***
Алиэр и вправду провалялся почти до полудня. Джестани успел вволю выспаться, расчесать спутавшиеся за ночь волосы и заплести их в короткую косу, покормить недовольно мечущегося по клетке малька, сделать разминку и вернуться обратно на постель, устроившись в самом изножье. Тяжелое мягкое покрывало, сотканное то ли из водорослей, то ли из какого-то морского мха, было так же насквозь пропитано водой, как и все здесь, оно с фальшивой ласковостью пыталось обнять, уговорить поспать еще, но куда мокрой губке до меховых одеял на земле — легких, теплых… сухих! Джестани вздохнул, усевшись в привычную позу со скрещенными ногами, хотя под водой это получалось непривычно: тело так и норовило оттолкнуться, всплыть и повиснуть между полом и потолком. В самом деле, зачем иреназе кровати? Ну и спали бы прямо в воде. Поежившись, Джестани сплел пальцы перед собой, сосредоточился на дыхании. — Что ты делаешь? — раздался голос позади него. — Молишься? С трудом обретенный настрой слетел, как у малыша, что только учится слушать свою душу. Перед тем, как ответить, Джестани заставил себя разжать стиснутые зубы и сделать пару вдохов-выдохов, чтобы убрать из голоса раздражение. — Нет, — сказал он, не оборачиваясь. — Это не молитва. Просто тренировка. Алиэр не ответил. Завозился на кровати, плеснул хвостом, а немного спустя так же молча выплыл мимо Джестани из комнаты. Вслед ему громко и требовательно запищал рыбеныш, явно возмущаясь, что все гуляют на воле, а его снова заперли в уже тесной клетке. Джестани еще раз глубоко выдохнул, пытаясь унять злость. Да, разговор с собой — это не молитва, но даже в Аусдранге, где редко выдавалась свободная минутка, он находил время отрешиться от повседневности, чтобы услышать тихий голос внутреннего Я, той части себя, что говорит с Малкависом. А здесь уединиться можно только в уборной, похоже. Дверь качнулась, но вместо Алиэра в комнату вплыл Невис. Озабоченно глянул на Джестани, однако не успел тот сообщить, что драгоценный наследник уплыл совсем недалеко, тот и сам показался у входа, резкими размашистыми движениями заплетая волосы в косу. — Мне уже лучше, — уронил он с вызывающей надменностью, глядя куда-то в стену между Невисом и Джестани. — И я хочу прогуляться. — Ваше высочество, я не уверен… — Зато я совершенно уверен, — жестко оборвал Алиэр старого целителя. — Невис, я плыву в город. Если отец спросит, передайте, что я вернусь на закате. Закрепив пряди внизу круглой золотой заколкой, он перебросил косу на спину, подхватил с пола широкую набедренную повязку из плотной темно-красной кожи, застегнул ее так же торопливо, как до этого плел волосы. Повернувшись, хмуро посмотрел на Джестани и тут же отвел взгляд, бросив: — Тебе что-нибудь нужно? Говори, пока я не уплыл. Джестани очень хотелось спросить, какая подводная муха укусила его высочество? Еще вчера Алиэр заглядывал ему в глаза и только что хвостом не вилял, ночью жался к нему, как щенок, боящийся грозы, а теперь все вернулось к прошлому пренебрежению? Но спрашивать бесполезно, принц скорее плавник себе откусит, чем ответит правду. — Нужно, — ровно сказал Джестани, поддавшись мгновенному порыву. — Я бы тоже не отказался от прогулки. Ваше высочество покажет мне город? Понять что-то по лицу принца было не легче, чем по куску мрамора, но хвост, до этого плавно колыхавшийся в воде, раздраженно дернулся. Из-за спины Алиэра отчаянно закивал Невис, умоляюще глядя на Джестани, а по нему словно прокатилась волна гнева. Чужого гнева! И стоило понять это, как Джестани смог пропустить эту волну через себя, отстранившись от чужих чувств и недобрым словом помянув невидимые цепи между ним и рыжим. — Я… Алиэр запнулся и резко выдохнул: — Я плыву на Арену. Тебе будет неинтересно! Кто-нибудь из слуг проводит тебя в город. — Но я давно хотел увидеть именно Арену, — безмятежно заверил его Джестани. — Раз уж вы осчастливили меня этим маленьким чудовищем, хоть увижу место, где их обучают. — Я осчастливил? — вскинул Алиэр брови в искреннем возмущении. — Я? — Конечно, — хладнокровно подтвердил Джестани. — Вы не сказали, что этот паршивец ко мне привыкнет. И не выпустили его вовремя, пока меня здесь не было. Несколько мгновений под прицелом яростно сияющих сапфировых глаз он думал, что никуда сегодня не поплывет. Просто не сможет заставить Алиэра изменить решение. Но принц вдруг махнул рукой и рванул из комнаты, бросив слишком зло, чтоб это могло быть случайностью: — Как хочешь! Отстанешь — поплывешь с Кари!***
Город в этот раз он так и не увидел. Успел только перемолвиться словом с Кари и Дару, но, кажется, близнецы были рады его видеть. Дару даже улыбнулся — зрелище совершенно невероятное, словно северный валун покрылся яркими садовыми цветами. Впрочем, тут же улыбка на лице старшего охранника сменилась привычной хмурой озабоченностью, и не зря — с Алиэром творилось неладное. Едва покинув дворец, Алиэр круто взял вверх, подняв салту над жилищами иреназе так, что Джестани только смутно различал сверху купола и невысокие шпили крыш. Улиц в подводном городе не было, но между строениями виднелись ровные площадки, где темнели островки растительности и мелькали хвостатые фигуры. Потом салту проплыли над скоплением одинаковых крыш, где суетилось особенно много иреназе, и Джестани решил, что это местный рынок. Вот туда он бы заглянул с удовольствием: мало что может рассказать о характере народа лучше, чем место, где торгуют. Но Алиэр мчался вперед, и Джестани едва поспевал за ним и словно приклеившейся к принцу охраной. Временами Джестани чувствовал холодную рассудочную ярость. Это было как порывы ветра, предвестье бури, что вот-вот разразится. Пригнувшись к спине салту, Алиэр летел к ему одному ясной цели, и это уж точно не было похоже на прогулку. Наконец рыбозверь принца заложил крутой поворот, немного снижаясь, зависая над барьером то ли диких скал, то ли обработанного камня, и Арена вдруг предстала перед Джестани, проявившись из водной толщи, не способной скрыть ее пугающее величие. — Вот это да, — выдохнул Джестани, забывая и о чужой злости, и о собственном дурном настроении. Перед ним раскинулась необозримая, уходящая далеко вдаль каменная чаша, края которой терялись в темно-зеленой толще воды, а дно отливало жемчужно-серым. Из песка, а ничем иным гладкое ровное покрытие дна быть не могло, торчали редкие скалы-столбы, высясь в несколько человеческих ростов и все-таки далеко не доставая даже середины чаши. Расстояние и коварная вода скрадывали пропорции и размеры, но Джестани увидел, как опускается вниз салту Алиэра, и понял, что поначалу ошибся в оценке. Арена была так велика, что на ее дне могли поместиться самое меньшее два ипподрома — гордость великой Северо-Западной Империи. Вместе со службами и зверинцем. — Кто мог построить такое? — проговорил он, не надеясь на ответ, но Кари, незаметно подплывший, пока Джестани переводил дух, откликнулся: — Боги, господин избранный. Говорят, когда народ иреназе был еще юн, а глубинные боги только-только уснули и часто ворочались во сне, один из них пробудился и разгневался на тех, кто рубил камень и прокладывал пути в толще скал, мешая его сну. Гнев бога истек наружу кипящей лавой вулкана, равного которому не было и не будет, пока плещут волны. Никто из морского народа не спасся бы, но Трое защитили своих детей. Мать Море пролила свою кровь, и та застыла, породив Сердце Моря, а Отец Небо дал самому достойному из нас умение и силу править Сердцем. И когда оно впервые выплеснуло свою мощь — даже глубинный бог устрашился и отступил в Бездну, где снова уснул, затаив обиду. Но Трое увидели, что мощь Сердца слишком велика, и разбили его на части. Осколки они вручили достойнейшим иреназе и повелели им вести свои семьи в другие области моря и там устраивать себе жизнь, какую они захотят. А это — место, где сила Сердца Моря излилась, устрашив самого глубинного бога. — Тут кто угодно устрашился бы, — пробормотал Джестани, с холодком в груди оценивая размеры кратера. Кратера? Осознав, он повернулся к иреназе, воззрившись на него с ужасом. — Так это… вулкан? Весь город построен вокруг вулкана, а это его жерло? И вы не боитесь? — Чего? — с совершенно спокойным недоумением спросил в ответ Кари. — Вулкана! А если он снова проснется? Иреназе пожал плечами, совершенно человеческим жестом прикладывая руку к глазам и вглядываясь туда, где над Ареной неслась серая стрела салту. — Боги любят Акаланте, — отозвался он безмятежно. — Если спящий в Бездне пробудится, Сердце Моря и воля короля снова усмирят его. — С ума можно сойти, — проговорил Джестани, передергиваясь от знобкого страха и понимая, что никогда не будет уже чувствовать себя в подводном городе в полной безопасности. А впрочем, привыкли же сами иреназе? Живут и не боятся того, что в любой момент вулкан может ожить. Надеются на данный богами талисман и своих королей. Отличная шутка, если посмотреть на того, кто унаследует заботу о городе, только очень уж грустная. И чем думал рыжий недоумок, рискуя своей такой драгоценной, оказывается, шкурой? — Почему король позволяет сыну подобные забавы? — не удержался он от вопроса. — Если от жизни наследника зависит столь многое. — А что делать? — снова пожал плечами охранник. — Нельзя вырастить достойного повелителя, оберегая его от всех опасностей. Конечно, принцу Алиэру следовало бы вести себя… — Разумнее, — подсказал Джестани, и Кари кивнул, слегка улыбнувшись и тут же продолжая: — Но мы и так бережем его, насколько можем. Тир-на Кариалл не позволил его высочеству участвовать в войне с Суаланой, как и повелитель Суаланы не послал своего наследника в бой. — А охота? Гонки эти? Далеко внизу салту Алиэра метался между каменных столбов, выплетая какой-то сложный рисунок, и у Джестани вдруг заныло сердце, будто вспомнилось что-то страшное, горькое, мучительно болезненное. Как недавняя рана: вроде и затянулась, не кровоточит, а дернешься неловко или заденешь — окатывает тягучей болью так, что в глазах темнеет. — Салту — дар Матери Море, и разумная охота на них угодна богине, — спокойно сказал Кари. — Где еще молодому принцу показать себя народу и заслужить его уважение? А гонки… Да, опасно. И повелитель Кариалл часто просил принца отказаться от этой забавы, но… Он не договорил, встрепенувшись и подавшись вперед, но тут же успокоившись, когда еще один салту с седоком вынырнул из-за края Арены и спустился немного вниз. — Дару, — пояснил с облегчением. — Проверил ряды. Видите склоны Арены? Там устроены места, откуда удобно смотреть гонки. Сегодня Арена пустует, разве что кто-то случайно заплывет. Ну, и служители здесь, но они заняты в загонах и со снаряжением. Хотите посмотреть ближе? — Хочу, — согласился Джестани, уже привычным движением мягко хлопая салту по носу, заставляя плавно спуститься ниже. — Кари, разрешите спросить? Вы ведь были здесь тогда? В тот день… — Когда погиб каи-на Кассандр? Был. И без того чеканный профиль охранника совершенно закаменел. Джестани его понимал: когда тот, кого бережешь, спасается чудом, это позор для стража. Пусть близнецы и готовы были отдать за Алиэра жизнь, но одно дело бой, другое — подлый удар исподтишка. — Как у них вообще могло получиться? — спросил он совершенно безразличным тоном, оглядывая бесконечные зрительские ряды, заканчивающиеся на высоте пары человеческих ростов над дном Арены. — Все просматривается, неужели никто не заметил бы подмены? — По правилам соперники носят специальные доспехи и шлемы, — неохотно ответил Кари. — Если салту просто столкнутся или кого-то прижмет к скале, они хорошо защищают. И под ними не очень-то разглядишь, кто где, так что доспехи красят в яркие цвета. — То есть лица под ними не видно? Ладно, а что потом? Кассандр доплыл бы до конца, оказался среди других… Охранник покачал головой, слегка успокоившись, что его не винят, даже напряженные плечи расслабились. — Нет, господин избранный, продумали они все хорошо. Это была пятая гонка Годовых Игр. Понимаете, у каждой гонки свои правила. В этой соперники просто делают три больших круга по Арене. Самое простое, что может быть. Каи-на Кассандр не смог бы заменить принца ни в какой другой гонке, кроме этой, но скорость он держал умело и поворачивал красиво, а большего и не требовалось. Ему не нужно было выигрывать, совсем наоборот. Троих победителей чествуют судьи, а этого допустить было нельзя. На Арене свои правила, никто не простил бы тир-на Алиэру обмана. Знаете, у нас даже пословица про это есть: на Арене принцев нет. — Тогда как? — нетерпеливо спросил Джестани, и вправду не понимая, как двое влюбленных безумцев собирались обмануть огромную Арену, наверняка полную зрителей. — Награждают троих, — повторил Кари, не забывая осматриваться вокруг и поглядывать вниз, где выписывал петли и пируэты рыбозверь с прижавшимся к нему седоком. — А каи-на Кассандру надо было просто войти в дюжину лучших. На салту принца и с его выучкой — дело нехитрое. Судьи отметили бы победу, а потом все салту сворачивают во-о-он туда. Он показал на небольшое темное пятно в стене Арены. — Это проход в загоны. Чтобы возбужденные звери не устроили драку, ездоки заплывают туда по очереди, как и выплывают на Арену. По жребию, кому какой номер выпал. Принц должен был ждать в загоне, а мы с Дару — следить, чтоб никто туда не сунулся. Никто бы и не полез. Понимаете… каи-на Кассандр… в общем, он частенько ждал его там после гонок… Охранник смущенно опустил взгляд, и Джестани подумал, что очень даже понимает. Драка и соревнования горячат кровь, а рыжий с ума сходит от гонок. Вон, как его накрыло после охоты, едва не разложил Джестани прямо на скотном дворе. То есть рыбном, или как его там. С Кассандром же у Алиэра была взаимная любовь, и после гонок возлюбленный ждал принца, зная, что все будет особенно страстно. Джестани резко вздохнул, переживая внезапный острый приступ тоски. Руки Лилайна на теле, горячие бесстыжие губы… Как мало им досталось одного счастья на двоих, как недолго вышло погреться у одного огня. Но если бы он встречал Лилайна из боя или с охоты, неужели отказал бы еще в одной радости? Горячем мужском удовольствии брать податливое и радостно принимающее тело, праздновать общую победу общим же наслаждением… О да, он понимал Кассандра! — Да, ясно, — уронил Джестани. — А как тогда его высочество все увидел? — Так круги-то длинные, — пожал плечами Кари. — Он успел бы посмотреть два круга со среднего яруса, там есть закрытые места для тех, кто хочет видеть Арену, но не хочет, чтоб видели его. А на третьем тихонько спустился бы вниз. Но салту… они и четверть Арены не проплыли, все случилось как раз напротив принца. Хуже и придумать нельзя… — А все думали, что это Алиэр? — тихо сказал Джестани, пытаясь представить ужас целого города, на глазах которого бешеные звери рвут не просто наследника, а почти живое божество. Капризное, надменное, доставляющее хлопоты и беды, но единственную гарантию того, что жизнь города продлится. Кари мрачно кивнул. Его даже передернуло от воспоминаний: явно потом досталось и охране. Но глупость охраняемого — это то, от чего и лучшие стражи спасти не могут, наверняка начальник охраны и король это понимали, потому и оставили близнецов в прежней должности. А еще у Джестани вертелось в голове что-то проскользнувшее в разговоре, такое маленькое, но очень важное… Что-то такое Кари сказал, совершенно на этом не задерживаясь, что Джестани уже слышал раньше, только никак не мог вспомнить — где. Он сломал себе голову, пытаясь поймать зудящую мысль, и почти уловил, но тут Алиэр, описав последнюю сложную фигуру, поднял салту чуть ли не как коня — на дыбы, и рванул к ним. Разогнавшись так, что едва не проскочил мимо, все-таки остановился почти возле Джестани с Кари, так что еще немного, и рыбозвери столкнулись бы носами. Похоже, это умение заставить салту быстро застыть на месте считалось у иреназе особенной лихостью, да Джестани и сам примерно представлял, какого мастерства требует подобное слияние с послушным, но тяжелым зверем. У него бы и близко не получилось. — Я предупреждал, что город сегодня ты вряд ли увидишь, — все с той же высокомерной надменностью бросил Алиэр, не глядя на Джестани. — Арена же — вот она. Как, нравится? — Не очень, — честно сказал Джестани. — Страшное место, ваше высочество. — Страшное? Рыжий воззрился на него так, словно вообще первый раз увидел, у него даже брови взлетели вверх в растерянном удивлении. — Ну да, — подтвердил Джестани. — Огромное, холодное и очень страшное. Простите, я понимаю, что это ваша гордость. То есть вашего города. Может, когда здесь не так пусто, все выглядит иначе, но сейчас… — И ты… так легко говоришь, что боишься? — недоверчиво спросил принц, продолжая его разглядывать. — Ты? Не сирен, не ваших земных опасностей, а просто камней и воды? Ты, жрец бога войны? Джестани молча пожал плечами, не зная, как объяснить, да и надо ли. Потом подумал, что все-таки стоит, очень уж жадно вглядывался в него рыжий, даже вперед подался, прижавшись к спине салту так, что тот беспокойно пошевелил хвостом в ожидании приказа плыть. — Ваше высочество, — сказал, наконец, Джестани негромко, чувствуя, что его слушает и принц, и Кари, и подплывший следом за Алиэром Дару. — Смелость не в том, чтобы ничего не бояться. Я не боюсь сирен, даже если снова с ними встречусь. Я их опасаюсь. Огонь может обжечь, в воде можно утонуть, змея может укусить, а враг — убить или предать. Это все опасно, все может причинить смерть, но бояться нет смысла, надо просто избегать этой опасности или сражаться с нею. Не лезть в огонь, например. И следить за врагами. А как сражаться с тем, чего не понимаешь? Эта Арена… Она так красива, что душа замирает. Но это красота богов, а не людей. Я себя здесь чувствую, как во дворце великого короля, куда меня не звали. Даже хуже, потому что любой король — человек, а это — творение богов… — Это — творение не богов, — прервал его Алиэр, выпрямляясь в седле. — Арену создал мой предок, первый тир-на Акаланте. Когда победил глубинного бога силой Сердца Моря. — Знаю, — кивнул Джестани. — Господин Кари рассказал мне. Но разве это была его сила? Дитя может поднять меч отца и даже ударить им, но оно не может ни выковать этот меч, ни победить им в смертельном бою. В настоящем бою… — А разве бывает ненастоящий бой? — как-то очень тихо и напряженно спросил Алиэр, снова неуловимо подаваясь вперед. — Не говори мне про учебу, это другое. Меня тоже учили драться. Только непонятно — зачем. Когда наши воины умирали за Акаланте, я читал карты и слушал волны. Ты боишься Арены, жрец? А чего бояться мне? Между мной и опасностью всегда будет чья-то жизнь, понимаешь? — Не всегда, — так же тихо сказал Джестани на этот последний яростный полувсхлип. — Нет, ваше высочество. У вас просто другой бой. Вы правы, бой — всегда настоящий. Особенно с тем, чего боишься… — Я. Не боюсь. Ничего. Блестящее жало длинного лоура сверкнуло быстро и зло, ужалив чувствительный нос дернувшегося салту. Не глядя больше на Джестани, Алиэр заставил зверя развернуться и рвануть с места — вперед. — Что это с ним? — растерянно спросил Джестани то ли у себя, то ли у мрачно замерших рядом охранников. — Что я такого сказал? Долгое молчание было ему ответом. Потом заговорил Дару, хотя Джестани привычно ждал ответа скорее от Кари. Охранник медленно и тяжело ронял слова, позволяя вслушаться в каждое и услышать то, что осталось несказанным. — Когда каи-на Кассандр ушел к предкам, его высочество долго болел. Лихорадка длилась не одну неделю, его высочество пропустил похороны. И шестую гонку Игр, конечно. Никто и не ожидал, что он выплывет на Арену в дни траура. В седьмой он тоже не стал участвовать. Восьмая пришлась на то время, когда вы были на земле, а тир-на Алиэр снова был болен. Правда, между ними было несколько малых гонок, и принц раньше их никогда не пропускал. Он вообще никогда не пропускал дни Арены. Раньше. — Ох… — прошептал Джестани, понимая. Яркие пятна жара на скулах, вцепившиеся в его руку пальцы. То ли стон, то ли плач: «Кас, Кассандр… нет…» И целая ночь кошмаров — явно не первая. Увидев собственными глазами страшную смерть любимого, мог ли принц остаться прежним? Да, Алиэр держится холодно и надменно, он плавает на салту, даже охотится с таким бешеным вызовом опасности, что смотреть на него — и то страшно. А ему самому каково? Все считают, что принц справился с горем, пережил его и снова живет обычной жизнью. Спит с наложниками, нашел себе избранного, охотится и плавает на Арене… На пустой Арене, где нет ни зрителей, ни других салту. На Арене, где нет принцев и простолюдинов, где все равны перед песчаным дном, каменными столбами и холодной водой, заполняющей чашу гнева богов. На Арене, где он только и может посмотреть в лицо собственного страха, от которого не защитят ни охранники, ни отцовское войско, ни магия королевской крови. И если принц после ночи, наполненной ужасом и памятью о смерти, кинулся на Арену… биться наяву с тем, что не мог победить во сне… Джестани глубоко вдохнул и выдохнул, глянул туда, где у дна снова металась между столбов яростная молния цвета старого серебра с едва заметным рыжим проблеском. — А когда следующие гонки? — спросил он, не поворачиваясь к охранникам, не отрываясь взглядом от Арены, угрюмо нависшей над крошечной фигуркой, такой безрассудно нелепой, почти жалкой. — Через полторы дюжины дней, — так же тяжело уронил Дару. — Девятые, последние. — И он решил… На Арену. Уже не пустую, а полную жадных глаз, следящих за каждым его движением. Глаз, помнящих другие гонки: кровавую муть в воде и мешанину тел… На Арену, к быстрой молчаливой смерти, выглядывающей из-за каждого столба, из оскаленной пасти и собственного салту, и других, плывущих впереди, рядом, позади… Джестани затошнило от липкого холодного страха, хотя никогда он особой боязливостью не отличался, да и сейчас вроде не с чего. Это не его дело… Рыжее хвостатое высочество хочет на Арену — пусть плывет. Но в памяти поднялся совсем другой страх: тугие порывы ветра в лицо, жесткая толстая веревка на поясе — и вторая, под ногами, конец теряется на другой стороне пропасти. А потом мастер-жрец подходит и молча отцепляет крюк запасной веревки с пояса. Все верно: даже упав, Джестани успеет схватиться за веревку под собой и добраться на руках — проверено не один раз. Он сможет, это точно! Нет никаких причин для страха, он десятки раз перебирался через эту пропасть с запасной веревкой, нарочно соскальзывая, чтобы приучить разум не бояться, а тело и руки действовать быстро и спокойно. Он сможет… Старый, давно пережитый и намертво убитый страх скалился, спрашивая: «А помнишь, как тебе было? Тебе, умелому, гибкому, с железными от постоянных тренировок пальцами и запястьями, верящему в свою судьбу и милость Малкависа. Чего ты боялся? Помнишь, как ступал по проклятой веревке, едва дыша, а потом тебя долго рвало водой и желчью на другой стороне, на маленьком, только развернуться, уступе над пропастью? И когда ты шел обратно, голова кружилась от слабости — ничего не ел накануне, не смог. Ты дошел и сел на землю, и мастер-жрец положил тебе ладонь на плечо, и счастливее тебя не было человека в мире. Помнишь, каково играть втроем? Ты, твой страх и твоя смерть…» Двое близнецов-охранников, похожих друг на друга, как две ладони, и все же неуловимо разных, смотрели на Арену. И на мгновение Джестани показалось, что серые дуги рядов заполнены серебром чешуи, разноцветьем нарядов и причесок, лицами, машущими руками… Но нет, это просто снова окатило пришедшим издалека шквалом чужих чувств. Зато вспомнилось и резко, остро кольнуло: спящие в Бездне. Глубинные боги, о которых говорил Дару — и сирены. Это спящие велели сиренам убить принца иреназе, наследника Сердца Моря, способного усыпить вулкан и напугать бога.