Соавтор неизвестен

                    — Теперь нужно поесть! Лекарство лекарством, а кишочки пустые и мозги холостые! — мама Сергея увидела в госте благодатный объект для кормления. — Сына, ну-ка нарежь хлеба и достань маслёнку из холодильника! Давид, сколько тебе поварёшек борщика?       — Сколько-нибудь…       — Ты так матери моей не отвечай, а то лопнешь потом. Я подозреваю, что есть ещё второе и пироги к чаю, поэтому рассчитывай свои возможности поточнее, — с улыбкой предупредил Давида Сергей.       — Цыц! Пусть мальчик ест! Непонятно, в чём душа теплится, кожа да кости! — Галина Семёновна ворчала практически профессионально: вперемешку с поговорками и житейскими советами. Соскучилась в одиночестве, оба сына в Москве, старший с семьёй совсем носа не кажет, а тут младший прикатил, да ещё и гостя привёл — радость. Правда, не привёл, почти принёс. Галина Семёновна даже сначала подумала, что мальчишку хватил тепловой удар: кожа холодная, щёки красные, на лбу испарина, шатается от слабости. Но Серёжа сказал, что это удар не тепловой, а психический. Галина Семёновна развела настойки боярышника, вытащила из шкафа пуховые носки и старый Серёженькин свитер. Ну и плотный обед — верное лекарство от «психических ударов». Тем более что мальчик ей понравился: тоненький, робкий, беспомощный, но хорохорится, как воробей: я сам, я сам… Видно, что не баловали парня заботой и любовью, стесняется каждого материнского прикосновения.       После обеда (Давид и вправду думал, что его разорвёт от обилия съеденного) мужчины удалились в старую комнату братьев, где уже много-много лет ничего не изменялось. В углу ободранный письменный стол. На стене выцветшая карта мира. На полках и в шкафах чередовались учебники по разным отраслям права и такие упоительные юношеские романы. Два спальных места, две тахты, покрытые клетчатыми пледами. Сёмки и Серёжки. Трудно представить себе, что писатель, во многом уже богема при потолочной лепнине, так просто жил в этой скромной двушке и подпитывался Дюма, Крапивиным, Лондоном. Время остановилось в этой комнате с выцветшими обоями, и Сергей здесь — не матёрый преследователь и нюхач на криминал, а виноватый мальчишка, который не смог проявить отвагу, когда потребовалось.       — Как ты? — жалостно спросил Сергей.       — Боюсь дышать, разорвёт. У тебя чудная мама.       — Да, чудная. Давид, пожалуйста, я…       — Хватит, а то у меня разорвёт не только желудок, но и мозг. Мне нужно время, чтобы переварить всё это. Ты просто мне расскажи про себя, а то ты обо мне знаешь гораздо больше меня самого, а я как слепой котёнок, бегу и бегу за бантиком на верёвочке. Ты лично видел моих родителей и Макса там на этой долбаной дороге?       — Да. Я был очень молод и служил всего второй год в этом районе. Но амбиций было прорва, я ж повоевать успел, пока служил — тогда мало спрашивали, гнали на Кавказ. Там и добился и наград, и повышения, поэтому, несмотря на молодость, уже считался бывалым. Как-то легко всё удавалось. Везло. Лихо скакал по службе. И вот расплата. Позвонили гаишники, сказали, что смертный случай на трассе. И мы бы не выехали, это их епархия, но сверху велели дуть, так как там были какие-то «особые обстоятельства». Этими обстоятельствами и был Макс. Без экспертизы было видно, что парень вкручен. Причём конкретно под завязку. Даже удивительно, что он не угнал с места происшествия, что вообще заметил… Думаю, что твои родители погибли быстро. Мы тогда долго дожидались технику, долго не могли вытащить машину, дождь полил. Мы оформили всё как положено, Макс хоть и не бил себя в грудь, но осознавал, что он виноват. Помню, что он постоянно двигался: ходил, жестикулировал, дёргал шеей, сплёвывал, присаживался, опять вставал, щёлкал пальцами, и мимика была такая болезненная, неестественная. Короче, всё началось уже вечером. Меня вызвали в отделение, и я имел разговор с начальником РОВД. Я не сразу согласился переписывать протокол. После часового тет-а-тета с начальством меня оставили «подумать» в командном кабинете. Через пять минут моего одинокого «думания» в кабинет вошёл Архаров. Он молча положил передо мной пухлый пакет и пошёл вон, но всё же не удержался и у дверей уже, не поворачиваясь ко мне, сказал: «Я отец. Те люди погибли, их не вернёшь. Я обещаю, что помогу этой семье… Мой сын виноват. Но я отец». Видно, что не готовился к речам, сказал как-то неловко и ушёл… Я взял эти деньги. И переписал протокол. Мне тогда казалось, что поступаю правильно, что этому человеку можно верить. Ведь действительно никого не вернёшь. Прости, но тогда я так думал, да ещё и надавили.       — Архаров обещал помочь семье убитых? — Давид презрительно прищурился.       — Да. Я точно знаю, что он пытался дать денег твоей бабушке. Но она не взяла, ни в какую. Думаю, что она что-то подозревала.       — А раз гордая бедность отказывается, то можно и не париться… Серёж, ужасно не то, что ты тогда документы подделал. Ужасно то, что все вокруг знали, что Макс виноват в смерти моих родителей. Я был разменной пешкой в игре великих комбинаторов. Теперь я понимаю, почему вдруг Гориновым вздумалось усыновить великовозрастного парня! Я уверен, что это всё сценарий Андрона. Он понимал, что Макс его конкурент в будущей делёжке города. Каким-то образом он получает протоколы и разыскивает меня в детдоме. На всех вечеринках, где был Макс, Андрон выставлял меня послушной марионеткой в стрёмных нарядах. Если Макса не ожидалось, то Андрону было пофиг на меня. Они пытались переиграть друг друга: Макс возвращает меня после бегства к Гориновым и требует найти документы. Он называет компромат на отца, понимая, что всё хранится в одном месте. Конечно, он рисковал, я мог прочитать документы, но уже сделал на меня ставку, был уверен, что я не выдержу издевательств и сделаю всё как надо. А Андрон хранит секрет до поры до времени, чтобы либо держать Архаровых в узде, либо просто ликвидировать Макса, выставив меня убийцей. Типа узнал парень правду и отомстил за родителей.       — Он это и сделал. Но всё же ты переиграл их обоих, не понимая этого. Ты не только смог смыться благодаря Максу и охраннику Резниченко, ты упёр с собой банковские бумаги самих Гориновых. Всё их ворованное достояние, да ещё и расписанное по счетам в швейцарском банке, да ещё и магнитный ключ к ячейке. По этому документу можно составить календарь откатов и воровства во время правления глубокочтимого мэра. Это компромат на самих Гориновых. И он не имеет срока давности. Единственное, что удалось Андрону — это убедить всех, что Макса всё-таки убил ты.       — Всех, — Давид грустно поднял глаза. — И тебя, и Илью.       Сергей перебрался на кровать, где полулежал Давид, и заставил его положить голову на свои колени.       — И меня. Весь город. Я занялся твоими поисками только через полгода. Андрон меня нанимал лично. И всё было представлено просто в высшей степени художественно. Я поверил, я не мог не поверить. Все факты были против тебя.       — Что он сказал?       — Во-первых, что он всё знает об аварии и моей роли в ней. Во-вторых, что Архаровы подонки, а Гориновы решили позаботиться о несчастном мальчике и усыновили, облагодетельствовали. В-третьих, что мальчик оказался далеко не ангелом. По его словам, ты вёл себя странно: тащил всё, что плохо лежит, сбывал краденое, рассказал, что так пропала семейная реликвия — пятикаратный бриллиант в белом золоте…       — Сколько каратный? — Давида приподняло с колен Сергея.       — А ты думал, что стекляшка, глупый. Он говорил, что ты странно одевался, что пил, курил и лез к нему в постель с непристойностями. При этом он так рассказывал, что как бы оправдывал тебя, дескать, это всё детский дом. Показал справки из больницы про суицидальные наклонности, показал шов на себе, который ты ему оставил. Напомнил историю угона его машины. Ну и само убийство: похищенные деньги, отпечатки пальцев, появившийся повод отомстить. Ты выглядел в моих глазах злобной тварью, неблагодарным шакалом. А тот факт, что ты мог обнародовать документ моего позора, заставил взяться за это дело. И я начал поиски тебя и документов.       — Скажи, ты сам придумал писать книгу?       — Нет. Это Семён, он был в курсе всего. И он её начал писать до того, как я с тобой познакомился. И кстати, именно он первый засомневался, что история, рассказанная Андроном, правда. Всё твердил: не ложится это сюжетно, не вмещается, не логично.       — Что его смущало?       — Прежде всего, почему ты не подружился с Андроном-Антоном и не плюхался в удовольствиях в богатом доме, а пытался бежать. А потом я смог…       — Обмануть меня, дурака. Блин, противно вспоминать, как я тебе диктовал!       — Давид, мы так правду узнали. Если бы я не втёрся к тебе, чтобы проверить, ты ли это, а просто бы сцапал, то не стал бы слушать. Уволок бы Горинову.       — А что знает Андрон обо мне?       — Я ему сказал, что у меня есть «подозреваемый», что ты работаешь официантом и соответствуешь легенде, найденной у Греча, но что по внешности определить трудно, что у тебя хороший паспорт и по нему ты старше.       — Можно ли сказать, что Горинов одержим идеей меня найти?       — Поначалу да. Но сейчас уже не так рьяно. Он думает, что ты уничтожил документы, иначе они бы уже всплыли. Да и его империя подросла: то строительство, то разборки мафиозные, то какие-то приобретения за рубежом, выборы вон на носу…       — Как думаешь, Семён до выборов напишет книгу? — Давид задал этот вопрос как-то по-особому. Стало тихо в комнате. — Серё-о-ож! Ты чего замолчал?       — Ты всё-таки решил мстить?       — О! Это громко сказано. Но было бы неплохо сорвать кое-кому наполеоновские планы.       — Я останусь с тобой! Не прогонишь?       — Серёж! Куда я тебя прогоню? Ты мне нужен сейчас.       — Значит ли это, что ты меня простил?       — Это значит, что я начал переваривать… Это значит, что ты, гадкий педофил, смог привязать меня к себе. И я, дурак, привязался…       — А я не просто привязался, — Сергей смотрел сверху вниз на Давида и как-то мучительно у него получалось. — Я не просто привязался, я… — И Давид закрыл ему ладонью рот.       — Давай улетим уже завтра в Москву. Не смогу я здесь ещё два дня…       — А как же мама?       — А мама поймёт. Она же мама.       ***              Семёна бесила эта молодая, бесплотная корректорша: ни кожи, ни рожи. Полина. Близоруко щурится и придирается ко всему, в каждой строчке по паре почеркушек. А Семён сражался за каждую букву, за все новообразования слов.       — Это же диалектизм! Так в Поволжье говорят! «Шутю», а не шучу. Там ещё и не так говорят: и «лавю», и «сводю»…       — Но ведь книгу будут читать не только в Поволжье. Пусть герой говорит правильно, никаких «шутю» и «лавю». И вот это что за слово? «Баский»? Давайте заменим. Здоровский, красивый, завидный…       — Полина, вы не понимаете! Это речь героя! Он родом оттуда, поэтому и говорит так! И это выдаёт его!       — Вы же тоже из Поволжья приехали? Вы же так не говорите.       — Ну… Я уже сколько здесь живу!       — Вот и он не одну неделю! Кроме того, он же специально привычки менял, боролся с собой старым…       — М-м-м! — возмущённо мычал Семён, ему казалось, что речь главного героя делает образ живым, индивидуальным. А плоская Полина каждый раз вытравливала из текста его изюминки, сражаться с её унылым и настойчивым голосом не было смысла. С этим «шутю» и «баский» она подъезжала уже в третий раз.       — Семён Рафаилович, ваш герой в мире моды вращается! У него должна быть жеманная, гламурная лексика, а вы местечковые словечки вставляете…       — Там, где они вставлены, он ещё не в мире гламура… дальше же их нет! Речь героя же… — Договорить не дали, заверещал звонок от домофона, вернее от вахтёрши. Семён даже с радостью ринулся к трубке, так как чувствовал, что чуть-чуть — и взорвётся.       — Семён Рафаилыч, к вам люди пришли, говорят, что вы их знаете и будете рады видеть.       — Кто?       — Не знаю, сказали, что земляки ваши. Молодой мужчина, такой представительный, приятный. А двое — кажись, его телохранители.       — Земляк, говорите?       — Да! Они ведь поднимаются! Или что, не пущать надо было?       — Всё нормально, пущать… — Семён положил трубку и добавил: — Не пустишь разве такого? — И метнулся в кабинет. Под удивлёнными взглядами корректорши оборвал несколько фотографий со стены, кинул их в ящик стола. Раздался звонок в дверь.       — Откройте, — распорядился Семён, — и вот что, не уходите из квартиры пока, но будьте в гостиной!       Полина послушно пошла открывать дверь, а Семён лихорадочно осматривал фотографии, успел сорвать ещё одну, с Ильёй Архаровым. Гость же бесцеремонно, мягко отодвинув Полину, прошёл прямиком в кабинет; прежде чем поздороваться, он повернулся к двум одинаковым мужчинам и приказал:       — Оставайтесь там! — Когда же посмотрел на хозяина кабинета, тёмные глаза излучали доброту и восторг одновременно. — Ну, здравствуйте! Давно нужно было познакомиться со знаменитым земляком. Я прочитал почти все ваши книги. Увлекательно! — он протянул руку для приветствия, — Горинов Андрон Анатольевич, простой бизнесмен.       — Ой ли! Такой простой? — поддержал бодрый тон Семён и пожал гостю руку. — Наслышан о вас, наслышан. Для города многое сделали. Присаживайтесь, у меня тут, конечно, не хоромы, но вот как-то так… привык к такой обстановке… Попрошу Полиночку кофе нам сварганить…       — Не стоит. Я, собственно, надеялся поговорить с вами о вашем брате.       — А что с ним? — играл дурачка писатель.       — А с ним то, что он недобросовестный работник. Я его нанял, а он исчез. Нехорошо, — и это такое литературное слово «нехорошо» прозвучало у Андрона почти нецензурно, как будто клинок из ножен выхлестнулся: ш-ш-о… Андрон не стал присаживаться на табуреточку Полины, что ему радушно предложили. Он подошёл к окну и полуприсел на подоконник. Харизматичен. Семён подумал, что фотографии всё-таки жалкие отпечатки лица, не способные передать силу, угрозу и какой-то запах власти, исходящий от этого черноволосого мужчины. Андрон был безупречно одет, начисто выбрит, с запястья свисала нить яшмовых чёток, и только пальцы, теребившие эти грязно-зелёные бусины, выдавали нервы визитёра. Мимика расслаблена, речь спокойна, поза вальяжна. — Где ваш брат, Семён Рафаилович?       — Он за границей, отдыхает. А про ваш контракт он сказал, что что-то там сорвалось. И человек, на которого он думал, оказался не тем.       Андрон улыбнулся.       — Он уехал в Сардинию? А с кем?       Семён поёжился от географического названия.       — С моим старшим сыном, — соврал вдруг Семён. И сразу пожалел об этом, ладони вспотели, ощущение опасности выросло многократно. «Глупо», — подумал он.       — А у меня другие сведения. Ваш старший сын на Сардинии уже пару месяцев с матерью и младшим братом отдыхает. А Сергей Рафаилович сейчас с неким Давидом Лёвеном. По поддельным паспортам, что ли, они границу пересекали? Если бы они рыпнулись через таможню, то я бы знал. Кто этот Давид?       — Это друг Сергея. Он бы не хотел распространяться об этом. Его личная жизнь никого не должна интересовать, вас в том числе.       — Даже так! Его личная жизнь меня не интересует. А вот жизнь этого Давида — мой кровный, давний интерес, — Андрон улыбнулся ещё шире и отвернулся в окно. — Недооценил я сучёнка… Соблазнил, значит, спеца-молодца. Ваш брат не выполнил контракт…       — А по условиям контракта он не может покидать территорию страны, не может просто съездить отдохнуть во время своих поисков?       — Нет, такого условия там нет. Да и мы с вами понимаем, что он здесь, в России. Но он по условиям контракта обязался в случае нахождения объекта, во-первых, предоставить полную, достоверную информацию. Во-вторых, предоставить сам объект. Имел право распорядиться только одним документом. И это тоже прописано в условиях.       — Возможно, он не нашёл.       — Нашёл, и вы знаете это. Я это понял по его последнему визиту в С. Нёс какую-то ерунду, противоречил сам себе. А потом мне доложили, что подкопана одна интересная для меня могила, а нанятый мной господин Безуглый покинул родной город с каким-то молодым человеком. Самолётом. Сразу же выяснили имя этого юноши. Опа! А это тот самый подозреваемый. Пришлось ехать в Москву. Искать чёртов паб. И тут сюрприз: нужный нам человечек день назад уволился. Сергей на телефонные звонки не отвечает. Исчезли. Где же они?       — Я не знаю. Сергей сказал, что хочет отдохнуть.       — И вы с ним не на связи?       — Он не отвечает мне так же, как и вам.       — Дивно! А я думал, что он мне захочет хотя бы посылочку прислать… Три дня назад мой конкурент по выборам — Архаров — имел мне сказать, что получил важную посылку. Документ бог знает какой давности. Бумажка, конечно, силы сейчас как бы и не имеет, но мужику неприятственно. Он даже снял свою кандидатуру с предвыборной гонки. Ему, значит, прислали… а мне?       — Я об этом ничего не знаю.       — Зато я знаю. Передайте брату следующее: я, в принципе, готов увеличить его гонорар за документ и за мальчишку. Я сам бы сделал так, как он, я чту чужие материальные интересы. У него есть две недели, после которых этот самый Давид должен явиться ко мне с похищенными документами, причём сделать это тихо, без участия общественности. Но… если он намерен использовать СМИ, публиковать там чьи бы то ни было воспоминания, обвинения, а тем более обнародовать документ, чтобы навредить мне, если он надеется, что у меня до него руки коротки при этом, то пусть знает: проигранные выборы — всего лишь проигранные выборы, потрепать мне нервы — это тоже как-то мелко и проходящее, а вот мама… — Андрон развернулся к Семёну с лучезарной улыбкой. — Мама уже немолода. Её беречь нужно! Вот у моего отца приключился инсульт пять лет назад. Возраст! Надо беречься! Я отправил вашу маму в санаторий на три недели. И жду документов!       Семён соскочил с побелевшим лицом, кинулся к лощёному цинику, что так спокойно угрожал их семье, схватился за лацканы его модного плаща:       — Ты! Ты, ублюдок… если с матерью что-то…       — Тс-с-с… У меня здесь охрана! Руки уберите! Они ещё понадобятся нашей расейской литературе. С Галиной Семёновной всё хорошо! Уверяю! И у меня нет никаких причин желать ей зла, ни ей, ни вам лично. Поэтому просто дозвонитесь до брата, — Андрон с силой оттолкнул от себя растерянного писателя, он спокойно подошёл к столу и, опершись на него, стал рассматривать фотографии на стене. — Тем более документом этим они не могут воспользоваться напрямую, им никто со счетов денег не даст. Пусть просто вернёт мне документ и сучёнка. О! Я знаю, это режиссёр Мостицкий. Это у вас здесь лица для нового романа? Здорово… Интересно. Так… какое лицо… Вот значит, каким ты стал! Давид. И имя-то какое! Героическое.       — Это польская топ-модель Боровец, — прошептал Семён.       — Этот да… А вот этот нет! — Он по-хозяйски оторвал фотографию, на которой Давид выходил из паба. — Вас вдохновляет это лицо? Или почему это здесь висит? Из уважения к братскому выбору? Я позаимствую у вас этот снимок… О чём ваш новый роман?       — Иди-ка ты на хуй! — справился с собой Семён.       — Хорошо, я пойду. Не переживайте так сильно! Вы, главное, доходчиво до Сергея донесите всё это. Через три недели голосование, и я за это время не жду никаких сюрпризов ни от своего братца, ни от своего наёмного работника. Я намерен стать мэром.       — Ты насильник, ворюга, да ещё и убийца. Для полной палитры как раз поста повыше не хватает, — тихо, но жёстко ответил Семён.       — Ладно! Мне пора. Приятно было познакомиться, — Андрон направился к двери, но вдруг остановился, вернулся и пристально посмотрел в лицо писателю: — А собственно, почему вы поверили этому пацану? Он вам врал. Артистично и изощрённо. Я уверен, выдавливал слезу и заставлял хвататься за горло. Он может, он всегда был неплохим сказочником. Где доказательства его словам? Мои слова против его. Моя репутация против его.       — Его слабость против твоей силы. Вот и все доказательства.       — Слабый всегда прав? Гнусная мораль! Да и его слабость вами преувеличена. Он был сильнее меня. Единственный, кто был сильнее меня. Он меня практически сломал тогда. Он, а не я. Так что моя слабость против его силы! Всё, ауфвидерзеен! Звоните, пишите, шлите открытки! — Он стремительно вышел вон, кивнув своим шавкам.       Корректорша Полина робко заглянула в комнату.       — Семён Рафаилович, мы ещё будем сегодня работать?       Семён изумлённо увидел свою помощницу, почему-то отметил про себя, что она вроде как и хорошенькая, но тут же заорал:       — Да-а-а! Сегодня корректируем всё! И пусть завтра же Манохин несёт в типографию! — похлопал себя по карманам, нашёл телефон, тыкнул на быстрый набор, несколько секунд ожидания — и опять ор: — Серый! Я убью тебя! Отставить все ваши прекрасные планы мести! Слушай сюда!..