Море в твоей крови

      Дня два-три проплыли в полубеспамятстве. Алиэр почти все время спал, просыпаясь лишь для того, чтобы первым делом, подняв тяжелые веки, увидеть дремлющего рядом или сидящего у клетки с мальком Джестани и снова, послушно выпив тинкалы с какими-то зельями, уснуть. Боль, терзавшая его все время разлуки с запечатленным, ушла, как вода в сухой песок, зато страх новой потери никак не хотел отпускать, это было мерзко и унизительно — бояться, но Алиэр ничего не мог с собой поделать. И слабость… Каким же беспомощным он себя чувствовал! Тело, всегда такое ловкое, сильное, послушное, расплывалось по постели медузой, руки не могли удержать даже книжной таблички, да и читать не хотелось: строчки плыли перед глазами, а мысли путались. Однажды, с трудом сосредоточившись, он вяло и утомленно подумал, что хотел бы увидеть отца, но тот, раньше почти не отходивший от его постели, теперь почему-то не показывался.       И все-таки слабость отступила следом за болью. Утром очередного дня Алиэр проснулся, чувствуя себя все еще нездоровым, но голодным и почти бодрым. Постель рядом была пуста! Нет, ничего страшного — вот он.       Джестани, одетый лишь в штаны, играл с мальком, сидя у клетки на полу. Отросшие светлые волосы уже не топорщились задиристо, теперь их, пожалуй, можно было бы попробовать собрать в хвост. Совсем короткий, правда. Или просто запустить пальцы в серебристые пряди, перебирая ласково и осторожно… Позволит? Или снова замрет под прикосновением, вроде бы не сопротивляясь, но так, что сам отдернешь руку?       Алиэр жадно разглядывал смуглую спину и плечи, любовался, как перекатываются под золотистой кожей мускулы, когда жрец водит железным прутиком перед носом у салру со своей стороны клетки. Тот метался у решетки, с упоением пытаясь схватить игрушку, но прутья клетки мешали, а коварная добыча то ныряла между ними, то вовремя отдергивалась, и малек только возмущенно клацал пастью. Зубы у него, кстати, были уже далеко не безобидные: железо не перекусит, а вот палец лучше не подставлять…       Джестани снова медленно повел прутом вдоль клетки, вытянув руку с игрушкой далеко в сторону и вверх, ложбинка вдоль позвоночника дрогнула, напрягаясь, и Алиэр даже сглотнул, так явно ему представился вкус кожи, если сейчас наклониться и провести языком. Откуда? Откуда он знает эту горячую шелковистую нежность, так не похожую на вкус иреназе? Ах да, пробовал однажды… Лизнул, когда…       Воспоминания обожгли стыдом. Алиэр даже вздрогнул виновато, и тут же Джестани обернулся, в упор встретившись с ним взглядом. Лицо его, как и предполагал Алиэр, на глазах каменело, только глаза остались живыми и сердитыми.       — И долго вы его собираетесь в клетке держать? — холодно поинтересовался жрец. — Все ведь зажило.       Действительно, зажило, даже шрамов не видно. И вымахал малек изрядно, теперь он был длиннее руки от пальцев до локтя. Интересно, кто его кормил все это время?       — Твой зверь, ты и выпускай, — отозвался Алиэр, продолжая любоваться сидящим теперь к нему боком человеком. — Он уже сам ест, наверное. Только место надо найти спокойное, без маару и подальше от города.       Джестани покосился на малька, в глазах, кажется, мелькнула растерянность. Ну да, откуда человеку разбираться в местных опасностях?       — Я помогу, — поспешно сказал Алиэр, пока жрецу не пришло в голову попросить об услуге кого-нибудь другого. — Есть долина, там не охотятся. И маару там нет. Я покажу.       Растерянность во взгляде сменилась угрюмой обреченностью. Жрец молча кивнул и снова отвернулся к клетке, а у Алиэра внутри болезненно заныло тоской. Вернулся-то Джестани добровольно, только ясно, что ему здесь плохо. Почему? И понимает ли он, что в прошлый раз его пытались спасти, а не обидеть?       — Джестани! — окликнул Алиэр напряженную спину и серебряный ореол волос, колышущихся вокруг затылка. — Ты позволишь с тобой поговорить?       — Как пожелаете, — бросил жрец, не торопясь, впрочем, поворачиваться. — Я вас прекрасно слышу, ваше высочество.       Намек был прозрачен, словно новорожденная медуза: возвращаться на постель, ближе к Алиэру, жрец не собирался. И даже смотреть на него не хотел!       Глубоко вдохнув, Алиэр постарался унять поднимающееся раздражение. Это Джестани. Его Джестани.       — Прости, — сказал он вслух как мог спокойно и мягко. — В тот раз, последний… Я наговорил тебе… всего. Я не хотел тебя обидеть, клянусь.       — Знаю, — равнодушно уронил человек. — Вы хотели меня обмануть. Чтобы я не стал думать, а просто уплыл наверх.       — Да! — выдохнул Алиэр облегченно. — Я хотел спасти тебя, понимаешь?       — У вас получилось, — прозвучало так же бесстрастно, если только Алиэру не чудился под штилем этого спокойствия зарождающийся шторм. — Может, мне вас еще и поблагодарить? За великодушие.       — Джестани, — безнадежно повторил Алиэр, чувствуя, что тепло, обволакивающее его с прошлого пробуждения, стремительно исчезает. — Зачем ты так? Я просто хотел спасти тебя. Ты не заслужил смерти. И всего остального тоже. Я знаю, что виноват…. Но я хотел помочь…       — А просто сказать мне, в чем дело, вы не могли? Непременно надо было врать и унижать?       Все-таки это был шторм. И не простой, а королевский, из тех, что мешают небо с морем в круговерти волн и ветра. У Алиэра даже во рту стало солоно от предчувствия беды.       — Надо, — упрямо сказал он. — Иначе ты бы не уплыл. Ты всегда думаешь о других, а о себе уже потом, если успеваешь. Я должен был тебя спасти.       — Пожалуй, я все-таки выражу вам глубочайшую благодарность, ваше высочество…       Жрец, не вставая, развернулся одним гибким и плавным движением — на зависть любой мурене-убийце — глянул на Алиэра, растянул губы в подобии улыбки. Помолчав, продолжил:       — Вы ведь пожертвовали собой, верно? Это у вас семейное — делать с другими то, что хотите или считаете нужным. А плохое или хорошее — кому как повезет. Захотели — насиловали и мучили, захотели — спасли и отпустили. Правда, потом все головорезы побережья гоняли меня по городу, как дичь, пытаясь вернуть в море. А когда не вышло, ваши жрецы решили притянуть меня магией, словно рыбину, заглотившую наживку. Ничего, что крючок рвет нутро — быстрее и вернее получится. Вы-то, конечно, ни при чем, за это мне надо благодарить вашего отца. Ну, считайте, что вы с ним по разу каждый меня убили и по разу спасли. Как в игре! Теперь что? Чья очередь быть хорошим, а чья — плохим? Да только игрушке все равно, кто ее ломает, а кто — чинит! Я вам не игрушка, ваше морское высочество…       Он прервался, словно задыхаясь, даже губы побелели, но голос оставался ровным и почти спокойным — это пугало больше всего. Алиэр не боялся шторма, волны ничего не сделают рожденному в них, но слова Джестани были похожи на подводный поток-ловушку, текущий быстро, но почти незаметно, только попав в него, понимаешь, что выбраться не в силах. И остается смотреть, как летят мимо острые края скал, да гадать, на какую из них тебя вынесет.       — Джестани, — проговорил Алиэр, вглядываясь в совершенно чужое лицо напротив. — Я не хотел… Ну чем поклясться, что я не желаю тебе зла? Давно уже не желаю!       Чем поклясться, что все эти дни и ночи я думал только о тебе, — рвалось с языка. — Что видел тебя во сне, просыпаясь в глупых слезах и радуясь этим снам, как лучшему лекарству. Что мечтал еще раз увидеть наяву, а теперь, увидев…       — Да какая мне разница? — яростно выплюнул жрец. — Из-за вас…       Он опять осекся, но Алиэр вскинулся, тоже срываясь в легко и радостно накатившую злость.       — Что из-за меня? — поинтересовался он звонким от обиды голосом. — Ты лишился своего хозяина? Того, кто тебя предал? Это о нем ты сожалеешь?       — Вот уж не ваше дело!       — Может, и не мое, — согласился Алиэр, приподнимаясь на локте и чувствуя, как слабость исчезает, смытая возмущением. — Но ты же во всем винишь меня? Я не хотел, чтобы ты возвращался! Не хотел, слышишь? И звал тебя не я… А уж с этим аусдрангским ублюдком, что тебя продал, договариваться…       — Отчего же не продать, если есть покупатель? — процедил жрец, надменно и как-то отчаянно вскинув голову. — Даже и не знаю, кто больше радеет о пользе своего народа — его величество Торвальд или его величество Кариалл. Все во имя государства — и никак иначе. Только он мне не хозяин! Как и вы, если уж на то пошло.       Алиэр едва не захлебнулся очередным вдохом от обиды. За что с ним так? Сейчас-то он что успел сделать плохого? И это благодарность за спасение? Неужели его поступок ничего не стоит? Да, он так и хотел, отправляя Джестани наверх, был согласен, чтоб тот никогда ничего не узнал, но теперь, когда все выяснилось… Пусть не благодарит, но хотя бы поймет!       — Если ты так обо мне думаешь, зачем возвращался? — сказал Алиэр, сам смутно удивляясь спокойствию, вдруг залившему его целиком. — Я же велел тебе уходить подальше от моря. Ну и убирался бы…       Он осекся. Лицо Джестани заливала бледность, такая сильная, что даже в свете туарры было видно: что-то с человеком не то. На мгновение показалось, что вокруг и впрямь бушуют волны: холодные серо-зеленые волны зимнего моря. Только там, наверху, шторма ревут на десятки голосов, а в глубине они тихие, грозно-тяжелые и от этого не менее опасные.       — Джестани, — выдохнул Алиэр почти беззвучно, не слыша собственный голос. — Джес…       В клетке у стены заметался салру. Тревожно заметался, слишком быстро и резко для простой игры.       — Не смейте меня так звать, — прошипел жрец с таким же мертвенным холодом в голосе. — Никогда, слышите? Почему я вернулся? Спросите у своего отца и жрецов. Уж точно не потому, что мне здесь понравилось.       — Я бы спросил, — бессильно огрызнулся Алиэр, — если бы…       Договорить он не успел. Джестани отпрянул от клетки и мимо Алиэра, изо всех сил стараясь плыть быстрее. Резко и от этого слишком размашисто загребая, достиг двери, неуклюже рванул ручку — в другую сторону.       — Джестани! Погоди!       Оклик пропал впустую. Истошно заверещал малек, но было не до него. Джестани бился с дверью, как с врагом, тяжелая глухая плита не поддавалась, и Алиэр кинулся следом, еще не зная, что сделает сам.       — Джес!       — Да не зови меня! Так…       Отпустив дверь, Джестани завис возле нее, скорчившись, подтянув колени к подбородку и обняв их руками, спрятав лицо. Тело его сотрясали то ли судороги, то ли рыдания, и перепуганный Алиэр впервые пожалел, что в этот раз рядом нет целителя.       — Джестани…       Таким же резким движением жрец сбросил с плеча руку Алиэра, отдернувшись и согнувшись еще сильнее. Все-таки это были не судороги, а просто сильная дрожь. Слишком сильная для плача, да и представить плачущего Джестани Алиэр бы просто не смог, но…       Он снова осторожно коснулся плеча жреца, опускаясь рядом, и тут накатило, завертело и понесло, как прибоем у скал.       Тоска… Боль… Страх… Три дня и ночи в проклятой комнате-тюрьме. Целители молча сменяются, приносят еду, поят больного какими-то зельями и уплывают, все так же молча. Даже Невиса нет! И на все вопросы только виноватые уклончивые улыбки! А Джестани… нет, Алиэр… нет, все-таки Джестани… Он остается с едва дышащим и шевелящимся телом, каждую ночь боясь, что дыхание прервется — и что тогда? Отпустят? Или решат, что виноват тот, кто был рядом? Да что вообще происходит в этом дворце, чтоб ему еще дальше под дно провалиться? Клетка! Позолоченная клетка на троих: салру, иреназе и человека!       — Джестани… — прошептал Алиэр, пытаясь собраться с мыслями, как-то отделить свои чувства от чужих, но его все равно несло дальше, в глазах было темно, а во рту солоно-горько.       Страх… Не столько за себя, сколько за… Того, другого! Имени не было, имена остались где-то далеко, в настоящем мире, а здесь, в безмолвном королевском шторме, волны ярости бились о скалы отчаяния, и Алиэр мог лишь ловить, задыхаясь, отдельные всплески. Тот… похожий на хищную птицу… Друг, любовник, спаситель… Темная фигура на рассветном берегу, в руках какой-то нелепый ворох… Погоня по пятам, а он, Джестани, нет — Алиэр? Нет, все-таки Джестани, он ничего не может сделать! Даже крикнуть, чтоб не ждал, уходил… куда? В горы? Странное жилище, с углами, как шкатулка, очаг у стены, тепло, безопасность, нежные руки на теле, губы…       Он стиснул зубы, выдираясь из чужой памяти, опаленный стыдом и ревностью. Не помогло. Образы ушли, на их место пришла злость на самого себя и других, тех, кто снова решает за него. Это уже было так близко к собственным чувствам Алиэра, что он едва не поддался, не принял бессильную ярость и злую горькую тоску за свои, родные. Чуть не растворился в боли и горечи.       — Джестани… — прошептал снова, цепляясь за имя, как за камень на дне. — Я не хотел…       Благодарность? Какая, к глубинным богам, благодарность? У Джестани даже ненависти к нему не было. Ненавидят равных, а он для жреца, как… из череды образов Алиэр выхватил то, что мог понять. Огромная волна, но не воды, пусть даже мутной, штормовой, а жидкой грязи. Сбивает с ног, несет, залепляя лицо, не давая дышать… Он, его отец, весь Акаланте…       Алиэр всхлипнул.       — Джестани, — проговорил упрямо, не слыша собственного голоса. — Нет… Успокойся. Все… будет… Да где же эти лекари, когда они нужны?!       Уже не пытаясь быть осторожным, он схватил жреца за плечи, стиснул их, прижимая к себе всем телом, обвиваясь вокруг него хвостом. В виски била боль — чужая или своя, уже неважно — желудок пытался вывернуться наизнанку, да куда там… Джестани, ты что, и не ел ничего эти дни? Убью! Найду того, кто виноват — и убью. Да только нет здесь других виноватых, кроме меня. Не-ту. Сколько ни ищи.       — Джестани… — прошептал он, утыкаясь губами в макушку, чувствуя, как болезненными спазмами отдаются в нем самом сухие, без слез, чужие рыдания. — Все будет хорошо… Я…       Что он мог пообещать? Что больше не обидит? Что наизнанку вывернется и хвост узлом завяжет, лишь бы помочь и уберечь? Что… И почему ему должны были верить?       Проклятую дверь наконец-то открыли с той стороны. Невис! Вот уж кстати!       Алиэр только глянул бешено, боясь выпустить едва ли что-то понимающего Джестани — и снова замер, пока вокруг поднималась суматоха.

***

      Стыдно. Как же стыдно ему было. Сорвался, как изнеженная девчонка, устроил такое… И перед кем?!       Джестани сжался еще сильнее, пытаясь отодвинуться, но рыжий — чтоб ему! — держал крепко, а сил сопротивляться не было. В глазах темно — какие тут силы? Темнота в глазах, тошнота, боль, странная такая, даже не боль, а ломота во всем теле… Он болен? Нет, болен рыжий…       — Да сделайте же что-нибудь! — прорычал принц над его головой. — Ему плохо!       Плохо? Нет, все в порядке. Пусть только дадут отлежаться. Побыть в тишине, одиночестве. Он жрец Малкависа, он не может быть слабым, просто не должен. Отдохнет — и все будет хорошо, только отпустите…       К губам прижалось горлышко, в рот сама собой полилась густая горячая жидкость. Как ее… тинкала. Лучше бы вина, тоже горячего. А еще лучше — обычной воды. Холодной пресной воды из черного лесного озера…       — Успокойтесь, ваше высочество, — попросил знакомый голос в темноте, обволакивающей Джестани. — Ничего страшного не происходит.       — Ничего страшного? Ничего?       В голосе рыжего злость мешалась с явным страхом. За кого боится-то? Джестани еще раз попытался высвободиться, и на этот раз тяжелый скользкий хвост убрался, только плечи так и остались в кольце упрямых чужих рук.       — Да вы посмотрите на него, Невис! Если это ничего страшного, то я медуза…       Голоса уплывали куда-то, возвращались, Джестани слышал их, словно сквозь стену, уже не стараясь освободиться, послушно глотая горячее и пряное, снова забыв, как оно называется.       — Ваше высочество, ваш избранный… много сил. Неприятно… но естественно, он ведь был… все эти дни. Дорога, переживания, последствия зова, бу-бу-бу…       Знакомые по отдельности слова вместе сливались во что-то непонятное. Джестани глубже вдохнул, мучаясь от того, что воздух какой-то плотный, тяжелый и вроде даже соленый. Ну почему никто не поймет, что с ним все в порядке, просто он устал. И как же стыдно…       Что такое настоящий стыд, он понял гораздо позже, окончательно придя в себя. Рыжая зараза… Его высочество твердо вознамерился искупать вину заботой, и Джестани успел даже пожалеть о тех временах, когда они честно ненавидели друг друга. Чувствовать себя немощным — унизительно! А еще было жаль мальчишек-целителей, которых принц загонял требованиями принести еще тинкалы, сладостей, закусок, поменять это на то, подогреть уже остывшее, добавить одеял и подушек…       Самому Алиэру Невис решительно запретил выплывать из комнаты, иначе — можно не сомневаться — хвостатая кара, определенная Джестани за неизвестные, но страшные грехи, сама метнулась бы на кухню и в кладовые, проверить, не осталось ли там чего-нибудь полезного человеку. Успокоился принц только когда потерявший терпение Невис рявкнул, что больше всего господину избранному нужен покой. И тинкала, конечно, так что пусть остается, и немного еды тоже, а вот эти три подноса — убрать к муреньей прародительнице!       Ругающийся Невис — это было так же странно, как заботливый Алиэр, так что Джестани разлепил свинцовые веки и подтвердил, что есть уже действительно не хочет и очень благодарен за заботу, но…       — Мы вас сейчас оставим, господин избранный, — тут же сменил тон целитель на привычный мягко-терпеливый. — Не беспокойтесь, ваша слабость — это временно, уже к вечеру вам станет гораздо лучше. Если бы его величество не восстанавливал сейчас силы, я бы давно попросил его воспользоваться Сердцем моря и помочь вам, но, увы.       Невис тяжело вздохнул, и Джестани заметил, как осунулся целитель с их последней встречи. Седые волосы совершенно выцвели и засеребрились, будто в них пропали последние темные нити, морщины углубились, а под глазами залегли темные мешки. Целитель устал. А король болен? Но, когда Кариалл приплыл к берегу Акаланте, больным он не выглядел и в седле держался — загляденье. Хотя мало ли что могло случиться за эти дни?       — Передайте отцу, что я молю Троих о его здоровье, — буркнул вмиг присмиревший Алиэр. — Я бы сам навестил, но вы же знаете…       — Конечно, тир-на, — мягко подтвердил целитель, — ему сейчас необходим только покой. Как и господину Джестани.       — Да понял я, — хмуро отозвался рыжий. — Невис, может, мне пока побыть у себя? Если я… мешаю.       С удивлением на проявляющего подобные чудеса великодушия принца воззрился не только Джестани, но и целитель. И даже, кажется, малек из клетки.       — Решать господину избранному. Если он настаивает на одиночестве, то временно…       — Не надо, — с трудом выдавил Джестани.       Остаться одному хотелось просто смертельно, только эта уступка ничего не решала: ясно ведь, что все равно им придется проводить вместе и ночи, и дни. Целитель и так разрывается между королем и его сыном, не стоит ему добавлять хлопот.       — Вот и хорошо, — с явным облегчением заключил Невис, выплывая и забирая с собой помощников.       — Его величество болен? — как мог ровно спросил Джестани, когда тишина в комнате стала совсем уж неприятной.       — Вулканы, — нехотя откликнулся принц. — Невис говорит, что Старший брат снова пытался проснуться. Их можно усмирить, но это требует сил, а потом чувствуешь себя, как высохшая на солнце медуза. Я, когда тренировался управлять Сердцем моря…       Его заметно передернуло, даже хвост, расстелившийся по ложу, трепыхнулся.       — Разве это правильно, — осторожно спросил Джестани, — что вулкан просыпается так часто?       — Это совсем не правильно. И странно, вообще-то. Я знаю временные карты вулканов, мы ведем их веками. Старшему брату сейчас совсем не пора, а он вздрагивает во сне все чаще.       Да, рыжий определенно был озабочен. И когда повернулся к Джестани, плеснув хвостом по ложу, в потемневших синих глазах колыхалась нешуточная тревога.       — Я знаю, что противен тебе, — начал он, глядя в упор, вздохнул порывисто и продолжил, едва заметно розовея скулами: — Но все-таки прошу — помоги мне быстрее набраться сил. Я нужен отцу! Сейчас Сердце моря не делится с ним силой, а наоборот, тянет из него. Это временно, конечно, только времени у нас как раз и нет. Я не знаю, что происходит, но мне никто не верит. Никто, понимаешь? Кассандр погиб, меня пытались убить, и гарната… Я так и не смог убедить отца, что не пил эту дрянь! Джестани, я не знаю, что творится, но чувствую — идет шторм. Буря, которая грозит всему Акаланте, не только мне! А все ведут себя так, словно ничего не случилось!       Он был прав, если взглянуть на все беспристрастно, а Джестани и так натворил дел, поддавшись чувствам. Тварь из Бездны, сирены, взбесившиеся салту — Алиэра пытались убить трижды, самое малое. Только глупо думать, что никто вокруг не видит очевидного, скорее, это принца не посвящают в истинный ход дел.       — Ваше высочество, я-то что могу?       Набраться сил? Кое-что в запечатлении Джестани уже понимал, и ход собственных мыслей ему не нравился.       — Нет, — торопливо сказал рыжий, прочитав что-то по его взгляду. — Я не о постели! Это было бы проще всего, но я… понимаю. Просто будь рядом со мной, прошу! Позволь касаться тебя, хоть иногда. Ты не представляешь, как много это значит. Я умирал без тебя, помнишь? А теперь — почти здоров.       Еще бы не помнить как, надрываясь, тянул уже не от края смерти, а прямиком из-за него. И вытянул — на свою голову. Просто быть рядом? Это не слишком сложно. Прикосновения… Это хуже, намного. Снова окатило стыдом, стоило вспомнить, как рыжий держал его за плечи. Сорвался! Глупо, позорно, мерзко сорвался!       — Я еще не попросил прощения за… утреннее, — с трудом выговорил Джестани, старательно не отводя глаз от какого-то незнакомого, горящего надеждой, просьбой и чем-то еще лица принца. — Мне, право, очень неловко…       — Прощения? За что?       Он не понимал. Действительно не понимал, смотрел удивленно, потом глаза едва заметно сузились, но тут же рыжий с подчеркнутым равнодушием пожал плечами:       — Тебе не за что извиняться. Виноват я, это из-за меня ты потерял столько сил.       И это тоже было правдой. Голова до сих пор временами кружилась, хотелось растереть виски, закрыть глаза и дышать, дышать… Хорошо бы чистым горным воздухом или лесным… Опять! Не будет ни гор, ни леса, долго еще не будет!       Глаза напротив просили, почти требовали. Джестани на миг заколебался, но не похоже, чтобы рыжий лгал или хитрил. Он предлагал честное перемирие и заслуживал честности в ответ. Даже если придется отказать.       — Я не знаю, — тихо сказал Джестани. — Ваше высочество, я обещаю попробовать, но не уверен, что смогу.       — Хорошо, — кивнул Алиэр, улыбнувшись вдруг ясно, совсем по-мальчишески. — Это уже очень много. Я… тебе что-нибудь нужно? Прямо сейчас?       Джестани устало помотал головой.       — Тогда спи. Я пока прогуляюсь!       Оттолкнувшись хвостом от ложа, принц поплыл к двери, легко открыл ее, толкнув рычаг. Снова засаднило стыдом, но Джестани прикрыл глаза, и слова сутр обволокли его не лживым утешением, но холодной чистой ясностью правоты. "Нет стыда в слабости. Слабость — шаг на пути к силе, ступень, которую не миновать, ибо нет сильных изначально. Слабость не отменяет справедливости, не мешает милосердию, не отрицает разума. Слабость — не оправдание, но и не вина. Делай то, что можешь по силе своей, и она сохранится. Делай больше хоть на волос — и сила твоя умножится".       — Я могу это сделать, — прошептал Джестани. — Значит, я сделаю. Не ради слабости, а ради справедливости и милосердия. И разума.       Когда он проснулся в следующий раз, привычно определив, что проспал часа три, и действительно чувствуя, что мир вокруг и собственное тело ладят куда лучше, Алиэр уже лежал рядом. Встрепенулся, глянул озабоченно, но тут же успокоился, просияв улыбкой. В руках принца колыхался мешок — не мешок, сеть — не сеть, что-то из просмоленных тонких веревок…       — Почти готово, — бросил рыжий, возвращаясь к прерванному занятию — вывязыванию хитроумных, судя по тому, как мелькали концы нитей, узлов. — Твоему надо не меньше, чем в три нитки, плести. И ячейки погуще.       — Это что?       Джестани привстал, разглядывая рукоделие и уже ничему не удивляясь, даже принцу иреназе в роли вязальщика.       — Каймур. В них рыбу носят. С охоты или рынка… Или ты его за хвост потащишь? Я бы не рискнул.       — Каймур, так каймур, — пожал плечами Джестани, — вам виднее. А когда?       — Когда захочешь.       Принц ловко затянул какой-то уж совсем головоломный узел, собрав несколько нитей, и каймур вдруг превратился в изящную сеть-кошель.       — Как тебе станет лучше, так и сплаваем.       Джестани повертел в пальцах плавно опустившийся ему на колени каймур, растянул и стянул аккуратные завязки, пропущенные по краю. Как и всякий жрец, он знал десятка два нужных узлов не хуже любого моряка, рыболова или охотника, так что мог оценить: каймур был сплетен отменно.       — Хорошая работа, ваше высочество.       — Я же иреназе, — фыркнул рыжий, закладывая руки под голову. — Кто, по-твоему, учил вязать узлы вас… людей? В море такое умеет любой мальчишка, плавать на охоту с чужим каймуром — дурная примета, да и безруким прослыть никому не охота. Может, завтра?       Малек в клетке, словно почуяв, что о нем говорят, забеспокоился. Джестани оглянулся на серебристую молнию, что металась от края решетки к другому и обратно. Отпускать забавную зверюшку было жаль, но пора. И зачем тогда тянуть?       — А почему не сегодня?       Он снова проверил прочность каймура. Неужели не перекусит? Не должен, веревки просмолены на совесть.       — Сегодня? Может, Невиса спросим?       Джестани снова пожал плечами. В ответ так и просилась какая-нибудь дерзость, но он понимал, что это играет обиженная недавним унижением гордость, потому проглотил большую часть просившегося на язык, уронив только:       — Неужели вы доросли до благоразумия, принц? Раньше вы бы спрашиваться не стали.       — А я и сейчас не стал бы, — обиженно буркнул рыжий, мгновенно попавшись в ловушку. — Если бы речь обо мне шла. А ты болен. Не хочу рисковать тобой.       Джестани словно плюху отвесили. Такого он не ожидал, но Алиэру почему-то поверил сразу. И потому от растерянности подтвердил, что ему уже хорошо. Действительно хорошо! Это было почти правдой, его все еще познабливало, а день явно клонился к закату, но спальня-клетка так надоела, что он и полумертвым постарался бы отсюда выбраться. Хоть ненадолго!       Алиэр глянул недоверчиво, но взял каймур и отправился к клетке, где то замирал на одном месте, то метался малек. И верещал! Тонко, прерывисто то ли пищал, то ли свистел — у Джестани даже уши заложило.       — Я думал, рыбы молчат, — сказал он, глядя на перекошенное лицо принца, которому рыбеныш орал чуть ли не в самое ухо. — Как… рыбы!       — А разве они молчат? — в свою очередь удивился рыжий, пытаясь отловить скалящегося малька и не поплатиться рукой. — Это ты рыбьи косяки не слышал. Гул от них такой — море гудит. И салту поют, особенно в брачный период. Ох, зараза!       В воде расплывалась темная муть, рыбеныш свистнул с явным воодушевлением, предупреждая, что дешево свободу, а может и жизнь, не продаст. Дурачок…       — Я же его кормил! — возмутился Алиэр с такой обидой, что Джестани невольно разобрал смех.       — Вы его зарезать хотели, — мстительно напомнил он, радуясь, что можно не говорить о неприятно тянущих внутри вещах вроде запечатления.       — Он не помнит! Он совсем мелкий был!       — Как скажете. Давайте вдвоем, что ли?       Но вместе загонять малька не пришлось. Едва Джестани подплыл к клетке, приподняв свой угол решетки, малек рванулся к нему, ткнулся в пальцы, спасаясь и явно жалуясь — Джестани только подивился, сколько чувства слышалось в его визге. А будучи схваченным за хвост и водворенным в каймур, рыбеныш просто взвыл от непереносимого предательства!       — Сам свою заразу понесешь, — обиженный принц снова сунул в рот вытащенный оттуда для этих слов палец, хмуро глянул на Джестани и трепыхающийся каймур, из которого неслись истошные жалобы. — Тебя он, значит, признает!       — Я с ним играл, — усмехнулся Джестани. — Да и вспомните, вы сами сказали, что я салру сродни. Ну, идем? То есть плывем? * * *       — Вот теперь я вижу, что вы точно родня, — невинно до ядовитости сказал Алиэр примерно двумя часами позже.       Солнце уже почти село, мглу вечерней воды рассеивало призрачно-голубое, но довольно сильное сияние туарры, растущей здесь прямо на камнях. Это было похоже на земные сумерки, только гораздо холоднее. Джестани отчетливо видел небольшую узкую долину, уходящую вдаль, по краям которой камни поднимались пологими холмами, окаймляя ровное дно. Правда, любоваться красотами ночного моря изрядно мешало настойчивое тыканье в колено твердого и острого носа.       — И что делать? — мрачно осведомился Джестани, чувствуя себя полным дураком.       — А я откуда знаю? — веселился рыжий мерзавец. — Ну, поговори с ним… По-родственному!       Дару и Кари, замершие рядом, тоже ухмылялись, на всегда невозмутимых лицах близнецов улыбки казались чем-то невероятным, но такой уж сегодня был сумасшедший день.       — Совсем сдурел? — рявкнул Джестани, когда острые зубы отчаявшегося привлечь внимание малька чувствительно цапнули его за облюбованное рыбенышем колено. — А за хвост?       Ловко увернувшись, рыбеныш замер чуть поодаль, игриво помахивая упомянутым хвостом.       — Может, успеем уплыть?       Джестани просительно оглядел троих иреназе. Принцу было весело, охране было весело, и даже салту разве что зубы не скалили. Уплыть они уже пытались. Оказывается, даже маленький салру способен легко догнать верхового собрата-салту. И обогнать. И цапнуть за чувствительный хвостовой плавник, приглашая к веселой игре в догонялки, как объяснил ему Алиэр, ловя взбешенного зверя, пока вылетевшего из седла Джестани — благо в море падать было некуда — охраняли близнецы.       — Тебе понравилось? — поднял бровь Алиэр.       Слава лучшего наездника Акаланте принцем была заслужена, салту без седока он отловил быстро, и даже серебристая зараза, угрем вьющаяся между взрослыми зверями, Алиэру не помешала. Кажется, рыбеныш его слегка опасался. Зато Джестани он совершенно не боялся, а был влюблен в него, как щенок-подросток в горячо обожаемого хозяина. И вел себя совершенно так же! Играл, то набрасываясь, то отплывая, плыл рядом с салту Джестани, бестолково мечась у зверя перед носом, тыкался мордой, ловил момент схватить зубами — не всерьез, а тоже игриво, не понимая опасность роскошных, прямо бритвенной остроты клыков, и вообще веселился на славу, так откровенно радуясь свободе и прогулке, что Джестани даже разозлиться всерьез не мог. На кого злиться-то? На морского щеночка? Да еще впервые выпущенного из клетки.       — Сделайте же что-нибудь! Что мне, назад с ним плыть?       — Они быстро взрослеют, — хладнокровно утешил его Дару. — И дрессируются легко. То есть салту дрессируются.       На ошалевшего от свободы малька он смотрел с явной опаской, и Джестани понял, что на покладистость салру охранник не рассчитывает.       — Мы полагали, вы знаете, — сказал со своей стороны Кари удивленно. — Вы же его сами взяли на выкармливание, совсем маленького, как раз такого, как надо.       — Знаю — что? — выдохнул Джестани, переводя взгляд на Алиэра, так же беззаботно улыбающегося в седле. — Его высочество забыл меня о чем-то предупредить?       — Я не думал, что так получится, — быстро проговорил принц, почти перестав улыбаться. — Думал, ты его подлечишь — и все. Кто знал, что он так задержится? Да я вообще не знал, что салру тоже привыкают к первому кормильцу! Я думал, он ко мне привыкнет…       — Вы уж определитесь, что именно вы думали и знали, ваше высочество! — рявкнул Джестани, не забывая бдительно отслеживать подозрительно притихшего малька. — Привыкают, значит? И надолго мне это… счастье?       Счастье, вылетев из-под брюха салту Алиэра, впилось зубами в плавник зверя Кару и повисло, мотаясь на бешено бьющемся хвосте и самозабвенно вереща от восторга.       Джестани прикрыл глаза. Над живыми существами и призрачно-сияющими камнями плескалось чернильное море. Ругались, поминая глубинных богов и муренью прародительницу, охранники, метались их салту, верещал малек, и смеялся, заливался хохотом с невозможным, немыслимым звонким упоением рыжий наследник иреназе.