Море в твоей крови

      Рыжий, видимо, послал кого-то вперед с приказом, потому что стоило уставшему Джестани доплыть до комнаты, как у двери к нему кинулась пара слуг, взбивая воду суетливыми движениями хвостов. Карриш, притихший после разговора Джестани с принцем, да так и промолчавший всю остальную дорогу, торопливо ускользнул, а Джестани подхватили под руки и почтительно поволокли в уже знакомую «ванную». Тошнотворная процедура повторилась: его опять мыли, смазывали волосы и кожу скользкими разноцветными мазями, вычищали изнутри…       Джестани терпел, не говоря ни слова, изо всех сил стараясь если не успокоиться, то хотя бы загнать страх и отвращение поглубже. И это только второй раз, а сколько их еще будет! Король говорил про осень, но, может, средство найдут раньше? Им ведь самим нужно как можно меньше испортить репутацию наследника связью с человеком…       Покорно поворачиваясь под умелыми прикосновениями, он стиснул зубы и на мгновение прикрыл глаза, тут же, впрочем, открыв их снова. Тело давила усталость, словно он не на ложе полдня провалялся, а мечом махал. Кстати, как у них тут считают время? Рыжий пришел поздним утром, потом Джестани обедал с Сиаллем, а снаружи вроде был день, но все равно темновато — глубоко же. Значит, сейчас вечер. И вряд ли Алиэр останется у него на ночь. Или да?       Джестани вздохнул, поднимая руки — на него натянули тонкую ярко-синюю тунику на ладонь выше колена. Точно такая, только другого цвета, была на Сиалле. Значит, это вроде формы для наложников. Он помотал головой, отказываясь от широких узорчатых браслетов, которые на нем попытались застегнуть.       — Приказ принца, — виновато сказал слуга, снова ловя его запястье. — Прошу вас, господин избранный…       — Вы будете самым прекрасным из тех, кто принимал его высочество на ложе, — прощебетал второй, подступаясь с кисточкой и целым набором крошечных баночек.       Краситься? Джестани передернуло. Воспользовавшись его заминкой, первый иреназе ловко застегнул на нем браслеты и отплыл подальше. Второй умоляюще взглянул на Джестани. Ну да, накрасить ему лицо — это не то что пару побрякушек нацепить, без согласия не очень-то проделаешь.       — Красьте, — буркнул он, сообразив, что со слугами упрямиться не стоит: они-то ни при чем, а невзлюбить строптивого чужака могут запросто, после чего жизнь его сильно осложнится.       Кисточка запорхала по лицу Джестани, вспомнившего умело наведенную красоту на лице Сиалля. Но наложнику это шло, а Джестани… Все равно что для меча сшить ножны из шелка: и смешно, и глупо.       Он послушно вытерпел все до конца, даже посмотрел на себя в зеркало, с восторгом поднесенное номером вторым.       — Господин так красив, — прошептал иреназе, покачиваясь перед ним на хвосте.       Из зеркала смотрел… кто-то другой. Это было даже забавно, как на дворцовом маскараде, какие устраивались при покойном отце Торвальда — большом любителе пышных развлечений, невзирая на тощую казну. Джестани взглянул на незнакомца. Глаза, подведенные черным и золотым, стали больше и заблестели даже при неярком свете подводного мира, ресницы вытянулись, а смуглая кожа налилась изнутри янтарным светом, разгладилась и засияла. Даже губы были накрашены не кричаще ярко, как ожидал Джестани, а лишь слегка выделены краской в тон естественному цвету, став четко очерченными и самую малость пухлее. Похоже, хвостатый мастер росписи свое дело знал не хуже умельцев из храма, учивших Джестани в случае нужды раскраситься под старика или прокаженного.       — Вы настоящий мастер, уважаемый, — негромко сказал Джестани, понимая, что ни в коем случае не стоит показывать такое принцу: заставит, паскуда, краситься каждый раз. — Я восхищен вашим искусством…       Иреназе захлопал ресницами и просиял, словно его никогда в жизни не хвалили. А может, так и было? Редко кто замечает хорошую работу слуг, это за промахи им достается. Но телохранителей учат дружить со всеми в доме, потому что не знаешь, какая мелочь может погубить охраняемого или помочь его спасти.       Потом его все-таки проводили назад, к предназначенной ему комнате. Раскланявшись, торопливо уплыли, и Джестани остался перед дверью — вроде бы и без присмотра, но никуда не денешься. Толкнул тяжелую плиту, проплыл под качнувшимся кругом.       Алиэр уже был внутри. Развалился на постели, заложив руки под голову, и только хвост слегка подергивался из стороны в сторону — как у злящегося кота. Сравнение было таким неожиданным, что Джестани едва не забыл о том, что собирался сделать с самого начала. Подплывая к постели, он задрал подол туники и медленно, напоказ стер всю нарисованную красоту, чувствуя, как жирные краски размазываются по лицу, и искренне надеясь, что превращается в совершеннейшее чучело — как и было задумано. Судя по расширившимся глазам принца — удалось.       — С ума сошел, тварь? — процедил Алиэр, привставая на постели.       — А что не так? — приподнял бровь Джестани. — Вы приказали — меня накрасили. Вот даже… Нацепили, как колокольчик на корову… — он поднял руки, показав браслеты. — Ах да, вряд ли ваше высочество знает, что такое корова. Ну, как на салту — так понятнее? Вы же на них цепляете сбрую?       Он с искренним сожалением посмотрел на полу туники. Краски стойкие, рассчитаны на жизнь под водой. А кому-то отстирывать. «Уронил» с руки заранее расстегнутый браслет, поймал и с наслаждением смял массивное золотое кружево в ладони, давая выход злости. Глянул в лицо рыжему, растягивая непослушные губы в улыбке, кинул на постель блестящий тяжелый ком. Проделал то же с другим браслетом, не поморщившись, когда в ладонь впилась застежка, вздохнул:       — Прошу прощения. Такие хрупкие безделушки… Сам не знаю, как получилось.       Глупость, конечно. Детство… Вот в детстве они в храме и хвалились друг перед другом, когда впервые после долгих тренировок удавалось согнуть — нет, еще не подкову, а только железный прутик, выданный каждому наставником. Согнуть-разогнуть, потом еще раз, и еще… Когда прутик, много раз согнутый и разогнутый, попросту ломался — вот тогда и переходили к пруту потолще, а потом и к подкове. Каждый в свое время… И Джестани, даром что узковатый в кости, был не из последних: крепость пальцев и запястий от ширины плеч зависит не всегда.       Алиэр медленно потянулся, взвесил на ладони изуродованный браслет. Джестани на миг показалось — сейчас швырнет ему в лицо. Он поднял на уровень глаз второй браслет, оставшийся в ладони, с усилием расправил полосу, вернув ей почти круглую форму. Безмятежно улыбнулся прямо в расширенные глаза принца.       — Развлекаешься? — с тихой злостью спросил рыжий, отшвыривая золотой ком. — Что ж, теперь моя очередь. Плыви сюда.       Джестани опустился на край постели, чувствуя, как саднят пальцы — но оно того стоило. Глубоко вдохнул, удивляясь, что уже не замечает густоту воды, привычно вливающейся в легкие. В голову лезло что угодно, кроме мыслей о том, что произойдет прямо сейчас. Ладно, не убьет его еще один раз под рыжей гадиной. А потом еще, и еще…       Принц хлопнул ладонью по краю ложа, словно собаку подзывал. Интересно, у них тут есть домашние зверюшки? Кошки, собачки, человечки… Джестани подвинулся еще на пару ладоней, преодолевая едва заметное сопротивление теплой воды, ластящейся к телу тонкими струйками. Проточная… А раньше вроде была стоячей. Важно? Потом будет видно, пока просто запомним.       — Вытри лицо, — бросил рыжий, презрительно прищурив глаза.       — Не нравлюсь? — вяло удивился Джестани. — Могу сходить умыться. Думаю, где-нибудь поблизости найдется немного воды…       — Смешно, — без улыбки сказал принц. — Очень. Ты у своего хозяина шутом был?       Не дожидаясь ответа, сел на кровати, потянулся к Джестани и грубо дернул у него с плеча тонкую ткань.       Треск шелка неприятно отозвался в ушах Джестани. «Вот если подумать, — все так же отстраненно отметил он, — звуки с амулетом слышны, а запахи — нет. Хотя звуки и так под водой слышатся, хоть и нечетко… Интересно, а сами иреназе запахи чуют? Надо будет спросить у Карриша. И если да, то намазаться чем-нибудь повонючее»…       Намотав оторванный кусок туники на руку, рыжий с силой пару раз провел по лицу Джестани, утомленно прикрывшего глаза. Раздраженно сорвал и откинул грязную ткань, потом наклонился и прошептал:       — Что, двуногий, устал?       — Ага, — лениво подтвердил Джестани. — Хочу горячего вина и спать. Можно бы еще плечи размять…       Он откровенно нарывался, но, с другой стороны, что ему сделает рыжий? Отымеет, конечно, стараясь сделать это как можно больнее и обиднее. Но если поддаться — будет только хуже.       — Насчет спины не знаю, а задницу я тебе разомну, — глумливо пообещал принц, приподнимая кончиками пальцев подбородок так и не открывшего глаза Джестани. — Только чуть позже. Сначала поработаешь ротиком. Надеюсь, на земле умеют сосать?       Вот, значит, что он придумал. Джестани сам удивился, что даже не злится. Просто сил на злость нет, похоже. Сволочь… Гадина хвостатая. Он открыл глаза, в упор посмотрев на ответившего ему таким же пристальным взглядом рыжего. Спросил, с трудом разомкнув губы:       — Любопытно, ваше высочество… А вам кто-нибудь добровольно дает? Кроме наложников… Им-то, понятное дело, деваться некуда.       — Дает, — тем же тихим, словно плывущим, голосом подтвердил рыжий, гладя Джестани по щеке, а второй ладонью собирая в комок ворот злосчастной туники на его шее. — И даже не сомневайся, двуногий. Любой в городе посчитает за честь.       — Ну, это тоже понятно, — издевательски улыбнулся Джестани в красивое наглое лицо, словно не замечая пальцев на своей коже. — Только вот боюсь, что хвостом они виляют не перед тобой, а перед короной твоего отца. Сам-то по себе ты вряд ли кому-то нужен.       Тяжелая оплеуха обожгла лицо, заставила голову мотнуться из стороны в сторону. Джестани улыбнулся, облизывая губы и снова глядя в бешеные синие глаза.       — Любишь бить тех, кто не может ответить? — протянул как можно насмешливее. — А в детстве крабикам лапы отрывал?       Вторая оплеуха — с другой стороны — вышла еще тяжелее, у Джестани даже в ухе зазвенело. Он невольно повернулся, и третья пришлась по губам — трещинку мгновенно защипало от соленой воды.       — Не твое дело, мразь, — прошипел рыжий, пригибая его за ворот вниз, а другой рукой сдергивая набедренную повязку: — Лучше используй свой болтливый рот по назначению.       — Достоинством рискнуть не боитесь, ваше высочество? У вас, говорят, скоро свадьба. Трудно будет объяснить супругу, кто вам фамильную гордость откусил по самое основание.       — Не боюсь, — ухмыльнулся рыжий. — Не знаю, что тебе пообещал отец, но раз ты до сих пор не брыкался, значит — никуда не денешься. Отсосешь со всем усердием.       Голос у него так и сочился злостью. Джестани, подняв голову, внимательнее вгляделся в суженные зрачки. Похоже, рыжего всерьез повело. Паршиво получится, если искалечит или придумает что-то особенно отвратное, даже похуже того, что требует сейчас.       Он снова склонил голову, с тоской понимая, что деваться некуда. Как там говорил король? «В пределах разумного»? Может, это и за пределами, только король далеко, а рыжая гадина — вот, рядом.       — Поторапливайся, — насмешливо приказал принц, подтверждая мысли Джестани. — И не вздумай прикусить хоть немного. Знаешь, когда мальков салту обучают, им надевают особую сбрую на челюсти, чтоб не могли сомкнуть рот, когда подпиливают зубы. Может, попробуем? Она как раз подходящего размера, насколько мне помнится…       Тяжелая ладонь надавила Джестани между лопаток, заставив почти уткнуться в пах иреназе лицом. Прямо перед глазами оказалась светлая чешуя, на границе с кожей живота более мелкая и плотная. Ниже чешуйки грубели, а посреди плотного блестящего покрова рисунок менялся, очерчивая почти незаметную полосу в ладонь длиной. На глазах Джестани чешуйки разошлись под напором изнутри, раздвинулись, открывая влажно-блестящую багровую щель, из которой выдвинулся уже готовый к соитию член: такой же влажно-алый, длинный и толстый, перевитый сетью выступающих под кожей венок. Головка была не округлой, как у человека, а овально удлиненной, как яйцо… Джестани смотрел, загоняя внутрь уже подступившую к горлу тошноту. Взять в рот вот это? Мерзость…       Сглотнув, он невольно дернулся, когда головка поднимающегося члена коснулась его губ.       — Что ж ты не шутишь? — хрипло выдохнул сверху иреназе. — Давай… Только сначала приласкай хорошенько. И если я останусь доволен, ты сегодня будешь ночевать в своей постели, а не пойдешь спать в коридоре у моей двери…       — Чтоб ты сдох, — прошептал Джестани.       От бессильной ненависти темнело в глазах. Действительно темнело, не для красивого словца. Стены вокруг плыли и кружились, а по кровати будто ходили волны. Он снова сглотнул, но тошнота не унималась. Вторая ладонь легла на затылок, прижимая, и Джестани, зажмурившись, шире открыл рот, заставил себя опуститься, насаживаясь ртом на скользкую соленую плоть непонятного вкуса. Рыбой отдает, что ли? Только не думать, на что это похоже, не думать… Проклятье, он столько раз делал это для Торвальда — с нежностью и удовольствием. Но даже представить Торвальда не получится… Слишком все иначе, слишком гнусно. «Я просто потерплю, а потом поговорю с королем, — думал он, преодолевая спазмы тошноты, от которых крутило пустой — к счастью — желудок. — Это точно за пределами «разумного». Я не выдержу — так. Да скорее же ты, гадина хвостатая…»       Иреназе не торопился. Томно постанывая, он двигал бедрами навстречу опирающемуся на ладони Джестани, вонзаясь глубоко, до самого горла. Задыхаясь, Джестани ожесточенно работал губами и языком. Не для того, чтобы доставить ублюдку наслаждение, а лишь мечтая, чтоб все быстрее закончилось.       — Хватит, — неожиданно выдохнул принц, убирая руку с затылка Джестани. — На спину…       Покорно отодвинувшись, Джестани сплюнул, даже не стараясь, чтоб это вышло незаметно. Мерзкий вкус чужой плоти, казалось, пропитал его насквозь. Странно, что рыжий не пошел до конца, но так даже лучше, конечно… И жаль, что на спину — придется видеть лицо.       Неуклюже опустившись рядом, он повернулся, глянул в уже выученный наизусть орнамент потолка. Очередная пощечина развернула его лицо к нависающему сверху иреназе.       — Ноги раздвинь, — велел тот. — И неплохо бы попросить…       — Чтоб ты сдох, — отозвался Джестани. — Очень прошу! Всех богов, какие есть!       Еще одну пощечину он почти не заметил — так было паршиво. Только выдохнул сдавленно, когда рыжий, сам приподняв ему колени, рывком вошел — сразу и на всю длину. Навалился, вбиваясь зло и горячечно, дыхание у него было рваное, и Джестани краем уплывающего сознания подумал, что… Но поймать ускользающую мысль не удавалось. Стиснув зубы, он дергался на постели от мощных толчков, вцепившись пальцами в густой ворс одеяла и стараясь только не орать. Хвостатая мразь брала его так, словно задалась целью выбить хоть единственный крик, а Джестани скорее проглотил бы язык, чем позволил ему это. Больше не было ни издевок, ни оскорблений, только боль, тяжелое дыхание, вцепившиеся ему в плечи железные пальцы и хвост, ритмично бьющий по постели — и каждый удар отдавался отзвуком другой, настоящей боли, что терзала его тело изнутри.       Кажется, на последних толчках рыжего Джестани все-таки прокусил губу. Открыл рот, чтоб набрать ускользающей куда-то воды, попал зубами по губе, задохнулся… с трудом вдохнул, чувствуя, как горят легкие. Рыжий выстанывал на ухо какую-то грязь, а Джестани уплывал далеко на горячих черно-багровых волнах, думая, что нельзя теряться, пока все не закончилось. Нельзя, как бы ни хотелось…       — В следующий раз я все-таки возьму с собой ту сбрую для салту, — хрипло пообещал принц, силой поворачивая его голову к себе. — И научу тебя работать языком по-настоящему.       — Лучше вместо члена сбрую пристрой, — прошептал Джестани. — А то своим паршиво владеешь… Это наложники тебя огорчить боятся…       Растянул онемевшие губы, слизывая с них кровь, поглядел на кружащийся потолок. Что-то было не так… Лицо иреназе то приближалось к самым глазам, то удалялось от Джестани, покачиваясь. «Зрачки у него суженные, — понял Джестани, цепляясь за эту мысль. — Вот что не так. У людей в страсти зрачки расширенные. Но он не человек. И я не помню, какие они были раньше… Это просто надо запомнить».

***

      Поднявшись над ложем, Алиэр посмотрел на распростертое тело. Бледное лицо в потеках краски, распухшие губы, тень от ресниц на щеках… В голове было пусто, словно вместе с семенем вытекло все: чувства, мысли, желания. Осталась только тупая саднящая боль, вцепившаяся изнутри так крепко, что вытечь ни за что бы не смогла. Двуногий сам виноват — нечего было дразнить. Поплатился за поганый длинный язык… Алиэр вздохнул, вытираясь остатками сорванной с двуногого туники, кинул грязный ком ткани на ложе — к тускло блестящим комкам золота, так и оставшимся лежать в изножье.       Было мерзко и тоскливо. Да, он прав. Он не может быть неправ, просто потому что не может. Потому что будь двуногий покорным и ласковым, Алиэр бы с ним обошелся мягко — зачем обижать того, кто сам покоряется?       Повернувшись, он поплыл из комнаты, вяло шевеля хвостом. Открыть тяжелую дверь оказалось нелегко, и тут же из памяти непрошено полезли их с Кассандром шуточки, что эту громадину нужно непременно толкать вдвоем, потому они и ночуют вместе. Советника Руаля, помнится, аж передергивало…       В коридоре маячили близнецы. Надо же, отыскали. Он нарочно сказал, что будет у Сиалля, а сам, выпив несколько глотков тинкалы, ускользнул через комнаты для слуг. Просто так! Надоело, что все время таскаются следом!       Не обращая внимания на тревожно дернувшегося к нему Кари, Алиэр опустился на пол у стены коридора, свернул хвост кольцом, подвернув его внутрь. Обнял себя за плечи и замер, уткнувшись лбом в предплечья. Что ж так противно, а? Раскаленный хмель возбуждения отступал, тело ныло как-то неправильно и мерзко, а изнутри поднималось… Алиэр судорожно вздохнул, понимая. Запечатленные чувствуют друг друга. То есть двуногая тварь, конечно, ничего не чует — не приспособлена. А вот ему, Алиэру, сейчас достаются отголоски чужой боли. Ну и пусть! Все было правильно!       Он вспомнил захлестнувшую с головой ярость, требовавшую рвать, бить, вламываться… Хотелось порвать бьющееся под ним тело на клочки, вцепиться зубами в гладкую темную плоть, грызть и сосать теплую кровь… Это чувства двуногого? Ну, тогда он точно получил то, что причитается. Ничего, еще пару раз — и будет, как молодой мох: нежным и мягеньким.       Алиэр поднял голову. Кари медленно шевелил хвостом в нескольких гребках слева, боясь и потревожить, и оказаться слишком далеко, если позовут. Дару просто плавал в конце коридора. Он, в отличие от брата, никогда не старался чем-то услужить, потому Алиэр с особым удовольствием давал поручения именно ему. Но сейчас пререкаться с охранником было лень. И двигаться тоже. И вообще…       Внутри ворочалась глухая ненависть непонятно к кому, потом накатывало желание расплакаться, взвыть в полный голос, свернуться в комочек и лежать, лежать… А следом тут же возвращалась такая жажда чужой боли и смерти! Нет, это его, Алиэра двуногий хотел убить, значит, сейчас Алиэр ненавидит самого себя?       Во рту пересохло, совсем как тогда, после разговора с отцом. Будто и не был он только что со своим запечатленным. Алиэр пошевелился — тело словно превратилось в комок слепящей боли. Да и кракен с ней, с болью — на охоте сильнее доставалось. Но так хочется плакать. И стыдно, как никогда в жизни… Это уж точно чужое! Алиэр встряхнул головой, понимая, что едва ли доплывет до своих комнат сам. Когда он в последний раз спал у себя?       — Мой принц, — приблизился, наконец, Кари. — Позвольте вам помочь?       — Брату своему помоги, — огрызнулся Алиэр. — А то он никак не решит, в какую сторону плыть: ко мне или от меня.       Рывком развернувшись, он проплыл несколько гребков, чувствуя, как с каждым движением становится легче. Дикий салту, рвущий его изнутри, растаял, оставив тупое болезненное бесчувствие, словно Алиэра хорошо приложило о скалу при повороте. Плакать хотелось по-прежнему, но уже не всерьез, а так… будто его, маленького, обидел кто-то, и он хотел заплакать, потом отвлекся и вот знает, что обида была, но кто и чем обидел — уже не помнит. К концу коридора прошло и это гаденькое ощущение. Алиэр вздохнул полной грудью, зашевелил хвостом быстрее.       — Плывем в город, — сообщил он подплывшим сзади охранникам. — Хочу поговорить с тем целителем, что приходил к Галифу…       — Не слишком ли поздно, ваше высочество? — бесстрастно поинтересовался Дару.       — Не ваше дело, — вспылил Алиэр. — Вернее застанем его дома.       Кровь бурлила в жилах, и Алиэр искренне недоумевал, как несколько минут назад ему могло быть плохо. Плакать? Что за глупость! Да у него хватит сил проплыть весь город, и плевать, что ворота дворца на ночь запираются. Уж ради него Ираталь сделает исключение! Когда вернётся отец, пусть знает, что Алиэр занимался делом, ведь расследование покушения на самого себя — это точно дело. И первостепенной важности!       Он быстро поплыл по коридору, прикидывая, где найти Ираталя, чтобы не терять время на пререкания с внутренней стражей. Заодно и адрес целителя можно будет узнать… И вообще, как можно спать в такое раннее время?       — Ваше высочество, — нудил Дару, — вам бы следовало переодеться и привести в порядок прическу.       Кари благоразумно помалкивал, предоставляя брату высказываться за обоих. Алиэр немного замедлил движения, только сейчас заметив, что набедренная повязка у него мятая и чем-то заляпана, волосы спутались и висят на спине мочалкой… И в таком виде он собирался ломиться к Ираталю, а потом плыть по городу? Алиэр потер виски ладонями, разрываясь на части. Ему позарез необходимо было рвануть куда-то, что-то делать, расспрашивать, вытряхивать ответы! Но сейчас ночь. И что? Он же прав! С утра этот целитель обязательно отправится куда-нибудь. Но…       — Глубинные боги, — с отвращением простонал Алиэр.       — Ваше высочество, — подал из-за спины голос Кари. — Почему бы вам не послать господину Ираталю приказание с слугой? Пусть отправит стражника за целителем прямо с утра…       — Сегодня, — упрямо прервал его Алиэр. — Пусть отправит сейчас и приведет его ко мне. А я…       Что он будет делать в ожидании целителя, Алиэр не знал. Почему-то мысли путались, ускользая, как угри в илистом садке. Отправиться к Сиаллю? Или к кому-нибудь из младших наложников… Пусть разомнут спину, расчешут его, крутятся рядом, гладя хвост и перебирая волосы, пока Алиэр не уснет, отдохнув, наконец, от того, что спряталось внутри и ноет, ноет, ноет, как сорванная до мяса чешуйка. Что это с ним? И о чем он говорил только что? Ему нужен был целитель… Но зачем? Ведь Алиэр здоров, совершенно здоров…       Он посмотрел в настороженные глаза Кари, потом сбоку появился Дару, решительно обхватил его за плечи, Алиэр принялся отбиваться — поначалу молча, но затем возмутился, что эти двое себе позволяют! А потом… потом, кажется, было только горячо, темно, больно и неимоверно тоскливо — до все-таки прорвавшихся рыданий.