Море в твоей крови

      — Нет, Джес, не надо… — Торвальд мягко отстранился от его объятий, шагнул назад, к столу. Присел на него, ероша влажные после купальни волосы. Чтобы Торвальд лег в постель, не смыв дневную пыль и пот — это нужно еще раз уволочь королевский перстень вместе с короной, — усмехнувшись, подумал Джестани.       — Почему? — непонимающе спросил он вслух. — Что не так, мой принц?       — Я устал, Джес, — смущенно улыбнулся Торвальд, поправляя щипцами догорающую свечу в тяжелом бронзовом подсвечнике рядом с собой. — Весь день метался, как демон чернокнижника…       Он и вправду выглядел бледным и измученным, так что Джестани почувствовал укол совести. Его принц… нет, его король вторую неделю на ногах днем и ночью. Договаривается с лордами Королевского Совета, выслушивает петиции купеческих и мастеровых гильдий, разбирает храмовые жалобы и тяжбы простых подданных. Все словно рехнулись, взваливая на юного короля хлопоты, накопившиеся за год безвластия, а ему ни словом, ни взглядом нельзя выказать слабость. Сожрут ведь, стервятники!       — Прости, — тихо попросил он, глядя в любимые синие глаза. — Я дурак. Ну конечно, тебе не до этого. Ложись в постель, счастье мое, я тебе плечи разомну.       — Ты и сам устал, Джес…       Торвальд стянул через голову рубашку из тонкого полотна, едва распустив шнуровку на горловине, лег на постель, откинув одеяло. Джестани присел рядом, запустил руку под подушку, где всегда дожидался своего часа пузырек с маслом. Под подушкой было пусто.       — На столе, — подсказал Торвальд, закладывая руки под подбородок.       Встав, Джестани подошел к столу. И правда, знакомая бутылочка обнаружилась на столешнице, прикрытая кучей свитков тонкого пергамента.       — И давно ты его переложил? — поинтересовался Джестани, возвращаясь к постели и снова садясь рядом с лежащим.       — С первого дня после коронации, — безмятежно отозвался Торвальд. — Нечего слугам сплетничать.       И снова он был прав, разумеется. То, что сходило с рук одному из наследников, королю непозволительно. Прошли те времена, когда они валялись в одной постели до утра, целуясь и обнимаясь, лаская друг друга вволю… Джестани вздохнул. А ведь и правда, с того самого дня они ни разу не делили постель, обходясь торопливыми поцелуями украдкой. Кто же позволит владыке королевства позорную связь с мужчиной? Значит, все?       Похоже, последние слова он прошептал вслух, иначе с чего бы Торвальд, уже разомлевший под его старательными руками, напрягся и переспросил удивленно:       — Что все, Джес?       — Между нами, — спокойно уточнил Джестани, хотя внутри все скручивалось от обиды. — Все закончилось, мой принц?       — С ума сошел!       Рывком перевернувшись, Торвальд сел на постели, положил руки ему на плечи, заглядывая в лицо. Зачастил возмущенно, смешно поднимая брови и выглядя от этого совсем юным и непредставимо милым.       — Ты что, Джес! После всего, что ты сделал? Ты думаешь, я могу это забыть? Подожди немного! Просто подожди, ладно? Все уляжется, за мной перестанут следить, и будет по-прежнему. Я дам тебе титул барона, и никто слова сказать не посмеет. Джес, я никогда не забуду, что ты сделал. Обещаю, будет и титул, и земли…       — Не нужно, — утыкаясь лицом в плечо Торвальда и целуя нежную светлую кожу, попросил Джестани. — Не надо титула, мой король. И всего остального тоже. Я просто хочу быть рядом. Вашим телохранителем, слугой, кем захотите. Обещайте мне это — и других наград не нужно.       — Обещаю, — твердо сказал Торвальд, на несколько долгих сладких мгновений замирая в его объятиях и снова со вздохом отстраняясь. — Слово чести Аусдрангов. Ты всегда будешь со мной, Джес. Ну, все, успокоился?       Ясно улыбнувшись, он упал на постель, заложив руки за голову, хитро посмотрел на Джестани. Провел кончиком языка по нижней губе, отлично зная, как это действует, томно потянулся, прошептал:       — А знаешь, я передумал. Иди сюда.       — Точно? — переспросил Джестани, не веря своему счастью. — Ты же устал…       — Ничего, отдохну, — фыркнул Торвальд, стаскивая узкие штаны с нескрываемым облегчением. — Вот завтра пошлю всех с делами подальше и отдохну… Иди сюда, говорю. Это королевский приказ, как-никак!       — Слушаюсь и повинуюсь, — усмехнулся Джестани, кладя ладони на колени короля, где застряли штанины. — Позвольте помочь вашему величеству…       Стянув узорчатый темный атлас, он отправил штаны вслед за рубашкой на кресло у кровати, потом нежно провел ладонями снизу, от самых щиколоток, вверх — к стройным бедрам, белеющим в полутьме. Наклонившись, поцеловал гладкий теплый живот.       — Хочу тебя, — прошептал Торвальд, подаваясь навстречу. — Давай, Джес. Я так соскучился… Приласкай меня, а потом возьми.       — Это тоже приказ? — поддразнил его Джестани, ловя губами нежно розовеющую плоть. — Не могу не повиноваться…       — О да, — выдохнул Торвальд, вцепляясь пальцами в простыню и раздвигая колени шире. — Давай… Еще! Дже-е-е-ес…       Потом, лаская тонкое гибкое тело, льнущее к нему, обвивающее руками и ногами, Джес целовал самые сладкие губы на свете, совсем забыв, что у него самого на губах все еще вкус семени Торвальда, покрывал торопливыми жадными поцелуями изящную шею и ключицы, округлость плеч и ложбинку на груди. Нежил ртом и пальцами розовые соски, обводя языком сливочно-кремовый ореол вокруг них. Добившись, что дыхание принца снова зачастило, а к бедру прижался его наливающийся член, Джестани, не жалея дорогих простыней королевской постели, окунул пальцы в теплое масло, ласково и бережно принялся растягивать тугое кольцо плоти. Дождавшись нужного момента, лег сверху… Торвальд ахал и всхлипывал, отдаваясь ему, как никогда щедро и беззастенчиво, откровенно наслаждаясь каждой лаской, каждым прикосновением и толчком внутри. И, тоже как никогда раньше, блаженство сплело и скрутило их вместе, превратив в единое целое, один трепещущий и содрогающийся комок сладких горячих судорог.       — Как хорошо… — со стоном выдохнул Торвальд, откидываясь на подушки. — Дже-е-ес…       — Да, — прошептал Джестани. — Да… Люблю. Мой… Торвальд…       Никогда бы он не проявил непочтительность на людях, да и наедине лишнего себе не позволял, но сейчас в его объятиях, мокрый от пота и бесстыдно обнаженный, нежился не король Аусдранга, а просто Торвальд. Его любимый…       — Ты чудесен, — отозвался Торвальд, блаженно прикрывая глаза. — Как же жаль… Нас никогда не поймут…       — Неважно, — искренне сказал Джестани, укладываясь рядом. — Лишь бы ты…       Он не договорил, устыдившись вдруг, что и так слишком часто ноет. Торвальд уже обещал — чего же еще? Обвил руками податливое горячее тело, поцеловал висок, убрав с него влажные черные прядки.       — Я сейчас уйду, — сказал негромко, словно извиняясь. — Никто не увидит.       — Угу…       Торвальд лежал рядом, расслабленный, притихший, восхитительно пахнущий страстью и им, Джестани. Потом чуть повернулся, привстал на локте.       — Джес…       — М? — откликнулся Джестани.       — Ты сделаешь для меня кое-что? Есть одно поручение, я его больше никому не могу доверить, а дело срочное…       В голосе Торвальда звенели вина и смущение: гнать любовника среди ночи с поручением ему явно было стыдно. Джестани улыбнулся. Ну да, он, конечно, разомлел, как кот на печи после такого, но…       — Настолько срочное? — уточнил, вздыхая немножко напоказ.       — Очень, — виновато отозвался Торвальд. — Я и собирался тебя послать, да вот… Не утерпел.       Повернувшись к нему, Джестани протянул руку, погладил нежную щеку, на которой еще только начал пробиваться темный пушок.       — Говори, — сказал просто. — Я все сделаю.       — Ты чудо, Джес! — выдохнул Торвальд с таким восхищением, что Джестани невольно улыбнулся. — Там на столе пакет. Его надо отвезти в таверну «Три золотые рыбки» и спросить господина Карраса. Только так, чтоб никто не видел. В пакете договор, очень важный…       — Политика… — протянул Джестани, поднимаясь и торопливо натягивая штаны и рубаху, хотя тело так и молило если уж не остаться в постели Торвальда, то хотя бы добраться до отведенной Джестани койки в караульном помещении. — Что ж, быстрее сделаю — быстрее получу награду, так? Мой король…       Наклонившись, он шутливо чмокнул Торвальда в кончик чуть курносого носа и, не оглядываясь, вышел, застегивая пояс с клинками.       Дворец давно притих, лишь стража на выходе сдвинула алебарды, но, узнав королевского телохранителя, разомкнула скрещенные древки и поспешно отдала честь. Два здоровяка, замерших у высокой двери, окованной металлом, были знакомы Джестани, и он забеспокоился, не распространяется ли приказ Торвальда «чтоб никто не видел» и на них. Но тут уж ничего не поделаешь, охрана во дворце бдит на совесть. И мало ли какие дела могут быть у господина мастера меча в городе? Свидание, может!       От последней мысли Джестани даже улыбнулся. Разве может кто-то сравниться с Торвальдом? Глупо было ему, безродному подкидышу, воспитаннику храма, влюбляться в северного принца, которому храм продал его клинок, но так уж вышло. С первого взгляда в юное чистое лицо наследника северного короля, приехавшего с договором в Арубу, Джестани понял, что служить ему почтет за счастье. Да, глупо и самонадеянно. Но Торвальд ответил ему — и это стало вторым величайшим чудом и счастьем в жизни Джестани. Первым было — что он попал в храм.       Свернув с главной дороги к дворцу, он прошел парком, завернул на задний двор. Здесь не спали. Светились желтым окна пекарен, где вымешивали тесто для булочек и хлеба к завтраку придворных, чтоб утром подать горячими. Теплилась красными отблесками кузнечная печь, дремлющая, но не потухшая: мастер держал ее всегда готовой на случай какого-то срочного ремонта, но звенеть ночью молотом ему, конечно, никто бы не позволил. Бросал на землю желтый круг света фонарь у дверей конюшни — туда-то и свернул Джестани, сняв фонарь с крюка, чтоб освещать себе путь. Прошел к деннику своего жеребца, снял со стены сбрую. Не будить же конюхов из-за такой мелочи. В ворохе сена в углу что-то зашевелилось, и из травы показалась заспанная конопатая мордашка, расплываясь в отчаянном зевке.       — Го-о-оспод-и-и-ин…       — Спи, — негромко сказал Джестани, узнав своего знакомца. — Я сам заседлаю.       — Ага… — согласился мальчишка, снова сладко зевая. — Я тады еще… посплю…       — Что ж ты здесь ночуешь? — спросил Джестани, седлая лошадь. — Сено же колется.       — Зато не дерется никто, — рассудительно ответил конюшонок. — А то господин главный конюх злится, если лошади без присмотра… Вот если бы попону давали — то и ладно…       — Ну-ну… — отозвался Джестани, выводя коня из просторного денника. — Спи уж, а я завтра с конюхом потолкую.       Не слушая сонно бормочущего что-то паренька, уползающего опять в теплое сено, Джестани вывел коня во двор. Подумал с сочувствием, что жизнь везде одинакова: старшие гоняют младших, заставляя делать свою работу. Наверняка ведь старший конюх отправил в конюшню кого-то из взрослых, но крайним оказался конопатый рыжик. Надо будет с конюхом потолковать, но так, чтоб мальчишке не досталось. Он молодец: вон, как блестит вычищенная шерсть жеребца.       Подковы звонко цокали сначала по двору, затем по дорожке к калитке, где Джестани снова отсалютовали стражи, а уж потом и по мостовой сонного города, освещаемого только половинкой масляно-желтой луны. Воздух дышал ночной свежестью, и город тонул в чернильно-темных тенях, только кое-где светились редкие окна, да и то прикрытые ставнями.       А вот в таверне «Три золотые рыбки», удачно пристроившейся почти у самого пирса, народ еще не спал и даже не собирался. У Джестани на гулянки в тавернах времени не было, но от караульных он слышал, что пиво в «Селедках», как прозвали таверну завсегдатаи, свежее, вино разводят по совести, а закуска стоит не дороже, чем может себе позволить честный моряк или солдат. Потому и хозяин процветает. Глядя на уютно золотящиеся окна таверны и вдыхая вкусные запахи жареного мяса и рыбы, доносящиеся из полуприкрытой двери, в это легко верилось.       Ступив на невысокое крыльцо — не иначе, чтоб не свалился никто спьяну — Джестани прошел в зал, насквозь пропитавшийся особым духом подобных заведений: смесью запахов еды, пива, мужского пота, выделанной кожи и свежей рыбы. Прошел к стойке, за которой хозяин в заляпанном жирными пятнами переднике, но на удивление чистой и добротной одежде выкладывал на блюдо жареные колбаски. Следующая порция уже шипела на чугунной сковороде за его спиной, и Джестани почувствовал, что рот наполняется слюной. Сразу вспомнилось, что ужин он пропустил, меняя караулы вместо заболевшего капитана, а потом и случая зайти на кухню или послать кого-то за едой не представилось, потому что его позвал Торвальд… Ладно, это подождет. Надо отдать пакет, а на обратном пути и перекусить можно.       — Я ищу Карраса, — сказал он хозяину, облокотившись на стойку так, чтоб видеть таверну и дверь за своей спиной — просто по привычке.       — Есть такой, — отозвался хозяин, глянув на него равнодушно. — В задней комнате кого-то дожидается. Прикажете пива подать или ужин с вином?       — Потом, — усмехнулся Джестани. — Я ненадолго, а потом в общем зале поужинаю. Или вообще с собой возьму.       Хозяин, кивнув, подозвал снующего по залу паренька чуть постарше рыжего конюшонка, буркнул ему про заднюю комнату, куда надо отвести господина. Джестани послушно прошел в дверь сбоку от стойки и дальше, по темному коридору — таверна оказалась неожиданно немаленькой. Ткнув пальцем в нужную дверь, подавальщик испарился раньше, чем Джестани выудил из кармана монетку. Что ж, его дело… Джестани же толкнул тяжелую незапертую дверь, за которой оказалась освещенная парой свечей комната и высокий человек в куртке, штанах и высоких сапогах, стоящий спиной к Джестани. Больше он, переступая порог, ничего рассмотреть не успел, потому что в глазах вспыхнули ослепительные искры, а потом стало темно.       Медленно, очень медленно мир вокруг появлялся в темноте, окутавшей Джестани. Сначала — звуки. Скрип весла об уключину, шелест морских волн… Он слушал звуки, наполняющие ночь вокруг, и не понимал, как вышло, что он явно в лодке. Потом вернулась память: поручение Торвальда, таверна, комната… Не подавая виду, что очнулся, Джестани попытался осознать происходящее. Он лежал на боку со связанными позади руками, ноги тоже были чем-то стянуты в щиколотках, но при этом кто-то позаботился устроить его с удобствами. Внизу, под ним, было что-то мягкое, глаза не завязаны, а ремни на ногах и руках плотные, но не давят… Клинков, с которыми он не расставался последние годы, разумеется, не было. Его мечи! Изнутри плеснула холодная ярость. Кто посмел? И то ли он все же шевельнулся, то ли кто-то внимательно наблюдал за ним, но тут же из темноты раздался мягкий голос с незнакомым выговором:       — Очнулись, господин мастер меча? Ну же, открывайте глаза…       Джестани с усилием разлепил ресницы, невольно морщась от боли в затылке. Толку от этого оказалось немного. На корме лодки стоял фонарь, но видно было лишь три темные фигуры: двух гребцов впереди и человека рядом.       — Голова скоро пройдет, — извиняющимся тоном сказал этот человек. — Уж простите, мы старались полегче… Пить хотите? Или помочь вам сесть? Если затошнит — говорите, не стесняйтесь. После сотрясения это обычное дело.       — Что вам нужно? — проговорил Джестани, снова прикрывая глаза от вспышки боли.       — Нам, собственно, ничего, — легко и весело отозвался его собеседник. — Нужны вы кое-кому другому, а мы просто подрядились вас доставить. Точно воды не хотите?       Наемники, значит. И везут его в лодке… Вот это Джестани не понравилось больше всего. В последнее время он не мог и подумать о море иначе, как с отвращением, хотя раньше любил и поплавать, и понырять, и просто понежиться на горячем песке в редкие свободные часы. Что ж, вряд ли ему что-то скажут…       — Дайте воды, — покорно согласился он. — Далеко еще плыть?       — Не очень, — безразлично сказал человек, снимая с пояса небольшую фляжку. — Давайте-ка я вам сесть помогу. Вот так…       Усадив Джестани на скамью рядом с собой, он терпеливо ждал, держа у его губ флягу, где и правда оказалась чистая вода — странный выбор для наемника. А вот для человека, которого ударили по голове — то, что надо. Похоже, обращаться с ним и вправду пока собирались хорошо…       — Кто вас послал, не скажете? — для очистки совести поинтересовался Джестани. — И за какие заслуги вы со мной так любезны сейчас, если начали с удара по затылку?       — Нет нужды говорить, — усмехнулся его собеседник. — Скоро будем на месте.       Теперь, когда глаза Джестани привыкли к темноте, он четко различал тонкие черты урожденного алахасца, жителя мест, славящихся как раз наемными фехтовальщиками, лучниками и прочими мастерами боя. Идти в солдаты алахасцы считали ниже своего достоинства, зато наемники для всяких темных дел из них получались отличные и в полной мере стоящие своей немалой цены. Именно этого человека Джестани и видел в «Селедках».       — Вас, господин мастер меча, велено доставить со всем возможным бережением, — с легкой улыбкой пояснил алахасец. — А дай мы вам в таверне вытащить меч, бережения бы никак не получилось. Так что вышло, как вышло. Но если вам теперь что-то нужно — говорите.       — Нужно, — осторожно согласился Джестани. — Отлить бы…       — Извольте, — согласился его собеседник. — Только руки я вам не развяжу.       — Штаны мне сами снимать будете? — съязвил Джестани, понимая, что на ходу придуманный план проваливается.       — И штаны сниму, и хрен подержу, и обратно штаны надену, — вернул ехидную усмешку алахасец. — Не первый год в своем деле. Так как, надо?       — Обойдусь, — процедил Джестани, приваливаясь к борту и вглядываясь в ночь.       Куда же его везут? Если это корабль, то почему не видно сигнальных огней на мачте? Порт сейчас почти пуст. Аусдранг давно не торгует с другими странами из-за иреназе, топящих корабли в прибрежных водах. А везти его на рыбацкий баркас — какой смысл?       Один из гребцов, мерно работающих веслами и ни разу не обернувшихся к Джестани, оставил весло, стукнувшееся об уключину. Его примеру последовал второй. Взяв фонарь с кормы, гребец помахал им в воздухе, и почти сразу ему отозвался всплеск, словно рядом плеснуло весло. Или крупная рыба. Очень крупная… Или совсем не рыба…       — Тихо, — мягко проговорил алахасец, вцепляясь рванувшемуся Джестани в плечи. — Не надо дергаться. Амулет мы на вас давно надели, цепочку снять никак не выйдет. Как под водой дышать — сами знаете, вам вроде не впервой.       — Убью, — в бессильном отчаянии прошептал Джестани, понимая, кто заказал его похитить. — Вернусь и убью.       — Ваше святое право, если получится, — согласился алахасец. — Прощайте, мастер.       Потянув изо всех сил вырывающегося Джестани за плечи, он завалил его назад и набок, сразу все так же молчащие гребцы развернулись, подхватили его за ноги, помогли перевалить через борт лодки. Ухнув в воду, Джестани в невольном ужасе забарахтался, отплевываясь и извиваясь, но связанные руки не давали сделать ничего — совсем ничего! А потом его дернули за ноги, утаскивая в глубину, еще какое-то время он боролся, пытаясь не дышать, но воздух закончился, и уже привычная резкая боль от вливающейся в легкие воды накрыла его целиком, залила — и отступила, куда быстрее, чем раньше.       Вода вокруг бурлила, разгоняемая ударами тяжелых мощных хвостов. Джестани ничего не мог разглядеть во мраке, но догадался, что рядом не только проклятые иреназе, но и их рыбозвери для верховой езды. Уши заложило — его утянули довольно глубоко — но это было скорее неудобно, чем больно, да и пленители молчали, не удостаивая его ни словом. Джестани скорее ощутил, чем увидел, что рядом их двое. Один удобнее перехватил его за плечи, прижимая к себе, второй, до этого тянувший вниз, отпустил ноги и куда-то делся. Вода все так же била тугими всплесками-волнами, потом под ним оказалась шершавая шкура рыбозверя, через спину которого Джестани попросту бесцеремонно перекинули, словно вьюк, а сверху захлестнулся ремень. Он еще успел подумать, что так и не успел отдать пакет, а Торвальд никогда не узнает, что с ним случилось. И что с пакетом что-то было не так, только непонятно — что, потому что голова все-таки болит… Потом его накрыла тошнота, вода показалась горячей, красной и вообще похожей на кровь — и Джестани снова потерял сознание.       Второе пробуждение оказалось еще мучительнее первого. Приходя в себя, Джестани едва удержался от стона и порадовался, что так и не успел поесть. Желудок норовил вылезти через горло, внутренности сводило мучительными спазмами, а в голове бил кузнечный молот, безошибочно попадая по больному месту. Упрямо открыв глаза, он вгляделся в колышущуюся муть, не понимая, правда ли вокруг вода или ему это только чудится. Увы, и тяжелое дыхание, и зелено-голубой мир вокруг, сжавшийся до пределов небольшой комнаты — все говорило, что рассчитывать на сон или бред не приходится. Вода. Кругом была вода…       Джестани снова закрыл глаза, мечтая, чтоб их не пришлось открывать вновь. Глупо, конечно… Пусть это подводный мир, надо думать, как отсюда выбираться. А для начала — узнать, кому и зачем он здесь понадобился. Ответ напрашивался сам собой, перед глазами, как живое, встало наглое лицо водяного принца. Тир-как-то там-Акаланте, что ли… Но зачем ему похищать уже отпущенную добычу? Передумал, что ли? А может, все дело в оскверненной святыне? Вопросы теснились, не давая ни малейшей возможности ответить на них…       Потом к губам Джестани прижалось что-то холодное и твердое. Он стиснул губы плотнее, не желая поддаваться хоть в этом, и лишь сейчас заметил, что руки уже не связаны. И ноги не связаны тоже. Мотнув головой, он открыл глаза и увидел перед собой странное лицо: скуластое, с большими светлыми глазами, длинным тонким носом и острым подбородком. Нельзя сказать, чтоб оно было уродливым, но Джестани нутром почувствовал, что существо перед ним не человек. Иреназе, конечно. Не такой смазливый, как их принц, но точно иреназе.       — Пить, — растянув тонкие губы, сказал иреназе, показывая ему странную флягу, затянутую какой-то пленкой. — Лекарство.       — Обойдусь, — зло отозвался Джестани.       Настаивать иреназе не стал. Пожав плечами совершенно по-человечески, отплыл в сторону и скрылся за дверью, которую Джестани сразу и не заметил. Наверное, поплыл докладывать, что пойманный пришел в себя. Воспользовавшись передышкой, Джестани торопливо огляделся. Комната была почти пуста. Невысокая и странной круглой формы, она была залита сильным ровным светом, исходящим от круглых шаров размером с детскую голову, опоясывающих стену на уровне стоящего человека. Шары на вид были стеклянными и наполненными чем-то вроде светящегося киселя или порошка. Джестани присмотрелся к тому, что был рядом с кроватью, на которой он лежал, потом спохватился. Ну, светильники и светильники. Пожар с ними вряд ли устроишь, чтоб поднять панику и потихоньку улизнуть, значит, нечего и приглядываться.       Кровать тоже не походила на привычную. Невысокая круглая площадка, повторяющая форму комнаты, была застелена толстым покрывалом из незнакомого мягкого материала серовато-серебристого цвета. Под головой обнаружилась подушка — и все. Больше в комнате ничего не было, и рассматривать ее Джестани не дали, потому что дверь открылась — тоже странно, не распахнувшись, а повернувшись на оси — и в комнату вошел-вплыл иреназе.       Не тот! Это было первым, что увидел и понял Джестани. Заплетенные в круглую косу темно-каштановые волосы, лицо куда старше, глаза темно-карие. Одет иреназе оказался в набедренную повязку и еще что-то, похожее на длинное полотнище, перекинутое через плечо и ниспадающее складками. Глядя в суровое и мудрое лицо, Джестани, миг назад готовый кинуться на первого же, кто войдет, ощутил неловкость, как мальчишка, застигнутый за шалостью.       Проклятье! Нет уж… Кто бы это ни был, он враг. Иреназе же молча подплыл поближе, вгляделся в Джестани, потом опустился на край постели, свесив и расстелив по полу толстый длинный хвост, серебрящийся чешуей.       — Человек по имени Джестани из Арубы, я, Кариалл, король тир-на-Акаланте, приветствую тебя.       Голос у иреназе оказался низким и тяжелым, словно давящим уши. Не отводя взгляда, подводный правитель смотрел, как Джестани поднимается с постели и низко кланяется.       — Можешь сесть обратно, — сказал король, отбрасывая назад толстый жгут волос. — Ты болен, я понимаю и разрешаю тебе сидеть в моем присутствии.       — Благодарю за честь, ваше величество, — отозвался Джестани, с облегчением опускаясь на кровать. — Могу я спросить вас кое о чем?       — Спрашивай.       — Раз вы знаете мое имя, то знаете и то, что я человек короля Торвальда Аусдранга. Меня похитили и привезли сюда против воли. Мой господин будет искать меня, и вряд ли ему понравится, что морской народ вмешивается в земные дела и забирает под воду людей.       Джестани ждал чего угодно. Король иреназе мог рассмеяться, заявив, что никто не найдет Джестани под водой, мог разгневаться на дерзость, мог… Неизвестно, что еще он мог! Вместо этого Кариалл взглянул на Джестани со странным выражением, которое у человека можно было бы назвать сочувствием.       — Ты не понимаешь, юный воин, — так же мягко и тяжело прозвучало из уст короля. — Твой повелитель прекрасно знает, где ты. Разве не он послал тебя к моим людям?       — Что? — выдохнул Джестани.       — Король Торвальд Аусдранг заключил со мной договор. Двадцать лет корабли людей смогут плавать по морю беспрепятственно, избегая лишь некоторых запретных областей, куда меньших, чем раньше. За это он отдал мне тебя, Джестани из Арубы.       — Я не верю, — тихо сказал Джестани. — Этого не может быть.       — В предательство трудно поверить, — без малейшей улыбки, с совершенно каменным лицом произнес король. — Ты прыгнул на морское дно за перстнем, который принес ему трон и корону, он же расплатился с тобой вот так. Да, я знаю, что произошло две недели назад между тобой и моим сыном. Я знаю и то, что случилось в скалах над Проклятой бухтой. У нас хорошие шпионы в человеческих городах. Мы не любим людей и потому присматриваем за ними. Я говорю правду. Мог бы поклясться, но ты еще не знаешь наших клятв и не поверишь мне. Просто подумай. Подумай, Джестани. Кто мог знать, что тем вечером ты будешь в таверне на берегу моря? Только тот, кто послал тебя туда. Или ты думаешь, что твоя жизнь для твоего повелителя дороже, чем двадцать лет морской торговли? Я мог бы приказать попросту выкрасть тебя из дворца, но короли иреназе не воры. За тебя заплачено, воин, и заплачено по-королевски.       — Я не верю, — упрямо повторил Джестани, сгибаясь пополам от непонятной боли в груди. — Он не мог.       Вода вокруг струилась зелено-голубым, и дышать в ней было трудно, почти невозможно для того, у кого поперек горла встал тугой горький комок. Джестани вспоминал. Торвальд ни разу не лег с ним после коронации. Ведь то, что сходило с рук принцу, для короля — позор. Только сегодня… И сегодня он позволил все, будто… Будто прощаясь! Или попросту решив получить удовольствие напоследок. И письмо дал ему Торвальд, велев найти в таверне Карраса, а Каррас оказался алахасским наемником. Торвальд сказал, что ему жаль — и Джестани услышал в его словах сожаление о том, что придворные не поймут их связи. О, конечно, не поймут! Сейчас ему совсем не время пачкаться слухами о связи с мужчиной, потому и масло отправилось на стол из-под подушки… Зато двадцать лет морской торговли — на весах пользы для королевства это перевесит что угодно. Даже королевское слово. Не на что обижаться. За него и впрямь заплатили поистине королевскую цену. Двадцать лет мореходства и честь Аусдрангов — вот его цена.