***
В ночь после охоты рыжий в их общую комнату так и не пришел. Не то чтобы Джестани его опасался, просто понимал, что рано или поздно снова придется лечь под принца. Лучше бы, конечно, попозже, но придется. Запечатление — счастье для избранных? А если оно связывает ненавидящих друг друга? Ох, и мерзкая шуточка богов тогда получается. Джестани немного покрутился на ложе, оказавшемся для одного с непривычки необыкновенно просторным, честно ответил на удивленные расспросы Невиса о мальке салру, что скучно совсем ничем не заниматься. Да, он понимает, что не приручаются. Лишь бы подрастить. Жаль — ни за что погибнет рыбешка. Невис сочувственно покивал, осмотрел малька, вяло плавающего в огромной для него клетке, принесенной и собранной Дару, поцокал языком. Подтвердил, что такие малыши едят рыбную жвачку, которую отрыгивает для них мать. Джестани предположил, что тогда обычная жеваная рыба может и не подойти, вспомнив известных ему зверей и птиц, которые кормят детенышей таким же образом. У них еда еще и частично переваривается, чтобы малыши получили нежную кашицу. Невис предположил, что можно набрать жвачки в загонах для ручных самок-салту с мальками. В общем, вечер, спасибо маленькому рыбенышу, вышел тихим и мирным. Алиэр явился поздно утром, когда Джестани уже позавтракал куском сырой рыбы и неизменными водорослями. Растянулся на своей половине ложа, старательно глядя в потолок, потом хмуро оглядел клетку у стены, буркнул чего-то и сказал уже громче: — Там в стаде была самка с недавним выводком, ее в загоне с мальками оставили. Этого она уже не примет, но жвачки набрать можно. Я велел принести… — Благодарю, ваше высочество, — вежливо отозвался Джестани. — Вы очень добры. Вместо ответа Алиэр фыркнул и опять растянулся на спине, задремав. Джестани дождался слугу с комком липкой рыбной массы и устроился возле клетки, отщипывая крошки и терпеливо скармливая их рыбенышу. Быстро выяснилось, что просто плавающую еду дикаренок не замечает, подхватывая только те кусочки, которые двигаются. «Как лягушка, — сообразил Джестани. — Она тоже не видит дохлую муху, хоть под нос ей сунь». После этого дело пошло веселее: Джестани выпросил у Невиса какой-то прутик и кормил малька с него, водя кусочком жвачки перед носом. Клетку для этого пришлось открыть, и в какой-то момент малек, незаметно оказавшийся возле щели, попытался в нее юркнуть. Джестани свободной рукой поймал его за хвост и сунул обратно. — Сиди тут, — хмыкнул тихонько. — Мал еще гулять… Малек в благодарность за заботу попытался извернуться и цапнуть пастью, полной мелких острых зубов. — Кусается? Рыжий лениво сполз с ложа и подплыл к Джестани, едва шевеля хвостом. — Смотри, без пальцев останешься. Джестани пожал плечами. Объяснения, что он гораздо быстрее раненой рыбешки, прозвучали бы хвастовством, так что он просто наколол на прутик еще кусок жвачки, но маленький пленник — длиной с полторы ладони Джестани — смешно покрутил носом и отплыл, забившись в дальний угол клетки. — Ну-ну, — протянул рыжий, возвращаясь на ложе и беря таблички, — поглядим… Невис теперь оставлял их одних надолго: у седовласого целителя были ученики и целый лазарет под присмотром, а Джестани разве что по привычке берегся от резких движений. Под ребрами у него чесался и шелушился кругляшок розовой морщинистой кожи — шрам от лоура, второй шрам, через плечо, давно зажил, оставив тонкую красноватую полоску. Джестани выпрямился, отталкиваясь от пола, искоса глянул на рыжего, задумчиво играющего кучей длинных рыжих косичек. Не иначе, наложники заплели. Может, даже Сиалль. Кстати, вот бы к кому в гости заглянуть. Наверняка томный красавец знает много интересного о ближайшем окружении рыжего. Алиэру легко раскидываться опалой, а вот отец нахального Деалара вряд ли после такого особенно возлюбил принца. Джестани вздохнул. Что ему за дело до местных интриг? Он не охраняет ни короля, ни королевского сына — и хвала богам за это! Но разум, приученный видеть возможную опасность, не давал успокоиться: кто-то очень хочет убить принца Алиэра, надежду Акаланте. До обеда они оба откровенно валяли дурака, а на обед снова подали слизистую горку глаз маару, и рыжий уплетал их с наслаждением, а Джестани подумал, что надо бы передать поварам, что двуногие такое не едят. Капризничать в еде — последнее дело, но ведь и правда — гадость, стоит представить, как они на языке лопаются. Он жевал сочные длинные листья водорослей, наверняка выращенные в больших садах, и думал, что не все так просто было с королевской охотой. Это ощущение чужого взгляда… — … хочешь? — Простите? — вынырнул Джестани из забытья. — Я собираюсь прогуляться, — повторил рыжий. — Хочешь? — Благодарю, — поколебавшись, ответил Джестани, — в другой раз. Недовольное фырканье было ему ответом, а потом рыжий выплыл из комнаты. Может, и стоило согласиться, но слишком хорошо Джестани помнил закоулок между высокими стенами загонов. Лучше бы не давать рыжему возможности опять оказаться с Джестани наедине и вдали от всех. А охрану он за зрителей не считает, так что… Вызвав дежурного слугу, он передал королю, что хотел бы прогуляться во внутреннем дворике. Вскоре пришел ответ, что в пределах дворца он совершенно свободен, и необязательно каждый раз спрашивать разрешения. Слуга также сообщил, что должен сопровождать господина избранного и выполнять все его желания. Джестани подумал, не стоит ли заглянуть к Сиаллю, но соблазнился просто поплавать почти на воле и отправился во внутренний дворик, где оказался полным хозяином: ни одного хвоста не мелькало в пределах видимости. Подняв оставленный здесь в прошлый раз лоур, он встал на мощеное дно в начальную позицию и погнал малый круг связок для одного меча, с наслаждением чувствуя вернувшуюся силу и гибкость. Рискнул перейти к большому кругу, на «полете журавля над скалами» засбоил и начал заново, радуясь тому, что может работать в полную мощь. Вода действовала куда лучше любого утяжелителя, создавая сопротивление каждому движению, но Джестани всегда любил тренироваться в храмовых прудах, отрабатывая движения по горло в прохладной влаге. Потеря в скорости и легкости неизменно оборачивалась потом немалым выигрышем. Да, «полет журавля» — это было рановато. А вот «сияние утренней звезды», медленное и плавное — в самый раз. Полностью погрузившись в наполненный внутренней силой ритм движений, он не сразу понял, что уже не один во дворике. И это не слуга, почтительно оставшийся в пределах досягаемости зова за какими-то кустами. Ощущение чужого пристального взгляда прервало сосредоточение, но Джестани довел связку до конца и лишь затем обернулся. Сиалль, легок на помине. Словно узнал, что о нем думали, и появился как по волшебству. Впрочем, волшебство как раз ни при чем, здесь полно окон… — Простите, что прервал ваше уединение, господин Джестани, — безмятежно улыбнулся наложник, подплывая ближе и кланяясь, сложив ладони на груди. Сегодня он был в искусно драпированной золотистой тунике, на плече заколотой ажурной пряжкой с какими-то камнями, подозрительно крупными для изумрудов, а для чего-то другого слишком яркими и чистыми. Сложно заплетенную прическу покрывала тонкая золотая сеточка, идеально подходящая к тунике и темным волосам. Каждым тщательно уложенным волоском и складочкой шёлка Сиалль ири-на Суалана был безупречен. — Ваше появление — честь и радость для меня, господин Сиалль, — ответил Джестани, повторяя поклон, для чего лоур пришлось опустить на дно. — О, вы слишком ко мне благосклонны, — снова улыбнулся наложник принца. — Его величество увидел из окна, что вы тренируетесь, и велел отнести вам тинкалы, чтобы подкрепить силы. Я случайно был рядом… Из складок туники Сиалль, лукаво блеснув дивными глазами, извлек привешенный к поясу на цепочке маленький кувшинчик. — Его величество очень добр, и вы тоже. Джестани подавил желание поискать взглядом окно, из которого его так хорошо было видно. Король, значит? А рыжему за ним наблюдать не случалось? Что ж, раз уж Сиалль пришел сам... — Благодарю вас, господин ири-на Суалана, — принимая кувшинчик, улыбнулся Джестани насколько мог тепло. — Думаю, на сегодня с меня хватит. Но мне как-то неудобно пить одному… — О, господин избранный, если я не покажусь назойливым… — Сиалль обрадовался так мило и невинно, что впору было задуматься, кто же из них больше хотел разговора? Выплывая из дворика, Джестани не удержался и оглядел высокие стены с проемами окон, с сожалением подумав, что не хотелось бы искать новое место для тренировок, но кто же знал, что здесь он так на виду. И неизвестно, кто еще смотрит из этих окон, кроме короля. — Мы поднимемся наверх? — спросил он Сиалля, с грациозной небрежностью колышущего хвостом. — Не совсем, господин Джестани. Мои покои чуть дальше, к ним удобнее проплыть так… Наложник свернул в проем, который казался просто нишей в стене, проплыл по извилистому коридору и толкнул уже привычную круглую дверь. Правда, эта дверь подалась легко, не то что в комнате Джестани. — Прошу. Сейчас велю согреть свежей тинкалы… Оглядываясь в просторной комнате, похожей на изящно отделанную шкатулку для драгоценностей, Джестани слушал вежливое щебетание старшего наложника, понемногу отпивал горячую тинкалу, которую специи и мед делали куда вкуснее, и улыбался, поддакивал, спрашивал, а гостеприимный хозяин был только рад отвечать, в перерывах уговаривая господина избранного попробовать и вот эти сладости, и вон те закуски… Как греют тинкалу? В соседней комнате специальный сосуд, в котором всегда бурлит горячая вода. Поддонные источники греют весь дворец, но, увы, их нельзя провести в каждые покои. Господин избранный недоволен своей комнатой? О, но так решил его величество… Зато можно обставить покои господина по его вкусу! Пусть только выскажет пожелания… — Нет-нет, — прервал Джестани этот поток слов, так не похожий на прежние простые манеры Сиалля при их первой встрече. — Надеюсь, так долго я здесь не задержусь. Господин Сиалль, — он поставил тинкалу на столик у просторного ложа, где они устроились непринужденно, будто старые друзья, — не сочтите за невежество, могу я спросить вас кое о чем? — Разумеется! Тонкие брови чуть шевельнулись в подчеркнуто внимательной гримаске. — Я никак не пойму, — сказал Джестани извиняющимся тоном. — Ведь вы же не отсюда родом? Не из Акаланте? Но делите ложе с принцем. А как же запечатление? И едва договорив, почувствовал, как неуловимо изменилось что-то, будто холодом повеяло. — Запечатление? — с застывшей улыбкой повторил Сиалль, взгляд его метнулся в сторону и вниз, а пальцы, сжимающие драгоценный фарфоровый кувшинчик, качнули его. Впрочем, на миг исчезнувшая безупречность сразу вернулась к облику старшего наложника. — Запечатление? — с холодной нежной ясностью повторил он, опять глядя в лицо Джестани. — Понимаю… Нет, мне это не грозит. Хотя вы правы, конечно, я из Суаланы. Так вышло… Поднеся к накрашенным губам тинкалу, он отпил неуловимо дольше и больше, чем до этого, снова глянул на замершего Джестани задумчиво и как бы мимо. — Это долгая история, господин мой. И не мне бы ее рассказывать. Нет, если желаете… — Господин Сиалль, — растерянно сказал Джестани, понимая, что коснулся чего-то очень болезненного, — простите мое неуместное любопытство. Я не хотел вас обидеть… — Ничего страшного, — улыбка старшего наложника была все такой же безупречной, разве что неуловимо тусклее. — Не беспокойтесь, вы и не обидели. Но лучше спросите кого-то другого. Да вот хотя бы мастера Невиса… Никакого секрета в этой истории нет. Увы, но вам мой способ избежать запечатления не подойдет. Уже не подойдет, — добавил он, вздохнув, и так старательно улыбнулся, что Джестани не смог не оценить это. — И это к лучшему… Богато убранная комната-шкатулка вдруг показалась Джестани такой же темницей, как и его собственная, пустая и холодная. Дешевой фальшивкой блеснули роскошные изумруды на плече Сиалля, да и не сравниться им было ни глубиной, ни блеском с потемневшими глазами наложника, смотрящего мимо Джестани в пустоту. — Спросите Невиса, — бесстрастно повторил Сиалль, пожимая плечами. — А потом, обещаю, я отвечу на любые ваши вопросы, господин избранный. Не хотите еще тинкалы? Или сладостей… Вечером Джестани едва доплыл в комнату, покормил малька под насмешливое фырканье рыжего и завалился спать. Так же прошел следующий день и еще один, и еще… — Господин Джестани, — виновато сказал Невис, что появлялся теперь раз в сутки по утрам для тщательного осмотра, — завтра я скажу его величеству, что вы полностью восстановились. Полностью, понимаете? — Понимаю, — бесстрастно согласился Джестани. — Его высочество предупрежден, конечно, что должен быть очень осторожен, но… Пожилой целитель помялся, но закончил: — Ваше запечатление действует на него сильнее, чем на вас. Боюсь, вы не получите от соития того удовольствия, на которое вправе рассчитывать запечатленный. — Господин Невис, — горько усмехнулся Джестани, — если б я рассчитывал хоть на какое-то удовольствие, то мог бы разочароваться. А так обойдемся без разочарований. — Вы славный юноша, — вздохнул Невис, вытирая руки от масла. — Я буду молиться Троим, чтобы у вас все сложилось как можно лучше. В этот день, когда рыжий привычно бросил ему приглашение погулять, Джестани не стал отказываться. Чуяло сердце, что уже завтра ему не захочется и взгляд лишний раз поднять на принца, так что сегодня был последний день, когда можно повидать море за пределами дворца. А еще он с удивлением понимал, что, оказывается, ему понравилось кататься на салту. Рыбозвери были не слишком похожи на лошадей, но дарили такое же пьянящее чувство скорости и подвластной мощи. Салту Джестани даже узнал его, требовательно подставив нос и игриво толкнув в плечо, пока Джестани цеплял на серую тушу сложную систему ремней. Но если салту вел себя замечательно, слушаясь малейшего движения лоура, то принц оказался невыносим. Пока они плыли по городу, который Джестани разглядывал с восторгом, словно ожившую волшебную сказку, рыжий еще сдерживался, но за его пределами словно с цепи сорвался. Гулять он изволил все в той же котловине, спустившись к самому дну и устроив на нем догонялки с охраной. Пользуясь тем, что упускать его из виду близнецам было строго-настрого запрещено, он откровенно издевался над менее поворотливыми охранниками, постоянно теряясь в мешанине скал, из которых затем выныривал в самых неожиданных местах. Братья терпели, покорно следуя за взбесившимся рыжим, но Джестани и пытаться не стал, поднявшись выше и лениво плавая кругами в толще воды. Он, пожалуй, сыграл бы в эти прятки на стороне охраны, выглядывая принца сверху, но злить и без того взбешенного чем-то, молчащего всю дорогу Алиэра не хотелось. Похоже, охрана вскоре пришла к тому же выводу: Кари поднялся к Джестани, оглядывая скалы сверху. Рыжий, убедившись, что забава кончилась, тоже потерял к ней интерес, принявшись разминать салту на одном месте, заставляя его нырять круто вниз, а потом вверх, проскакивать между близкими скалами и делать резкие повороты. — Часто он так бесится? — поинтересовался Джестани у оказавшегося рядом Кари. — С самой охоты, — вздохнул охранник. — Пусть, лишь бы на равнину не сунулся. — Почему? — Джестани непонимающе оглянулся на высокий хребет, за которым начиналась пограничная равнина. — Там опасно? — Три Брата спят, — пояснил Кари, медленно плывя рядом с Джестани по кругу, — но возле них наверх часто прорываются горячие источники. Это хорошо: в теплой воде больше зелени, рыба приходит издалека, привлекая салту. Но если оказаться рядом с источником, когда он вырывается, вода становится смертельной ловушкой. В ней слишком много подземного дыхания Глубинных богов, а оно отравляет все живое. — Ясно, — кивнул Джестани. — А принц этого не знает? — Знает, — вздохнул Кари. — Но в такое время на равнине дивная охота. Приплывают рыбы, которых в обычное время там не встретишь, а из провалов наверх поднимаются особенно крупные маару. Принц любит охоту. — Принц мечтает как можно раньше сломать шею, — буркнул Джестани, глядя, как рыжий разгоняет салту и заставляет его на полной скорости нырнуть под нависающую скалу. — Если ему жизнь не дорога, подумал бы о своем народе. Или хотя бы об отце. — Прежние разы он себя вел немного тише, — признался Кари. — Когда вас не было… — Угу… Я и говорю — балбес. Может, мне вас оставить, господин Кари? Чтобы не перед кем было хвост распускать? Будто услышав разговор, Алиэр великолепным пируэтом обогнул скалу, едва не чиркнув по ней хвостом салту, и вылетел наверх, оказавшись рядом с Джестани. Следом показался измученный Дару, прижавшийся к холке зверя в тщетной попытке угнаться за рыжим. — Плывем на равнину, — надменно бросил Алиэр, исподлобья глянув на Джестани. — Поохотимся. — Ваше высочество, — задыхаясь, обратился к нему подплывший Дару. — На равнине опасно. Старший Брат только недавно уснул, дно еще вздрагивает от его дыхания. — Я там был, когда гнал салту, — упрямо вскинул подбородок Алиэр. — Ничего опасного. Отец надежно усыпил вулкан. — Может, и в самом деле вернемся в город? — как мог мягко сказал Джестани. — Я устал, ваше высочество. Это вы привыкли весь день проводить в седле, а мне все еще тяжело. — Можешь возвращаться, — сказал Алиэр, не глядя на Джестани. Он сверлил Дару тяжелым взглядом, и было понятно, что в этот раз принц не отступится. Слишком часто старший из близнецов ему противоречил, Алиэр же воспринимал это, как вызов. Джестани закусил губу, пытаясь придумать, что сделать. Притвориться, что ему плохо? Пусть рыжий посчитает его слабаком, пусть издевается — лишь бы вернулся в город. А там Джестани поговорит с королем — единственным, кто имеет влияние на сына. — Я не могу возвращаться один, — так же мягко сказал он вслух. — А вашей охране запрещено разделяться. Прошу, ваше высочество, вернемся. Поохотитесь в другой раз, если уж я нечаянно стал для вас обузой. — Еще не стал, не беспокойся, — криво ухмыльнулся Алиэр. — А вот некоторые, что возомнили, будто могут мне указывать… Он заставил салту слегка попятиться на месте, не переставая глядеть на Дару, отвечавшего ему спокойным взглядом. Джестани не знал, почему охранник просто не опустит взгляда, но он вообще слишком мало знал об обычаях иреназе. — Ваше высочество, — разомкнул плотно сжатые губы Дару, — я прошу вас не плавать на равнину. Старший Брат неспокоен. Его величество будет недоволен. — Его величеству не обязательно об этом знать, — с вызовом бросил Алиэр, откидывая назад голову и алея скулами. — Но я забыл, вы же рады доносить ему о каждом моем всплеске хвостом. Что ж, не попросить ли мне у него охранников посмелее? Чтобы не боялись последовать за мной туда, куда мне угодно отправиться. «Храбрость не в безумии», — хотел сказать Джестани, но говорить что-то сейчас было бесполезно. Более того — опасно. Рыжий напряженной тетивой сидел в седле салту, лихорадочно блестя глазами и ожидая непонятно чего. Вот он еще немного отплыл назад, с невероятным искусством заставляя салту следовать своим желаниям. — Впрочем, не стоит, — растянул губы в презрительной усмешке принц. — Сгодитесь и вы. Вдруг с другими будет не так забавно играть? Он качнулся в седле, наклонился почти вровень со спиной салту вбок и тут же приник к шкуре зверя, заставив его немыслимо круто развернуться — как коня, сделавшего свечку. И сразу же рыбозверь, плеснув хвостом, взмыл вверх, туда, где острился край котловины. — Догоня-я-яйте! — прозвучало насмешливое. Рыкнув, Дару кинулся вверх, но его салту, утомленный гонкой, безнадежно отстал почти сразу. Кари вырвался вперед, неумолимо нагоняя салту принца, но слишком тяжел был седок, чтобы сразу сократить разрыв, и даже Джестани, от души хлестнувшему своего зверя лоуром, было ясно: не успеет перехватить. Никто из них троих, кинувшихся вслед кто как мог быстро, не успевал перехватить Алиэра. Вот рыжий достиг края котловины. Вот скрылся за ней. Кари впереди отчаянно погонял зверя лоуром, Дару оказался возле Джестани. Опытный, но слишком тяжелый ездок-иреназе на усталом салту и еще не слишком уверенно держащийся в седле человек — они оказались равны. Джестани пригибался к холке, вцепившись рукой в луку седла, отворачиваясь от бьющей в лицо тугой массы воды и понимая, что для охраны он сейчас действительно обуза. Ну, доберется он до рыжего! Пальцем тронуть нельзя? Зато сказать несколько теплых ласковых слов — можно! И плевать, что завтра ложиться с ним в постель! Болван! Паршивец избалованный! Мальчишка! Рядом с Дару он выплыл на хребет, задыхаясь, огляделся. Впереди, безнадежно далеко на равнине мелькали двое салту, стремительно удаляясь. Но вот передний свернул, закладывая поворот: принц вовсе не собирался рвануть в Суалану, он играл с Кари. Позволил тому пуститься наперерез и опять свернул в сторону, легко уходя от преследования. Это было бы даже красиво, не вызывай у Джестани тяжелого горячего бешенства мысль, что в любой момент может погибнуть не только этот кусок полена, но и Кари, просто делающий свое дело. — Оставайтесь здесь, господин Джестани! — крикнул Дару, собираясь пустить зверя вниз, но Джестани помотал головой: — Не догоните! Он вас просто вымотает и уплывет в город. Могу поспорить, ради этого и затеял все. И меня брал ради этого — чтобы вас задержать. Есть мысль получше. Дару оглянулся на него, сдерживая салту. Видя, что Джестани замер на вершине хребта, подплыл ближе. — Что вы хотите сделать? — Выманить, — бросил Джестани, берясь за цепочку аквамарина, к которому так привык, что уже и не замечал зелено-голубую каплю, неизменно болтающуюся на шее. — Дайте нож. — С ума сошли? — глаза Дару тревожно расширились. — Вовсе нет, — спокойно сказал Джестани. — Я сниму на чуть-чуть, а вы мне его быстренько наденете обратно. Мы с принцем связаны, он сразу почувствует удушье. Дайте нож, не хочу рвать цепочку. Поколебавшись, Дару протянул ему нож рукояткой вперед. — Если погибнете… — Ну нет, — усмехнулся Джестани, вставляя кончик в звено, показавшееся слабее. — Я еще пожить хочу. Теперь — особенно! Цепочка распалась легко. Несколько мгновений Джестани смотрел на соскользнувшую с шеи серебристую змейку, а потом немыслимая тяжесть навалилась на него, вдавливая в камень скалы. Сжав рот, чтоб не глотнуть гибельной воды, он выгнулся, одной рукой вцепившись в камень перед собой, другой сжимая близкий, но бесполезный амулет. Дару, не выдержав, рванулся к нему, разжал ладонь, и на мгновение Джестани охватил бессильный липкий ужас: что, если он ошибся? Но он видел своими глазами, как Торвальд однажды порвал цепочку своего амулета и просто зажал кольцо щипцами. Выдрав из его ладони цепочку, Дару поспешно накинул ее на шею Джестани, сжал пальцами, что были крепче иных клещей. Джестани со страхом вдохнул, понимая, что до поверхности не доплывет. Получилось! Вода послушной прохладой втекала в легкие, наполняя их живительным дыханием. А с равнины серой стрелой летел салту — и волосы ездока стелились за спиной языком пламени. Взмывшего на хребет принца Джестани встретил ясной злой улыбкой. — Ты что творишь? — заорал рыжий, останавливая салту и соскальзывая с него перед сидящим на камне Джестани. — Ты обещал отцу! — Я не обещал, — возразил Джестани безмятежно. — Я сказал, что хочу жить — но могу передумать. А что не так? Ты творишь, что захочешь, почему мне нельзя? — Возвращаемся в город, — выдохнул рыжий, снова ловя ладонью удила салту. — Не хочу, — весело сказал Джестани. — Вот сейчас спущусь вниз, пожалуй, и прогуляюсь до ваших Спящих Братьев. Всю жизнь мечтал посмотреть вулкан вблизи и заглянуть в жерло. Интересно, как ты меня остановишь? — Остановлю, — сквозь зубы процедил Алиэр, двигаясь вперед и тут же останавливаясь, яростно и бессильно глядя на цепочку амулета, натянутую ладонью Джестани. — Ты еще не понял? — лениво поднял бровь Джестани, не шевелясь. — Приказывать ты можешь охране. А я не твой подданный. Я просто согласился жить рядом с тобой и терпеть тебя. Но могу и передумать. Выбирай: отпустишь меня к вулкану или сорвать амулет? — Ты… с ума сошел… — скулы принца заливала бледность. — Мне завтра ложиться с тобой в одну постель, — бесстрастно сказал Джестани. — Если хорошо подумать, еще два месяца твоей подстилкой ненамного лучше одного-единственного вдоха без этой побрякушки. Я хочу жить, но не настолько, чтобы бояться смерти. А теперь послушай меня, ты, избалованный маленький дурак. Хочешь свернуть себе шею? Да кто был бы против? Кому ты нужен, кроме своего несчастного отца? Одна беда — ты наследник, единственная надежда целого народа. Но тебе же плевать? И на отца, и на тех, кто верит в твою честь и великодушие? У тебя в голове ничего нет, кроме камня с высеченным: «Я так хочу». Ты хоть на миг подумал, что будет с твоим отцом, если ты не вернешься с очередной охоты или прогулки? Его спокойная старость, его жизнь и жизнь его народа не стоят пойманной рыбины? Ах да, ты же это делаешь не ради охоты, а чтобы доказать охране, что ты главнее. Давай, доказывай. Только вспомни сначала, что было с тобой, когда погиб твой любовник. Понравилось? — Не смей, — прошипел Алиэр, рывком двигаясь к Джестани. — Не смей… — Еще как посмею. Их тоже кто-то ждет! Не думал об этом? У всех, чьей жизнью ты рискуешь, есть родные и любимые. Не хочешь посмотреть кому-нибудь из них в глаза и рассказать, как погубил их сына ради развлечения? Тогда давай сплаваем к вулкану. Только отпусти охрану, скотина бессердечная. У меня родных нет, по мне никто плакать не будет — вот я с тобой в догонялки и поиграю. — Пре-кра-ти… — тихо сказал Алиэр, на глазах делаясь прямо прозрачным от бледности. — Хватит… Что-то давящее вдруг навалилось на Джестани, собственный голос пропал куда-то, и так же беззвучно открывали рты рыжий и охранники в странно потемневшей воде, искажающей очертания. Мелькнул хвост чьего-то салту — огромный рыбозверь в ужасе рванул в сторону, через котловину. Второй встал на хвост, извиваясь, и Джестани увидел, как кто-то из охранников вылетает из седла. Алиэр выпрыгнул из седла сам, кинулся к Джестани, увернувшись от хвоста взбесившегося салту, и его зверь тут же кинулся вслед за остальными. — Вулкан проснулся! — закричал Дару, единственный оставшийся в седле. — Быстрее, принц, берите моего зверя, сажайте избранного — и в город. — Это не вулкан! — в голосе Алиэра звучала холодная безнадежная тоска. — Вы разве не слышите пение? Это не вулкан, это ужас моря. Они все-таки добрались до меня. Простите…Глава 4. Неприручаемый
10 февраля 2015 г. в 22:50
Бросив рассеянные по котловине остатки стада — теперь загонщики и без него справятся — Алиэр кинулся наверх, туда, где над обрывом собрался едва ли не весь город. Большая охота — зрелище редкое, даже гонки на Арене бывают куда чаще. Но до города Алиэру дела не было, а вот среди молодых каи-на, которым должен представить его избранного Ираталь, хватает и ядовитых тварей, что не упустят случая поточить зубы, и просто дурачья.
И ведь точно! Выплывая из-за скалы, Алиэр издалека услышал Деалара и сначала обомлел от его наглости, а потом закипел, как вода возле проснувшегося вулкана. Что он себе позволяет? И почему Ираталь это терпит? Измученный салту от укола лоуром вылетел наверх, едва не врезавшись в чьего-то зверя, и Алиэр на одном дыхании выпалил то, что следовало сказать давным-давно. С мстительной радостью увидел ужас на бледной мордочке Деалара, обвел взглядом остальных, молча приглашая: кому еще хочется сказать гадость?
Но… никому не хотелось. Остывая и чувствуя себя полным болваном, Алиэр слушал громкие разговоры, смех, поздравления с запечатлением и понимал, что ничего такого ужасного здесь без него не произошло. Наоборот! Весь цвет Акаланте был в совершенном восторге от двуногого! Ему сыпались похвалы и восторги, его расспрашивали о чем-то, просили пожаловать в гости и удивлялись умению править салту.
И двуногий вел себя не просто достойно — по-королевски! Сдержанно улыбался, спокойно отвечал на вопросы так, что самый придирчивый и внимательный слушатель не заподозрил бы между ним и Алиэром неладного, а на салту держался так уверенно и даже красиво, что у Алиэра отлегло от сердца: не опозорился. И получалось, что зря Алиэр бросал охоту и торопился сюда спасать и помогать: без него замечательно обходились.
— Господин избранный, — спросил кто-то из толпящихся вокруг придворных, — не посчитайте меня невежей, прошу, но почему вы не носите драгоценностей? Это какой-то жреческий обет?
— Не совсем, — усмехнулся двуногий, почесывая нос разомлевшему салту. — Просто не привык. В бою ожерелье или серьги опасны: противник может за них дернуть. А вот широкие браслеты и кольца неплохо защищают руки, их я носил. Да и пояс — вещь полезная.
— Только защита? — загомонило сразу двое-трое. — Разве драгоценности не для красоты? А как же вокруг узнают, что вы не простолюдин, если будете без украшений? Разве это не умалит вашей чести?
— А разве моя честь в сверкающих камешках? — мягко и весело спросил двуногий, будто разговаривал с детьми. — Вот его высочество, разве он не из лучших наездников Акаланте?
— Да, но что с того?
— То, что хоть увешайся он золотом и алмазами, хоть сними их совсем, править салту он от этого не станет ни лучше, ни хуже. Да и салту его не станет быстрее, если бляхи на упряжи усеять жемчугом, верно?
— Верно, — растерянно подтвердили из толпы.
— Ну вот, — спокойно закончил двуногий, — если кто-то не умеет себя вести, то драгоценности дела не спасут. Он просто будет невежей в драгоценностях.
— И Деалар тому пример, — заметил Эрувейн, протискиваясь ближе. — Господин Джестани, ваше высочество, мои искренние поздравления с началом союза, да будет он счастливым и долгим.
— И тебе тоже, Эруви, — отозвался Алиэр, протягивая старому приятелю руку и наклоняясь, чтобы пожать запястье. — Не ожидал, признаюсь. Но желаю счастья от всего сердца.
— Я уже счастлив, Аль, — озорно блеснул аквамаринами глаз Эрувейн, отвечая на пожатие. — Приглашаю на свадьбу тебя и твоего избранного.
— Обязательно приплывем, — кивнул Алиэр, зная, что этого не будет. Отец уже сказал о своем нежелании, чтобы их слишком часто видели вместе, задаваясь вопросом, почему свадьба принца откладывается. Вот посмотрели, что выбор Алиэр сделал достойный, хоть и необычный — и хватит с акалантцев. А тем из придворных, кто захочет во что бы то ни стало и дальше общаться с избранным принца, вежливо объяснят, что господин Джестани еще не настолько привык к морю и неважно себя чувствует. Вот так вот. А потом приплывет кариандец…
— Добычу подняли!
На обрыв выплыл паренек-посыльный, срывая голос от восторга. Первая охота, наверное?
— Добычу подняли. Ваше высочество!
— Моего не трогать, — поспешно сказал Алиэр, отводя протянутый кем-то крюк с длинным жестким канатом. — Он и так умаялся, бедняга, пустым поплывет.
— Это что? — с недоумением спросил двуногий, вертя в руках точно такой же крюк.
Рядом наперебой принялись объяснять и предлагать помощь, что Алиэр быстренько прекратил:
— Благодарю, господа, я вполне способен объяснить своему избранному, куда и как это цеплять.
Забрал у двуногого крюк, пристегнул к нужной пряжке, пояснив устало:
— Добычу надо отвезти в город. Дички в сетях, веревки от сетей протянут к нашим зверям, а они сильные и свежие, быстро отволокут.
— Хитро, — оценил двуногий. — Вот для чего нужны зрители непременно на салту?
— Ага, — ухмыльнулся Алиэр. — Кому-то же надо все это добро тащить. Хорошая охота была… А знаешь…
Он наклонился, отцепил крюк от салту двуногого и сунул кому-то из слуг. Оглянулся на Ираталя, махнул рукой, и тот поспешно подплыл.
— Ираталь, — негромко сказал Алиэр, — мы, пожалуй, не будем задерживаться. Поплывем сразу домой. Хватит на сегодня.
— Да, ваше высочество, — поклонился начальник охраны. — Прикажете поменять вам салту на свежего?
— Нет, на этом доплыву, — Алиэр ласково погладил зверя по могучей спине перед седлом. — Он уже отдохнул. Проплывем восточным краем, хочу показать равнину… избранному.
Почему-то звать двуногого избранным было куда легче, чем по имени, его Алиэр так и не мог себя заставить произнести. Джестани… Джес-та-ни…
Ираталь снова поклонился, двуногий — Джестани! — глянул вопросительно, однако послушно тронулся вслед за Алиэром и воссоединившимися братцами.
— Увидишь, — пообещал Алиэр, огибая по широкой дуге и надоевших своим гвалтом высокородных, и огромную сеть с шевелящимися внутри салту, что уже медленно плыла на натянутых канатах.
Они проплыли назад, а потом свернули влево: над котловиной к ее восточной стороне, противоположной той, с которой смотрели зрители. Двуногий молча глядел вниз, на огромную толщу воды, едва пронизанной лучами светила. Там, в скалах, уже наступали сумерки, и острые пики казались еще более зловещими.
— Ираталь каждый раз просит отца не пускать меня на охоту загонщиком, — сказал Алиэр, сам удивляясь, что это его разобрало поговорить. — Говорит, что опасно.
— Разве нет? — спросил двуногий.
— Конечно, опасно, — фыркнул Алиэр. — Охота — опасна, Арена — опасна, выплывать далеко за город — опасно, объезжать салту — тоже опасно! А что не опасно? Ловить медуз длинным сачком? Или водоросли в садах собирать? Так там тоже краб может ущипнуть. Ладно, ерунда это… Смотри!
Они достигли края котловины — скалистого узкого хребта, и на другой его стороне открылось зрелище, от которого у Алиэра всегда замирало сердце. Бескрайняя пологая равнина, ниже хребта, но выше дна котловины. Отсюда, сверху, было хорошо видно песчаное дно, кое-где бугрящееся камнями: не такие острые, как скалы в котловине, они сыто круглились зелеными от мха боками. Были там и рыжие, и серые, и темные валуны, между ними сновали рыбы и прочая живность, и все это уходило в неизмеримые дали, рассеченные почти на границе видимого тремя огромными темными пятнами.
— Ох, — выдохнул двуногий, распахнув свои черные глазища в явном восторге.
— Видишь темное? — подсказал Алиэр. — Это вулканы. Три Спящих Брата, граница между нами и Суаланой. Вот с этой равнины мы и пригнали салту. Еще несколько дней — и ушло бы стадо к соседям, да и так пришлось повозиться. Ну, все, поплыли домой.
Он круто повернул зверя, снова срезая путь над котловиной, Дару и Кари бдительно прилипли к ним, плывя по бокам и чуть впереди. Двуногий молчал, и Алиэр был рад этому, ему и самому не хотелось разговаривать. После охоты в крови всегда плещется азарт и злость, которую растворить бы в поцелуях и ласках погорячее. Но с кем? От одной мысли снова уложить на песок двуногого — да хоть бы и на ложе — Алиэра окатывала холодная мерзкая дрожь. Слишком памятны были синяки на смуглой коже, отчаяние и боль в бездне зрачков, распухшие губы. Сиалль? Да, он всегда рад Алиэру, но в последнее время вечно грустит. Он будет стараться угодить, а Алиэр чувствовать себя равнодушной дрянью — нет уж. Остальные наложники и вовсе вызывали только одно желание: разогнать их по домам, не дожидаясь свадьбы. Приданое заработали, что им еще нужно?
Алиэр глубоко вздохнул, склоняясь ниже к спине режущего воду зверя. И почему нельзя плыть так вечно? Куда-нибудь далеко-далеко, как Исковиаль, решивший доплыть до края мира! И не думать ни о чем: ни о двуногом, ни о заботах, которых никак не снять с отцовских плеч, хоть все счета проверь, ни о Кассандре, до сих пор не отомщенном. Ни о чем!
Сумерки догоняли их сзади, погружая море в вечернюю мглу, предвестницу ночного мрака. Проплывая окраинами города, Алиэр почувствовал, как желудок сосет от голода. Нащупал флягу с тинкалой, глотнул, обернулся к двуногому, жестом предложив и ему. Тот помотал головой. Не голодный, что ли? Или брезгует после Алиэра.
Дворец уже сиял вечерними огнями, но Алиэр, отведя салту в загон, свернул дальше на скотный двор, бросив:
— Мне присмотреть надо. Хочешь — плыви в комнаты.
Он не ожидал, что двуногий последует за ним, но тот неуклюже поплыл рядом. Весь скотный двор заливала радостная суматоха. Высоко громоздились массивные сборные клетки, одни уже заполненные яростно бьющимися дичками, другие еще пустые. Вот несколько рабочих проволокли очередную сетку, подняли ее за края крючьями и растянули в огромной раме, приоткрыв верх. Длинной палкой с петлей захватили в мешанине тел подвернувшийся хвост, вытянули наверх и отволокли салту к нужной клетке, ловко пропихнув извивающегося зверя внутрь.
— Зачем вы их ловите? — спросил подплывший двуногий. — Разве взрослые приручаются?
— Нет, конечно, — ответил Алиэр. — Только мальки. Взрослые идут на убой. Мясо, кожа, кость и зубы — все пригодится. Эй, а ну стой! — заорал он, бросаясь к очередной добыче, что тянули за хвост в клетку. — С ума сошли?
— Простите, ваше высочество, — виновато отозвался слуга. — Недосмотрели. Сейчас в отдельную определим…
— Хвост оторву, — пообещал Алиэр. — И завтра с утра каждую клетку проверю! Спаси вас Трое, если там еще такие недосмотры в общих клетках.
— Что не так? — двуногий был любопытен, как молодой салту.
— Самка с брюхом, — хмуро ответил Алиэр. — Они ее чуть к самцам не засунули. Те, конечно, не тронут, но она может мальков в тесноте скинуть. Медузы безмозглые, брюхатую самку не разглядеть!
— Я бы не разглядел, — пожал плечами двуногий. — Правда, я не иреназе. А какая разница, если на убой?
— Но не брюхатую же! — возмущенно воззрился на него Алиэр. — Ты что! Ее выпустят. Завтра же. Отвезут осторожно прямо в клетке и выпустят на равнину. Еще и пяток самцов придется отпустить вместе с ней, чтобы было кому охранять и водить молодь. Через пару лет вырастет новое стадо. Убить брюхатую самку — грех перед Морем.
— А-а-а, — облегченно протянул двуногий. — Понятно.
— Там еще несколько должно быть, — сказал Алиэр, зорко следя, чтоб зверей растаскивали, куда положено. — Не одна же она в стаде брюхатая была.
— А что, кроме принца за этим приглядеть некому?
— Есть. Но мне и самому несложно. А слуги должны знать, что за ними присматривает господин, а не только управители.
— Разумно, — согласился двуногий. — Ваше высочество, а кто этот Деалар, от которого вы меня столь благородно защитили?
— Издеваешься? — зло спросил Алиэр, не сводя глаз с очередной трепыхающейся сетки.
— И не думал, — заверил двуногий. — В самом деле, кто?
— Сын четвертого советника Лорасса. Та еще… мурена. Погань завистливая, вечно пытался между нами с Кассандром грязи в воду налить. Очень ему хотелось в моих фаворитах поплавать. Если бы не его отец…
— Отправлять в опалу сына королевского советника ради меня… — негромко сказал двуногий. — Стоит ли?
— Стоит, — уверенно отозвался Алиэр. — Дело не в тебе, а в том, что он оскорбил моего избранного. Не мог же я ему это спустить?
— Да, пожалуй, — спокойно согласился двуногий. — Ваше высочество, позвольте вас оставить? Я немного устал.
— Позволяю, — рассеянно отозвался Алиэр. — Кари проводит…
И тут до него дошло, что он только что сказал, и даже не в злой горячке, а просто так, походя. Дура-а-ак… Внутри сразу стало горячо, будто хлебнул тинкалы со специями, он даже задохнулся от стыда и еще чего-то, незнакомого, щемящего, почти мучительного. Поймал двуногого за руку и потащил за собой, бросив встревоженной охране:
— Здесь подождите!
Втолкнул в проем между двух высоких стен постоянных загонов, прижался всем телом, притиснув к стене, обняв за плечи, и горячечно зашептал в ухо:
— Тихо, погоди… Не бойся, я ничего не сделаю… Ничего, слышишь? Я просто… Я отпущу… сейчас… потерпи немного, прошу…
Даже сквозь рубашку тело двуногого было горячим и таким… правильным. Алиэр чуть не застонал от ощущения этой невозможной правильности, без которой непонятно как до сих пор обходился. Вот словно его когда-то разорвали пополам, а теперь вернули недостающую часть и та мгновенно приросла, так что как теперь отделиться снова?
Он уткнулся губами куда-то в шею под ухом, изнывая от невозможности получить больше. Вот прямо сейчас, здесь, в теплой темноте, скрывающей их от всего мира. Он бы сделал все очень ласково! Так нежно, как никогда!
— Я… отпущу… — повторил он отчаянно, — сейчас… не бойся. Просто…
— Прилив, — ясно и холодно отозвался двуногий. — Я понимаю, Невис рассказывал о запечатлении.
— Прилив, да, — безнадежно прошептал Алиэр, гладя напряженные плечи ладонями. — Я ничего… не сделаю. И знаешь, я бы все равно не дал никому тебя обидеть. Я охоту бросил, чтобы наверх, к тебе… Ты же никого там не знаешь, не знаешь, какие мы бываем.
— Я знаю, — прозвучало из темноты негромко и тускло.
— Нет, — простонал Алиэр. — Нет же… Не суди всех по мне, слышишь? И в Бездну Деалара. Он волоска твоего не стоит. Я глупость ляпнул, дело не в том, что ты избранный. Я бы все равно…
— Это запечатление, принц, — тихо сказал двуногий, не сопротивляясь, не пытаясь отодвинуть Алиэра или уклониться от его горячих губ, скользящих по шее и плечу под расстегнутой рубашкой. — Это говорите не вы. Просто прилив. Отпустите, прошу. Сходите к наложникам, что ли…
— В Бездну наложников, — упрямо проговорил Алиэр срывающимся голосом. — Сам знаю, что запечатление. Подлость… Я не на тебя злюсь, понимаешь? Даже когда говорю… Не на тебя. Запечатление — это подлость. Я бы тебя просто отпустил, клянусь. А вместо этого мучаю. Погоди, я сейчас… Сейчас отпущу…
Он всхлипнул, мучительно и остро ненавидя себя за постыдную слабость, мольбу в голосе, за то, что сейчас что угодно отдал бы, чтоб впиться в эти узкие, чуть припухлые темные губы поцелуем, раздвинуть их кончиком языка, запустить ладони под рубашку и ниже, спуская штаны со стройных бедер… Нельзя! Нельзя-нельзя-нельзя… И он лишь прижался губами еще плотнее к бьющейся под тонкой кожей жилке, изнемогая и не в силах оторваться. Показалось, сам раскалился так, что еще немного — и вода рядом закипит. Все вокруг плыло в сладком горячем мареве, жарком, бесстыдном… Алиэр снова всхлипнул, потянувшись к своему двуногому уже не телом, и без того прижатым теснее некуда, а как-то иначе: внутренним существом, как тогда, дыша за двоих… И провалился в пустоту.
Он судорожно вздохнул, потом еще раз, и еще. Все вокруг было прежним: вода, темнота, горячее неподвижное тело в его руках. Но только если Алиэр ощущал себя жаром, готовым согреть хоть все море вокруг, то двуногий в его руках и под губами… Холод. Пустота. Провал куда-то, где нет ничего, кроме холода, пустоты и усталости. Он не сопротивлялся, о нет! Он просто тихо и безнадежно ненавидел Алиэра, покоряясь и терпя его ласки, потому что так ему было велено — терпеть приливы чувств и желания между запечатленными. Терпел! И ждал, как ждут конца чего-то очень гадкого и изнурительного.
Алиэр отпрянул, как обожженный. Сглотнул, не зная, что сказать и можно ли тут сказать хоть что-то. Попросить прощения? Сказать, что не хотел? Что не обидит, будет нежным и ласковым? Да кому нужна его нежность? Все, чего от него хотят — теперь-то он знал это так ясно, будто сам чувствовал — чтобы не завалил по-настоящему. Хотя бы сегодня. А лучше — никогда. Иначе как бы не стошнило.
— Прости, — с трудом выговорил он онемевшими губами. — Прости… Плыви… Я… не хотел…
Тело, только что невесомо парящее, налилось свинцом, в висках застучали молоточки. Алиэр медленно, с трудом убрал ладони, будто прилипшие к плечам его… человека. Шевельнул хвостом, заставляя себя отодвинуться. С тупым запоздалым стыдом подумал, что даже он, иреназе, устал за целый день в открытом море, а что же говорить о человеке? Раненом и голодном, да вдобавок вынужденном терпеть рядом кучу ненавистных существ, ничем не выказывая истинных чувств. Одного Алиэра с лихвой хватило бы!
— Плыви, — беспомощно повторил он, первым выбираясь из укрытия. — Отдыхай… Я… позже вернусь.
Стремительно рванул на середину двора, еще не зная зачем, лишь бы подальше, и сходу набросился на мальчишку-рыбоноса, что тыкал острой палкой в шевелящуюся на дне сеть.
— Ты что делаешь?
— А что я, ваше высочество, — заныл тот, отплывая на пару взмахов хвоста. — Это же салру… Мне его сказали зарезать…
— Да хоть бы и салру! — рявкнул Алиэр. — Зарезать, а не мучить! Уйди с глаз моих!
Не глядя на бросившегося наутек мальчишку, он трясущимися пальцами распутал сеть. Точно, салру… Малек совсем… Да что за день такой поганый?
— Что такое салру? — послышался из-за спины бесцветный, смертельно усталый голос. — Я сейчас уплыву, правда…
— Салру — это салру, — вздохнул Алиэр, поднимая за хвост слабо шевелящееся тельце, от которого в воде расплывалась кровавая муть. — Видишь, не серый, а серебристый. И полоса темная по хребту. Выродок. Не приручается. И даже в стае не живет. Вырос бы и ушел, стал охотником-одиночкой. Салру умные, гораздо умнее обычных салту. И быстрые. И выносливые. Но не приручаются, никак.
— А если просто отпустить? Как тех самок?
— Нельзя, — вздохнул Алиэр. — Слишком маленький, один не выживет. Будет искать стаю, а там его сразу разорвут на части. Раненый, кровью пахнет. Даже в клетке не оставишь подлечиться, он еще рыбу есть не умеет. Таким малькам мать жует и отрыгивает. Я как-то в детстве пытался приручить, так чуть пальцев не лишился. Ладно, хватит мучить…
Он потянулся к поясу за ножом, салру, будто поняв его движение, заизвивался сильнее.
— Погоди, — вдруг просительно сказал двуногий. — Можно… я попробую? Клетка много места не займет…
— Приручить? — недоуменно оглянулся Алиэр. — Я же сказал, не выйдет.
— А вдруг? Не приручить, так хоть подрастить немного и выпустить здорового. Все равно мне здесь нечем заняться. Можно? Я… прошу…
Просит? Его бешеный двуногий, от любых угроз и боли становившийся только злее и ядовитее — чего-то просит? Алиэра снова обдало горячим, щеки запылали, жар покатился ниже, куда-то к сердцу.
— Да пожалуйста, — сказал он растерянно и торопливо. — Сейчас велю клетку… На, держи!
И пошутил, вымученно усмехаясь, чтобы скрыть непонятный стыд:
— Как раз по тебе питомец, тоже… неприручаемый.
— Вот и попробуем договориться, как два салру, — ответил усмешкой на усмешку двуногий, принимая тяжелое тельце.
На мгновение их пальцы соприкоснулись, и по всему телу Алиэра снова прокатилась сладкая истома.