Первое правило Компании

      Винсент был в Вутае всего два раза в жизни и этих визитов оказалось достаточно, чтобы избавиться от желания отправиться туда вновь. Ему не нравился чуждый менталитет, бессмысленно вычурная архитектура, даже погода - полгода дождь, полгода ветер - не делала этот край более привлекательным, нежели разнообразие континентальных городов. Насколько он знал, никто из его окружения не мог похвастаться тем, что разглядел в островной Империи нечто, что звало бы их обратно, обещая и маня легендарными и сокровенными тайнами и красотами. Быть может, для своих детей Островная Империя и была самым чарующим вместилищем красоты и гордости. Воспитанные её нравами, впитав вековые устои, сколь бы нелепыми они ни казались, вутайцы действительно не могли представить что-то более достойное их жизни. Но Винсент никогда не понимал этого. И не хотел принимать в себя чужую страну, даже зная что на четверть своей крови принадлежит ей.       Единственное, что нравилось ему в Вутае, это его кухня. Говорят, только вутайцы могут приготовить девяносто блюд из риса и ещё девятьсот - из морепродуктов, на которые было богато окружающее острова море. Рыбу Винсент любил всегда, хотя как раз в глубине континента гораздо проще и дешевле было разжиться мясом и птицей. В последние годы его потребность в еде значительно снизилась. Хаос внутри его тела был нескончаемым источником энергии - Винсент мог бы спокойно отказаться от еды и сна на месяцы, а то и годы, если бы это оказалось необходимо. Но даже теперь он не упускал случая попробовать новое рыбное блюдо, хотя вовсе не считал себя гурманом. Просто этот вкус и эта любовь были родом из детства, когда его мир веял спокойствием и верой в безоблачное завтра.       Теперь его жизнь не была ни безоблачной, ни лёгкой. Чего стоит один только отдел Турков, который они уже устали переименовывать, опираясь на разрастающиеся и превалирующие обязанности. О будущем ему, к счастью, не было необходимости задумываться, но и настоящее каждый день подкидывало зубодробительные задачи. За месяц в его непосредственном подчинении оказалось свыше четырёхсот человек - больше, чем даже в те времена, когда он сам был Турком. Их нужно было обеспечить работой, проверить на лояльность и продуктивность, рассортировать по специализациям и следить-следить-следить за движением информации в Компании и вне её. Через него по-прежнему проходили досье чуть ли не каждого нового сотрудника внутренних департаментов, необходимо было проанализировать уровень их соответствия и благонадёжности, и только потом передать, с рекомендациями или без, соответствующему отделу. Так же требовалось внимательно следить за внутренними и внешними конфликтами, анализировать их зависимость или потребность во вмешательстве Компании Шин-Ра, и при необходимости, регулировать их так, чтобы Компания не осталась в накладе. Важным аспектом оставался поиск лояльных компаний и людей, которые могли что-нибудь сделать для Шин-Ра, и долг перед которыми не стал бы неподъёмным, благодаря их отклику. Да, у Винсента была приличная информационная база, но много ли сделаешь, обладая лишь этим знанием? Нужно было найти убедительные доводы для тех, кто вдруг бы заартачился и не захотел бы вливаться в общее поле деятельности, которое Шин-Ра предсказуемо собиралась возглавить. Нужно было найти точки давления, если вдруг упомянутые лица пожелают передумать и отколоться, унося с собой нужные Компании ресурсы. Словом, работы у Винсента было выше крыши. И это не считая ещё частных поручений Руфуса, которые оказывались с одной стороны нетрудными, а с другой - не сразу и сообразишь, как к ним подобраться.       Маленькая блондинка Елена, к которой Винсент сразу же проникся расположением, как только узнал получше, за сегодняшнее утро звонила ему уже четыре раза. Звонила бы и ночью - объём работ уже не раз заставлял её ночевать в офисе - но робость пока не позволяла. Винсент отправил её вместо себя в старые архивы Мидгара, вместе с половиной аналитического отдела собирать информацию, и вопросов у них накопилось столько, что когда Винсент смог отключить телефон, тот уже ощутимо нагрелся, а ухо, в которое деятельная блондинка осипшим голосом озвучивала наблюдения, вспотело.       А сколько ещё тайн и секретов ждало лично Винсента, сложно было даже представить. Наученный опытом своего предшественника (и его предшественника в гораздо большей степени), Винсент принимал, что многое следовало доверить только себе самому. И как любой Турк, он знал, что ценность информации разнится в зависимости от объекта, к которому она относится, но это ни в коем случае не влияет на статус секретности. Пока насущной задачей перед ним было настоящее: нормализовать деятельность Шин-Ра, скооперировать работу подчинённых ей департаментов, не допустить опасных и компрометирующих случайностей, на которые всегда была богата её история. Ну а свой личный интерес по изучению её прошлого приходилось откладывать на потом, и оставалось только надеяться, что когда всё более-менее нормализуется, эта информация не устареет окончательно и её можно будет использовать для решения старых загадок и отдачи долгов, которые Валентайн помнил за собой все эти годы.       Сегодняшнее утро грозило перейти в точно такой же наполненный беготнёй и проблемами день. За окном ещё даже не светало, но Винсент был на ногах с глубокой ночи. Спать не хотелось, всё вокруг дышало тишиной и спокойствием, и главе Турков очень хотелось максимально оттянуть тот момент, когда эта беззаботная умиротворяющая тишина сменится активностью рабочего дня.       А для этого у него был старый проверенный способ, который никогда не подводил его уже бахамут знает сколько лет...       Жареная рыба приглушённо пыхтела на сковороде, изредка выстреливая пузырями винного соуса, растекающимися по изнанке выпуклой стеклянной крышки. Винсент вдумчиво шинковал морковь, прикидывая, хватит ли её ещё и на ужин, или добавить цуккини для объёма. Томлёный в духовке рис подходил и к тому и к другому, но смешивать гарнир не годилось, а готовить их по отдельности было лень. К тому же, от услуг горничной Винсент отказался ещё два месяца назад, сразу, как у него поселился Сефирот, очень болезненно реагирующий на вторжение посторонних в своё личное пространство. Это означало, что посуду приходилось мыть им самим, а оба мужчины, как оказалось, люто ненавидели этот процесс. Причём Винсент ещё мог, призвав на помощь всё своё самообладание и опыт одинокой холостяцкой жизни, справиться худо-бедно с грязными тарелками, а вот Сефирот, не обладающий повседневными бытовыми навыками даже на умеренном уровне, стабильно что-нибудь разбивал и портил. Обвинять его в этом было глупо, но и тарелок было жалко. Так что приходилось идти на компромиссы: мыл посуду Винсент, а в обязанности сильверхэда вменялась уборка квартиры и сбор вещей для прачечной, которые забирала клининговая служба в конце каждой недели.       Уборку Сефирот любил не больше мытья посуды, но разбить метлу и тряпку было куда проблематичнее, так что выбора у него особо не осталось.       На самом деле, Винсент редко готовил в те дни, когда оба пропадали на работе и приползали домой, объятые лишь страстным желанием упасть в постель и предаться безудержному сну. Недавно открывшаяся столовая на первом этаже нового Шин-Ра Билдинга была довольно приличной и вполне удовлетворяла их потребности, позволяя заказать завтрак и обед непосредственно в кабинеты. Но сегодня у Винсента было действительно много времени, а готовка позволяла не только настроиться на умиротворение, но и спокойно обдумать план действий на день грядущий. Руки творили своё колдовство почти без участия головы и это было именно то, что нужно после бурной, наполненной событиями и новой информацией бессонной ночи.       Бурной ночь стала пол-второго, вместе со звонком телефона. Винсент, привычно плавающий на границе сна и яви, не глядя выметнул руку, откинул крышку и прижал телефон к уху, не потрудившись даже подать голос. Он догадывался, что Елена будет звонить для уточнения актуальности той или иной информации, но на той стороне провода почему-то молчали, чего Елена себе бы никогда не позволила.       Винсент скосил глаза на спящего под его плечом Сефирота. Подать голос сейчас наверняка значило бы его разбудить. Затем он догадался проверить номер входящего звонка и с изумлением вскинул брови. Что бы ни понадобилось Ценгу сообщить ему в такое время, разговор определённо не ограничится хмыканьем.       Абонент терпеливо молчал в трубке, пока Винсент не вышел из комнаты, бесшумно притворив за собой белую деревянную дверь.       ― Откроешь? ― шепнуло над ухом, когда старый Турк подал-таки голос в телефон. ― Я за дверью.       "А у меня есть выбор?", философски подумал Валентайн, затягивая пояс халата, и согласно кивнув, положил трубку.       Рыба дошла к шести часам, но Винсент не стал снимать её с плиты, оставив пропитываться горячим соусом. Вина было мало, пришлось разбавлять остатками коньяка, а ему не повредит лишняя температурная обработка. До срабатывания будильника оставался ещё час и Винсент, подумав, принялся мыть посуду, стараясь не греметь чашками. Цуккини он резать не стал, рассудив, что в крайнем случае, отдаст свою долю Сефироту, если ужин тому покажется недостаточно сытным. В отличие от Турка, сильверхэд ел, чтобы не сказать "жрал" за двоих. Но его опять же можно было понять: его организм нуждался в утроенной энергии, усиленные мышцы сжигали калории стремительно и без остатка, а возобновившиеся тренировки заставили его вспомнить ещё и о сахаре, в своё время в обязательном порядке входившем в рацион Солджеров Компании. И об алкоголе, процесс поглощения которого был несколько эффективней и, похоже, приятней, бесконечных литров сахарного сиропа, едва подкрашенного заваркой. С кофе Сефирот старался не перебарщивать - переизбыток адреналина ему как раз не рекомендовался - а чай он не любил.       Винсент тоже никогда не любил чай. В какой-то период жизни, ещё в юности, он подсел на кофе, но один знакомый бармен оказал ему медвежью услугу, приучив пить исключительно элитные сорта с хитрой технологией приготовления и целой философией употребления, и после того опыта любой другой кофе стал для Винсента просто горькой крепкой бурдой. Горечи ему хватало и в жизни, а крепость теперь была ему без надобности. Сон стал для него таким же атавизмом, как и голод, и желание жить для себя.       Но в редких посиделках за бокалом вина вместе с Сефиротом и тихим разговором Винсент себе отказывать не собирался, и именно на такие случаи в баре всегда оставалась бутыль-другая хорошего алкоголя, притащенного Рено из каких-то особо секретных погребов. Валентайн никогда не уточнял - из каких именно, но был благодарен своему заму.       Стекло под руками случайно звякнуло. Винсент покосился на закрытую дверь спальни и поставил два коньячных бокала из раковины на самую верхнюю полку, подальше от случайного взгляда.       Ценг пришёл не один, а в компании двух бутылок красного вина без этикеток, и таких пыльных, словно он откопал их ещё из личных запасов прадеда Руфуса. Винсент озадаченно смерил компанию взглядом.       ― Ты уже начал или ещё не закончил?       Ценг хмыкнул, нервно дёрнув уголком рта, отчего жёсткие складки на лице придали ему неприязненное выражение. Они стали обращаться друг к другу на "ты" после последней командировки Валентайна в Вутай, очевидно придя к обоюдному согласию, что после такого количества взаимно открывшихся друг другу секретов, отгораживаться безликой деликатностью просто глупо. Как-то сразу Ценг стал казаться ближе и уязвимее, а Винсент осознал, какое будущее его ждёт, если он не научится доверять хотя бы своему партнёру, если не подчинённым. Стоящий на пороге мужчина выглядел, несмотря на свою подтянутость, чертовски сломленным, хотя глазами это едва ли возможно было заметить.       ― Ни то, ни другое, ― бросил вутаец, всучивая Валентайну обе бутылки и принимаясь раздеваться так свободно, словно пришёл к себе домой. ― Чай поставишь? Зелёный, с лимоном, желательно с имбирём.       ― Здесь тебе не чайная лавка, ― сдержанно возмутился Винсент, впрочем, улыбнувшись одними глазами. Развернулся, относя нежданный подарок на кухню, и через полминуты уже загремел чашками. Под заполненным с вечера чайником, пузатым и глянцевым, вспыхнул огонь. ― Зелёного нет. Могу предложить с бергамотом.       ― Тогда кофе, ― кивнул Ценг, проходя вслед, но с полпути свернул в гостиную и зажёг свет по периметру всей комнаты. ― С коньяком.       ― Кофе с коньяком или коньяк с кофе? ― Винсент улыбнулся уже открыто, благо, его никто не видел. И вдруг спохватился. ― Постарайся не шуметь. Солджеры спят чутко.       ― О... ― только и сказал вутаец, а до Винсента вдруг дошло, до всеведающий и всезнающий, согласно легендам отдела, Ценг, похоже, не был в курсе этого аспекта их с Сефиротом отношений. Хотя дежурящие на первом этаже консьержи наверняка донесли ему о том, что квартира, выделенная генералу, пустует со дня заселения. Ему вдруг снова стало стыдно до ушей, даже краска в лицо бросилась, но к тому моменту, когда он принёс в гостиную заказанный Вице-президентом коньяк и кофе, самообладание взяло-таки верх над смущением.       Даже Рено знает, а ты нет, хотел сказать он, но промолчал. Вряд ли правая рука Руфуса Шинра пришёл к нему в середине ночи чтобы обсудить кто с кем спит.       Но, казалось, что Ценг вообще не намерен что-либо обсуждать, долго и вдумчиво размышляя над чашкой. Вместе с горячим паром поднимался приторный фруктовый запах молодого коньяка, который Винсент вообще-то держал для готовки. Ценг задумчиво вдыхал пары, тонкие ноздри раздувались, выдавая за внешней бесстрастностью лица живые эмоции. Пальцы с синеватыми ногтями, обхватившие чашку, были до того бледны, что даже Винсент на их фоне казался загорелым латиносом. Но если Ценг и замёрз до посинения, в нём ничего не выдавало этого. По части самоконтроля Винсенту по-прежнему было до него далеко.       ― Ты ведь присмотришь за ним? ― спросил вутаец после нескольких минут взаимного молчания. Кофе по-прежнему грел ему пальцы, но больше ничего не происходило.       Очевидно Ценг и не собирался пить его, только занять руки.       Винсент кивнул, без труда поняв, о ком говорит Вице-президент.       ― Я знаю, что он на самом деле не хочет чтобы я уезжал, ― продолжил Ценг, усмехаясь в пустоту. ― И я понимаю, что поступаю глупо, играя на его гордости и чувстве собственности. Но он должен научиться подчиняться, этот мальчишка. Я бы уничтожил его тысячу раз, а он всё играет со мной, как с диким тигром, и вот теперь он оскорблён тем, что я чуть не откусил ему голову. Я подобрался к нему так близко, что он перестал меня видеть и рассматривать как угрозу. А теперь он обижается на свою невнимательность. Мальчишка! Даже его отец не был таким упрямым...       Он вдруг прервался и с удивлением воззрился на кофе в своей руке, словно впервые увидев. Скривился, пригубив, и решительно отставил чашку в сторону, подняв на Валентайна очень трезвый и очень злой взгляд.       ― Неси свой коньяк, Глава Турков. Я расскажу тебе, чьей правой рукой ты будешь отныне.       Сефирот выполз из спальни как всегда отчаянно недовольный необходимостью просыпаться. Да, он умел возбуждать в себе бодрость и готовность к действию в течении нескольких секунд, но сейчас в этом не было необходимости и он старался себя не насиловать. Скорей всего он даже и проснулся не столько от будильника, сколько от ощущения одиночества, которое проникло в его особенно чуткий предутренний сон. Но возмущаться, увидев Винсента на диване в гостиной с книгой в руках, не стал. Коротко пожелал доброго утра, походя мазнул губами по щеке запрокинутого ему навстречу лица, и ушаркал в ванную, откуда в ту же минуту донёсся шум воды и грохот привычно сбиваемых спросонья бутылок с шампунями.       Винсент подумал, что надо бы поставить чайник, но вставать не хотелось. "Особенности экономического развития города", которые он откопал на полке в своём кабинете, оказались неожиданно интересными для книги с таким прозаическим названием. Многие листы были замятыми и серыми от постоянного пролистывания, да и вообще книга была довольно дряхлой на вид, но статистические данные в ней были вполне достоверными. Развитие отдельных экономических линий города-миллионника было написано приличным художественным языком, так что сюжет улавливался связно, позволяя тут же провести аналогии с уже известными Винсенту примерами. К тому же он признавал, что для своих обязанностей ему очень не хватает теоретической управленческой подготовки, но идти к кому-то за консультациями Главе Турков было попросту неудобно.       Сефирот вернулся мокрый и бодрый, но по-прежнему миролюбивый, как шершень. Винсент знал, что по утрам с ним лучше не разговаривать и вообще не провоцировать на взаимодействие. Времени - он украдкой взглянул на часы - у них было с запасом. Так что он перелистнул страницу и снова углубился в разбор экономических приключений хитросформулированных констант, стараясь не обращать внимания на ежеутренние упражнения Солджера, демонстрировавшие его непревзойдённую растяжку и увы, ещё более непревзойдённое тело.       Получалось, честно говоря, не слишком.       ― Ты вообще как, справляешься? ― поинтересовался Ценг внезапно участливо, когда Винсент вернулся с кухни с едва початой бутылкой и двумя снифтерами. Тот чуть заметно пожал плечами.       ― Справляюсь. У меня хорошая команда.       ― Дерьмовая у тебя команда, ― хмыкнул Вице-президент, без труда поняв, кого имеет в виду его преемник. ― Тебе бы пару таких как Циссни или малышка Ган. Хорошие были девочки, ― он проследил глазами за тем, как заполняет пузатые низкие бокалы золотистого цвета коньяк, и одобрительно кивнул. ― Елена до сих пор не простила мне её смерти.       Винсент снова пожал плечами, хотя мог бы обойтись и без этого. Позывные были ему незнакомы: в его время Туркам незачем было скрывать свои настоящие имена.       ― Ты пришёл, чтобы попредаваться ностальгии? ― спросил он прямо, склонив голову набок заинтересованно-вежливым движением. ― Это не помогает, я проверял.       Ценг наконец-то растянул сухие губы в усмешке, разбивая напряжённый официоз визита. Тёплый коньяк согрел руки а потом и горло гораздо эффективнее кофе. Винсент подумал и пригубил из своего бокала. Алкоголь ему нравился, но слишком уж быстро выводился из организма. Снимающее напряжение опьянение не задерживалось надолго, а без этого пить его просто так было бессмысленно. Винсент не любил ничего бессмысленного, но раз уж Вице-президент оказался в собутыльниках, жаловаться было грех.       ― У меня нет какой-либо цели, ― отмахнулся вутаец, опустошив бокал и бесшумно вернув его на гостевой столик. ― Просто захотелось поговорить перед отплытием. Руфус дуется на меня с того самого вечера, как я поставил его в известность. Уязвлённая гордость заставила его забыть обо всём остальном и я не могу сказать, что меня это не задевает.       ― Он умный мальчик, ― заметил Винсент, разливая по второй. ― И решительный. Он не пропадёт, сколько бы ты не отсутствовал.       ― Да, он решительно шагнёт в пропасть, ― подтвердил Ценг, впрочем, с едва угадываемой иронией в голосе. ― А когда устанет сидеть там и ждать меня, то устроит ещё чего похуже. Винсент, я очень не хочу, чтобы он продолжал задирать Вутай. У него сейчас дохрена проблем, а когда к нему с предложением перемирия прибыла делегация, он умудрился превратить в проблему и его. Я не могу пороть его прилюдно каждый раз, когда он творит хуйню. Я просто пытаюсь расчистить ему путь к правлению. Неужели такую благодарность я заслужил за годы идеальной службы?       Насчёт идеальной службы Винсент бы поспорил, но как говаривали в Компании, не пойман - не Турк. К тому же он впервые слышал, как Ценг матерится, причём не просто ругается, а делает это так, словно не способен подыскать в своём лексиконе более ёмкое цензурное слово.       ― Значит ты по-прежнему всё делаешь на благо Шин-Ра, а этот мальчишка ставит тебе палки в колёса? ― спросил он, не потрудившись даже скрыть своё насмешливое отношение к обиженному тону вутайца. Тот закатил глаза.       ― Бахамут тебя раздери, Валентайн! Одно другому не мешает. Всё, что я делал когда-либо в жизни, я делал для кого угодно, но не для себя. Уж ты мог бы понять. Для себя я бы преспокойно жил на родине, видел бы ваши морды только в кошмарах, и уж поверь, находился бы в гораздо большем почёте, чем держат меня эти напыщенные самовлюблённые Шинра. И своё право я заслужил тысячелетней историей своего рода, а не предприимчивым дельцом-олигархом, не потрудившимся даже защитить себя от собственных начинаний.       ― Не кричи, ― напомнил Винсент, не впечатлившись гневными восклицаниями начальства. ― Откуда ты знаешь, что из тебя получится лучший правитель, чем из Руфуса? Благодаря своему происхождению? Здесь на Континенте, где каждый испокон веков сам за себя, пробиться на самый верх гораздо почётнее, чем унаследовать трон, будь он заложен хоть во времена самих Цетра.       ― Поэтому я и не видел урона для себя, присягая Артуру, ― кивнул Ценг, впрочем, не слишком радостно. ― Если покопаться, за каждым человеком вьётся тысячелетний след предков, ни один из ныне живущих не свалился с неба, самозародившись в космосе. Артур Шинра был великим человеком. Ограниченным, как все на Континенте, но великим.       ― Ну спасибо, ― усмехнулся Винсент, заглядывая в свой бокал. Второй глоток показался мягче и уже не вызывал желания рефлекторно морщиться на отсутствие лимона.       ― Но вот с его сыном я уже не могу быть в тех же отношениях, ― Ценг сделал вид, что не заметил подначки, достал из внутреннего кармана портсигар, и отщёлкнув крышку, прикурил выскочившую сигарету от встроенной в часы зажигалки. ― По сравнению с отцом он никто, лишь наследник. Даже Лазард был бы более удачным выбором, он взял гораздо больше от Артура, чем тот сам полагал. Подчиняться сильному и умному - великая честь, даже императорский дом в Вутае понимал это, хотя и брезговал признаться самому себе, что он ничем не лучше одного дельца с коммерческой жилкой.       Да, если в Вутае это и понимали, то посторонним точно не говорили. Для строгого патриархального уклада островитян уже сама форма самоуправления городов была плевком в лицо. А уж внезапное возвеличивание одного самого обыкновенного человека из низов до негласного звания повелителя большей части населённого мира, казалось оскорблением планетарного масштаба.       ― И вот теперь этот... наследничек, ― бросил, как сплюнул, Ценг, ― у которого нет ничего, кроме того, что я ему сохранил, но который при этом бравирует своим положением и происхождением...       ― Но ведь ты присягал ему, ― напомнил Винсент, слегка дезориентированный таким внезапным откровением. Он то думал, что Ценг служит Руфусу из схожести взглядов и чувства верности. Но показывать своего удивления не стоило. Похоже, Ценг всё-таки солгал, когда говорил, что не начинал напиваться. Начинал. И вероятнее всего даже не вчера.       ― И я верен ему, ― скривился вутаец, будто ему плеснули в лицо холодной водой. ― Даже сейчас, когда говорю это тебе без опаски. Но верность бывает разная: слепая верность дурака гораздо разрушительнее, чем моё "предательство", которое он уже нафантазировал себе, и которое обернётся в конце концов в его пользу, как бы он ни сопротивлялся. Я обещал беречь его, а он - не отпускать меня. Так кто кого предал в итоге, если я не могу найти в нём поддержки для его же собственного блага?       Винсент снова передёрнул плечами. Ситуация ему не нравилась в целом: мало того, что он сидит в одном халате с разлохмаченными волосами, копной падающими на лицо и плечи, перед одетым по форме начальником, так ещё и выслушивает откровения об уже его начальнике, что больше было похоже на банальный обмен сплетнями. Что происходило между этими двумя он знал. Что чувствует каждый из них - догадывался. Но служить жилеткой для вконец разобиженного Ценга было ему в новинку. И что отвечать ему Винсент не имел ни малейшего понятия.       ― Я намереваюсь вернуться домой и мне без разницы, что Руфус об этом думает... ― похоже Ценгу ответы как раз были без надобности. Он сбросил наросший столбиком пепел в чашку с остывшим кофе и налил себе в третий раз. ― Ты уже знаешь, зачем я прятался от родни столько лет, и какая там обстановка. Теперь я могу вернуться без опаски. Нынешний император хорошо если доживет до конца зимы, а его дочь, которая считает что может прижать меня к ногтю, мне не соперник. Если уж ДаЧен не смог понять, что это ты прислал ей приглашение, и тем более не нашёл мои следы во всём этом, то дерьмо он, а не тайный советник.       Винсент кивнул, подтверждая. Самая важная цель его последней командировки и заключалась в том, чтобы аккуратно и не наследив, разослать внутренней императорской службе безопасности нужные Ценгу сообщения. ДаЧен ему, впрочем, профессионально импонировал: такие сукины сыны были нарасхват у Турков во все времена их существования.       ― Они клюнули на твою приманку в основном потому, что жаждут поквитаться лично с тобой, а не с Компанией, ― заметил он, когда Ценг отвлёкся на мобильный телефон и прервал свои обвинения.       ― Да. И это ещё одна причина, почему Руфус не должен лезть в наши дела. Императору необходимо чтобы именно я раскаялся, пришёл с повинной головой и этим закрыл их позорную страницу проигрыша Шинра. Но после этого Вутай с лёгкостью столкнёт зарвавшегося наследника с трона и начнёт возвращать себе утраченное влияние, которое имел до войны. Ты знаешь, что они, возможно, набирают новую армию, и понимаешь, что я не могу этого допустить.       Винсент задумчиво кивнул, пропустив волосы через пятерню. Через призму уверенности Ценга, всё начинало выглядеть в другом свете.       ― Так что ты собираешься делать на самом деле?       ― Импровизировать, ― честно ответил Ценг. ― Зависит от того, что собирается делать Вутай. Он может попытаться надавить на меня. Может попытаться запугать. Может предложить простить все грехи и с почётом пригласить на причитающееся мне место. Предпосылки есть к каждому варианту. В любом случае, Вутай оставит Шин-Ра в покое только если увидит, что Руфус не уступит Артуру в разуме и силе. А мне надлежит убедить их в этом. Пока я здесь - я для них никто, просто дезертир, пытающийся выжить на тонущем судне. Но поскольку меня пригласили с почётом и персональным эскортом, ― Ценг ухмыльнулся на редкость паскудно, словно вспомнив нечто очень приятное для своего самолюбия, ― шансы быть услышанным значительно повысились.       ― И сколько времени это займёт? ― Винсент продолжал выстраивать в голове новые логические цепочки. Зерно истины в словах Ценга было здравое, вот только тревога, намертво укоренившая где-то глубоко внутри, всё равно не хотела рассасываться.       ― От пары недель до пары лет, ― равнодушно пожал плечами Ценг. ― Надеюсь, что до второго не дойдёт, но если Иффа Кирасаги всё ещё намерена узаконить своё правление браком с настоящей императорской семьёй, придётся задержаться до тех пор, пока я не отрекусь в пользу моего наследника. А для этого двух недель мне определённо не хватит.       Сефирот закончил свои упражнения стойкой на выносливость. Он злобно, но максимально беззвучно дышал, удерживая себя на весу над полом, опираясь лишь на локти и на кончики пальцев ног минут двадцать, так, что даже Винсент, заскучав, принялся ходить туда-сюда, неспешно собираясь на работу. Пару раз Валентайна подмывало хулигански усесться Сефироту на спину, тем более, что тот вряд ли заметил бы лишние полторы сотни фунтов при уже имеющихся четырёхстах собственного веса. Но это означало бы превращение разминки в шуточную борьбу, наверняка закончившуюся бы более неформально, если не сказать, фривольно. Винсент не стал рисковать: после такой разминки пришлось бы бежать на работу опаздывая и без завтрака. Так что вынужден был обойтись подсунутой Сефироту под нос книгой - чтоб не совсем уж скучал.       Подобревший и довольный собой Солджер присоединился к Турку на кухне, когда тот уже раскладывал по тарелкам гарнир. От тушёной в вине рыбы поднимался такой завораживающий запах, что даже Винсент предпочёл малодушно "забыть" о своих гастрономических особенностях. На тарелке Сефирота она с избытком уравновешивалась горой розового риса со сладкими морковными дольками. Себя Винсент привычно обделил.       ― О боги, я бы на тебе женился, ― почти простонал Сефирот, когда желание выразить восхищение слегка перевесило стремление сожрать завтрак вместе с тарелкой.       ― Вышел замуж, ― педантично поправил Винсент, внутренне усмехаясь.       ― И вышел бы тоже! ― конец фразы был уже не слишком разборчив - стремление жрать одержало победу за внимание сильверхэда, заставив набить полный рот снова, но Винсент понял.       ― Это предложение? ― он изогнул бровь, глядя на Солджера поверх чашки с кофе, в которой, впрочем, не убыло с момента её наполнения.       Сефирот кивнул, сосредоточенно пытаясь прожевать рыбий хвост, похоже, вместе с костями, а потом, словно проснувшись, отрицательно мотнул головой.       ― Это шутка. Но если для тебя это важно...       ― Расслабься, ― усмехнулся Валентайн, хотя разочарованное хмыканье просилось наружу намного больше, ― Я ценю себя гораздо выше чем жареная треска и горсть риса. Хотя я бы не отказался посмотреть на Рено, озвучь ты это при нём.       ― А я на Руфуса. ― Сефирот методично опустошал тарелку, отвлёкшись лишь для того, чтобы криво усмехнуться в ответ своим мыслям.       ― Он и так дёрганый, ― шутливо попенял ему Винсент, погрозив для придания веса словам кофейной ложечкой, зажатой в пальцах. Это далось с трудом: плотная перчатка, с которой он не расставался даже для сна и к которой привык как к собственной коже, не была рассчитана на такие крошечные элементы. ― И потом, что есть брак? Всего лишь информирование окружающих о твоей эмоциональной и интимной связи, а я заключил, что ты не слишком расположен болтать об этом кому ни попадя.       Сефирот кивнул снова, теперь абсолютно серьёзно, и с сожалением облизал вилку, которой пытался соскрести с тарелки последние зёрна риса.       ― Зато перестают делать намёки. Иногда это очень раздражает, особенно если они бесконечны.       ― Ты про Анну Хайт? ― понятливо усмехнулся Турк. ― Полно, для неё это просто игра. Не думаю, что она и вправду хочет заполучить тебя в личную собственность.       ― Ты не видел, как она на меня смотрит. ― Сефирот качнул головой, выразительно распахнув глаза. В совокупности с серьёзным и даже чуть оскорблённым выражением лица, выглядело это забавно.       ― Она на всех так смотрит, ― отмахнулся Винсент. ― Если бы в её руки попал я, уверен, меня ждало бы такое же страстное внимание и недвусмысленные намёки.       ― Этого у тебя и без неё полно, ― вполголоса процедил Сефирот и Винсент всё-таки рассмеялся, не в силах больше сдерживаться.       ― Кто же на этот раз попал под твоё пристальное ревнивое внимание? ― судя по виду не оценившего вспышку смеха Сефирота, он был готов озвучить весь список женского состава Компании от Джулии до последней уборщицы. Но вместо этого поспешил отгородиться от Валентайна кружкой с кофе.       ― Можно подумать, мало претендентов.       Винсент глубоко вздохнул и шумно выдохнул. Ревность была присуща Сефироту так же глубоко, как и стремление быть лучшим. И так же неистребимо выгрызала его изнутри, не реагируя ни на какие разумные доводы. К счастью, Винсенту хватало опыта понимать, что рождало её не чувство собственности, а страх быть отвергнутым. Иррациональный и неуместный, как и любое негативное чувство, но столь же неистребимый, как и прочие его фобии.       ― Тогда цени, что при столь огромном выборе я выбрал именно тебя, ― усмехнулся Турк и положил правую ладонь Сефироту на пальцы. Нашёл его взгляд и улыбнулся глазами так тепло, как только умел. ― И я никому ещё не готовил "пьяную треску" с розовым рисом, за которую, как ты убедился, легко может позвать замуж даже такой завидный партнёр, как ты.       Несмотря на потенциальное опьянение, Ценг не изменился ни на йоту. Винсент давно перестал подливать себе в бокал и вообще ставить его на стол, предпочитая занимать руки, иначе начальник принимался наполнять его вместе со своим, не особенно глядя, оставалось ли внутри что-то. Порции были маленькими, но частыми, так что за два часа у Винсента создалось стойкое ощущение, что бутылка была бездонной.       Зато "сплетни" со временем сошли на нет и превратились в дельные наставления новому преемнику. Ценг, похоже, всерьёз рассматривал перспективу своего долговременного отсутствия. Судя по всему, Винсенту действительно надлежало стать правой рукой Руфуса, вот только его желания на это никто не спрашивал.       Винсент вернулся в Шин-Ра не сразу. Не по первому зову Ценга, с которым и познакомился ближе только этим летом, по время противостояния с бандой Кададжа. То есть о существовании друг друга они знали и раньше, и неизвестно с чего Ценг решил накопать на повстанцев подробное досье, но когда Винсент, поддавшись человеколюбивому порыву, перенёс тяжело раненых Турков в свою секретную вотчину, Ценг уже досконально знал с кем имеет дело. По привычке, Винсент не стал задавать вопросов: с некоторых пор ему вообще казалось, что Шин-Ра это странный, но единый живой организм, и то, что знает самомалейшая его часть, непременно узнают и все остальные. По этой же причине он довольно резко отказал, как только Ценг, с присущей ему деловитостью и уверенностью в результате, озвучил своё предложение. Невозможным казалось примкнуть к тем, кто, по убеждениям Валентайна, виновен в том, что с ним произошло. И неважно, действительно ли существовала связь между Ходжо и Президентом, в курсе ли происходящего отдельные клерки, насколько Шин-Ра вообще была заинтересована в экспериментах на одном отдельно взятом Турке. Нынешняя Компания по-прежнему была для Винсента врагом. Как и для всех его друзей, насколько он знал, так что уверенность его была непоколебима.       Примерно до тех пор, пока он не осознал, что подобные принципы не всегда сочетаются с простой совестью, и если он собирался всё ещё считать себя человеком, то многолетнее самоубеждение требовало глубокого пересмотра ситуации. Винсент был "правильным", это являлось его благословением и, одновременно, проклятием. И эта "правильность", удивив его самого, перевесила всю отрешённость и отстранённость, которую Винсент взращивал в себе последние годы, убеждённый, что иного окружающим его людям не нужно.       Помогать другим было правильно, даже если ему самому казалось, что и без его помощи всё как-нибудь обойдётся. Но Ценг тогда сказал прямо: нам нужен каждый, иначе тьма перевесит. И попал в яблочко. Взять на себя ответственность за то, что Винсент что-то не сделал, он просто не посмел.       Сейчас, сталкиваясь локтями на службе с десятками других людей, что раньше Винсент воспринял бы с содроганием, он понимал, что тем больше его помощь, чем меньше он влезает в неё руками. Да, иногда требовалось вмешательство личное, когда решались проблемы, могущие повлиять на весь мир, причём единомоментно (одна из них всё так же безмятежно спала в другой комнате, не реагируя на голоса в гостиной), но всё же Винсент был частью чего-то большего, чем просто исполнитель. И ему это нравилось.       Совесть молчала, принципы дрессированно улеглись под спудом добровольной ответственности, всплывая лишь изредка, а профессионализм напротив, взметнулся из глубин подсознания, так вязко окутав новую жизнь, что Валентайн просто не мог представить, что бы он делал, останься всё как было. Глушил бы память вином, отсиживаясь в одиночестве и отмалчиваясь даже от старых друзей, потому, что счёл бы их не вправе разделить с ним свою боль и горечь? И чем бы отличалась эта жизнь от добровольного заточения в подземном склепе? Винсент знал себя - это будущее было самым вероятным. Он всё ещё страдал внутри, страдал одиноко и страшно, и друзья тактично позволяли ему оставаться одному, не решаясь вмешаться в отчуждённый мир их демонического приятеля.       Но только не в Шин-Ра грозило ему это вероятное одиночество! Не в компании Рено, косячащего будто из одной любви к искусству, не рядом с Руфусом, непредсказуемость которого уже вошла в историю. И уж точно не рядом с Сефиротом, который с первого мгновения обращал на себя всё внимание и все мысли Валентайна, заставляя иногда даже забыться от собственных проблем.       Винсенту не было легко, да этого ему и не обещали. Но он жил в эти моменты. И как никто другой ценил эту жизнь. Тем более что сравнивать было с чем.       ― Сегодня у тебя новый осмотр, ― напомнил Винсент, пока полуодетый Сефирот хаотично перемещался по квартире, собираясь на работу. Солджер вздрогнул, сбившись с шага, и неприязненно скривившись, скрылся в спальне, словно в надежде отсидеться там. Винсент с усмешкой качнул головой.       ― Неисправим.       ― Я помню, ― в тот же миг донеслось из-за двери, хотя Винсент усмехнулся едва слышно и вообще поторопился отвернуться. ― Я помню!       Винсент почти открыл рот напомнить ещё и про обещание Сефирота, но понял, что и на это напоминание уже получил ответ       ― Молодец, ― признательно заметил он и повернулся к висящему в коридоре ростовому зеркалу. Оценивающе взглянул на себя, очень мало уделив внимание костюму и значительно всматриваясь в лицо. Если вновь попытаться подстричься, чёлка на лице не будет столь уж бросаться в глаза, а значит можно было бы начать привыкать ходить без повязки на лбу. Но Винсент понятия не имел, как снова отреагирует на это Хаос внутри него. Мерзкая сущность, занявшая когда-то его тело, "запомнила" его в том состоянии, в котором оно находилось на тот момент, и любое изменение безжалостно нейтрализовывала, воссоздавая один и тот же облик раз за разом. Фактически, с тем же успехом Винсент мог отстричь себе руки и ноги. После первой же трансформации Хаос вернёт всё как было до последней родинки.       Вот только уже имеющиеся на момент объединения сущностей травмы Хаос счёл естественным состоянием тела-носителя, и устранять их не собирался, методично возвращая каждый шрам.       Винсент разочарованно вздохнул и потянулся к привычной налобной повязке, висящей на кромке зеркала. За последние месяцы он научился аккуратнее её завязывать, но и только. Совсем отказаться от неё было невозможно.       Сефирот возник за его спиной внезапно и явно пробегом в ванную. Поймал в отражении зеркала его глаза, хмыкнул, скривив губы и до того понимающе опустил ресницы, что Винсент отвернулся от своего отражения.       ― Ты отлично выглядишь, ― мурлыкнул Сефирот ему на ухо, повернув лицом к себе и коснувшись пальцами его подбородка. И для подтверждения своих слов прижался губами ко лбу Валентайна. Прямо туда, где над бровями перечёркивала его белёсая, но всё равно заметная линия трепанационного шрама.       ― Ещё немного и я даже начну тебе верить, ― усмехнулся Винсент, отдёргивая голову. ― В любом случае это выглядит неэстетично и некрасиво.       ― О, ты уже задумываешься о своей красоте! ― Сефирот убедился, что любовник не собирается погружаться в свои обожаемые депрессивные мысли, и скрылся за дверью в ванную, оставив за собой открытую дверь, чтобы не приходилось повышать голос. ― А тот бронерукав у тебя тоже был для эстетики?       Винсент покосился на перчатку левой руки. Доспех он уже давно не носил, но не потому что тот не сочетался с официальным костюмом, а потому что вооружённых противостояний не предвиделось, как и нужды обращаться к своим инфернальным силам.       ― Именно, ― подтвердил он, не желая вдаваться в подробности. ― Ты ещё сабатоны вспомни.       ― Они мне тоже не нравились, ― донеслось из ванной под жужжание фена. ― Целесообразность латных средневековых сапог сильно преувеличена в нынешнем веке.       ― Говорит мне человек, предпочитающий меч огнестрелу, ― фыркнул Винсент, сосредоточившись наконец на маскировке своего самого заметного шрама. Он обмотал длинную повязку вокруг лба два раза, попытавшись захватить как можно меньше волос, соединил липучку-крепление на затылке, и встряхнул головой. Не попавшая под ткань часть шевелюры распалась по плечам, выхватив на верхушке подобие пробора. Волосы у Винсента были тяжёлые и толстые, непослушные, и так и норовившие избавиться от любого удерживающего их крепления. Но зато не путались, как тончайшая паутина волос Сефирота, и в особом уходе они не нуждались. Так что собирать их в хвост было скорей проигрышной тактикой. Винсент привык к себе такому и не видел резона снова что-то менять.       Сефирот не отвечал и Винсент почти решил что тот просто не услышал последней фразы, но оказалось, что тот просто ожидал, пока выключится фен.       ― Меч это меч, ― томно промурлыкал Солджер, явившийся уже полностью высушенный, одетый и сверкающий, как перед парадом. ― Это продолжение руки, материальная воля обнажившего его, проявление его силы и ненависти, когда погружаешь руку-меч в тело врага и физически ощущаешь, как его жизнь переходит к тебе, ― он приобнял стоящего у зеркала Винсента со спины и тот с непонятным ознобом ощутил, сколько внезапной страсти в этом мимолётном движении. Взгляд Сефирота слегка затуманился, губы изогнулись в тонкой хищной улыбке. ― Меч это часть меня, неотъемлемая и полностью подвластная. Моё второе крыло, если хочешь. И кроме того... В мече никогда не закончатся патроны.       Винсент усмехнулся и скинул с себя чужие руки, как-то по-особенному поведя плечами. Было ли поведение Сефирота тому виной, но в данный момент ему стало чертовски неприятно и даже жутко. Некоторые качества Винсент предпочитал не видеть, игнорировать, убеждать себя в том, что их и не было никогда. Но именно в такие моменты самообман становился очевиден, и он уже пожалел, что свёл разговор к этому.       ― Не переживай, я не собираюсь никого убивать, ― бесстрастно добавил Сефирот, похоже, легко прочитавший мысли Валентайна. ― Я просто сказал, что мне это нравится.       ― Я понял, ― в тон ему ответил Глава Турков, и отвернувшись, снял пальто с вешалки. Пора было выходить, водитель уже наверняка ждал внизу. Но Сефирот всё медлил, не в силах согнать с себя мечтательность, и Винсент обернулся на него в дверях с усталым возмущением во взгляде.       ― И иногда я очень по этому скучаю, ― доверительно произнёс Солджер, покаянно опуская ресницы, но совершенно бесовски улыбаясь.       Винсент только вздохнул.       Часам к четырём Ценг начал ощутимо клевать носом. И у его выносливости был предел, здесь по крайней мере ему не перед кем было притворяться идеальным. Паузы в беседе становились всё дольше, заразительная зевота - всё чаще, и в конце концов стало ясно, что пора раскланиваться. Ценг вряд ли испытывал неудобство по поводу того, что лишил подчинённого ночного сна, заставив выслушивать долгие нотации, но портить ещё и утро не стал.       ― Не хочется машину вызывать, ― заметил он, отстранённо глядя в окно, в темноту ночи. ― Людям ещё весь день работать.       Винсент хмыкнул от этой трогательной заботы, но возмущаться, что ему вообще-то тоже, не стал. Квартира Вице-президента была не так уж далеко, в соседнем квартале. По должности они оба жили в центре Эджа, рядом с головным зданием Шин-Ра, выкупленного, как и ряд других зданий, у города. Но Ценг действительно не очень хорошо выглядел, его почти шатало от усталости. Отпустить его на ночную прогулку в одиночестве Винсент счёл плохой идеей. К тому же это едва ли было безопасно: центр центром, но в городе с самого его основания было неспокойно. Легко можно было наткнуться на разбойников или мародёров, которых в любое время хватало. Вряд ли они будут разбираться, что за одинокая фигура бредёт по заснеженным улицам.       ― Ты можешь остаться у нас, ― предложил Винсент. ― В квартире напротив никто не живёт, тебя никто не потревожит. Тем более, ― он усмехнулся, ― я дал тебе бессрочный отпуск.       Ценг поднял на него серьёзный взгляд и, повременив, кивнул.       ― Я воспользуюсь твоим предложением, спасибо.       ― Не за что, ― пожал плечами Глава Турков. ― Ты можешь приходить в любое время. Мне сообщить Руфусу где ты, чтобы он не волновался?       ― Он не спросит, ― скривился Ценг, и в голосе мелькнула горечь. ― После нашего последнего... разговора он делает вид, что более незаинтересован в моей компании.       ― Похоже, ты сильно его обидел. ― Винсент откинулся на кресле, поневоле примеряя на себя озвученное поведение: только так можно было разобраться в его причине.       ― Что не спросил его разрешения?       ― Нет. Что унизил его достоинство. Руфус из кожи вон лезет, чтобы доказать тебе свою взрослость. А ты не позволяешь ему этого.       ― Это не так! ― Ценг сжал зубы так, что заиграли желваки. ― Я без конца заставляю его повзрослеть, а он упирается руками и ногами. Ему хочется править, а не управлять.       Винсент не придал этой вспышке значения, но прислушался, не разбудила ли она Сефирота.       ― Мне так не кажется, ― с сомнением заметил он. ― Сколько лет ты рядом с ним, Ценг? Десять? Я боюсь, что ты всё ещё помнишь маленького мальчика, которого ты учил всему и которого защищал. Да, это неблагодарная работа, но результат её очевиден. Ты заменил ему в некотором роде отца, который, конечно, любил своего отпрыска, но вряд ли проводил с ним столько времени, как ты. Я знаю, что вы очень тесно связаны. Ты любишь его больше, чем себя самого. Но сейчас он пытается избавиться от твоей родительской опеки и при этом оставить твою заботу о нём, как о партнёре. Может для тебя это одно и то же, но для него - нет. Ты можешь сколько угодно подчёркивать его несостоятельность, как руководителя, его это наверняка разозлит, но не обидит. А ты ударил его по тому, что не веришь в него, как во взрослого, принимающего самостоятельные решения человека. Руфус вовсе не дурак и не последний эгоист. Он тоже любит тебя. Я думаю, он просто ждал, что ты придёшь к нему, как к равному. Выскажешь всё наболевшее. Как мне. А не просто поставишь перед фактом, как родитель, уезжающий по своим взрослым делам, до которых ребёнку не должно быть никакого дела.       Ценг слушал его, чуть склонив голову к плечу. И смотрел странным, абсолютно бесстрастным взглядом. С таким выражением лица можно было как издевательски рассмеяться, так и вскочить с озарением, но Ценг не сделал ни того, ни другого. Только кивнул, показывая, что услышал и может даже подумает на досуге. Пока казалось, что он просто разочарованно оценивает повисшие в воздухе слова.       ― Ты тоже обижен на него, ― добавил Винсент понимающе. ― Точнее - на то, что он вырос и больше не нуждается в тебе, как в воздухе. И уже не хочет безропотно принимать твои правила.       ― Теперь у него будет возможность придумать свои, ― резко бросил Ценг и встал со своего кресла, недовольно скрипнувшего в ответ на это стремительное движение. ― Прости, но мне действительно нужно выспаться. Проводи меня и ложись тоже. Я и так много времени у тебя отнял.       Винсент усмехнулся про себе, но невесело. Впервые он видел, как Ценг сбегает, оставив поле боя, а не его выносят оттуда по частям, несломленного. Значит он был прав во многом, если не во всём.       ― Когда ты вернёшься, ты сможешь взглянуть на него другими глазами. Думаю, вам обоим это пойдёт только на пользу.       ― Ты! ― Ценг всё-таки сдался перед эмоциями, судя по тому, как ярко гнев вспыхнул на его лице, но удержал себя. ― Психолог, с-с-с... семейный, блять!       Винсент на миг закатил глаза.       ― Может, когда выйду на пенсию, открою частную практику, ― грустную иронию в голосе невозможно было скрыть, да он и не пытался. ― Тебя это может удивит, но вон там, ― он мотнул головой в сторону спальни, ― находится ещё один обиженный на весь мир. Так что можешь считать меня просто воспитателем в лагере для трудных подростков. Меня ведь именно для этого и завербовали, разве нет?       Ценг ещё пару секунд жёг его взглядом, а потом как-то ссутулился, опустив плечи, и усмехнулся, зачем-то прочесав себя пятернёй ото лба к затылку.       ― Мне нравится, что ты сам это понял.       Сефирот, уже собранный и одетый, сражался напоследок с расчёской перед зеркалом. Его легендарная грива была в своё время только символом привилегированного статуса высшего Солджерского чина. Никто не отпускал себе волосы, это было попросту неудобно в бою, если он, конечно, не умел владеть каждой клеткой собственного тела в совершенстве. Сефирота выделяли и противопоставляли даже собственным соратникам, и редко спрашивали, что хотелось ему самому. Даже и сейчас Сефироту настоятельно не рекомендовали радикально менять свой привычный для общественности облик. Хотя, конечно, приказывать уже не могли. Но Сефирот, до сих пор не до конца осознающий себя предоставленной только себе самому личностью, и не задумывался о том, чтобы добровольно сделать себя похожим на прочих людей. Волосы причиняли неудобство и только. Как и серьёзная масса тела, из-за которой он мог ездить в лифте только в одиночку. Как и придирчиво реагирующие на яркий свет узкие зрачки, благодаря которым ему по-прежнему мало кто осмеливался смотреть в глаза. Сефирот был неудобный и угловатый со всех сторон, даже в характере, и ему пришлось свыкнуться с этим за свою жизнь и перестать воспринимать свои странности как нечто, требующее изменения.       Как так получилось, что лишь Винсент смог терпеть его настоящего, Сефирот предпочитал не задумываться. Текущая жизнь его вполне устраивала, что думали о нём другие - его мало волновало. Он только начал смутно осознавать как это приятно - владеть собой без оглядки на строгие требования соответствия, делать что хотелось бы ему, а не положено по уставу.       В последний раз страстное желание вырваться из-под опеки закончилось плачевно и страшно. Так взрослеющий подросток хлопает дверью и впервые уходит из дома, ослепленный юношеским максимализмом и потребностью в признании его самостоятельности. Гормоны психически созревшего индивидуума ищут пути выхода через спонтанные взрывы и безумства. Как так вышло, что целый штат докторов и психотерапевтов в своё время не предвидел, что подобное нельзя подавить ни в одном, даже генетически измененном человеке - теперь уже не у кого было спросить.       Может, дело было в том, что самостоятельности Сефироту не полагалось: он был под надзором всегда.       Всегда, сколько он себя помнил.       И это был надзор не людей.       Щёлкнувший замок заставил Сефирота вздрогнуть и сжать расчёску в пальцах: Винсент взялся за ручку двери, явно намекая на то, что теперь уже точно пора выходить. Солджер неприязненно дёрнул плечом и отбросил щётку на полку - серебряная грива всё равно рассыплется по плечам от первого движения, так зачем мучаться и дальше?       На лестничной площадке было тихо. Впрочем, здесь было тихо всегда - всё это крыло этажа было отдано во владения только им двоим и остальные жильцы не заглядывали сюда ни под каким предлогом.       Винсент бросил странный взгляд на дверь соседей квартиры, в которой планировалось изначально поселить сильверхеда и которая была занята им всего лишь один день, мимолётно усмехнулся и зашагал к лифту. Сефироту захотелось вновь спросить, не стесняет ли он своего любовника, но что-то в движениях Валентайна было такое, что удержало сильверхэда от вопросов. Не стесняет. Винсент уже ответил. И, если бы что-то изменилось, Сефирот узнал бы об этом первым. Отчего-то он почувствовал уверенность, что Валентайн не станет лгать насчёт отношений, связывающих их и терпеть ненужного ему человека рядом с собой. А, значит, и соседняя квартира пустует не напрасно...       Обдумываемый Сефиротом Валентайн уже в лифте сунул руку в карман пальто, вытащил телефон, бросил на экран быстрый взгляд и нахмурился.       ― Похоже, на работу тебе придётся ехать в одиночку.        Сефирот быстро подавил разочарованный выдох: его реакция на то, что Винсента отнимают у него внезапно и нагло была ещё слишком некотролируема, но он старался держать себя в руках, чтобы сохранить хотя бы видимость невозмутимости.       ― Что-то случилось?       ― Мне нужно в Мидгар, ― немного рассеяно отозвался Винсент. ― Елене необходимо моё присутствие, что-то она не способна сделать в одиночку.       ― Ну вот и одна из тех самых претендентов, ― усмехнулся Сефирот, явно возвращаясь к своей ревности за обедом, но тут же улыбнулся, дав понять, что всего лишь шутит. Винсент оценил и улыбнулся в ответ под аккомпанемент раскрывающихся створок лифта.       ― И ей тоже я не буду делать рыбу, ― он пропустил Сефирота вперёд и двинулся следом за ним к выходу из здания, по пути кивнув молчаливому консьержу. ― Если только крысу, пробегающую по архиву, но точно без риса.       Сефирот постарался скрыть рычание за вздохом. От ещё одного ревнивого взгляда Винсента спасла вторая служебная машина, выруливающая на стоянку.       Новый трудовой день безжалостно разводил Сефирота с его зависимостью и солджер твёрдо намеревался отыграться на тех, кто попадётся ему под руку за эту подлость.