже там Камриталь с неразлучным приятелем оказались впереди всех, и было видно, что бравые хвостатые вояки старательно ищут путь к сердцу таких же хвостатых принцев, как это и бывает во все времена и во всех уголках мира. Вот и хорошо! Акаланте заслужило много счастья! И чем больше будет любящих пар, тем быстрее подводное королевство наполнится радостным смехом взрослых и детей, сиянием глаз и улыбками…       Камриталь, отвоевавший мяч обратно, с триумфом вернулся на площадку, обогнал спешащего за ним Семариля, виртуозно ускользнул от Жи и опустил мяч в большое кольцо, закрепленное на краю площадки, обозначая победу. Салру тут же подхватил освободившуюся игрушку, а Камриталь подплыл к принцам и поклонился, приложив ладонь к сердцу. Маритэль, все еще продолжая смеяться, протянул ему свою руку, тонкую, белоснежную и унизанную разноцветными перламутровыми браслетами почти до локтя. Гвардеец почтительно склонился над ней и поцеловал пальцы, а появившийся за его спиной Семариль сокрушенно развел руками, всем видом изображая столь искреннюю скорбь, что Джестани ни на мгновение ему не поверил.       Суаланец, видимо, тоже, но, посмотрев на расстроенного Семариля, что-то ему сказал. Мгновенно воспрянувший духом иреназе кинулся к длинным водорослям, свисающим с каменных арок, что окружали площадку, сорвал несколько ярких цветов и гордо преподнес их суаланскому принцу, милостиво одарившему его той же наградой, что и Маритэль — Камриталя.       Джестани, улыбаясь, покачал головой и отплыл от окна. Безумная идея Алиэра признать обоих принцев своими братьями сработала лучше, чем можно было предположить. Правда, король Суаланы все-таки прислал гневное письмо, в котором пытался обвинить несостоявшегося зятя в нарушении слова. Алиэр, прочитав его, несколько минут от души ругался, и Джестани, спальня которого снова превратилась днем в подобие королевского кабинета, пополнил свои знания подводных крепких выражений. А потом рыжий внезапно и подозрительно успокоился, вызвал Эргиана и попросил «дражайшего родича» взять на себя сочинение ответа, предоставив ему полную свободу и само письмо Лорасса. Бывший кариандец не подвел…       Две страницы безупречно учтивых, но злых и язвительных колкостей, которые он сопроводил точным и ясным перечислением суаланских грехов перед короной Акаланте, Алиэр с наслаждением прочитал Джестани вслух, потом долго и неприлично ржал — иначе это трудно было назвать! — а потом велел переписать письмо Эргиана для своей личной библиотеки. «Когда будет грустно», — как он это объяснил.       Вскоре курьер из Суаланы вернулся с посланием, изучив которое Алиэр расплылся в удовлетворенной улыбке и заявил, что его высочество Дэлор остается в Акаланте на равных правах с его высочеством Маритэлем. А если это кому-то не нравится, пусть жуют собственный хвост!       И все это нисколько не прояснило для Джестани, какой теперь станет его собственная жизнь.       Да, он принял решение остаться и не собирался отступать. И Алиэр был так нежен и предупредителен, так бросался исполнять любое его желание, что Джестани гнал от себя мысли о том, что совершает ошибку. Да ему и думать оказалось некогда…       Подготовка к свадьбе, к счастью, была делом прислуги, от Джестани почти ничего не требовалось. Разве что примерить несколько десятков туник, выбрать украшения, сказать, какие блюда он хочет видеть на столе и как сварить свадебную тинкалу… А еще подписать приглашения на свадьбу, которые непременно нужно разослать в дома каи-на и особенно отличившимся подданным. И осмотреть гирлянды, которые сплели для свадебного зала. И одобрить список подарков, которые собираются преподнести будущие счастливые подданные. И примерить корону!       На короне Джестани не выдержал и трусливо сбежал в комнату Сиалля, прекрасно понимая, что придется разговаривать с Лилайном. Не выгонять же его! Можно позвать Сиалля к себе, но в спальне прислуга дошивала ему очередную тунику, а прятаться у Алиэра… Рыжему и так сейчас несладко: кариандские беженцы начали приплывать, их пришлось устраивать, заботиться о пропитании и лекарях, и Алиэр с Эргианом целые дни проводили за бумагами, в один голос сообщив, что на собственную свадьбу они, конечно, явятся, но все остальное пусть как-нибудь устроится само собой.       — Так и сказали? — хмыкнув, уточнил Лилайн, развалившийся на постели в комнате Сиалля.       Занимаясь делами Алиэра, Джестани не успел понять, когда эти двое замечательно поладили, просто однажды оказалось, что Каррас ночует в комнате суаланца. И что Джестани совершенно не больно от этого, напротив, чуть тревожно за них, но легко и радостно.       — Да, — хмуро отозвался Джестани, краем глаза наблюдая, как довольно щурится Лилайн, пока Сиалль расчесывает ему волосы. — У них дела. Очень важные.       — Понятно, — кивнул алахасец и потерся щекой о ладонь целителя. — А что тут под водой еще пьют, кроме тинкалы?       — На турансайское рассчитывать не стоит, — вздохнул Джестани, садясь на край постели. — Но какое-то вино должно быть… Может, спросить у слуг?       — Разумеется, спросить, — мягко сказал Сиалль, откладывая гребень и перевязывая отросшие волосы Лилайна короткой парчовой лентой. — А лучше — приказать. Каи-на, вам пора считать дворцовых слуг и вашими слугами тоже. Поверьте, им только в радость вам услужить! А если кто-то думает иначе, всегда найдутся другие на его место.       — Я плохо умею приказывать, — признался Джестани. — Если это не касается моих дел Стража. Но… я больше не Страж! И никогда им не буду. У Алиэра собственная охрана, а быть королем… Даже в детстве я никогда об этом не мечтал. Я не знаю, что делать! Я… даже не знаю, чего хочу на самом деле.       Замолчав, он отвел взгляд и опустил его, чувствуя себя отвратительно слабым и беспомощным. Ведь сам хотел этого! Выбрал любовь Алиэра, прекрасно зная, что к ней прилагается корона — не как дар или награда, а как новый долг.       — Здесь я тебе плохой советчик, Джес, — хмуро уронил Лилайн. — Самому бы разобраться, как теперь жизнь устраивать. Вот скажи, ты веришь, что из меня — из меня! — получится посол? Да еще не какого-то земного государя, а морского? Я же в подводных делах разбираюсь, как корова в жемчуге!       — Ты справишься, Лил, — улыбнулся Джестани, и на мгновение ему стало немного легче.       Не только он страшится неизвестного будущего, что вот-вот станет настоящим.       — Сиалль тебе поможет, — добавил Джестани, и суаланец кивнул, а потом с явным удовольствием посмотрел на подол своей длинной туники, облегающей стройные ноги.       — Перемены — это не всегда плохо, — сказал он очень просто. — Лилайн, счастье мое, почему бы тебе не сплавать на кухню? Я точно знаю, что там есть вино, его держат в запечатанных бутылках и добавляют в некоторые блюда. Но мы не знаем ваш человеческий вкус! Вино ведь отличается чем-то, как и тинкала?       — Ужас! — фыркнул Лилайн и довольно ловко оттолкнулся от постели. — Отличается ли вино?! Ясно, нужно самому глянуть на ваши запасы. А потом есть у меня еще одно дело, так что выпивку я вам пришлю, а вот начинайте без меня. Вернусь как смогу!       Он выплыл из комнаты, и Джестани снова растерянно посмотрел на Сиалля.       — Прости, — сказал он тихо. — Я не дал вам побыть вдвоем…       — У нас еще вся жизнь будет на это, — озорно улыбнулся суаланец. — А сейчас, кажется, пора устроить… У вас бывает праздник избранного накануне свадьбы? Когда его друзья собираются поболтать?       — Конечно. Только я…       Джестани опять запнулся. Как объяснить, что он ничего не знает об этом? У Стражей нет подруг и друзей, только служба. И рядом могут оказаться только другие Стражи, так что какие свадьбы? Свадьба — чужая, разумеется, это просто еще одна причина для тревоги. Слишком легко в скоплении народа подпустить близко убийцу… Он вспомнил свадьбу Эрувейна и тихо вздохнул, стараясь, чтобы вышло незаметно.       — Я не знаю правил для этого, — признался он. — Ни земных, ни ваших. Сиалль, ну какой из меня вообще избранный?!       Слова вырвались так отчаянно, что Джестани испугался, но бывший наложник кивнул понимающе и, скользнув ближе к Джестани, обнял его рукой за плечи.       — Самый лучший, — сказал совершенно искренне. — Самый любимый и желанный для того, кто столько вас добивался. Джестани, неужели вы думаете, что сердце Алиэра непостоянно? Или… вы сомневаетесь, что любите его?       — Я не знаю, — сказал Джестани, сплетая пальцы перед собой в жесте для молитвенной сутры. — Раньше моя жизнь была трудной. Иногда — жестокой. Но всегда понятной! Путь и долг Стража для меня привычен, как рукоять меча в ладони. А сейчас… мои руки пусты, а разум в смятении.       — Иногда разум должен уступить сердцу.       Сиалль взял с кровати гребень, потянулся и, распустив собранные в хвост волосы Джестани, принялся очень осторожно и ласково перебирать их, проводя гребнем от корней до самых кончиков. Джестани закрыл глаза, подчиняясь и успокаиваясь…       — У нас это называют Жемчужной ночью, — негромко сказал Сиалль. — Обычно ее устраивают перед самой свадьбой, когда избранным страшнее всего. Каждому из двоих — свою собственную. Собираются только близкие друзья и родственники. Хотите, позовем Леавара? Он скоро станет вам почти братом. Или Маритэля… А лучше — обоих!       — Тогда уж и Дэлора нужно звать, — слабо улыбнулся Джестани. — До свадьбы еще четыре дня. То есть уже три.       — Ну и что? — изящно пожал плечами Сиалль. — Есть нужно, когда приходит голод, спать — когда тело утомилось, а страх прогонять в любое время, как только он пришел. Сейчас Лилайн пришлет нам вина и чего-нибудь вкусного, мы поговорим… Хотя их высочеств Маритэля и Дэлора я бы приглашать не советовал. Они славные юноши, каждый по-своему, но показывать им свою слабость, даже временную, пока не стоит. Пока вы еще не сроднились по-настоящему… Один будет всегда искать у вас поддержки и должен видеть в своем короле могучего защитника, а второй…       — Может решить, что он сильнее меня, — кивнул Джестани. — Я понимаю. Маритэль из тех, кому нужна ласковая рука, а Дэлору необходима крепкая.       — Он научится вас уважать. — По губам Сиалля скользнула улыбка. — Рожденные в Суалане ценят силу так же, как в Карианде уважают ум и хитрость. Но вы справитесь, каи-на. И с тем, и с другим.       — Я был бы рад и вас назвать братом, Сиалль, — вырвалось у Джестани, и бывший наложник, глянув на него, благодарно блеснул глазами.       — Это честь для меня, — отозвался он. — И я всегда буду помнить ваше великодушие. Ну так что, зовем Леавара? И, может быть, Эрувейна?       — Да, — выдохнул Джестани, все еще сомневаясь, не совершает ли глупость, но чувствуя себя словно на веревке, натянутой над пропастью, где путь назад надежно отрезан.       Хочешь или нет, иди вперед, иначе все впустую. И стоило принять хотя бы такое простое решение, как стало легче, словно он поймал протянутую руку друга.       Он посмотрел на Сиалля, и суаланец, дернув рычаг вызова слуг, ответил ему понимающим взглядом.       «Интересно, что здесь у Лилайна за дела? — подумал Джестани, пока Сиалль, решительно взявший на себя все хлопоты, устраивал внезапный маленький праздник. — Алиэр вчера обронил, что каи-на Аусдранга уже ждут посольство иреназе. Значит, все готово, и Каррас может отправляться в любую минуту. Получается, они с Сиаллем ждут моей свадьбы? Давно следовало поговорить с ними… Но Лилайн чем здесь занимается?!»       Один из вернувшихся слуг принялся расставлять на столике закуски, второй торжественно поклонился и протянул Джестани глиняную бутыль, плотно запечатанную пробкой.       — И как мы будем это пить? — недоуменно поинтересовался Джестани, действительно не представляя, что делать с такой посудой под водой.       Сиалль повертел бутыль в руках и тоже пожал изящными плечами.       — Заберете с собой, — решительно сказал он. — А пока я сварю тинкалу по особому рецепту! И если вам понравится, оставлю его Леавару. О, а вот и они!       Мгновение — и комната наполнилась сиянием чешуи и роскошных хвостовых плавников, улыбками и веселым щебетом юных иреназе, которые принялись тормошить Сиалля и искренне радоваться Джестани. Пока Эруви обнимался с Сиаллем, Леавар всплеснул руками, заявив, что избранный его величества похудел и побледнел от забот! Но ничего, на свадьбе этого совершенно не будет заметно. Каи-на ведь помнит о своем обещании?       — Обещание? — переспросил Джестани, и тут ему в щеки бросилась краска. — Ах да, конечно…       Неудивительно, что он забыл! Если бы тогда ему кто-нибудь сказал, что наступит день, когда горькая насмешка над самим собой обернется истиной! Джестани пообещал, что на свою свадьбу с Алиэром не позволит себя накрасить никому, кроме Леавара… Он же пошутил! Был уверен, что такого просто быть не может. А теперь, похоже, пришло время выполнять это обещание. Но…       — Вот! — с триумфом провозгласил Леавар и победно посмотрел на остальных. — Ставлю свою косу, что каи-на Джестани будет самым прекрасным избранным, которого видел королевский дворец! Ах, если бы вам волосы немного длиннее…       Он потянулся к недлинной толстой косе, в которую Джестани с недавних пор заплетал волосы, и с сожалением вздохнул.       — Не станем мы с тобой спорить, — со смехом заверил Эруви. — Сойдемся на том, что оба избранных будут дивно хороши. Как день и ночь! Правда ведь?       Он лукаво глянул, и Джестани неловко улыбнулся, чувствуя, словно его одарили неожиданно, а главное, незаслуженно щедро. Одарили теплом, любовью и дружеским расположением… И остается только обещать себе, что примешь их достойно и постараешься ответить тем же.       — Мне о многом нужно спросить у вас, каи-на, — серьезно ответил Сиалль, ставя на каменную плитку, куда выходил горячий источник, большой сосуд с тинкалой. — Земные мужчины такие загадочные! Их тело сильно отличается от нашего! Не ногами, я имею в виду…       Эрувейн и Леавар, успевшие развалиться на кровати животом вниз, подняли хвосты и слегка пошевелили ими, как дети болтают в воздухе ногами.       — Д-да… конечно, — отозвался Джестани, пытаясь понять, о чем именно его спрашивают. — Мы дышим не жабрами, например.       — Я не о жабрах, — невозмутимо поправил его Сиалль, и только изумруды его глаз озорно сверкнули. — Оказывается, у людей мужской клинок никогда не прячется в ножны. Даже когда мужчина полностью… удовлетворен?       Эрувейн ахнул, а Джестани неловко улыбнулся. Ничего особенного в этом разговоре не было! Да и он не юный девственник благородного воспитания… Но вот — смутился под парой жадных взглядов и одним очень лукавым. Уж Сиаллю теперь точно известно, как с этим обстоят дела. И на собственном примере, и на примере Лилайна.       — Правда, — кивнул он, улыбаясь. — У людей ведь нет хвостов. Так что женские органы скрыты лишь ногами, а мужские… вообще ничем.       — Как неудобно… — с сочувствием протянул Эрувейн. — Плавать же мешает! То есть ходить. Или… нет?       — Зато можно оценить размер, — задумался Леавар. — Хотя я правда не понимаю! Видел я ири-на Лилайна, и у него ничего не… топорщится, в общем! А ведь мужчина на диво ладный, да и Сиалль грустным не выглядит. Кстати! А как же тогда узнать, что возлюбленный уже доволен?! Если у него ничего не прячется!       — Так! — едва сдерживая смех, сказал Джестани. — Погодите! Все совсем иначе… Хорошо, я сейчас расскажу!       Сиалль, по-прежнему улыбаясь, варил тинкалу, и Джестани вдруг понял, что грызущая сердце тоска если не ушла совсем, то отступила далеко. Разве мог он раньше вести такие смешные и пряные, как суаланская тинкала, разговоры? Да и с кем? Но пусть ему поможет Малкавис, придется ведь сейчас объяснять любопытным хвостатым юнцам, почему человеческим мужчинам ничто не мешает ходить или плавать! «Обычно не мешает, — ехидно подсказал ему внутренний голос. — А то ведь всякое бывает. И размер сходу далеко не всегда определишь. И вообще… Сиалль, конечно, все это уже знает, но с такой темой для разговора точно не заскучаешь!»       Он вдруг подумал, что и сам не отказался бы узнать пару ответов на вопросы, задавать которые Алиэру… неловко. В храме Малкависа к удовольствиям плоти относились так же просто, как к утолению жажды или голода, из-за чего многие считали Стражей развратными. Но разврат — это недостойное поведение! Насилие или использование чужой беспомощности. Обман, принуждение, злоупотребление доверием или причинение боли… То, что происходит между искренне желающими друг друга людьми, развратом быть не может. А есть ли что-то запретное у иреназе?       Сиалль снял с плиты сосуд с тинкалой и принялся колдовать над ней, прямо через пленку узкой полой иглой с поршнем на конце добавляя какие-то специи и жидкость, а потом вернул сосуд на место. Эрувейн с Леаваром проводили тинкалу жадным взглядом, одновременно вздохнув, и Джестани понял, что вечер будет долгий. И, похоже, веселый. Уж точно веселее, чем он его представлял, собираясь опять мучиться мыслями, а потом лечь спать в одиночку.       

***

      — И вот представьте себе! — рассказывал слегка захмелевший Эруви, размахивая рукой перед собой. — Мы с Орлисом быстренько проскользнули между этих камней — и только хвосты мелькнули. А Алиэр застрял!       — Как застрял? — изумился Джестани.       — Плечами! — расхохотался Эрувейн. — Вода его толкнула вперед, а дальше оказалось узко, и он, бедный, ни туда ни сюда. Так плотно застрял, что пришлось нам возвращаться и тянуть его за хвост! Ох… вы только ему не говорите, что я вам это рассказал! Какая у него была физиономия!       Джестани рассмеялся. Пожалуй, увидеть выражение лица рыжего, когда его тянут за хвост, будто нашкодившего кота из-под кровати, он бы и сам не отказался! Дивное зрелище, должно быть.       — Не скажу, — серьезно пообещал он, и тут в дверь постучали.       — Кого там принесло? — изумился Леавар, тоже раскрасневшийся и растрепанный после того, как они с Эрувейном показывали «Танец морского ежа».       Насколько понял Джестани, в этом танце полагалось изображать не самого ежа, а что бывает, если ты на него сел или наступил. Про себя он решил, что никогда не станет такое танцевать, потому что с хвостом подобные движения выглядят хоть немного приличнее, чем с ногами.       Дверь открылась, и в нее заглянул смущенный Камриталь, сообщив:       — Каи-на Джестани, вы позволите вам кое-что сказать? Это очень важно!       — Да что там может быть важного?! — запротестовали в один голос Эрувейн с Леаваром. — Никаких дел в Жемчужный вечер!       — Я ненадолго, — с извиняющейся улыбкой сказал Джестани, оттолкнувшись от кровати, и подплыл к двери, чувствуя расслабленную ленцу в движениях.       Тинкала, которую сварил Сиалль, и вправду была особенной! Не такой сладкой, как обычно, но пряной и пьянящей, как хорошее вино.       Камриталь отплыл в коридор, и Джестани с непростительной доверчивостью последовал за ним… чтобы тут же оказаться в крепких объятиях.       Тело отозвалось раньше разума, и он дернулся, в последний миг удержавшись от удара.       — Это я! — торопливо отозвался понявший свою ошибку Алиэр.       И прижал его крепче, зарывшись лицом в волосы.       Джестани замер, не зная, что сказать. Съязвить насчет важных дел, которые наконец-то закончились? Глупо и некрасиво, потому что Алиэр в самом деле был занят. Уж что такое королевский долг, он понимает! Сказать, что у него Жемчужный вечер, и хочется его продолжить? А хочется ли? Да, в комнате весело, и Джестани нежился в этом потоке ласки и дружбы, но все-таки ему чего-то не хватало. А вот теперь, когда сильные руки Алиэра так правильно обнимают его…       — Твоим друзьям придется обойтись без тебя, — шепнул рыжий ему на ухо. — Потому что прямо сейчас я собираюсь похитить своего избранного, как положено тирану и завоевателю!       И он решительно потащил Джестани по коридору, не выпуская из объятий и ухитряясь плыть исключительно толчками мощного хвоста. Сначала страж не сопротивлялся от растерянности, потом — приняв игру.       — И куда именно вы меня собрались похищать? — поинтересовался Джестани, вдруг поняв, что они покинули дворец через одно из бесчисленных окон и явно плывут наверх, в чернильное ночное море, уже довольно холодное.       — Куда надо! — решительно отозвался Алиэр и виновато добавил: — Вот увидишь, там будет удобно и тепло.       — Как скажете, — согласился Джестани, с трудом удерживаясь от смеха, очень уж забавно это должно было выглядеть со стороны.       А он сам, кажется, перебрал с коварной тинкалой Сиалля. Иначе почему радость бежит по венам, делая кровь горячей и туманя рассудок? А руки так удобно закинуть на шею Алиэра, прижавшись к нему еще теснее и с мстительным удовольствием услышав короткий страдальческий выдох. Вот так вот похищать избранных, ваше величество!       Ноги, между прочим, явно мешали плыть, и Джестани обвил ими бедра иреназе, скрестив щиколотки позади, где мощная спина Алиэра переходила в хвост.       Потом, подумав, потянулся еще немного, нашел в пределах досягаемости ухо коварного похитителя и повел себя совсем не как стыдливый избранный, вдумчиво прикусив его краешек, а потом сразу пройдясь языком.       — Джес! — взмолился Алиэр. — Пощади! Я же… Ах…       — Да, ваше величество? — усмехнулся Джестани. — Вы не отвлекайтесь, похищайте меня старательно, раз уж взялись. Я в ужасе и предвкушении, как и положено.       И продолжил доказывать это, упоенно проделывая с ухом рыжего все новые изощренные манипуляции.       Следующие несколько минут Алиэр сдавленно умолял, ругался, обещал страшные кары и подвывал, то ли от смеха, то ли от возмущения. Но упорно дотащил Джестани до освещенного туаррой каменного столба, где их ждал привязанный салту. Причем один! Разумеется, его ведь увозят силой, а не по желанию…       Внутри все сильнее разгоралось тепло возбуждения. Не от мысли о похищении, конечно, а от знания, что в седле морского зверя придется сидеть вдвоем, тесно прижавшись друг к другу. Что-то в этом было дикое и сладкое, выпущенное на волю хмельной тинкалой, непристойными разговорами и близостью Алиэра, который держал Джестани крепко, но осторожно и время от времени то зарывался лицом в волосы, то целовал щеку, до которой только и мог дотянуться губами. И каждый такой поцелуй вспыхивал на коже искрой от разгорающегося пламени.       Джестани вдруг расхотелось играть. Но лишь потому, что сильно и глубоко пожелалось большего. Прямо здесь и сейчас! Он закусил губу, когда Алиэр помог ему сесть в седло позади себя, уже не изображая похищение, и обнял рыжего обеими руками, прижавшись к широкой напряженной спине. Слишком напряженной для простой поездки на салту.       Серый, а это, конечно, был он, прянул с места как всегда стремительно, и вода попыталась толкнуть Джестани назад, но он лишь сильнее наклонился вперед и прижался к иреназе. Они мчались сквозь холодную густую тьму, в которой Джестани не мог разглядеть ничего и не понимал, как Алиэр находит направление. Или Серый просто плывет, куда пожелает? Нет, ведь было сказано про тепло… Куда его могут привезти в ночном море, все дальше удаляясь от Акаланте?       Страха не было, только полное и безмерное доверие. Да еще любопытство и удивление: неужели это тоже часть брачных ритуалов иреназе.       По изменившемуся давлению воды Джестани понял, что они приближаются к поверхности. Здесь всем телом ощущались тугие волны, и Алиэр остановился. Обернулся, предупредив:       — Сейчас всплывем. Там холоднее, потерпи чуть-чуть.       Джестани кивнул, невольно радуясь, что хотя бы о смене дыхания можно больше не беспокоиться. Мать Море навсегда лишила его необходимости пользоваться амулетами, даровав часть умений иреназе.       Серый подобрался, толкнулся наверх длинным косым прыжком, и Джестани оказался наполовину в воде, а наполовину — в воздухе. Ледяном ночном воздухе, немедленно облившем его тело. Тонкая шелковая туника, притом мокрая, грела не больше, чем паутина, даже наоборот. Джестани подумал над тем, чтобы снять ее, но Серый быстро проплыл полосу каких-то бурунов, и на фоне темного неба вдруг выросло что-то еще темнее, но испещренное бледными пятнами. Невысокое, меньше человеческого роста, хотя дальше оно росло и уходило ввысь.       Луна вовремя показалась из-за тучи, и Джестани разглядел почти плоскую скалу посреди моря. Точнее, часть небольшого каменного хребта, вынырнувшего из воды. Волны здесь должны были быть сильными, но почему-то прибоя почти не оказалось. Почему-то? Джестани чутьем понял, что здесь не обошлось без королевской магии иреназе.       — Сегодня особенная ночь.       Алиэр соскользнул с Серого и помог Джестани выбраться из седла.       — Посмотри на небо, — попросил он.       Джестани послушно глянул, но ничего интересного не увидел. Небо как небо. Разве что звезды очень яркие и переливаются сильнее обычного. Наверное, будет ясная погода…       — У нас это время называют Звездная неделя, — пояснил иреназе. — Семь ночей подряд звезды падают вниз, на землю и в море. Говорят, что там, где их огонь гаснет в морских водах, море становится плодородным, а в сердцах зарождается любовь. В эти ночи не принято подниматься наверх одному, только с парой. С избранным, супругом, просто возлюбленным — неважно. Я… всего раз проводил Звездные ночи, — тихо добавил он. — С Кассандром. Как и положено, загадал желание, но не сбылось. Так что сегодня ничего загадывать не буду, просто хотел показать тебе это.       Он потянул Джестани за руку, и страж послушно проплыл к подножью скалы, где обнаружились плоские каменные ступени. Вряд ли это была чья-то намеренная работа, просто солнце и ветер исчертили и выщербили скалу. А вот немного дальше…       — Там сухое одеяло, — сказал Алиэр, словно это было самым обычным делом — одеяло посреди моря! — А еще ветки и какая-то штука для добычи огня.       — А ты? — вырвалось у Джестани.       — Я буду рядом, — улыбнулся иреназе. — Здесь, в воде. Очень близко! Пожалуйста, Джес, просто посмотри!       В его голосе слышалось предвкушение и радость, и Джестани нащупал ногами начало ступеней, поднялся по ним, борясь с желанием оглянуться на Алиэра, и оказался на крошечной площадке, где только-только можно было сесть. Ну, и развести костерок из охапки сухих веток и водорослей, которые кто-то заботливо сложил у края скалы и даже полил маслом, судя по запаху. А еще в глубокой каменной выемке лежало сухое одеяло, защищенное от брызг. И стояла бутылка, точно такая же, как Лилайн прислал им с кухни.       Джестани по привычке закусил изнутри губу, начиная понимать. Ни одному иреназе на эту вершину не забраться. И одеяло с топливом для костра под водой не найдешь. Неотложные дела, значит? Вот заговорщики!       Он все-таки оглянулся на Алиэра. Светлое тело иреназе белело в нескольких шагах, рыжий лежал в воде у подножия скалы. Недалеко, но все-таки рукой не дотянешься, да и разговаривать…       Джестани решительно снял мокрую тунику и растерся одеялом. А потом, стараясь не обращать внимания на холод, подхватил ветки в охапку и снова спустился вниз, бросив их на последнюю ступеньку у воды.       — Здесь тоже можно развести костер, — пояснил в ответ на удивленно блеснувший в лунном свете взгляд Алиэра.       Вернулся наверх, забрал одеяло, бутылку и трут с огнивом, которые нашлись там, где раньше лежали ветки. Спустился…       Искры от огнива рассыпались крошечными золотыми мошками, и сухой трут жадно вспыхнул, а следом занялись и ветки. Костерок запылал радостно и самозабвенно, Джестани сел рядом и закутался в одеяло. От моря было холоднее, чем наверху, зато скала защищала от ветра. А еще Алиэр теперь был рядом. Джестани зубами вытащил пробку, отхлебнул показавшееся сладким и густым после тинкалы вино и тихонько рассмеялся.       — Что, плохое? — настороженно вскинулся иреназе.       — Наоборот, — покачал Джестани головой. — Интересно, если кое-кого забросить на луну, он и там найдет бутылочку турансайского? Откуда вообще под водой вино?       — Другие королевства иреназе иногда торгуют с людьми, — отозвался Алиэр, не сводя с него глаз. — А еще бывают затонувшие корабли. Не верь, если услышишь, что это мы их топим. Раньше… всякое бывало, но не сейчас. Еще мой дед запретил. Но корабли иногда тонут сами, и это наша законная добыча. Джес, какой же ты красивый…       Джестани, как раз опять отпивший от бутылки, поперхнулся. Откашлялся, недоуменно глянул на Алиэра, и тут небо прямо перед ними прочертила падающая звезда. Она показалась огромной, гораздо больше обычных звезд, и оставляла светящийся след. Джестани затаил дыхание. Поверье о желании, которое нужно загадать, он знал, но никогда не успевал. Да и что ему просить теперь?       Отпив еще глоток, он протянул бутылку Алиэру, и тот молча принял ее, тоже приложившись к горлышку. От костра повеяло согревшимся воздухом, и Джестани, завернувшемуся в одеяло с ногами, стало тепло, только еще влажные волосы шевелил прохладный ветерок.       А вокруг бушевало звездное безумие. Одна, другая, третья… А вот и несколько сразу сорвались, чертя по небу яркие штрихи. Какое тут желание! Дух захватывает…       — Это… каждый год? — неверяще спросил Джестани, и Алиэр кивнул, возвращая ему полегчавшую бутыль.       Но почему он никогда этого не видел раньше? Хотя… когда ему было увидеть? Его дни и ночи были заполнены Торвальдом. Его безопасностью, мыслями о нем… Торвальд никогда не пошел бы смотреть на звездное небо, от которого никакой пользы, а Джестани всегда был при нем: телом, разумом и сердцем. Он и не знал о подобном чуде.       Еще один глоток старого турансайского горячим мягким бархатом скользнул внутрь, и Джестани окончательно согрелся. Ему даже стало жарко! То ли от мыслей, что будет дальше, то ли от взгляда Алиэра. Иреназе смотрел не на звезды, а на него! И под этим взглядом Джестани снова почувствовал сладкую истому и желание утонуть в ней целиком.       Сколько прошло времени, он не знал. Звезды все падали, а он глянул на быстро прогоревший костер, будто отмеривший ему срок. И даже жалости не почувствовал.       Поднявшись, скинул одеяло, упавшее на каменные ступени к самой воде, и шагнул в море, показавшееся теплым.       — Джес?       Голос Алиэра был удивленным, но объятия — такими же крепкими и надежными, как всегда.       Рыжий потянул его за собой туда, где вода была спокойной и неглубокой, а дно оказалось чистым песком. Джестани встал, а потом легко оттолкнулся ступнями и повис в воде, опираясь на Алиэра.       — Джестани… — прошептал-простонал тот, покрывая его лицо и плечи поцелуями. — Прости меня…       — За что?       — За то, что дурак! — выдохнул рыжий, запуская пальцы в его волосы и гладя спину. — Я совсем зарылся в эти дела, а они никогда не заканчиваются! И я готовил тебе Звездную ночь заранее, честное слово! Перед самой свадьбой. А сегодня приплыл Лилайн и сказал, что я дурак. Что сюрприз — это хорошо, но только если ты не успеешь решить, что я тебя бросил, и обидеться. Тебе сейчас и так нелегко, а меня не было рядом… Джес, я люблю тебя! Клянусь Морем, Землей и Небом! Прости…       Он перебирал волосы Джестани и целовал его, шепча жарко и отчаянно:       — Я не могу без тебя, слышишь? Я прятался за королевскими заботами, потому что никак не мог поверить. Я боялся, вдруг ты передумаешь в последний момент?! Глупо, я знаю… Мне надо было быть с тобой… Хотя бы днем! А я старался устать посильнее, чтобы не думать о тебе ночами. О том, что ты в соседних комнатах, такой недоступный, такой невозможно желанный… Я теряю слова, когда вижу тебя, сердце мое. Не странно ли? Когда ты меня ненавидел, мне хватало слов, чтобы рассказать, как я тебя люблю, и я не боялся их говорить. «Какая разница, — думал я, это ведь все равно безнадежно». А теперь, когда ты сам сказал, что любишь, когда согласился… Я все испортил. Или еще нет?       — Алиэр! — взмолился Джестани. — О чем ты? Я ведь обещал, что останусь. Я поклялся… принял свою судьбу…       — Только судьбу?! Джес… Джестани, прошу, посмотри на меня! — Его голос дрогнул. — Посмотри и скажи честно, что остаешься не из-за клятвы! Я отпущу тебя, как только пожелаешь! Ничего еще не поздно изменить, слышишь? Я не хочу, не могу… Я не должен лишать тебя свободы! Если это всего лишь клятва…       «Он тоже боится, — с убийственной точностью и ясностью осознал Джестани. — Не меньше, чем я! Только другого!»       — Я люблю тебя, — прошептал он и поднял руки, положив их на гладкие округлые плечи, горячие, несмотря на прохладу воды вокруг. — Я остался, потому что люблю тебя, никакой долг и никакая клятва не смогли бы меня принудить к этому. Просто… мне иногда страшно. Мы такие разные, Алиэр! Как мы сможем ужиться вместе? Как я смогу быть королем твоего народа, если совсем не умею править? Я бы с радостью был твоим Стражем! И я готов быть твоим… просто твоим, понимаешь? Но что, если я не справлюсь с тем, что ты хочешь мне подарить? И не смогу сделать тебя счастливым…       — Ты уже сделал, — глухо проговорил Алиэр, зарываясь в его волосы лицом. — Я уже счастлив, как ты не понимаешь? А остальное… Благословение богов на этого твоего Лилайна, он вовремя сказал мне пару нужных слов. Не слишком ласковых, зато понятных. Стыдно-то как… Джес, ты примешь меня своим избранным и супругом? Со всеми моими глупостями, с моим характером, с дурной гордостью и всем остальным, чего у меня больше, чем чешуи на хвосте! Примешь?       — Я ведь уже согласился, — улыбаясь, напомнил Джестани, запрокидывая голову и глядя в шальные синие глаза, что сейчас казались почти такими же темными, как его собственные. — Если соглашусь еще раз, это ничего не изменит. Мое слово — это не честь всего моря, как у тебя, но это моя жизнь. И я отдал и то, и другое.       — Я совсем тебя заморозил, — вздохнул Алиэр, прижимая его теснее. — Все получилось неправильно… Думал, устрою настоящее свидание, а потом… Джестани, сколько бы ни было впереди у меня Звездных ночей, я все их хочу провести с тобой. И желание у меня будет только одно на всю жизнь: чтобы ты был счастлив. А если я опять начну делать глупости, просто скажи мне, что я дурак, ладно?       — Как скажете, ваше ве…       Алиэр прервал его поцелуем. Краешком глаза Джестани еще успел увидеть, как небо вокруг покрывается сияющими росчерками звездных шлейфов. И как плещутся темные волны с серебристыми гребнями пены, уходя в необозримую даль.       — У нас так и не было брачного танца, — прошептал Алиэр, проводя руками по его телу, лаская каждый его изгиб нежно и бережно. — Бои, гонки, интриги, сошествие богов… А я хочу танцевать с тобой в воде при свете луны и звезд, а потом нырнуть вниз и уложить тебя на песок. Самый мягкий, какой только найдется в море… И чтобы во всем мире остались только мы с тобой, и звезды пели нам с высоты… Как дождаться этой свадьбы, любовь моя? Как прожить эти три дня и ночи, Бездна их побери?       — Не знаю, — откровенно ответил Джестани, прильнув к нему. — А точно надо ждать? Я… так и не успел спросить!       Он поймал непонимающий взгляд Алиэра и с виноватой улыбкой пояснил:       — Я не успел спросить у Сиалля и остальных, можно ли заниматься этим до свадьбы? Если запечатления больше нет, и я не избранный…       — Ты всегда мой избранный! — выдохнул Алиэр. — Каждый миг и всю жизнь! Свадьба — это для всех остальных. А между собой пару соединяет только море. Джестани, ты… позволишь? Здесь и сейчас?!       — Разве это не Звездная ночь? — тихо откликнулся страж, отдаваясь горячему сладкому безумию, текущему по жилам вместо крови. — Время исполнения желаний. И я знаю, чего хочу. Исполни мое желание.       — Какое? — хрипло спросил Алиэр, медленно увлекая его за собой на глубину. — Чего ты хочешь, любовь моя?       — Тебя, — улыбнулся Джестани. — Пусть песок будет потом. Сейчас я хочу тебя, море вокруг и все эти звезды.       — Все это твое, — отозвался иреназе, заглядывая ему в глаза и придерживая за плечи. — И я, и море, и каждая из этих звезд. Посмотри на них…       Он потянул его, укладывая на себя, лег на спину, и Джестани широко раскинул руки, вдруг почувствовав, что вода теплая. Волны качали их вместе, как единое целое, его обнаженных ног иногда касался прохладный шелковистый плавник Алиэра, и звезды… Они действительно смотрели на них, а потом небо делил надвое новый серебряный штрих, но Джестани не загадывал желаний, потому что прямо сейчас ему нечего было больше желать, а глупой жадности судьба и боги не любят.       Руки Алиэра скользнули по его телу, снова дразня и лаская. Джестани вытянулся, напряженный, как струна, прижался спиной к его груди. Закрыл глаза, и звезды остались где-то вдалеке, а вокруг была только темнота и прикосновения сильных нежных ладоней.       — Ты сам как звезда, — прошептал ему Алиэр на ухо, и волны вторили голосу морского короля. — Самая прекрасная в мире, упавшая в море и согревшая его своим светом. Джестани… Мое Сердце Моря… Доверься мне, позволь показать, как оно прекрасно.       Он выскользнул из-под стража и тут же обнял за пояс, а Джестани положил руки ему на плечи. Волна приподняла их и снова опустила, а потом тяжелой огромной лапой сбила, перевернула и понесла с собой, но мягко и ласково, словно играя. Алиэр плыл рядом, а потом оказался внизу и погладил ноги стража. И снова ускользнул, чтобы поймать в объятия, когда волна, явно игравшая на его стороне, кинула Джестани в кольцо его рук.       Принимая правила игры, Джестани попытался ускользнуть, и это почти получилось, но каждый раз, когда казалось, будто он свободен, Алиэр оказывался рядом. И Джестани сдавался на милость победителя, со сладкой истомой позволяя целовать себя, гладить плечи, руки и ноги, спину и бедра. Рыжий дразнил горячим ртом его соски и тут же отпускал, чтобы поймать губами пальцы на ногах. И когда вдруг этот рот оказался над его бедрами, ловя уже напряженный член, Джестани лишь порывисто вздохнул, не успев его остановить, да и не желая этого.       Небо и вода менялись местами, звезды остались далеко, и тело Джестани, невольно извиваясь от удовольствия, танцевало в глубине древний, как сама жизнь, танец. Упругий горячий язык Алиэра нежил его мужскую плоть, дразнил и мучил, рыжий то вбирал его член ртом полностью, то отпускал, мучая прохладой воды, и Джестани сам будто стал волной, поднявшейся к самым звездам и рассыпавшейся на тысячи ослепительно ярких брызг.       Не переставая ласкать и нежить, Алиэр увлекал его все дальше, пока под ними обоими не оказался песок — единственное, что оказалось неизменным в мире ночного моря. И Джестани, уложенный на этот песок, прижатый к нему восхитительной тяжестью желанного тела, потянулся к рыжему, обнимая его, принимая в себя, как море принимает грозу. Страх и стыд остались где-то невозможно далеко, и больше не нужен был никакой эликсир, чтобы довериться морю и его рыжему синеглазому воплощению, наконец поймавшему Джестани, покорившему и обратившему эту победу в ослепительное счастье, разделенное на двоих и от этого еще более огромное.