Море в твоей крови

      Ночью Алиэр упал в Бездну. Не в силах ни крикнуть, ни пошевелиться, он падал и падал в ее жадную мглу, полную ужаса и ледяной тоски… Вскинувшись на постели, Алиэр попытался крикнуть, с трудом вдохнул воду и тут же согнулся от резкой боли в груди. А разогнувшись и глянув на суетящегося вокруг ложа целителя, понял, что боль — чужая, да и удушье тоже. Двуногий мучительно выгибался рядом, стискивая пальцами длинный ворс покрывала, широко открытым ртом ловил воду, мотая головой, будто пытаясь уклониться от чего-то. Амулет на его груди налился алым, и казалось, что это огромная капля крови застыла, прилипнув к коже.       — Дышите, ваше высочество, — торопливо бросил Невис. — Дышите за двоих, умоляю!       Алиэр с силой втянул воду, еще раз и еще… Удушье отступало медленно, а на грудь словно давила страшная толща воды, как в самых глубоких провалах дна, где вечная тьма и холод. Не в силах вымолвить ни слова, он упрямо дышал и не сразу заметил, что сердце, бешено стучащее в груди, будто двоит стук, отставая на неуловимую долю мгновения.       — Хорошо, — выдохнул рядом Невис, склоняясь над двуногим, быстро массируя ему шею и грудь. — Очень хорошо, мой принц. Еще немного…       «Как будто меня нужно уговаривать дышать», — зло подумал Алиэр.       Опираясь рукой на ложе, он старательно втянул побольше воды, пытаясь не замечать боль, выдохнул. Раз — два, раз — два… И вдруг удушье прошло, грудь наполнила восхитительная свежесть и легкость избавления. Хрипя, двуногий забился в судорогах, и Невис простонал:       — Нет! Не отпускайте его!       Не отпускать? Алиэр жадно дышал, наслаждаясь блаженством свободы, потом повернул голову, кинул быстрый взгляд. Запрокинувшись так, что светлая щетка волос почти касалась спины, двуногий бессильно шевелил губами, как рыба, выброшенная на берег. Внутри туго и болезненно натянулась непонятная струна, и Алиэр почувствовал, что еще немного — и эта ненавистная, не нужная никому из них двоих связь лопнет. И тогда — свобода!       Двуногий лежал тихо, на его бледно-серой коже краснела полоса рубца от лоура, глаза закатились… Стиснув зубы, Алиэр глянул на распростертое тело, которое уже каким только не видел: покорным, измотанным, сопротивляющимся… Только не мертвым! Ох, да сожги его светило, заразу такую!       Двинувшись ближе, Алиэр положил руку на твердую холодную грудь, совершенно не понимая, что делать, прижался к стремительно остывающему телу. И тут же боль пополам с удушьем накатили вновь, а за ними пришел страх, Алиэр как будто стал тем, кто сейчас лежал рядом, задыхаясь и мучаясь от спазмов. Накатив волной, ужас тут же отступил, но теперь уже Алиэр поймал его, зацепил, как рыбу на крючок, и сам потянулся ближе, ближе… В груди болело от быстрых резких вдохов, но рвущаяся тонкая нить, дрогнув, удержалась и даже стала прочнее. «Живи, тварь, — яростно подумал Алиэр, черпая силы в этой злости. — Я и так виноват, не хватало еще, чтоб ты сдох. Нет уж, выплывай обратно, все равно не отпущу!»       Мир вокруг превратился в серую мглу боли и страха, но Алиэр, упрямо цепляясь за ставшую единственно важной нить, дышал, силой впихивая в легкие тугую непослушную воду и так же силой выталкивая ее обратно. И не сразу понял, что Невис трясет его за плечи, говоря что-то.       — Тише, тише, все хорошо… Все в порядке, ваше высочество! — расслышал Алиэр, выныривая из тяжелого мутного забытья и не имея сил даже голову повернуть.       — Он… жив? — собственный голос показался тонким, отвратительно слабым.       — Хвала Троим — да.       Невис измученно распластал хвост по краю ложа, устроившись так, чтобы видеть и Алиэра, и лежащего рядом двуногого. Тот вроде дышал тяжело, но ровно.       — Жив… — успокаивающе повторил Невис, отпивая из сосуда с тинкалой. — Все обошлось. Ох, ваше высочество, как же вы меня напугали!       — Я? — возмутился Алиэр, уже готовясь высказаться, что в кои-то веки он как раз ни при чем.       — Именно, — кивнул Невис. — Благодарение богам, ваше высочество. Им и этому юноше. Вы помните, что вам снилось?       — Ничего хорошего, — чуть помедлив, хмуро отозвался Алиэр.       Тело болело тупой нудной болью, как после долгой тренировки, и даже кости ныли изнутри, не говоря о мышцах. Невис смотрел выжидающе, и Алиэр вздохнул:       — Гадость какая-то. Как будто я в Бездну падаю.       — Именно, ваше высочество, — тихо сказал Невис, кивая и тут же снова глядя на Алиэра. — Дыхание Бездны — так это называется. Кажется, вас снова пытались убить.       — Что? Этот… сон?       — Вы ведь сами чувствуете, что это не просто сон, — Невис был очень серьезен, а тревога в его глазах подозрительно напоминала страх. — Дыхание Бездны оставляет невредимым тело, но вот душа… Она уходит в такие глубины, из которых не может выбраться сама. Благодарение Троим, что вы запечатлены: связь стала якорем, который позволил вам удержаться.       — То есть… — немеющими губами сказал Алиэр, — это было на самом деле? Эта… тьма…       — Бездна, — шепотом сказал Невис. — Истинная и вечная. Упаси нас Трое от гнева глубинных богов. Простите, ваше высочество, мне придется вас оставить. Ваш отец должен узнать обо всем сейчас же. Я вызову учеников, чтобы присмотреть за вами обоими.       Не слушая Алиэра, дернувшегося вслед с расспросами, он стремительно выплыл из комнаты, куда через несколько минут проскользнули двое в повязках целителя, преданно и тревожно уставившись с двух сторон ложа на Алиэра и слабо пошевелившегося двуногого.       — Бред какой-то, — мрачно сказал Алиэр вслух, опускаясь на постель. — Эй, ты живой? Ладно, молчи, тебе же говорить нельзя.       Повернувшись, он вздрогнул, наткнувшись на внимательный взгляд черных глаз, будто недавно тянувшая в себя Бездна смотрела с осунувшегося лица двуногого двумя клочками мрака.       — Спи, — буркнул Алиэр, нехотя придвигаясь ближе. — Все равно до утра ничего не узнаем.       Двуногий закрыл глаза, то ли безмолвно соглашаясь, то ли просто обессилев. Алиэр еще немного полежал, ожидая, что не уснет после такого, но незаметно для себя провалился в теплый и беспечный сон, полный ласковых волн и серебристой чешуи рыбьих стаек, за которыми он гонялся, как ребенок.       Утро ничего нового не принесло. Один из двух молоденьких целителей, всю ночь охранявших на диво спокойный сон Алиэра, принес кувшин с тинкалой и несколько блюд. Второй в это время хлопотал над двуногим, вливая ему в рот какое-то зелье, а потом ставя возле ложа ширакку в горшочке. Двуногий покорно пил лекарство, дал поменять себе повязку, и только с шираккой вышла заминка, когда он поймал случайный взгляд Алиэра и молча замотал головой, попытавшись сжаться в комок.       — Нужен ты мне, — раздраженно бросил Алиэр, выплывая в комнату чистоты и уже там вспоминая, что ухаживать за двуногим отец как раз велел ему. Что, и ширакку выносить? Сквозь накатывающую злость вдруг вспомнилось: Невис сказал, что если бы не запечатление, Бездна могла бы поглотить самого Алиэра. И она же, получается, едва не уволокла двуногого? Вместо Алиэра? Еще не хватало быть обязанным этому… этому… Пытаясь подобрать нужное слово, Алиэр хмуро подумал, что как ни назови черноглазую заразу, а долг перед ним растет. И если отец узнает, что его приказ насчет ухода нарушен… Да и не в приказе дело, пожалуй.       Вернувшись в комнату, он опустился на ложе, где один из учеников Невиса протирал обнаженного двуногого шершавой губкой. Исхудавшее тело с обтянутыми кожей ребрами испещряли свежие темные и старые, уже пожелтевшие, кровоподтеки, скулы за несколько дней осунулись, а с губ до сих пор не сошла опухоль от удара. Алиэр заставил себя поднять взгляд, который так и тянуло вниз, где от ребер начиналась широкая плотная повязка, уходящая на бедра и между ними. Ну да, там тоже…       Алиэр уставился на ворсистую поверхность ложа, понимая, что боится. Боится глянуть в глаза тому, кого с таким удовольствием мучил. Как же это было сладко и пьяно — чувствовать свою власть, ломать непокорное тело и еще менее покорную душу. Да он ли это был? Гарната гарнатой, но…       — Оставьте нас, — сказал он, старательно отводя взгляд от двуногого, который и сам, похоже, не горел желанием встречаться с ним глазами.       — Ваше высочество… — заикнулся было тот из целителей, что постарше.       — Я сказал — оставьте, — подчеркнуто спокойно сказал Алиэр. — Мне нужно поговорить с моим… избранным. Много времени это не займет, а в случае чего я вас позову. Можете побыть за дверью.       Двое, переглянувшись, молча выплыли из комнаты. Алиэр глубоко вдохнул, повернувшись к двуногому, но так и не поднимая глаз. Как его там… Джестани?       — Отец хочет, чтобы я попросил прощения, — сказал Алиэр, словно со стороны слыша свой тусклый голос.       — Обойдусь.       Голос двуногого — Джестани, с ожесточением напомнил себе Алиэр, — был едва слышен, но ровен.       — Я тоже думаю, что смысла в этом нет. Все равно не простишь. Я понимаю — сам бы убил за такое. Что за первый раз, что… за все остальное.       Он помолчал немного, собираясь с духом. Почему-то говорить обычные, самые простые слова было тяжелее, чем ночью дышать за двоих: внутри что-то резало и ныло, в горле ворочался, не пуская слова наружу, тяжелый горький ком.       — Ты ведь… слышал про гарнату, да? — с усилием продолжил Алиэр, выдавливая каждое слово. — Так вот, дело не в ней. Тогда… у скалы… я уж точно был в своем уме. И потом, здесь… Гарната вытаскивает злость наружу, усиливает, но… только, если она есть, эта злость. Я просто… сам виноват.       Слово вылетело наружу, обжигая губы, Алиэр даже покосился на воду: не расплывается ли там кровавая муть. И продолжил, торопясь сказать, пока получается.       — Нам с тобой еще пару лун мучиться вместе. Если повезет. А то и дольше. И ты должен знать, что я не хотел — так. Я… не снимаю с себя вину. И прощения не прошу. Все, что было у скалы — моя воля. Можешь ненавидеть — твое право. А вот потом… Без гарнаты я бы такое не сотворил. И запечатлеть я тебя уж точно не хотел. Вот! А сейчас…       Он запнулся, слыша в ответ только вязкую глухую тишину, но снова заговорил:       — Я не знаю, что теперь делать. Отец хочет, чтоб я за тобой ухаживал, только… тебе это самому не в радость будет, я же понимаю. И еще это, ночное… Я у тебя в долгу, получается…       — Обойдусь, — еще тише повторил дву… Джестани, тоже не глядя на Алиэра.       — Я знаю, — кивнул Алиэр. — И не возьмешь ничего. И не попросишь. Просто… ты имеешь на это право. Если что-то понадобится или захочешь, только скажи. И… нам придется спать вместе. Я иначе просто не выдержу. Но ты не думай, я… не стану делать больно. Такого, как раньше, уже не будет, обещаю. Я бы тебя пальцем не тронул теперь, но…       — Я понимаю, — бесстрастно прозвучало снизу.       — Не надо умирать, — неожиданно вырвалось у Алиэра. — Еще пара лун — и будешь дома. А смерть — это навсегда…       Судорожно вдохнув, он замолчал. Двуногий так же молча кивнул, потом отвернулся, лег, устраиваясь удобнее. Алиэр опустился рядом, понимая, что ничего, в сущности, не изменилось. Этот… Джестани… его ненавидит, и правильно делает, конечно. Мог бы — убил бы, наверное. Да и самому мерзко чувствовать себя бездушной гадиной. Там, у скалы, разложить двуногого казалось то ли веселее, то ли слаще, то ли просто поводом выплеснуть злость и боль — все равно на кого! А сейчас тошно. Непонятно почему — тошно! Он ведь по-прежнему терпеть не может всех двуногих, но до других ему и дела особого нет, а вот эта упрямая скотина…       В комнату тихо вплыл Невис. Надо было расспросить его о случившемся ночью, узнать, что сказал отец, но Алиэр притворился спящим. Ни говорить, ни думать не хотелось, хотелось только уткнуться в подушку и лежать, ожидая, пока кто-нибудь обнимет, погладит по голове и спине, скажет, что все будет хорошо. Но он знал, что хорошо уже не будет.       До вечера их никто не побеспокоил. Алиэр валялся на ложе, уставившись в потолок, иногда дремал, отсыпаясь за все ночи, когда метался на постели, думая и вспоминая. Два раза поел еды, которую сначала пробовал Невис, и снова дремал. Двуногий тоже спал, даже во сне отодвигаясь от Алиэра как можно дальше, почти на самый край постели. Невис умудрялся спаивать ему лекарства, не будя, прямо во сне, а может, и спал тот именно от лекарств.       Вечером Алиэр все же окликнул Невиса, дождавшись, пока тот поменяет на двуногом очередную повязку. Окликнул, ни на что особо не надеясь, и услышал, что его величество знает о случившемся и заверяет его высочество, что все необходимое для безопасности и самого принца, и его избранного уже делается. Вот так, значит. Отец то ли не поверил Невису, рассказавшему про гарнату, то ли решил, что выяснит все без Алиэра. Как будто не считает его больше сыном. Это было больно и несправедливо. Как будто он беспокоится только за себя! Если кому-то хочется убить или свести с ума наследного принца, этот кто-то уж точно не хочет добра и всему Акаланте.       Ночь прошла спокойно, и следующий день тоже. Двуногий… Джестани почти все время спал, просыпаясь разве что попить — ничем твердым его не кормили — да поменять повязку. Однажды Невис сменил и ту, что была между ног, случайно или намеренно положив тряпку на ложе рядом с Алиэром. На чистой белой повязке виднелись желтые следы масла, а под ними кровавые пятна. Алиэра передернуло. Он как-то сразу понял, почему двуногий еле заметно морщится, поворачиваясь на бок, и почему его кормят только жидким. Внутри снова потянуло болезненно и гадко, Алиэр поспешно отвел взгляд, понимая, что исправить уже ничего не сможет.       Впрочем, еще через день двуногому стало явно лучше. Он тихо отвечал на вопросы Невиса, пил сам и даже съел что-то из обычной еды, но не вместе с Алиэром, а потом, будто не замечая, что рядом с ним на постели есть кто-то еще. Алиэр валялся на кровати, перебирая принесенные из библиотеки таблички книг и изнывая от безделья, но твердо решив, что первым к отцу не поплывет. Ни за что! Все, что мог, он и так рассказал, а толку? Даже Ираталь не показывается, отговариваясь неотложнейшими делами, словно ему до комнаты Алиэра дюжину дней на салту плыть — что это, если не издевательство?       На следующий день двуногий, которого Алиэр упорно не мог заставить себя звать по имени, всплыл с постели. Морщась, проплыл по спальне, под беспокойным взглядом Невиса выплыл через дверь, которую ему открыл целитель, но уже через несколько минут вернулся. Видно, дальше комнаты чистоты не сунулся. Невис порхал вокруг, явно беспокоясь, потом не выдержал:       — Господин избранный, вам слишком рано!       — Ничего, — негромко отозвался двуногий, потирая лицо ладонями. — Я и так залежался, уважаемый целитель. Быстрее зарастет. При таких ранах застой крови вреден.       — Это верно, — растерянно согласился Невис, как-то по-новому глядя на двуногого. — Но мы справляемся с этим, растирая тело. Господин изучал медицину?       — Немного. В храме, где я рос, учат лечить раны и самые простые болезни. Не всегда же рядом есть лекарь.       — Очень правильно! — с чувством подтвердил Невис. — Как много жизней можно было бы спасти, умей каждый хотя бы сделать перевязку или запустить остановившееся сердце.       Алиэр, которого двуногий все эти дни старательно не замечал, навострил уши. Он рос в храме? Жрец, что ли? Не ответит… К счастью, Невиса тоже заинтересовало сказанное.       — А в каком храме рос господин?       — В арубском храме Малкависа, повелителя гроз и битв, — помолчав, ответил двуногий. — Там воспитывают мальчиков, лишившихся родителей или оставленных ими. Тех, конечно, кто пригоден стать именно воином. Остальных передают в другие храмы.       — Печально, но мудро, — вздохнул Невис. — И все же вам не стоит слишком усердствовать, лучше отлежаться.       — Господин Невис, — усмехнулся двуногий, — я обязательно отлежусь, когда устану. Или если почувствую, что перестарался. Но пока что нельзя ли мне выходить наружу? То есть выплывать. Тошно уже от этой комнаты.       Он сказал «от комнаты», но Алиэр будто услышал невысказанное, но такое явное. Тошно двуногому, конечно, от того, что рядом безвылазно торчит Алиэр. Можно подумать, ему самому в радость!       — Я себе не враг, — мягко добавил двуногий. — Буду очень осторожен, обещаю. А если вы беспокоитесь, что я попробую повторить… — он чуть запнулся, — то даже не думайте. Могу поклясться. Ну, или охрану ко мне приставьте.       — Да помогут мне Трое, господин избранный, если с вами что-то случится, — вздохнул Невис. — Вы ведь понимаете, что я отвечаю за вас жизнью? Можете гулять во внутреннем дворике, но только в сопровождении. И не потому, что я вам не верю, а…       — Для моей безопасности, — легко согласился двуногий, опять опускаясь на постель. — Думаете, я против? У вас даже на принцев охотятся, так что я от охраны тем более не откажусь.       — Во внутреннем дворике, — сдаваясь, повторил целитель. — И если я увижу, что прогулки вам во вред, вы немедленно прекратите.       Алиэр закинул руки за голову, вытягиваясь на ложе и чуть ли не силой заставляя себя промолчать. Значит, двуногому гулять можно, а он здесь как в тюрьме? Нет уж! Что там говорил отец о помощи? Окна кабинета как раз выходят во внутренний дворик: двуногая зараза хотя бы будет под его, Алиэра, присмотром!

***

      Притихнув и старательно делая вид, что Джестани вовсе нет рядом, рыжий стал почти терпим. Да, его по-прежнему хотелось не просто убить, а сначала медленно и с удовольствием размазать в кровь и мясо красивое наглое лицо, и то, что временами он украдкой таращился на Джестани, всякий раз отводя взгляд, как вороватый мальчишка, только укрепляло в этом желании. Зато руки больше не тянул. По молчаливому уговору огромное ложе оказалось поделено пополам незримой чертой, за которую оба старались не сунуться даже ненароком.       Теперь, когда прошло лихорадочное забытье, Джестани и сам не понимал, как решился убить себя. Словно кто-то управлял им тогда, то с головой окуная в боль и тоску, то позволяя хлебнуть воздуха лишь настолько, чтоб преисполниться еще большего отчаяния. Но лежа с закрытыми глазами и пытаясь отделить боль от себя, как учили в храме, он невольно слышал все, о чем говорилось рядом. Оказывается, рыжий действительно был под дурманом, что сам отрицал изо всех сил. Подумав, Джестани решил, что вряд ли принц врёт. То есть баловаться местной дурью он мог, но слишком уж паршиво все складывается вокруг этого балбеса. Кому-то очень хочется его не просто убить, а еще заставить помучиться.       В ту ночь Джестани разбудило ясное, невыносимо четкое предчувствие беды. Старые жрецы такое полунасмешливо-полусерьезно называли: «Малкавис пинка не пожалел». Он проснулся за какое-то мгновение до того, как слепые жадные щупальца протянулись из тьмы вокруг, незримые, но ощущаемые и телом, и душой. Шаря по постели, щупальца искали что-то, заставляя съежиться в нерассуждающем ужасе. Но нужен им был не он. Небрежно пройдясь по Джестани, они потянулись дальше, обволокли рыжего, сонно заворочавшегося, покрыли шевелящейся тьмой, откуда донеся тихий жалобный стон. Джестани попытался шевельнуться, но резкая боль сразу уложила его на постель. А щупальца все плели неспешную мерзкую сеть, которую Джестани то ли видел, то ли просто чувствовал. Рыжий застонал еще раз, и Джестани почуял сгусток тьмы, приникший к нему, как огромная пиявка. Этот сгусток пульсировал, высасывая какие-то золотистые искры и пытаясь утопить их в себе…       С трудом подняв руку, Джестани, ясно понимая, что второй возможности не будет, сжал кулак и ударил — в самую глубину тьмы. Ударил не столько бессильным телом, сколько совершенной, непререкаемой уверенностью, что этой гадости, чем бы она ни была, не место среди живого мира. Успел прошептать: «Помоги в бою, Малкавис!» И тут же тьма, отлипнув от рыжего, разъяренной тварью бросилась на самого Джестани…       Потом он лежал, мучительно приходя в себя, заново учась дышать, и ребра, кажется, превратились в осколки, при каждом вдохе протыкающие легкие. Но тьма ушла, притаилась где-то за гранью видимого, ожидая слабости или неосторожности добычи. Джестани молча возблагодарил Повелителя битв и здесь, в морской глубине, дарящего стойкость своему воину. Рыжий разговаривал с целителем, и все услышанное было еще одним кусочком мозаики, которую Джестани начал складывать в часы слабости, чтоб хоть как-то отвлечься от крысы, грызущей под ребрами.       Уговорив седовласого Невиса разрешить прогулки, Джестани уже знал, чем займется. Разминаться в полную силу не выйдет еще долго, но это и к лучшему: никто не ожидает от полуживого беспомощного двуногого, что он ищет брешь в охране дворца. А после дворика можно будет и в других местах попроситься погулять.       Внутренний дворик оказался местом невероятной красоты. Окруженный высокими стенами с окнами самых разных форм, от совершенно круглых до причудливо вырезанных — он представлял из себя сказочный сад, полный колышущихся водорослей, быстро снующих и медленно парящих разноцветных рыб и прочих диковин, которые Джестани даже не знал, как назвать. Кое-где среди изумрудного мха, покрывающего дно, виднелись рыжевато-серые пятна каменной кладки, выложенной не по необходимости, а для красоты, не иначе — так причудливо закручивались ее узоры. Сам дворик был размером с площадь перед королевским дворцом Аусдранга, и на суше Джестани прошел бы его из конца в конец быстрее, чем королевская стража спросонья оденется по сигналу тревоги. Но здесь, под водой, его движения до обидного замедлялись, превращаясь в жалкое подобие себя прежних.       Все-таки Джестани, сопровождаемый одним из учеников Невиса, выбрал укромный уголок под стеной и начал, для разминки, с самых простых связок. Непослушное тело уже через несколько движений принялось умолять о пощаде, но Джестани остановился только тогда, когда потемнело перед глазами, а в ушах грозно зашумела кровь. Отдышавшись под уговоры хвостатого целителя, он проплыл дворик по кругу, решив, что на сегодня хватит.       А в комнате, куда он еле доплыл, с трудом поднимая будто налитые свинцом руки, ждала приятная неожиданность. Рыжего не было! С наслаждением, знакомым только тем, кто умаялся до потери чувств, Джестани растянулся на ложе, чувствуя, как мягко обнимает измотанное тело вода, поймал встревоженный взгляд Невиса и слабо улыбнулся:       — Не беспокойтесь, господин целитель. Я жив, как видите. И гораздо живее, чем был пару дней назад.       В комнату скользнул провожатый Джестани, приблизился к целителю, что-то тихо ему рассказывая. Хвост его медленно колыхался из стороны в сторону, слегка загнувшись вперед, и Джестани задумался, значит ли для иреназе это что-нибудь, как для людей жесты рук или позы. Похоже, судя по смущенному голосу молодого лекаря, такое положение хвоста выражало вину. Невис что-то гневно прошипел в ответ — хвост парнишки подогнулся еще сильнее.       — Не ругайте вашего ученика, — подал голос Джестани, решив, что пора вмешаться. — Он был очень внимателен и просил меня остановиться. Ничего страшного, я просто устал.       — Я-то думал, что хоть вам хватает благоразумия, — проворчал Невис. — Но вижу, вы с его высочеством стоите друг друга. Он тоже никогда не исполняет указаний целителей. Ложитесь, я поменяю вам повязку, а потом выпьете лекарство. Ох уж мне эти воины…       Продолжая вполголоса рассказывать о неблагоразумных вояках, не умеющих беречь свое единственное, данное родителями тело, Невис ловко сменил Джестани повязки, подложив под них какие-то травяные подушечки, уложил его на подушки и принес очередной кувшинчик зелья. Джестани покорно выпил и протянул пустую посудину целителю, виновато улыбнувшись:       — Вот видите, я стараюсь слушаться. Господин Невис, а где… его высочество?       — Его высочество изъявил желание помогать отцу в делах, — хмуро ответил Невис, принимая кувшинчик. — Вот уж его я с радостью отпущу прогуляться и потратить лишние силы. Вам удобно лежать, мой господин?       — Вполне, — уверил его Джестани. — Скажите, что это было? Тогда… ночью.       И так пасмурный, как осеннее ненастье, Невис помрачнел еще больше. Поймал взгляд ученика, повелительно указав на дверь, и паренек понятливо исчез.       — Дыхание Бездны, — помолчав, ответил Невис, устраиваясь на краю ложа. — Страшная, жуткая вещь. Кто-то принес кровавые жертвы глубинным богам, чтоб погубить принца Алиэра, и если бы не вы, мой юный господин…       — Глубинным? — переспросил Джестани. — Я думал, что вы поклоняетесь Троим. Так мне рассказывали…       — Вам рассказывали верно, однако не все, — понизил голос Невис. — Да, наш мир создали Трое, и мы все: люди и иреназе — их дети. Но… младшие. Раньше нас были другие, могущественные настолько, что их сила превышала всякое понимание, а жестокость была непостижимой. Ужаснувшись этой силе и жестокости, Море и Земля заключили своих первых детей от взора Неба в глубины, усыпив обещаниями, что когда мир придет к концу, первое потомство Троих выйдет на свободу и разрушит его. Ныне они спят, иногда ворочаясь в забытьи, колебля морские глубины и земную твердь…       — Я… слышал об этом, — сглотнув, ответил Джестани. — В храме нам рассказывали о чудовищах, первых детях богов…       — Значит, и на земле сохранилась древняя мудрость, — отозвался Невис, быстро подергивая хвостом. — Глубинные боги спят, но самые младшие из них не успели утомиться в битвах при рождении мира, и сон их неглубок. Зная, как — можно просить их о том, чего не дают Трое в своем великодушии и мудрости. Например, погубить врага или отомстить обидчику. Дыхание Бездны — их дыхание, приходящее в наш мир, когда кто-то, достаточно сильный и безумный, призывает глубинных.       — Кто-то сильный и безумный, — повторил Джестани. — Тот, кто хочет не просто убить, да? Потому что убить вашего принца — дело нехитрое, он сам так и лезет напролом. А что король?       — Его величество делает все возможное, чтобы найти виновных и успокоить волны беды, — вздохнул целитель. — Увы, смерть каи-на Кассандра тяжко легла на душу принца. Поверьте, господин Джестани, раньше он не был таким. Я помню его с рождения, Алиэр всегда был порывист, упрям и несдержан, но сердце у него было доброе и любящее. Трудно поверить, я понимаю. Но… представьте на миг, что этот юноша, причинивший вам столько боли, малышом плакал над пойманной для еды рыбой и просил отпустить первого салту, которого ему подарили.       — Дети вырастают, — с тихой злостью сказал Джестани, не позволяя себе повысить голос. — Они меняются, иной раз куда как сильно. Не говорите о его добром сердце, господин Невис, я поверю в это не раньше, чем у меня хвост вместо ног отрастет.       — Понимаю… — продолжил Невис и вдруг осекся, поворачиваясь к двери, в которую медленно вплывал Алиэр, зло хлеща по воде хвостовым плавником.       В руках у принца виднелась здоровенная штуковина, в которой Джестани, к немалому удивлению, распознал седло необычной формы.       — Как себя чувствует мой избранный? — осведомился принц голосом, из которого, сумей какой-нибудь алхимик его собрать, без труда сварил бы бадью крысиного яда.       Обращался он к Невису, снова старательно не замечая Джестани.       — Гораздо лучше, — осторожно сказал Невис, тоже приглядываясь к седлу в руках принца.       — Это хорошо-о, — протянул Алиэр. — Это просто замечательно! Надеюсь, через пять дней его самочувствие еще улучшится. Его величество желает, чтобы господин Джестани сопровождал меня на большую охоту.       — Но… — заикнулся Невис, и Джестани увидел, как расширились его глаза.       — С завтрашнего дня будешь учиться править салту, — бросил принц в сторону Джестани, упорно не глядя на него. — Многому за пять дней не научишься, но лишь бы в седле усидел.       — Я так понимаю, меня никто не спрашивает, хочу ли я на эту охоту? — безразлично уточнил Джестани.       — Можешь не переживать, меня — тоже, — выплюнул рыжий, все-таки повернувшись к Джестани и глядя на него с восхитительной бессильной яростью. — Ты последний, кого я хотел бы видеть на королевской охоте рядом с собой. Но по городу ползут такие слухи о моем избранном, что уж лучше показать народу тебя, чем…       Он бессильно махнул рукой, опускаясь на свой край ложа спиной к Джестани. Немного помолчав, снова заговорил совершенно ледяным тоном:       — Могу ли я просить, господин мой избранный, оказать мне честь и удовольствие своим появлением на большой охоте? Если хотите, эту просьбу повторит мой отец, который также присоединяется ко мне в приглашении.       Голос рыжего, ломкий и стылый, разве что льдинками не разлетался, и Джестани усмехнулся.       — Благодарю, я и с первого раза все понял, незачем отвлекать его величество от дел, — сказал он, глядя в потолок. — У меня пять дней, чтобы научиться вашей верховой езде? А кто будет учить? Надеюсь, не вы?       — Упаси меня Трое, — все с той же ядовитой холодностью откликнулся рыжий. — Я скорее медузу танцам учить возьмусь. Дару все равно делать нечего, вот и пусть возится...       Уткнувшись в подушку, он замолчал, каменея плечами. Джестани лег удобнее, чувствуя, как отпускает тягучая боль в уставших мышцах. Большая охота? Что бы здесь под этим ни имели в виду, там наверняка будет куча народу: охотники, загонщики, слуги и просто любопытные. Отправить в такую толчею принца, на которого то и дело покушаются убийцы? У короля точно нет запасного сына или двух? Иначе - то ли Джестани ничего не понимает в местных сложностях, то ли трудно придумать лучшую возможность еще раз подставить рыжего под удар.