Первое правило Компании

      ― Отвратительный город, отвратительные громоздкие постройки, лишённые даже тени эстетики. Скопище узких грязных улиц, тёмные, многолюдные, с покрытыми плесенью затхлыми арками. Безжизненная серость, однообразие, с неуместными даже здесь пёстрыми клочьями вывесок. Почему эти странные люди, имея столько места, селятся как муравьи, тесня друг друга собственными плечами? Почему терпят эту вонь, эту тесноту, и даже не пытаются выбраться под небо?       Случайный прохожий автоматически обернулся на незнакомый выговор чужого языка, но увидев, кем были его нечаянные попутчики, незаинтересованно отвернулся и прибавил шаг.       ― Не знаю, принцесса. Эти люди привыкли, что от добра добра не ищут. Им не нужна синева неба, пока у них есть синие экраны телевизоров. Свобода пугает. Уют привычен.       ― И тем не менее, им нужен весь мир... ― названная принцессой зябко передёрнула плечами, кутаясь в шерстяной плащ глубокого лилового оттенка. ― Весь мир, чтобы застроить его такими же однообразными домами-муравейниками и заселить людьми, не желающими свободы. Они считают нас глупцами? После того, как трижды чуть не уничтожили мир и собираются в четвёртый – своей слепой уверенностью?       Она поскользнулась, наступив каблуком в какой-то вывороченный из асфальта расколотый камень, и взмахнув руками, едва удержалась на ногах. Но попутчик успел подхватить её под локти и скупым точным движением вернул ей равновесие.       Никто не прокомментировал случившееся. Лишь принцесса брезгливо поджала губы, алым лепестком оживлявшие мраморно-бледное лицо, и предпочла идти далее так – слегка касаясь локтя своего советника узкой ладонью.       Улицы были пусты и внимания на них почти не обращали.       ― Как думаешь, Ценг тоже так считает? Я не видела его пятнадцать лет. Наверное, он сильно изменился.       ― Вы были совсем малышкой, принцесса, ― голос советника был сух и резок, и в нём проскользнула откровенная неприязнь. ― Откуда вам помнить, каким он был?       ― Но ты помнишь?       ― К несчастью.       ― Так да или нет?       Советник не ответил. Его бесстрастное лицо не выражало ничего из того, что ожидала увидеть молодая наследница Вутайского Императорского престола, но он был встревожен. И ей хотелось убедиться, что эта тревога рождена только личными чувствами.       ― Все люди меняются со временем, ― ответил он всё-таки уклончиво после длинной паузы. Узкая, перекрытая арками домов, улица осталась позади, разлившись во внезапно широкий – и от того неуместный в центре мегаполиса – заснеженный пустырь. Столь же неожиданно обрушился и ветер, тонко поющий в прутьях металлических ограждений вокруг пустыря, за которыми виднелись низкие кирпичные бараки, и говорить стало совсем сложно.       ― Здесь могла бы быть площадь, с фонтаном и сквером, ― принцесса снова вздёрнула губу, демонстрируя неприкрытое отвращение к людям, допустившим такое уродство в сердце города. Да, она знала, что город, возведённый в самый пик планетарного кризиса, вряд ли похвастает планировкой и рациональной красотой, но вырванная из своего привычного мира, где внешняя гармония являлась обязательным атрибутом внутреннего состояния, свыкнуться с этим не могла.       ― Не примеряйте корону Континента, принцесса, ― советник внезапно усмехнулся и, обернувшись, смерил девушку равнодушными, непроглядно-чёрными глазами, присущими только чистокровным и очень старинным вутайским семьям. ― Наш долг – сберечь земли Островов. Тот Ценг, которого помню я, вряд ли пригласил бы нас для обмена приветствиями. И вы знаете, что ему нужно от нас, так что не облегчайте ему задачу.       Принцесса склонила голову. Чёрные пряди, выбившиеся из сложной причёски стараниями неугомонного зимнего ветра, падали на лицо, ещё больше оттеняя его белизну, и сквозь них словно кровавым мазком проглядывала родовая метка над переносицей. Свернувшийся в бутон цветок лотоса с едва очерченными, полураскрывшимися сверху лепестками.       ― Если он откажет мне, я верну его в Вутай, ― ледяным голосом сказала маленькая женщина, продолжая по-прежнему крепко сжимать локоть своего самого доверенного лица. ― Где он будет казнён за предательство и дезертирство. Если нет – я заберу своё по праву и больше Шин-Ра не посмеют мне указывать. Западный Континент сотни лет находился в вассальном паритете, и я не собираюсь смиряться с тем, что мой дед так легко проиграл войну за это влияние. Ценг считает, что он волен диктовать условия? Он не догадывается, насколько шатко его положение для подобного!       ― Тише, принцесса, ― с усмешкой произнёс черноглазый советник, поправляя на ходу сползший с её плеча плащ. Вокруг не было людей, тем более тех, кто понимал бы их язык, но девушка слишком легко выходила из себя и необходимо было вовремя вернуть ей благоразумие. ― Наши козыри при нас, но мы не знаем, какие карты прячутся и в его рукавах. Ценг всегда был беспечен и жаден до жизни, но свою цель никогда не терял и шёл к ней, не считаясь с потерями.       Принцесса промолчала. В свои неполные девятнадцать она встречалась с разными людьми: миротворцами и повстанцами, откровенными террористами и простыми крестьянами, и к каждому находила свой путь убеждения. Непримиримые враги примирялись по одному только её слову. Даже престарелые придворные мудрецы – приближённые её отца, вступившего на трон после проигравшего ту самую войну императора Годо Кирасаги – и те признавали за ней истинно королевское величие и разум, которого едва ли можно было ожидать от юной наследницы престола. Принцесса легко убеждала и переубеждала самых несогласных с ней твердолобых консерваторов, а воинственно и патриотично воспитанная молодёжь просто не чаяла в ней души, видя в будущей императрице уверенный шанс вернуть своей родине былую славу.       Но столь знакомый ей и одновременно неведомый Ценг, старший сын рода, испокон веков соперничавшего с родом Кирасаги чистотой кровей и божественным происхождением, волновал девушку. Волновал настолько, что минувшим вечером на том приёме она едва смогла поддержать разговор.       Советник был не прав. Она очень хорошо помнила его пятнадцатилетней давности, когда её, четырёхлетнюю малышку, сочетали священным обрядом со старшим наследником рода Токугава, надеясь примирить соперничавших и деливших притязания на трон их отцов.       А ещё ей казалось, что её советнику тоже не по себе, хоть лицо мужчины было так же бесстрастно, как снежное полотно вокруг. Его не было на вчерашнем приёме, никто даже не мог знать о его пребывании на Континенте. Но когда на исходе праздника какой-то смешной красноволосый слуга передал принцессе короткую записку-приглашение, та содержала два имени. Её императорского высочества Иффы Кирасаги и ДаЧена.       Отдавая должное Ценгу, стоило признать: легенды о его всеведении были во многом правдивы.       Оплетённая проволокой ограда закончилась перегороженным входом. Совершенно условным, как показалось Иффе, любой тренированный ниндзя мог бы легко перебраться через преграду низкой стены в любом удобном месте, но, видимо, за огороженной территорией не скрывалось серьёзных стратегических объектов, и смотрящий в сторожке у входа охранял бараки в основном от любопытствующих обывателей.       Последний, в коротком тёплом пальто и внешне абсолютно безоружный мужчина, завидев приближающуюся пару, что-то беззвучно бросил в рацию. Ответа вутайцы не услышали, но их вероятно уже ждали, так что навесная преграда поползла наверх, и они вступили на отгороженный со всех сторон пустырь всё в том же молчании.       Новый молчаливый страж встретил их, появившись словно из-под земли, и сдержанно кивнув, движением руки пригласил следовать за собой. Иффа манерно дёрнула уголком рта. Охранная система была примитивной, но в этих людях определённо был потенциал.       Их привели в один из тех длинных крытых бараков, который изнутри оказался тренировочным стрельбищем с полудюжиной дорожек, оканчивающихся различной изношенности мишенями. Как и предполагала принцесса, людей вокруг не было совершенно. То ли из-за раннего утра, то ли из-за праздника, которого в Вутае не отмечали. Но всё же их ждали, и Иффа вновь почувствовала необъяснимое волнение.       Безупречно подтянутый, полный высокородного достоинства, и невозмутимый, как Божественный Император, в строгом сером костюме и тщательно убранными в хвост гладкими чёрными волосами, Ценг Токугава стоял у разделительной черты и сосредоточенно посылал пули из ручного пистолета в подсвеченную снизу мишень. Заметив посетителей, он опустил руку и обернулся, с холодным вниманием окидывая гостей глазами.       ― Моё почтение, принцесса, ― дождавшись, пока они подойдут, он чуть склонил голову, не опуская, впрочем, взгляда. Как перед поединком, подумала Иффа, и от этой мысли к ней разом вернулось всё сосредоточение. ДаЧен был прав. Дезертир готовился сражаться и считал себя способным победить, абсолютно уверенный в своей правоте. ― Советник, ― Ценг обернулся к мужчине и тонко улыбнулся – одними губами. ― Я счастлив видеть тебя.       ― Я тоже, ― равнодушно заметил ДаЧен, нисколько не заботясь о сокрытии эмоций. Он знал, что Ценг лжёт и не считал необходимым придерживаться традиционного вежливого этикета.       Ценг серьёзно кивнул, без сомненья распознав ответную ложь, и даже презрение и вызов.       ― Это ничего не меняет, ― ответил он удовлетворённо, не на слова, а на мысли. ― Я не задержу вас надолго, но пока будьте моими гостями. Сейчас принесут чай.       Шагнув вперёд, он помог Иффе снять набрякший от снега плащ, прежде чем это догадался сделать ДаЧен. И принцесса, и советник были в национальной одежде, словно сознательно подчёркивая своё противопоставление. И алое с золотом платье девушки, и белая с серебряной оторочкой накидка ДаЧена поверх тёплой льняной рубашки-ханьфу с разрезами по бокам – всё слишком ярко выделяло двух вутайцев из окружения. И ещё сильнее обостряло разделившую их с бывшим когда-то сородичем пропасть.       ― Твои дела здесь совсем неплохи, ― с неясным чувством в голосе заметил ДаЧен, вместе с принцессой садясь за низкий чайный столик. Иффа чуть прикрыла глаза. Сама она, из уважения к традициям и хозяину, перешла бы на язык Континента, но её советник горел изнутри вызовом и не желал умалять своей гордости.       Да и Ценг не показал неудобства. Лишь коротко улыбнулся, устроившись напротив – так, чтобы не мешать прислуживающему юноше сервировать стол. С такой же неясной усмешкой, дезертир смотрел в лицо ДаЧена и девушка зримо ощущала торжествующее, хищное, азартное противостояние двух очень давно не встречавшихся друг с другом мужчин.       ― Я был опечален, когда узнал, что тебя не было вчера на нашем празднике, ― прислужник вышел, и Ценг, привстав над столиком, сам налил горячего чаю гостям. Принцесса зябко обхватила пальцами мигом согревшуюся чашку и только теперь ощутила, как же она замёрзла за это длинное утро.       Пах чай незнакомо, но приятно.       ДаЧен усмехнулся.       ― Вряд ли это было столь уж необходимо. О делах лучше разговаривать наедине, а кроме этого нам обсуждать было нечего. Я, в общем-то удивлён, что ты вообще помнишь о моём существовании.       Иффа спрятала усмешку за новым глотком чая. Гораздо больше он был удивлён тем фактом, что его тайное присутствие было столь небрежно раскрыто. ДаЧен прибыл совершенно другим путём, нежели делегация принцессы, у него были иные цели нахождения на Континенте. И разумеется, все они пошли прахом с его обнаружением. ДаЧен был хорош в шпионских делах, но Ценг оказался гораздо лучше.       ― Ты хочешь поговорить? ― спросил Ценг внимательно и даже чуть удивлённо.       ДаЧен отпил.       ― Я не стал бы вообще разговаривать. Твое предательство семьи безусловно, но принцесса считает, что родовая честь в тебе ещё не утрачена. Только поэтому я здесь.       Они оба, не сговариваясь, повернулись к принцессе. Иффа вдруг обратила внимание, что несмотря на разницу в возрасте, ДаЧен выглядит старше и как-то более уставшим. Если она правильно помнила, Ценгу было около тридцати пяти лет, но глядя на его совершенное, абсолютно не выдающее возраст лицо, поверить в это было невозможно.       ― Мой советник говорит о том, что поскольку ты всё ещё жив и с достоинством относишься к своему новому долгу, ты уверен в правильности своего избранного пути. В таком случае я выслушаю всё, что ты мне хочешь сказать. Мой народ желает знать, чего ждать от вас в дальнейшем и к чему быть готовым. И если ты вправе рассказать нам о намерениях своего господина, то сделай это, и тогда мы поймём, что ты действительно желаешь добра своей нации.       ― Компания не скрывает своей цели, ― заметил Ценг со странной интонацией. Принцесса, конечно, знала внутреннюю структуру чужого государства, так разительно отличавшуюся от привычного и правильного устройства императорской иерархии, но ей захотелось подразнить невозмутимого оппонента. ― Мы хотим развиваться. Вернуть возможность добычи ресурсов, установить порядок в подконтрольных нам землях, улучшить качество жизни доверившихся нам людей. Как и должна поступать любая правительственная компания, закрепившая за собой это право. Шин-Ра больше не узкоспециализированная энергетическая корпорация. Теперь она отвечает за массу аспектов внутренней жизни своих пользователей. И правительства каждого города на Континентах должно это признать и принять.       ― В том числе Вутая? ― вздёрнула бровь принцесса. Ценг покачал головой.       ― Нет, напротив. Нынешний президент глубоко жалеет о том, что произошло между Вутаем и Компанией. Вступать с вами в политическую борьбу Шин-Ра не стремится. Президент принёс извинения вчера за агрессивную политику своего отца, и я ручаюсь в их искренности. Все требования, налагаемые подписанием послевоенного договора он, разумеется, снимает. Вутай по-прежнему свободная и независимая страна, и Президент будет счастлив, если вы примете его заверения в дружбе.       ― Но тем не менее, он считает Континенты своей собственностью, ― уточнила принцесса холодно. ― Несколько претенциозно для правителя, ещё ничем не подтвердившего своего права.       ― Каждый город имеет собственное правление, ― напомнил Ценг. ― Шин-Ра сотрудничает с каждым, или стремится сделать это. Катаклизмы, поразившие планету в последнее время, нарушили естественный ход жизни, особенно здесь, на Восточном Континенте. И мы должны использовать все ресурсы, чтобы восстановить утраченное.       ― По моим данным, вы так же собираетесь утвердить свою власть на Западном Континенте. Но кажется, мы уже все увидели, к чему приводит подобное стремление, и Вутай не хочет рисковать. Мы не хотим допустить очередной монополизации государством Шин-Ра всех ресурсов Планеты. Так же, как и не станем разделять ваши стремления и убеждения.       ― Насколько я знаю, такой цели перед Шин-Ра не стоит, ― Ценг соединил кончики пальцев перед своим лицом и опустил голову. Что-то в его движениях навевало мысль об огромной усталости, которой недопустимо было прорываться наружу. Принцессе даже стало жаль его на мгновение. ― Западный Континент действительно необходим Компании, но взамен на располагаемые им ресурсы, Шин-Ра предоставит населяющим его людям рабочие места и удовлетворяющие условия жизни.       ― Да-да, я уже слышала это вчера! ― Принцесса хмыкнула и раздражённо убрала растрепавшуюся прядку за ухо. ― Я спрашиваю тебя о другом, Ценг. Настолько ли нужен вам Западный Континент, чтобы снова обострять между нами отношения? Конечно, помощь, развитие, всё это красивые и громкие слова, но к чему приведёт это усиление влияния? И кроме того, почему вы вновь ни у кого не спрашиваете согласия на свои действия?       Ценг замолчал, с удивлением взирая на собеседницу. Принцесса с удовлетворением поняла, что выбила его из колеи. Кажется, он не ждал такой постановки вопроса, но принцесса действительно боялась за свою родину.       ― Ваше милостивое дозволение Вутаю жить так, как он желал и привык до войны, нам не нужно, ― с удовольствием припечатала она, высокомерно вздёрнув голову. ― Мы сделали это три года назад. И ваш президент никак на это не отреагировал. Так вот теперь мы возвращаем себе право на Западный Континент, которое было, благодаря вам же, утрачено сорок лет назад. Хотите новой войны? Мы примем вызов. Но не отдадим вам свободный материк. Он принадлежит народу Островов в гораздо большей степени, чем вашему государству.       ― Что же народ Островов собирается делать на материке, на котором он даже никогда не был? Не рассказывай мне сказки, принцесса. Твои соплеменники до сих пор считают всех, кроме себя, низкоразвитыми аборигенами, лишёнными настоящего человеческого облика. А обилие колоний, которые когда-то Вутай разбивал на Западном Континенте, ещё не говорит о вековой принадлежности этой земли древним хозяевам.       Теперь в голосе напротив прозвучала почти насмешка и принцесса не выдержала, вспылив и совершенно забыв, что ещё пару минут назад она почти жалела этого самоуверенного наглеца.       ― Ты серьёзно? Ты спрашиваешь, зачем нам право на нашу землю? После того, как Шин-Ра подавила нас в кровавой войне за деньги и влияние? После лет дискриминации и унижения, и превращения нашей божественной культуры в аттракцион для скучающих праздношатающихся туристов? После того, как Шин-Ра запретила нам пользоваться энергией Планеты, которую вы называете Материей, и наш народ – твой народ, Ценг! – сдался перед лицом болезней и раннего старения? Ты правда считаешь, что Вутай согласен и дальше терпеть всё, смирившись с тем, что произошло? Нет, Ценг. Ты не знаешь своей страны. Ты вычеркнул её из своего сердца, а она вычеркнула тебя со своих страниц. Ты предал её и выгоду свою ты поставил выше своего долга. Твоё слово ничего не значит больше для нас, сколь высокое место ты не занимал бы при своём новом господине. Конечно, можно было бы ожидать, что ты в очередной раз поменяешь флаги, но рассчитывать на это было бы глупо, не так ли? Шин-Ра вольна поступать как пожелает! Но наши условия я озвучила. И если вы не оставите Континент в покое, вы убедитесь в том, что Вутай не снесёт больше ни единой обиды.       ― Ты угрожаешь мне, девочка? ― Ценг вдруг вскинул голову. Неуловимая ухмылка, словно змея, скользнула по его губам и пропала, оставив смеющийся холодный блеск в глубине зрачков.       ― Я только предупреждаю, ― самообладание вновь вернулось к Иффе и она осторожно села, исподволь скосив подведённые глаза на ДаЧена. Советник, как это и полагалось, не вмешивался в речь наследницы, и никак не встревал, но во всей его расслабленной уверенной позе и в сытом удовлетворённом взгляде читалась совершеннейшее одобрение и солидарность. ― У детей Левиафана много лет копилась обида и ярость. И ты знаешь, как может гневаться морской Бог.       Ценг кивнул, с тем же неуловимо-снисходительным выражением лица поднял к губам пиалу с чаем и безмятежно отпил. Так, словно ничего важного и серьезного не происходило вокруг.       ― Я очень хорошо знаю мой народ, девочка. Знаю, на что он способен, а на что – нет. Знание это наполняет меня гордостью, как и тебя. Но так случилось, что я познал и другой народ, живущий на Континентах. Хоть и вовсе не обладающий несомненными достоинствами и честью Вутая, но имеющий не меньший потенциал. И Вутай так же в этом убедился десять лет назад, когда все его войска не смогли выстоять перед гораздо меньшими, но куда более воодушевлёнными силами Шин-Ра. Признаюсь, сейчас компания не готова к войне, да и не собирается готовиться к ней. Вряд ли какая бы то ни было сила способна вообще в нынешнее время созвать людей под боевое знамя. Но я уверен, что чем удивить Шин-Ра найдёт.       Вице-президент помолчал, словно придавая еще больший вес и значение своим словам, а когда он вновь поднял глаза на Вутайскую наследницу, малейший след насмешки исчез из них, и девушке вновь стало неловко и предельно жутко.       ― И я никогда не менял флаги, как и не переставал всем сердцем любить родину. И возможно, только благодаря мне – надеюсь, никто в Шин-Ра об этом не узнает – поверженный Вутай смог оставить свой облик и свою культуру в неизменном виде. А ты, принцесса, готовишься к восшествию на престол, который, волею Компании, обязан был смениться креслом назначаемого мэра.       ― Мой дед потребовал соблюдение этого права в мирном договоре, ― возмущённо хмыкнула Иффа, но Ценг даже не улыбнулся.       ― И много ты знаешь победителей, позволяющих побеждённым диктовать условия перемирия? Согласен, моя вина бесспорна. Я не сумел вовремя остановить войну. Мне удалось отчасти перевести её в другое русло, но было несколько поздно. Зато Вутай перестал быть интересен военному департаменту и Артур Шинра, не разбираясь, согласился на многое, лишь бы поскорей закрыть эту страницу. Ты знаешь, что о многом не расскажут учебники истории и составители хроник, за знаниями ты пришла сама. И я – единственный человек, который может рассказать тебе действительно всё, зачем началась и как окончилась Вутайская война.       Иффа в смятении сцепила пальцы. Не то, чтобы она шла сюда затем, чтобы выслушать это. Но слова Ценга повергли её в смятение. Она никогда не думала о такой стороне ситуации. Старейшины и советники её отца-императора разъяснили ей свои понимания причин прекращения войны. И хоть она знала, что частное мнение любой из сторон слишком субъективно, чтобы опираться только на него, взращённая и взлелеянная потребность совершить справедливое возмездие по отношению к захватчикам сидела в ней достаточно глубоко, чтобы без внутреннего напряжения принять к рассмотрению любую иную точку зрения.       ― А что ещё ты можешь рассказать? ― с неожиданно грустной иронией вдруг спросил ДаЧен, которому совершенно определённо не понравилось то, что принцесса оказалась не готова к такому козырю. ― Первое правило предателя - если дела твои плохи, притворись одиноким воином в тылу врага. Рационально и правдоподобно, но абсолютно недоказуемо. Ты оставил своё задание и присоединился к противнику сразу же, как только линии сражений стали отступать. Кроме того, большинство нас ещё помнит твою защитную речь перед Императорским Советом в пользу принятия Мако-реакторов. Уже тогда ты был на стороне Шин-Ра. С чего бы ты вдруг впоследствии передумал и принялся защищать не поддержавшую тебя страну?       ― Я заблуждался насчёт Мако-реакторов, ― коротко бросил Ценг, с неясным чувством взглянув на собрата. Иффа вновь услышала в его голосе усталость и затаённую боль, но уже не придала значения. В словах советника был неоспоримый смысл. ― Но действительно желал своему народу лучшего, и Компания была способна помочь нам в этом. Если бы не бессмысленное упрямство придворных консерваторов, война никогда бы не началась.       ― То есть ты не отказываешься, что хотел подчинить Вутай своей драгоценной компании, позволив ей захватить власть над всей планетой?       ― Это так.       ― И ты говоришь, что ты не предатель, Ценг? Призывая передать контроль над своей страной алчной Шин-Ра с её безразмерным аппетитом, фактически стремясь ускорить всё то, чему мы сопротивлялись. Тогда ты действительно выполнил свою миссию, находясь на службе у нового хозяина.       Ценг вздохнул. Забытый чай давно остыл на дне его пиалы.       ― Если бы, ― медленно и раздельно проговорил он, не отводя тяжёлого сумрачного взгляда от усмехающегося сородича, ― если бы Император Кирасаги не отказался принять покровительство Артура Шинра, не было бы ни агрессии, ни недоверия, ни унижения. Нет позора быть добровольным вассалом сильнейшего. Но бросивший вызов и проигравший вместо вассала становится слугой. От этого я хотел уберечь народ Островов.       ― Всё же мы говорим не о минувшей войне, ― вставил ДаЧен веско после паузы. ― Кто что сделал или не сделал для её предотвращения теперь не имеет смысла. Если вы хотите мира и дружбы, примите наше право на нашу землю. Мы не хуже Шин-Ра сумеем распорядиться её ресурсами, а также уровнем жизни и довольства населяющих её людей.       Принцесса веско кивнула, подтверждая слова своего советника и исподволь глядя на лицо оппонента. Ценг не выглядел удивлённым или удручённым. Возможно он был готов к подобному ходу беседы. И всё же она со скрытым интересом и тревогой ждала, что же он сможет противопоставить.       ― Я не много могу ещё добавить. Конечно, Вутай вправе поступать так, как сочтут нужным мудрые старейшины и Император, ― предатель чуть склонил голову в сторону Иффы и теперь это не было похоже на вызов перед поединком. Скорей, на уважительное приветствие. ― Но принимая решение, задумайся о том, кто более хочет новой войны. Я достаточно часто бываю на Западном Континенте, я знаю, что там происходит лучше прочих. Знаю настроения людей и, что куда интереснее, вижу, как они меняются со временем. Они тоже не хотят новых кровопролитий, принцесса. А любые перемены сейчас только это за собой и повлекут.       Иффа молчала. Привитая ей с малых лет привычка искать разумное зерно даже в словах незнакомца боролась внутри со столь же привычной уверенностью в том, что ничего дельного в речах чужеземца быть не может.       Но ведь Ценг не совсем чужеземец...       Что-то в его словах определённо было. Но так же определённо могло быть и искусно подогнанными оправданиями.       Иффа снова взглянула на советника. Его лицо не оставляло сомнений в глубоком недоверии и даже презрении любых доводов бывшего сородича. За внешней невозмутимостью ДаЧена Иффа давно уже научилась распознавать самые несдержанные эмоции. Сама она взволнованно покусывала губы, теребила пальцами снятые перчатки, но внутри была спокойна и уравновешена. ДаЧен не мог похвастаться такой собранностью – Иффа снова видела привычную бурю терзающего его нетерпения – но вряд ли кто-либо мог различить в его лице хоть что-то, кроме незаинтересованного вежливого внимания.       Впрочем, его можно было понять. Пятнадцать лет назад Ценг был первым его кумиром, примером для подражания. Непререкаемым авторитетом. Иффа слабо помнила связывающие их отношения, но была уверена: неожиданное дезертирство Ценга нанесло настолько сильный удар по самолюбию ДаЧена, что этот поступок он счёл в первую очередь оскорблением себе, их старой дружбе. И только потом – предательством родины.       Чего ждал Ценг, приглашая сегодня ДаЧена на встречу? Убедиться в его нетерпении или просто стремился продемонстрировать свою приобретённую власть?       ― Так ты принимаешь наши условия? ― спросила она после длинной паузы. Ей определённо не нравился взгляд дезертира – глубокий, проникновенный и предельно внимательный. Словно Ценг тайно чего-то ждал от неё, и она поспешила отгородиться от этого почти физического давления стремительно развёрнутым бумажным веером. Движение вышло раздосадованным, прятать глаза было тактическим проигрышем, и принцесса понимала это. ― Наши предупреждения и право на собственную свободу?       ― Конечно же, я приму любые ваши разумные условия, ― Ценг слегка повёл головой, будто змея перед добычей, по-прежнему не отрывая взгляда. Даже голос его, предельно уважительный и серьёзный, внезапно напомнил Иффе змеиное скольжение. ― Я уверен, они изменятся со временем. Возможно Ваше Высочество сами захотят пересмотреть некоторые свои требования?       ― Я так не думаю, ― холодно ответила Иффа, гордо подняв голову и взглянув на Ценга наконец так, как и должна была с первого мига этой встречи. Мысленное сравнение со змеёй ей понравилось. В дворцовых интригах, среди клубка таких же змей, ей не было равных. ― Тем более, что я даже не озвучила их до конца. Ты, Ценг, кое-что мне задолжал. Помимо всего прочего, нас с тобой всё ещё связывают некие обязательства. Так что тебе придётся вернуться со мной в Вутай в самое ближайшее время чтобы возобновить их... Или прервать окончательно.       Она ждала чего угодно. Изумления, гнева, всплеска эмоций. Быть может – недоверчивой ухмылки или самодовольного смеха. Но только не победно вспыхнувших глаз под сведёнными чёрными бровями. Столь знакомый и одновременно неведомый ей Ценг выпрямил спину и почтительно склонил голову.        ― Я почту за честь исполнить вашу волю, принцесса, ― почти торжественно произнёс он.       ДаЧен бросил предупреждающий взгляд на свою госпожу, и Иффа догадалась, что балансирует на краю пропасти. Она давно обдумывала этот разговор и то, как поведёт он себя в заложниках. Самонадеянно было думать, что Ценг не понял этого. Но сейчас перед ней зримо торжествовал враг, не пленённый и не сломленный, а значит она где-то просчиталась...

***

      ― ...При рентген-облучении рубцы внутренних органов отчётливо заметны. Срощены хорошо, нарушений функционирования органов не наблюдается. Смещения позвонков не обнаруживается...       ― Вы издеваетесь, доктор Хайт? ― кисло процедил Сефирот, у которого на втором часу перечисления заумных медицинских описаний уже начали скручиваться уши. Вредный старикан, будто назло, выбирал такие формулировки, что уловить суть уже к середине предложения становилось просто невозможно. Неужели нельзя было свести диагноз, не изменившийся за последний месяц ни на букву, к паре слов? Или вообще к одному: здоров! И Сефирот давно бы покинул эту обитель своих потаённых страхов, вернувшись к обычным делам.       Доктор Хайт что-то хмыкнул себе под нос, недобро сверкнув на пациента толстыми стёклами очков. И без того чувствующий себя не в своей тарелке, Сефирот почти попятился – так знаком был ему этот взгляд.       ― Уже недолго, мистер Солджер, ― певуче ответила за его спиной очаровательная Анна, лёгкими порхающими движениями прикрепляя к его телу многочисленные липучки-присоски с разноцветными проводами. ― Так много работы, так мало времени. Ещё полчаса и вы вернётесь к своим обязанностям. Но осмотр есть осмотр, вы же знаете.       Она заигрывает со мной, как с лабораторным кроликом, подумал Сефирот не без неприязни. Но промолчал.       ― Какое же удовольствие – иметь такое прекрасное тело, и не позволять другим любоваться на него? ― добавила она почти сладострастно, словно бы невзначай скользнув пальцами вдоль позвоночника. Обошла кругом, полюбовалась на свою работу, поправила пару присосок на груди, бросив на Сефирота томный взгляд снизу вверх, и села в стоящее напротив кресло, повернув яркий красный тумблер на аппарате для снятия кардиограммы.       Прибор заурчал, заскрежетал, и принялся выписывать тонкими иголочками зубчатые равномерные линии.       Что ж, Сефирот действительно не имел ничего против своего тела. Вот только он подозревал, что повёрнутых исследователей оно интересует далеко не с этой стороны.       Доктор Хайт наконец закончил бубнить себе под нос, педантично записывая в карту результаты рентген-облучения, и, задумчиво почесав выбритый подбородок, поднял на пациента глаза.       ― Вы так и не рассказали, где получили внутренние порезы, ― взгляд его остановился на длинном поперечном шраме на животе, чуть пониже диафрагмы. Сефирот склонил голову, рассматривая себя, и хмыкнул. ― Как я понимаю, они были получены вместе с этой раной? Как давно?       ― Ещё перед моей смертью, ― усмехнулся Сефирот невесело.       ― Была ли рана её причиной?       ― Не думаю. Не помню. Я мало что помню из того времени. Моё сознание мне не принадлежало.       ― Да, да, я знаю, ― доктор Хайт встал из-за стола и, подойдя к Сефироту вплотную, осторожно прощупал сухими чуткими пальцами розоватый шрам. Он тянулся по всей окружности вокруг торса, оставшись разомкнутым лишь на четверть у левого бока. На фоне других шрамов, он ничем не выделялся, и неудивительно было, что он привлёк внимание лишь сейчас.       ― Судя по внутренним повреждениям, рана должна быть смертельной, ― задумчиво поделился доктор. ― Повреждены обе почки, толстый кишечник, аорта, нижняя полая вена, а так же позвоночник и спинной мозг, не говоря уж о многочисленных нервных и мышечных сплетениях. Но хорошее качество рубцевания ставит меня в тупик. Ничем, кроме стремительной регенерации я не могу объяснить такой феномен. Чем вас разрезали? Циркулярной пилой?       Анна тихо хихикнула над шуткой отца, которая, судя по тону, шуткой отнюдь не была. А Сефирот вдруг вспомнил…       ...отголосок далёкой боли, столь пронзительной, что пробилась даже в его спящий разум. Пробилась и разбудила. И пока Дженова отчаянно пыталась сохранить его тело, сосредоточив всё внимание на процессе немедленной регенерации, Сефирот воспользовался моментом и перехватил управление над собой.       Но был вознаграждён лишь предельно обострившимися ощущениями. И больнее даже чем вспоротое нутро, ударило осознание, каким образом это произошло.       Теперь он вспомнил. И даже вспомнил, что собирался делать, оторвав голову своей прародительнице, что сама себя называла Матерью. Но бороться на два фронта он уже не мог: почувствовав, что теряет влияние, Дженова с новыми силами обрушилась на его сознание. А Клауд так удачно воспользовался моментом их внутренней борьбы.       Сефирот вздрогнул, распахнул глаза и вдруг расхохотался. Так искренне и отчаянно, что старый профессор отшатнулся, а Анна вскочила с кресла и что-то возмущённо закричала. Но остановиться было невозможно! Подумать только, именно Клауд в итоге спас ему жизнь! Вернув хоть частичный контроль над своим сознанием, Сефирот удержал его в теле тогда, когда энергетический поток Лайфстрима принял его в себя и законсервировал в своей кристаллической структуре. Что и дало бывшему Солджеру шанс вернуться в него при пробуждении. Вернуться и встретить того, кто поверил ему и помог начать новую жизнь, рядом с собой.       Клауд спас ему жизнь, убив его.       Сефирот смеялся как припадочный и никак не мог остановиться.       ― Моя кардиограмма! ― с выражением неподдельного страдания на лице кричала Анна, носясь вокруг своего прибора. ― Да успокойтесь же! Вы испортили мне анализ!       Успокоиться было невозможно. Мысль о том, что теперь Клауду непременно нужно было подарить как минимум бутылку, только подливала масла в огонь его истерики. Профессор вообще махнул рукой и вернулся к своему столу. Присоски отцеплялись с груди и падали, повисая на проводах как мертвые змеи с непомерно раздутыми головами.       ― Прости... Простите, не удержался... ― Сефирот наконец смог вдохнуть, и утер ладонью брызнувшие из глаз слёзы. Анна, сердито ругаясь, вновь принялась порхать вокруг него, пристраивая присоски на место, но теперь в её движениях не было кокетства – одна лишь досада.       ― Обстоятельства вашей смерти были столь забавны? ― доктор Хайт терпеливо выждал, пока Сефирот успокоится и выдохнет, и снова вернулся к записям.       ― Что может быть забавней меча в своём животе? ― хмыкнул Солджер.       ― Так что мне писать в причине вашей смерти?       ― Поговорим об этом лет через восемьдесят. Эта дыра во мне действительно успела регенерировать до того, как я оказался в Лайфстриме.       ― Удивительно полезный навык, ― проворчал доктор Хайт, сделав для себя какой-то вывод. ― Вы в курсе, что сейчас признаков повышенной регенерации у вас нет?       Сефирот серьёзно кивнул.       ― Буду знать.       ― Очень хорошо. Второго такого трюка ваш организм не выдержит.       ― Постараюсь его избежать, ― мысль о том, что сверхъестественных факторов в нём практически не осталось, Сефирота почти радовала, хотя он не подозревал, как это скажется на его привычной жизни. Пока вроде бы ничего не мешало.       ― А ещё вам стоит проведать штатного психолога, ― добавил Хайт мстительно. ― Спонтанные эмоциональные взрывы плохой признак.       ― Как только будет время! ― заверил его Сефирот как можно убедительнее.       Его ещё заставили приседать и отжиматься, для снятия кардиограммы с нагрузкой. Сефирот вернулся к тренировкам сразу, как только вышел из больницы, но до сих пор чувствовал поселившуюся в теле мерзкую невыносимую слабость. Он был уверен, что всего лишь отвык от занятий и не собирался об этом говорить.       Профессор сам поднял этот вопрос и возразить ему было нечем.       ― Мышцы ослабли за время анабиоза, ― произнёс он как диагноз, пока Анна избавляла пациента от проводов. ― Объём и плотность мышечной массы снизились на шесть и девять процентов соответственно. Сколько времени вы сейчас уделяете тренировкам?       ― Два-три часа в день, ― подсчитал Сефирот быстро. Перед работой с курсантами, которых выделили ему в Военной Академии, он успевал только размяться, а потом тренировался со старшими курсами вместе, обучая приёмам ближнего боя.       ― Увеличивайте нагрузки, ― порекомендовал доктор. ― Без Мако-облучения плотность мышц будет снижаться неуклонно. С вашим телосложением это будет фатально. Наращивать массу придётся постепенно, чтобы резко не нагружать сердце. Впрочем, это вы наверняка знаете без меня. И боюсь, у нас нет тренера, соответствующего вашему уровню, так что контролируйте себя сами. Если хотите оставаться в форме, конечно.       Вот это было по-настоящему плохой новостью. Сефирот не мог даже представить свою жизнь без своей исключительности в этом отношении, и перспектива слабеть со временем была действительно ужасной.       Наверное нерадостные мысли отразились на его лице, потому что Анна рядом с ним хихикнула и ободряюще жестом сжала его плечо тонкой ладошкой.       ― Не думаю, что наш легендарный Солджер потеряет форму. Кажется, он упорно тренируется целыми ночами напролёт! ― её ладонь скользнула на спину, пальцы провели вдоль по лопатке, отслеживая четыре очень красноречивые полосы, ярче прочих выделяющиеся на голой спине. ― И, судя по маникюру, его личный тренер не даст ему уклониться от занятий.       Что-то в глубине души взвыло, но Сефирот заставил себя не отшатнуться. Женщины любили его. Женщины хотели его, сколько он себя знал. Не поддаваться на провокации, напомнил он себе и тонко надменно улыбнулся.       ― Воздержания мне не прописали.       ― Нам бы этого не простили, ― рассмеялась Анна, зачем-то примеряя пальцы к царапинами на его спине. ― В Компании столько незамужних женщин и так мало хороших мужчин, чтобы лишать их такого шанса.       Сефироту показалось, что звучит это довольно двусмысленно, так что он предпочёл равнодушно пожать плечами и принялся одеваться. Осмотр был закончен и сбежать отсюда хотелось всё больше.       ― Большой выбор – это всегда плюс.       ― А ведь вы говорили, что работа не оставит вам времени, ― заметила Анна почти укоризненно. Сефирот вспомнил, с каким алчным взглядом она выспрашивала его о личных предпочтениях и внутренне усмехнулся. Кажется, она была раздосадована, что упустила свой шанс.       ― Иногда работа – самый требовательный партнёр, ― ответил Сефирот со вздохом.       И это было абсолютной правдой.       Снаружи, в комнате ожидания, его караулил молодой адъютант. Бедный парень торчал здесь все два часа, что длился осмотр, но скучающим отнюдь не выглядел. Ещё двое курсантов – девушка и парень в светло-серой форме Академии – весело переговаривались рядом с ним, но при виде Сефирота, вытянулись в струнку и отдали честь. Сефирот неприязненно подумал, что кто-то распорядился увеличить его сопровождение, но сказать ничего не успел.       Выглянувшая за ним в коридор Анна обрадовалась парочке гораздо больше.       ― Ева, Дэн! Ужасно рада вас видеть! Можете проходить, доктор ждёт вас.       Курсанты синхронно кивнули и просочились за спиной Сефирота в открытую дверь. Это было довольно необычно, но Сефирот поспешил выкинуть их из головы. Мало ли, что происходит? Медицинские обследования всегда были приоритетней любой деятельности.       Адъютант протянул было ему планшет с записями, но Сефирот мотнул головой и принялся расплетать завязанные в косу длинные волосы.       ― Что там на сегодня? ― спросил он, перебирая пряди. С некоторых пор он предпочитал хвост, более удобный для тренировок, нежели свободная грива. Адъютант предупредительно протянул ему расчёску и удостоился благодарственного кивка.       ― Мисс Рейко ожидает вас в Академии к трём часам. Потом в четыре часа педсовет, затем встреча со страховыми агентами. А как освободитесь, вас будет ждать техник тренировочного зала для заключения о допуске в него курсантов.       Сефирот снова кивнул, разбирая серебряные пряди гребнем. Последняя новость была лучше прочих и будь его воля, он с неё бы и начал. Но его личное проклятие в виде наглого куратора Академии – потенциального будущего директора (потому что никого к управлению семейным делом девушка просто не собиралась подпускать) не покидало его ни на день с того самого момента, как они были друг другу представлены. И нельзя было сказать, что оба оказались в восторге от сотрудничества. Самомнение мисс Рейко не уступало самомнению Сефирота, а в чем-то даже перевешивало. Она не была его почитательницей, с презрением относилась к его исключительности, не считая Сефирота вообще хоть сколько-нибудь значимым для себя. Не то, чтобы это задевало бывшего Солджера, но такое отношение к нему не позволяло уважать девушку как независимого оппонента. А сотрудничество между двумя неуважающими друг друга партнёрами было крайне непродуктивным. К вящему неудовольствию обоих.       ― Чем мисс Рэйко недовольна на этот раз? ― спросил Сефирот больше себя, ибо адъютант был уж точно не в курсе. Но парень задумчиво почесал вихрастую русую голову и разумно предположил:       ― Может хочет дать темы для педсовета? Учительский состав Академии не слишком тепло принимает её идеи. Может от вас они прислушаются к ним больше?       Вот это было уже интересно. Значит молодую выскочку, временно занявшую место отца, педколлектив недолюбливает тоже? Сефирот их понимал.       Несмотря на формальную должность главы Военного Отдела, Сефирот с лёгкой руки Руфуса (и тяжёлой – Ценга) оказался в Военной Академии Эджа. Возможно, ему было бы проще, будь ему предложено её возглавить. Но пока единственная военизированная сила Континента была сосредоточена под началом Рива Туэсти, и никаких пересмотров не планировалось. Нельзя было просто объявиться перед разочарованным тобой миром и сказать "идите за мной". Уважение нужно было вновь зарабатывать с нуля. Что ж, Сефирот был к этому готов. Да и молодёжь воспринимала его гораздо легче: для них он был легендарным героем прошлого. Никто из них не был свидетелем минувшего времени расцвета Солджеров. А предостережения родителей... Кто их слушает, в конце концов?       Из этих парней, с двенадцати лет готовящих себя к будущим подвигам, Сефирот был готов вырастить новое поколение солдат, привыкших видеть в нём неоспоримый авторитет. Этого ждал от него и Ценг, когда обрисовывал перспективы дальнейшей работы.       Потому Сефирот не особенно сопротивлялся, когда был зачислен в штат военных преподавателей Академии. Удивительно, но многих своих новых коллег он знал раньше. Несколько бывших Солджеров второго класса, тренеры и наставники из Мидгарской Академии. Ещё какие-то военные полевые чины, с которыми Сефирот лично не встречался, поскольку никогда не интересовался рядовой армией Шин-Ра. Но все без исключения знали его. И судя по некоторой осторожности в общении, не представляли, что можно от него ждать.       ― Чего хотят страховые агенты? ― спросил он после размышлений. Но на сей раз парень только пожал плечами.       ― Не могу знать.       Сефирот снова кивнул. Поправил одежду, откинул назад волосы, вернув адъютанту гребень, и забрав планшет, пробежал глазами по записям. Оттягивать визит больше было незачем.       ― Ладно, занеси мне это в кабинет и можешь быть свободен на сегодня, ― он вернул планшет мальчишке, торжественно отдавшему честь на прощание, и не оглядываясь, вышел в коридор к лифтам. На ходу достал телефон, не глядя, нажал кнопку быстрого набора. У него была ещё пара часов закончить дела здесь, в здании Компании, и он намерен был использовать их максимально приятным способом.       ― Не хотите сделать обеденный перерыв? ― спросил он в трубку, тепло улыбаясь...

***

      Неожиданный звонок заставил Винсента Валентайна слегка растеряться. За временем он не следил, и хотел бы многое успеть за свой короткий рабочий день, который и без того должен был прерваться чуть раньше, если он хотел сделать то, что собирался.       ― Ты придёшь ко мне, или я снова заявлюсь с отчётом? ― Сефирот на том конце линии негромко рассмеялся. ― Мне уже вчера высказали, что Отдел Безопасности обнаглел настолько, что требует от меня ежедневных докладов, в нарушение внутренней независимости Департаментов.       ― Если я заявлюсь к тебе лично, это будет ещё подозрительнее, ― усмехнулся глава Турков, откинувшись на кресле. ― Требование отчётов от меня подорвет авторитет моего Отдела.       ― Учитывая, что на моём этаже свидетелей куда меньше, чем на твоём, подобного можешь не опасаться.       ― Учитывая, что за тобой приглядывают как минимум четверо наблюдателей, прийти к тебе втайне равносильно рассылке по внутренней сети.       ― Четверо? ― потрясение в голосе Сефирота казалось практически зримым. ― Я предполагал всего троих!       Винсент виновато прикрыл глаза.       ― Прости. Кажется, я не обладаю полномочиями раскрывать тебе эту информацию.       ― Тогда я предлагаю следующее, ― Сефирот не казался расстроенным, возможно он думал, что Валентайн всё ещё иронизирует. ― Я отправляю одного на плац, второго в клинику с неотложной консультацией, ты отзываешь своего соглядатая, а четвёртого мы просто ликвидируем и скажем что ничего не знали.       Винсент представил, что с ним сделает Ценг в таком случае, и непреклонно скрестил руки на груди.       ― Мистер Солджер, будьте добры заглянуть ко мне с докладом о проделанной вчера работе. Не подозреваю почему, но те, кто приглядывают за вами, обходят мой кабинет за три этажа. Так что конфиденциальность нашей с вами беседы будет куда выше.       ― Тогда скоро буду, ― покладисто согласился Сефирот и отключил звонок.       Слышать тепло в его голосе было слишком приятно. Винсент сам не заметил, как неявное желание превратилось в острую необходимость. Он тянулся к Сефироту, с каждым днём всё больше, словно его куда-то затягивало. Знакомо и пугающе, но совершенно неизбежно. И сопротивляться этому было невозможно.       Через несколько минут в кабинет корректно постучали. Один из старших Турков принёс поднос с обедом, нисколько даже не смущаясь отсутствием распоряжения. Ценг собрал прекрасную команду, оставив Винсенту действительно профессионалов, способных предугадывать желания начальства даже если для этого приходится прослушивать его разговоры. Этот, насколько Винсент помнил, последний месяц был напарником Елены, и у него не было причин не доверять ему.       ― Подожди, ― окликнул он сотрудника, когда тот собрался исчезнуть. Тот развернулся и выпрямился перед столом Валентайна, готовый к приказам.       ― Я всё равно собирался вызывать вас с Еленой. Новое задание, ― Винсент встал со своего места, обошёл вокруг стола и протянул Турку объёмную папку. ― Здесь собственность Компании, настоящее местоположение которых установить не удалось и чьё электронное досье утрачено.       ― Найти и ликвидировать? ― прямо спросил Турк низким угрожающим голосом.       ― Ни в коем случае, ― Винсент вскинул голову, внимательно глядя ему в лицо. Он сам не знал, что хотел или боялся увидеть, но в лице Турка было лишь серьёзное внимание. Его не смущало что начальник ниже его на голову и гораздо уже в плечах, и он готов был подчиняться любому слову.       Винсенту нравилось это.       Проклятый Ценг снова оказался прав.       ― Только собрать информацию. В режиме полной секретности. Мне нужно чтобы все "пропавшие без вести" обзавелись обратным адресом. Всё ясно?       ― А если они будут мертвы?       Винсент отвёл взгляд и отошёл к окну, сложив руки на груди. Золотистая перчатка плотно охватывала рукав рубашки.       ― Значит придётся эксгумировать тела. Но этим займутся позже, вам ничего предпринимать не нужно.       ― Всё понял, сэр, ― кивнул Турк сосредоточенно. ― Найти объекты, идентифицировать, передать местоположение. В контакт не вступать, деятельность скрывать. Принято. Когда приступать?       ― Как будет свободное время, задание не срочное. О результатах докладывайте раз в два-три дня. Думаю, пары недель вам хватит.       ― Принято, ― снова кивнул Турк и получив разрешающий кивок, развернулся и молча вышел из кабинета. Диего – вспомнил Винсент. Его зовут Диего. Если справится со всем, нужно будет выписать поощрение.

***

      Когда появился Сефирот, Винсент уже сидел в своём кожаном кресле, и положив подбородок на сцепленные пальцы, не сводил глаз с дожидающегося на столе обеда.       ― Выглядишь удручённым, ― заметил Сефирот, окинув его внимательным взглядом. ― Или очень занятым.       ― Я караулю твою еду, ― Винсент поднял на него безмятежно-честные глаза и уголки его губ слегка дрогнули. ― Хочешь мне что-нибудь сказать?       ― Спасибо, ― хмыкнул Сефирот, но вместо того, чтобы сесть напротив, обошёл Винсента со спины и склонившись, запрокинул его лицо к себе. ― А ты хочешь мне что-нибудь сказать?       Губы Винсента дрогнули, глубокие багровые глаза удивлённо распахнулись, но прежде, чем он успел что-то ответить, рот его накрыл осторожный мягкий поцелуй.       Винсент легко мог бы уклониться, но не стал, и подняв руки, обхватил Сефирота за шею, привлекая ближе.       Сефирот внутренне возликовал. Не так часто его недвусмысленные действия принимались с такой готовностью. Казалось, его Турк тоже отчаянно скучал, и встретившая его нежность была лучшим тому подтверждением. Он разомкнул губы навстречу, и Сефирот принялся медленно и чувственно целовать его рот, крепко обняв его за плечи. Винсент бесшумно выдохнул, податливо откидывая голову, чтобы обоим было удобнее. Пальцы его сжались в белых волосах – живые, спрятанные под толстой кожей перчатки, и железные, но не менее осторожные и ласковые. Сефирот издал одобрительный полустон и слегка прикусил его нижнюю губу, скользнув по ней кончиком языка.       ― Ты долго шёл, ― выдохнул Винсент в поцелуй, когда Сефирот нехотя отстранился. Томная невозмутимость по-прежнему не покидала его глаз, но бывший Солджер научился различать его волнения по мельчайшим признакам. Подрагивающие ноздри, слегка сведённые брови, румянец, едва коснувшийся высоких скул. Закрытый и замкнутый, Винсент всё меньше становился похож на равнодушную статую и всё больше – на влюблённого скульптора. И это несомненно было заслугой терпения Солджера.       ― Побоялся застрять в лифте, поднимался пешком, ― Сефирот напоследок провёл по его щеке пальцами, убирая чёрную прядь с лица, и прошагал к своему креслу. Аппетит у него разыгрался ещё в клинике, где он мерз полуголый почти два часа. Даже сейчас в тёплом помещении ему было холодно в спортивной водолазке и тёмно-серой вязаной безрукавке, и он всерьёз надеялся на согревающее свойство калорий. ― Сделаешь мне кофе? Двойной чёрный без сахара.       Винсент почти весело качнул головой и встал, чтобы выполнить просьбу.       Пока он возился с кофе машиной, Сефирот расковырял вилкой предложенный ему обед.       ― А знаешь, кого я видел сейчас? ― произнёс он, оторвав зубами кусок стейка. ― Ту вутайскую ниндзя, с которой вы спасали мир. Она теперь тоже работает на Шин-Ра? Вы что, всю Лавину сюда переманили?       Плечи Винсента мелко задрожали. Кажется, он смеялся.       ― Не разговаривай с набитым ртом, тебя трудно понять.       Сефирот попытался прожевать побыстрее, но горячий ароматный сок во рту вызвал такое слюноотделение, что он сам не заметил, как стремительно принялся опустошать тарелку.       Винсент поставил перед ним маленькую керамическую чашку с кофе и вернувшись на место, больше из вежливости, чем по необходимости, пригубил кофе из своей чашки.       ― Если ты имеешь в виду Юффи, то нет, она здесь не работает, просто появляется иногда. Елена прикормила. Иногда берёт с собой на несложные задания, иногда приносит добытые ей сведения. Но чаще покрывает её косяки. Юффи не очень подходит для работы в Турках, но никак не хочет в это поверить.       ― Я с таким встречался, ― усмехнулся Сефирот согласно. На его памяти тоже были сотни молодых парней, которые искренне считали себя достойными звания элитного Солдата Компании, вопреки психологическим и медицинским заключениям.       ― И она даже не бросилась на тебя с Чакрамом наперевес?       ― Кажется, она меня вообще не заметила. Очень торопилась.       ― На неё это похоже, ― Винсент спрятал улыбку в новом глотке кофе, и Сефирот насторожился. Такой улыбки – виноватой и доброй – он ещё не видел.       ― У вас хорошие отношения? ― ему не совсем удалось спрятать в голосе досаду, и вопрос прозвучал не столь безобидно, как должен был. Неожиданно смутившись, Сефирот отреагировал так, как только и умел – абсолютно незаинтересованно сощурил глаза, скрыв недобрый ревнивый блеск в глубине узких зрачков.       Винсент медленно повернул к нему голову.       ― Я отношусь к ней, как к младшей сестре, ― сказал он осторожно. И протянув ладонь, коснулся щеки сильверхэда пальцами живой руки. ― Тебе не стоит ревновать меня. Ты исключителен. И ты дорог мне. Больше, чем кто бы то ни было.       В его глазах было слишком странное выражение. Сефирот не смог выдержать этот пронзительный взгляд, отчего то враз почувствовав себя виноватым. Но он прижался щекой к ладони и слегка улыбнулся.       ― Я не сказал, что ревную. Просто был удивлён.       Винсент погладил пальцами его лицо. Толстая кожа перчатки скрывала тепло его тела, и невозможно было понять, о чём он думал в этот момент, что крылось за непрозрачной пеленой расплавленной меди его глаз. Но какие мысли бы ни скрывались за ней, центром их был Сефирот, и он это знал.       ― Что нового рассказали на обследовании? ― спросил Винсент как ни в чем не бывало, убрав руку и позволяя Солджеру снова сосредоточиться на еде. Сефирот призадумался.       ― Много разных вещей. Я ещё не решил, как к ним относиться, но в целом, всё стабильно, ― говорить Винсенту о грядущей физической деградации не было смысла. По крайней мере, пока она точно не подтвердится.       ― Ты так и не рассказал им про своё крыло?       ― И не собираюсь, ― Сефирот кинул на него настороженный взгляд. ― О нём никто не знает, кроме тебя, и мне бы хотелось, чтобы всё так и оставалось.       Винсент с сомнением покрутил чашку с кофе в руках, слегка покусывая губы. Так он делал всегда, когда сомневался, говорить или нет, но все же решился.       ― Думаю, тебе стоит это сделать. Однажды его всё равно увидят. Снова доказывать, что ты человек, будет гораздо сложнее.       ― Винсент, ― почти умоляюще произнёс Сефирот, ― это и сейчас не человеческая часть тела! Его не увидят, потому что я не собираюсь его вызывать. По возможности – никогда!       ― Ты не можешь за это ручаться...       ― Мы договорились, что я подавляю монстра в себе. Как ты меня и учил, ― теперь в его голос просочилась обида и негодование. ― Ты ведь тоже скрываешь своих монстров! Почему я должен их демонстрировать?       Винсент тяжело вздохнул. Они нечасто возвращались к этому разговору и Сефирот предпочёл бы избежать его и теперь, но что-то в голосе Валентайна говорило, что для него это действительно важно.       ― Ты не должен ничего демонстрировать. Но я... Как бы тебе сказать... И Ценг, и врачи, и некоторые мои подчинённые знают, кто я есть и в некотором роде, на что я способен в ином облике. Для них это не будет внезапным шоком. С тобой всё сложнее. Твоё крыло не смутная легенда. Его видели и опознают снова. А учитывая прошлый опыт наших встреч, что решат люди, и Руфус в первую очередь, если вдруг случайно увидят тебя крылатым?       ― Я никогда не был! Это была... ― Сефирот вдруг осёкся и с подозрением взглянул на Винсента. ― Хочешь, сказать, все решат, что это снова Дженова и захотят меня убить?       ― В худшем случае, ― просто кивнул Турк. ― В лучшем – просто перестанут тебе доверять.       ― Но, если я откроюсь даже сейчас, результат будет точно таким же, ― Сефирот с досадой сжал губы. В словах Валентайна определённо был смысл.       ― Скорее всего нет.       ― Многообещающе...       Винсент неторопливо встал с кресла, обошёл вокруг стола и положил ладони Сефироту на плечи. Ободряющим и оберегающим жестом.       ― Твоё крыло многих напугает, я знаю. Человек ли он, спросят все. Можем ли мы верить ему? И первым из них будет Руфус Шинра. Но ведь ты останешься собой, продолжишь работать на благо людей, учить воинов сражаться, а женщин сражать сам. И тогда напуганные успокоятся, и очень скоро твоё крыло станет таким же естественным твоим продолжением в их умах, как твой меч. Тебе не нужно ходить с ним каждый день, но знать вероятность его появления люди вокруг тебя должны.       ― Руфус тоже? ― спросил Сефирот, взвесив его аргументы.       ― Особенно Руфус. И Ценг. Я не сумею переубедить Президента, если вдруг он увидит в тебе угрозу. Но Вице-президент сможет. Если сам будет в тебе полностью уверен.       Сефирот молча сделал глоток изрядно остывшего кофе. Винсент обещал учить его, как справляться со своими внутренними монстрами, а не давать им волю. Но сам он... Сефирот скосил на него глаза, чуть повернув голову. Да, сам он их не обнаруживал. Но, похоже, научился жить с ними в согласии. Возможно, это было гораздо мудрее. То, что подавляется, рано или поздно вырвется на свободу озлобленным – Сефирот знал это лучше прочих. То, с чем можно найти компромисс...       Сефирот прислушался к себе. Знать, что отныне он хозяин собственной жизни, всё ещё было для него неожиданным откровением. Мог ли он позволить себе не бояться этого?       Ему вдруг захотелось сказать что-то очень нежное. Поблагодарить хотя бы за то, что тот терпеливо с ним работает. Но это казалось слишком глупым. Нежность уязвима и не получив ответа, становится разочарованием. Насмешки от Винсента ждать, к счастью, не приходилось, но получить даже недоумение в ответ Сефирот не был готов. И он не рискнул, ограничившись тем, что признательно пожал пальцы на своём плече ладонью.       ― Обещай, что не станешь тянуть, ― попросил Винсент тихо.       ― Это приказ?       ― Это совет. Я очень расстроюсь, если с тобой что-то случится.       Сефирот не выдержал и притянув к себе его пальцы, признательно коснулся их губами.       ― Обещаю показаться Хайту во всей красе на следующем медосмотре.       ― Спасибо, ― ответил Винсент и обнял его со спины.       Сефироту действительно стоило бы подумать об этом раньше. Пожалуй, он слишком привык быть инструментом в чужих руках, и как бы ни старался теперь насладиться независимостью в принятии решений, постоянная неуверенность в их правильности не оставляла его. Раньше было легче. Была цель, был приказ, и уже в рамках него, Сефирот решал, как достигнуть результата. Неудачи мало терзали его душу. Как правило, они были лишь следствием неверно поставленного задания, а значит, снимали ответственность за них с него самого. Теперь предоставленный самому себе, он только начал осознавать, насколько сложно учесть все варианты развития и выбрать наилучший.       И он был отчаянно благодарен за то, что в эти моменты есть, кому подсказать.       Удивительно, но так ранимо относящийся к собственной свободе выбора, Сефирот без какого-либо напряжения прислушивался к словам Валентайна. Без сомнения, он доверял ему. Но даже этого было бы мало для полнейшего подчинения. Особенно в тех аспектах, в которых сам Сефирот осознавал свою неуверенность.       ― И почему я должен тебя слушаться? ― спросил он, скорей озвучивая свои мысли, нежели правда ожидая ответа. Винсент усмехнулся и покровительственно потрепал его по волосам.       ― Я эксперт в укрощении монстров, разве ты забыл?

***

      Руфус проснулся от голода. В сведённом животе урчало так громко, что вполне вероятно именно этот звук и вывел молодого Президента из беспробудного сна. Электронный будильник в изголовье предательски молчал. Часы показывали без двух минут полдень.       Руфус сел в постели, брезгливо вздёрнув губы. Всё болело. Абсолютно. Плечи, руки, мышцы груди и диафрагмы, шея, поясница, бёдра... Всё, что могло болеть у не такого уж и здорового молодого человека. Он словно побывал под многотонным асфальтовым катком...       Или под взбешённым, доведённым почти до кипения темпераментным вутайцем, абсолютно не признававшим слов "стоп" и "хватит".       Руфус сам хотел этого и теперь расплачивался. Девятую ночь подряд.       ― Вутайская наглая тварь, ― процедил он сквозь зубы, пытаясь устроиться таким образом, чтобы сидеть было не так больно. То ли спятивший вутаец окончательно сбросил тормоза, то ли сам Руфус всегда был скрытым мазохистом, потому что всё происходящее ему нравилось. Хотя и нельзя было сказать, что принималось оно легко.       Руфус выругался ещё раз, куда витиеватей, облизнув пересохшим языком губы. Те отозвались режущей болью: прокушенные многократно, они наверняка выглядели ужасно. Стоило, пожалуй, намекнуть Ценгу о том, что с таким лицом он не собирается показываться в офисе даже под угрозой второй Вутайской войны. Но стоило затянутой в чёрное фигуре появиться в квартире Президента, неторопливо снимая рабочий пиджак в проёме двери, как голос отказывал Руфусу. Как и здравый смысл.       Больше ничего не имело для него значения.       Ценг оказался абсолютным тираном. И не только в профессиональных вопросах.       Руфус всё же осилил подъём с кровати: сидеть было бессмысленно, и мечты о ванне пересилили нарастающую жалость к себе. Никогда, никогда ему не было позволено жалеть себя. Выросший в окружении людей, считавших жалость к себе и другим непозволительной слабостью, Руфус давно отучил себя предаваться ложным эмоциям. Но иногда, в полном одиночестве, впрочем, слегка стесняясь перед самим собой, Руфусу не хватало этого чувства. Как они посмели, в конце концов?       "Они", как правило, были гипотетическими.       Ванна освежила его, но лишь наполовину. В голове было пусто и спокойно. Руфус умел не думать, когда хотел не думать. Сейчас тем более можно было без вреда выкинуть из мыслей неприятные и многочисленные рабочие вопросы. Можно было наслаждался моментом бездействия. О да, надоесть оно просто не могло.       Когда есть кому думать за него, разумеется.       Руфус поймал себя на том, что тонко и самодовольно улыбается. Он так долго к этому стремился, переступая через людей, обязанности, свои и чужие чувства, даже через свой долг. Он видел свою цель много лет и шёл к ней, не считаясь с потерями и риском. И вот он её достиг. И готов сделать всё, чтобы удержать ситуацию как есть. Любой ценой.       Тяжёлый махровый халат уютно спрятал его от холода, когда Руфус распахнул балконную дверь и вышел на лоджию. За прозрачными ростовыми стёклами мягко падали крупные снежные хлопья. Под ногами раскинулся город. Теперь его город.       Теперь его мир.       Не хватало мелочи. Ценг не одобрял это, но Руфус только презрительно скривил губы, вспомнив о нём. Зазнавшийся телохранитель многое что возомнил о себе с тех пор, как два года назад начал заботиться о тяжело больном господине. В том числе считал, что в праве запрещать всё, что не одобрял. Иногда это действительно напрягало, но Руфус не спорил. Возможно, он чувствовал себя отчасти обязанным. Да и заполучить одобрение ему было крайне важно. Но сейчас Ценга рядом не было, да и Руфусу надоело изображать из себя послушную куклу. Своей цели он достиг. Как всегда. Теперь можно было и расслабиться.       Сигареты для него добывал Рено. Каждый раз разные, но неизменно хорошие, с тяжёлым терпким запахом настоящего табака. Где он доставал их во время тотального кризиса натуральных продуктов, рыжий не признавался. Но ведь Президент и достоин самого лучшего, так что Руфус и не собирался спрашивать.       Он закурил, привычно укрыв огонёк спички ладонью. Окна успели запотеть изнутри от тепла, пришедшего из комнаты, и светлый чистый дым заметался на фоне белёсых стёкол. Руфус нахмурился. Где-то сквозило. И хоть он не чувствовал холода в своём махровом халате, нужно было распорядиться найти щели, пока прислуга окончательно не расслабилась за время его нежданного отпуска.       Ценг сбежал куда-то ещё с утра. Руфус лениво подумал о том, что можно было бы самому спуститься к управляющему и устроить разнос. Но мысль о том, что для этого придётся преодолеть почти три десятка этажей, заставила его поморщиться и передумать. Ходить по квартире он ещё мог. Демонстрировать своё состояние посторонним людям было выше его достоинства. При всей его браваде, пускать слухи о том, что всесильного Президента имеет какой-то вутаец, было по меньшей мере идиотизмом, а Руфус идиотом не был.       Жрать хотелось просто до умопомрачения, так что наплевав на возможное недовольство означенного вутайца, Руфус вместе с сигаретой прошёл в комнату и набрав на селекторе короткий номер, отрывисто приказал принести себе завтрак. Наросший столбик пепла осыпался на мраморно-зелёный ковёр. Руфус равнодушно скосил на него глаза и сделал новую затяжку. Убирать было уж точно не его заботой.       Вынужденное безделье давалось до крайности легко. А ощущение безнаказанности приятно грело душу. Руфус снова отошёл к распахнутой балконной двери и прислонился к косяку, откинув назад затылок. Стоило, пожалуй, сделать несколько рабочих звонков, но они могли подождать и обеда. А потом послеобеденного отдыха. А потом ужина. А там должен был вернуться Ценг...       При этой мысли всё внутри живота сжалось в волнительном и сладком предвкушении. Безусловно, он вернётся и станет смотреть с таким выражением, неторопливо снимая пиджак и расстёгивая манжеты рубашки... От одного только этого взгляда можно было бы кончить пару раз, а когда он выгнет бровь, не одобряя ответного взгляда – как правило вызывающего и надменного – впору будет просто падать на колени и ползти вымаливать прощение. И хорошо, если он успеет хотя бы расстегнуть брюки – ещё одного порванного костюма Руфусу точно не простят.       Нижняя губа вспыхнула острой болью, когда Руфус, сам того не осознавая, мечтательно прикусил её зубами. Может так и встретить Ценга? На коленях, абсолютно голым, с многочисленными следами поцелуев на болезненно бледной коже. Насколько будет ошарашен его невозмутимый заместитель таким приёмом? Руфус был бы не прочь узнать опытным путём...       Сладкие мечты разбил телефонный звонок. Пронзительный и такой неуместный сейчас, но судя по звуку, это был рабочий аппарат и Руфус, не скрывая раздражения, дотянулся до прикроватного столика. На дисплее высветился номер секретарши.       ― Шинра, ― бросил Руфус отрывисто в трубку.        ― Мистер Президент, ― затараторила Кэсси ему в ухо. ― Мистер Уоллес дал согласие на встречу, сегодня вечером готов приехать в офис. Вы сможете его принять?       Руфусу понадобилось время, чтобы вспомнить кто это такой.       ― Конечно. Но не в офисе. В моём рабочем кабинете в пентхаусе, в шесть часов. Надеюсь, ему выделят сопровождение?       ― Двое сопровождающих, согласно протоколу, ― секретарша замялась. ― Прикажете увеличить численность?       ― Нет, думаю достаточно, ― конечно самонадеянно было бы предполагать что двое Турков смогут обезвредить человека, который сам частично состоял из оружия, но Руфус счёл, что тот не будет заинтересован в инциденте. ― Он что-нибудь просил передать?       ― Нет, сэр, ― кажется, секретарша облегчённо вздохнула. ― Он был не очень доволен вашим предложением, но принял его быстро. Могу я узнать, когда вы вернётесь в офис Компании?       Теперь вздохнул Руфус. Не так счастливо, к его сожалению.       ― Как только буду способен. Что-нибудь ещё, Кэсси?       ― Нет, мистер Президент. Выздоравливайте поскорее, ― теплота в голосе девушки вызвала у Руфуса усмешку. Не так уж он и соврал, в общем-то.       ― До встречи.       Секретарша отключилась.       Руфус положил телефон на столик и задумчиво затянулся тлеющей сигаретой. Мистер Уоллес согласен на предложение, это было хорошо. Вряд ли он дал бы себе труд приехать к Президенту, чтобы лично обложить его матом. Но что он потребует взамен – вот, что было главное. Старый повстанец-террорист вряд ли добровольно согласится отдать Компании свои драгоценные чертежи машин для нефтедобычи. Те, которыми располагал Руфус, давно превратились из доходного в устаревшее и неэкологичное предприятие. И почти убыточное в силу своего дорогостоящего технического обеспечения. По данным Ценга, у Баррета находился куда более удобный и экономный вариант развития новых месторождений, а это значило, что Шин-Ра без особенных затрат могла бы в короткие сроки восстановить лидирующую позицию в производстве топлива. Что может быть лучше больших и беспроблемных поставок дешёвого бензина в города? Да люди с радостью поддержат такого мецената. И лучше было бы, если бы им стал именно Руфус Шинра, а не этот упрямый и непредсказуемый соперник.       В глубине холла приглушённо хлопнула дверь, звякнул предупредительный колокольчик. Руфус поспешно отвернулся и сделал вид, что падающий за окнами снег интересует его куда больше, чем миловидная горничная с завтраком. Краем глаза он все же следил, как девушка, то и дело бросая опасливый взгляд на Президента, засервировала столик, разгрузила поднос, и без конца извиняясь, попятилась к выходу. Возможно, она считала, что Президент не в духе, раз не ответил даже на приветствие. Руфусу было плевать. Его отчасти грела мысль что его боятся. Страх был ещё одной ступенью к власти, и он ценил его влияние.       К завтраку ему подали бутылку бренди. Выдержанного яблочного, насколько он видел по этикетке. Поискав глазами пепельницу, Руфус все же решил избавиться от улик радикально, а именно – через окно. Запах сигарет скоро выветрится, благодаря кондиционеру, а вот окурки привлекут внимание Ценга, и соответственно, его недовольство. Нет, Руфус его не боялся! Он вообще ничего не боялся, тем более собственного подчиненного! Но всё же... На всякий случай...       С трудом захлопнув окно, Руфус самодовольно усмехнулся и покрепче затянув пояс халата, шагнул в комнату, навстречу к своему долгожданному завтраку.       И споткнулся на ровном месте.       Потому что в дверном проёме стоял его грозный заместитель, и прислонившись бедром к косяку, с едва угадываемой насмешкой следил за его действиями.       ― Захотелось свежего воздуха? ― спросил Ценг, заметив что привлёк внимание. Руфус хмыкнул и скрестил руки на груди.       ― В этом есть какое-то преступление?       Ценг демонстративно вдохнул. Ноздри его презрительно расширились и Руфус с замиранием сердца ощутил, что ждёт его недовольства. Но наглый вутаец привычным движением скинул пиджак и опустился в кресло напротив, ничего не сказав. Уверенным движением открыл бутылку бренди и плеснул в стоящий рядом бокал со льдом.       ― Когда команда юристов пришлёт мне новый свод законов, могу добавить этот пункт на рассмотрение, ― он отпил бренди через край и кинул на Руфуса зоркий взгляд из-под сведённых бровей. ― Заняться?       В груди молодого Президента предательски ухнуло. Не сводя взгляда с его губ, Руфус, как заворожённый, приблизился к его креслу и предвкушающе облизнулся.       ― Хочешь трахнуть меня?       Кажется он вообще не то хотел спросить. Абсолютно не то! Но только это сейчас имело значение.       Ценг выгнул бровь и сделал ещё один глоток.       ― Хочу поговорить.       ― О чём?       Ценг допил бренди и снова плеснул почти полный стакан. Руфус поймал себя на мысли, что никогда не видел, чтобы его зам вот так залпом хлестал высокоградусное пойло, но мысль эта была слишком ненужной и невостребованной в данный момент. Возможно, стоило поинтересоваться случившимся, но сейчас Руфусу было глубоко плевать.       ― Так чего ты хочешь? ― проклятье! Звучит слишком просяще! Руфус сжал губы в линию, глядя на то, как его верный зам неторопливо прокручивает терпкий бренди в бокале и подносит ко рту. Слишком неторопливо, слишком вызывающе. Слишком...       ...незаинтересованно?       Руфус вспыхнул, ощутив, как его надвое раздирают противоречивые чувства. Эта вечная невозмутимость бесила до крайности, настолько, что стереть её с утончённого правильного лица хотелось как минимум – кулаком. И она же возбуждала до дрожи. Руфус знал, что выглядит откровенно глупо, как течная сука при виде кобеля. Но это самоунижение было лишь частью того, чем пользовался Руфус, чтобы привлечь к себе его внимание. Подчиниться Ценгу, быть слабее его. Отдаваться так грязно, как только можно себе представить.       А представить он мог очень многое.       ― Что ты делаешь? ― с едва угадываемой в голосе иронией спросил Ценг, когда Руфус решительно шагнул ближе и плавно опустился на колени перед ним. Вскинул голову, ловя взгляд снизу вверх. И паскудно, как умел только он один, ухмыльнулся.       ― Ты можешь молчать сколько влезет, ― он уверенно рванул ремень на его брюках. ― Или говорить, чего ты там хотел. Я тебе не мешаю.       Ценг с интересом смотрел на его действия, не двигаясь, но Руфусу это было и не нужно. Раздевать Ценга было долго, так что он даже не став возиться с молнией, положил ладонь на его пах и медленно сжал. Не отпуская его взгляда своим, вызывающим и властным.       Рука, держащая бокал с вином, даже не дрогнула.       ― Нам действительно нужно поговорить. Это важно.       ― Подождёт, ― равнодушно бросил Руфус, усмехаясь и облизывая губы.       Ценг называл его безответственным. Сердился на его демонстративную лень и перекладывание обязанностей. Злился на невнимание, когда Руфус игнорировал его разумные, в целом, нравоучения, высказываемые холодным менторским тоном. Не подозревая, насколько сексуально он выглядел в эти моменты, и что Руфус всей своей демонстрацией добивался именно этого. Нащупав эту нить управления, Руфус в конце концов заставил его поступать так, как ему было нужно. Что ж, Ценг оказался столь же предсказуемым, как и все остальные.       Но это не значило, что Руфус собирался отпускать его от себя в ближайшее время. Он хотел насладиться своей победой.       ― Ты вообще меня слышишь?       Вот теперь в голосе послышалась звенящая сталь и Руфус ощутил, как по телу прокатилась обжигающая дрожь. Он снова взглянул в лицо своего заместителя, с удовлетворением отметив, что тёмные брови почти сошлись на переносице, отчего чёрная татуировка вутайского родового знака оказалась изрезана вертикальными складками. Недовольство на лице Ценга было столь явным... Руфус попытался найти в нём отголоски притворства, потому что кроме этого выражения, Ценг ничем не показал, что ему неприятно происходящее. Но попытка оказалась тщетной, и он медленно опустил глаза, продолжая гладить и ласкать его через одежду.       И от его внимания не укрылась долгожданная и естественная реакция.       ― Я слышу тебя. Сам разденешься, или мне снова испортить твой костюм?       Стакан в чужой руке дрогнул. Руфус явственно услышал, как звякнули о стенки кубики льда, и усмехнувшись, прижался к промежности лицом. Терять продвижение было нельзя. Если принципы взыграют в Ценге раньше желаний, он вполне может прекратить эту замечательную игру.       Запах его тела дурманил. Ценг пользовался одеколоном, тонко подчеркивающим его мужественность, но запах возбуждения перебить было невозможно, и Руфус, с наслаждением вдохнув, погладил приоткрытыми губами ощутимо напрягшийся под брюками член.       ― Тебе было мало? ― со свистящим выдохом спросил Ценг, похоже, сжав зубы. Одновременно с этим, в волосы Руфуса вцепилась жёсткая рука, довольно грубо сжав пальцы. Президент содрогнулся, даже не попытавшись сдержать сладостный полустон. Голову отчётливо повело.       ― Мало, мне всегда мало, ― выдохнул он, гладя обеими ладонями бёдра перед собой и бесстыдно потираясь лицом о шершавую ткань, насквозь пропитанную терпким запахом возбуждения. Даже попытался лизнуть, но на вкус она оказалась куда хуже. Нетерпеливыми пальцами ухватился за язычок молнии, потянул вниз. Сейчас, прямо сейчас ему нужно было как можно больше. Чужая рука в волосах, полный недовольства голос над ухом. Осознание собственной порочности и унижения. Он вымолит прощение, прямо сейчас, ему так нужно было это...       Если бы Руфус не стоял уже на коленях, он бы непременно упал на них вновь, и уже абсолютно не по своей воле.       Смесь надменности и мольбы была на его лице, когда он снова поднял немой взгляд на Ценга. Тянуть одежду с сидящего человека было в принципе невозможно, и он надеялся, что тот поймёт его взгляд.       Ценг скривил губы в подобии усмешки и качнул бёдрами навстречу, почти вжавшись в его лицо.       Этого было достаточно. Совершенно теряя голову, Руфус торопливо, насколько было возможно, стащил его брюки вниз. Высвободил из белья напрягшийся полувставший член, и понуждаемый рукой на затылке, прижался к нему раскрытыми губами.       Удовлетворённый выдох стал ему наградой. Ценг терял терпение, теперь с ним можно было делать что угодно, и Руфус был сам готов делать что угодно, лишь бы удержать его в этом состоянии предельно долго. Положив ладони по обеим сторонам, он втянул в рот набухшую розовую головку, пытаясь погрузить член в себя целиком. Он умел делать минет, ему нравилось это с тех пор, как ещё юным, он открыл для себя завлекательный мир многочисленных борделей Мидгара. И сейчас он хотел использовать все свои знания, чтобы его преступно невозмутимый зам начисто забыл об осточертевших приличиях.       Пальцы в его волосах сжались сильнее, властно направив его голову вперёд. Руфус вздрогнул и послушно расслабил горло, позволяя Ценгу толкнуться в свой рот до предела.       ― Какая же ты блядь, ― с удовольствием процедил Ценг, наблюдая за происходящим сверху вниз. Руфус зажмурил глаза, ощущая, как обволакивает этот сильный голос всё его существо. Его собственный член давно стоял, причиняя почти нестерпимую боль тем, что к нему нельзя было прикоснуться. Но позволения не было и Руфус терпел.       Когда Ценг все же ослабил хватку, Руфус отшатнулся и закашлялся. Глотку жгло немилосердно. Если бы он мог рассмеяться, он бы сделал это – по иронии судьбы, именно эта часть его тела ещё не болела. Но они оба, казалось, были не прочь исправить этот недостаток.       Руфус вернулся к прерванному занятию, для верности, обхватив качающийся перед своим лицом чужой член пальцами. Снова обнял губами, скользнув вверх и вниз, тщательно вылизывая языком горячий ствол. Терпкий мускусный запах обволакивал полость рта – невероятно желанный, близкий, доступный, откровенный до предела. Его хотелось впитать в себя, утонуть в этом запахе, чтобы он сопровождал Руфуса днём и ночью. Хотелось быть помеченным им так, чтобы ничто больше не перекрывали это постоянное ощущение близости и власти над собой. Никогда никому Руфус не стремился так принадлежать, быть собственностью и послушной игрушкой. Пусть Ценг подчинит его себе, пусть покажет власть и силу, пусть снимет с него ответственность за всё... А Руфус будет подчиняться. Он хочет, как давно этого хочет...       Руфус всхлипнул, зажмурившись, и наполовину забывшись, потянулся рукой к своему члену. Но сильный рывок чужой ладони, заставил содрогнуться и вскинуть голову.       ― Не смей, ― процедил Ценг сквозь зубы, прожигая его безумным, чудовищным взглядом. Абсолютно чёрные глаза сверкали яростью. Он преобразился мгновенно и таким заводил Руфуса до помутнения рассудка. Такой дикий, необузданный, он наверняка едва сдерживался, но не собирался отказывать себе в удовольствии.       ― Продолжай!       Руфус облизнул мгновенно пересохшие губы и снова взял его в рот, пытаясь не опускать глаза. Он не мог отвести взгляда от такого Ценга, совершенно растворившись в его воле. Недовольный заминкой, вутаец снова привлёк его голову к себе, и расслабленно откинулся на спинку кресла. Другой рукой он по-прежнему сжимал стакан с бренди, неторопливо прокручивая в нём кубики льда. Руфус снова почувствовал себя его собственностью и сладко содрогнувшись, со стоном прикрыл глаза.       Горячий член под его пальцами едва заметно подрагивал.       Что ж, он сам хотел этого. И был счастлив и удовлетворён, что его воля исполнилась.       Руфус снова попытался расслабить горло. Ценгу определённо нравилось трахать его в рот, так глубоко, что вдохнуть было попросту невозможно. И несмотря на внешнюю его расслабленность, Руфус чувствовал напряжённые мышцы его тела, его рук и бёдер, порывисто толкавшихся навстречу. Его Ценг, его желанное воплощение всевозможных противоречий, терял под его ласками все своё самообладание. И это было отчаянно прекрасно...       До безумия хотелось скинуть халат и оседлать Ценга сверху. Представлять, как можно было бы кричать и всхлипывать под его жестоким напором, впрочем, тоже было сладко, так что Руфус с новым энтузиазмом принялся насаживаться на чужой член, глубоко погрузив его в рот и помогая себе мокрой от смазки и собственной слюны ладонью; скользя губами по всей длине с хлюпающими влажными звуками. Сознавание своей испорченности заставляло его содрогаться от возбуждённого предвкушения, ощущая, как один за другим пронизывают его тело обжигающие разряды. До боли натянутые волосы не позволяли Руфусу ничего, кроме как покоряться воле сжимающей их руки, и он покорялся, всё быстрее и глубже вбирая горячий член в свой рот. Порочное наслаждение уступало место нетерпению. Раз уж Ценг лишил его завтрака, Руфус не имел ничего против, чтобы он возместил этот убыток своими силами.       ...И может потом он снова возьмёт его сзади, небрежно опрокинув Руфуса на саднящие колени и локти, прямо на полу, глухо рыча и впиваясь пальцами в его ноющую от напряжения расцарапанную поясницу...       Руфус сдавленно всхлипнул и словно прочитав его мысли, Ценг содрогнулся всем телом, и прижав его голову к своему паху, обильно кончил глубоко в его горло. Запах, заполнивший, казалось, не только рот, но и всё тело, ударил в ноздри с новой силой, глотку свело спазмом, но единственное, что мог сделать Руфус, это глухо застонать, судорожно сглатывая и пытаясь не подавиться. О, это было бы так неуместно сейчас. Ценг должен был наслаждаться им, владеть безраздельно, не догадываясь, каких трудов это стоит измочаленному и уставшему от своей обычной вседозволенности Президенту.       А чувствовать Ценга настолько глубоко внутри себя было невыносимо сладко, и острая боль от невыпущенного собственного возбуждения билась в виски, вызывая головокружение и сдавленные приглушённые стоны.       Кажется, Ценг услышал его, потому что наконец разжал хватку, высвобождая мокрые светлые волосы. Руфус отшатнулся и судорожно схватил воздух ртом, чувствуя, как по подбородку течёт остывающая капля. Поднять взгляд теперь было нереально трудно, но ради того, чтобы насладиться зрелищем абсолютно тёмных, прищуренных глаз, Руфус справился с этой задачей. И облизнулся, совершенно бесстыдно, не скрывая своего торжества и только очень надеясь, что в его взгляде не осталось и следа мольбы.       Бесконечный миг они смотрели друг на друга. И чёрт его знает, что Ценг увидел в его глазах, но в следующее мгновение он рванул Руфуса на себя одной рукой, заставив подняться с пола, и бросил его на свои колени, прижав спиной к собственной груди.       Почти так же он швырял его на постель, лицом в подушки, перед тем, как навалиться сверху и войти в его тело одним точным резким движением.       Руфус вскрикнул – скорей от мгновенной потери равновесия, чем от неожиданности. Нетерпеливо заёрзал, пытаясь то ли устроиться поудобнее, то ли наоборот, еще больше раззадорить себя. Чужая твёрдая плоть давила между ягодиц, и Руфус бесконтрольно толкнулся навстречу, одновременно заводя руки назад, чтобы обнять Ценга за шею. Но жёсткие пальцы вновь зарылись в его волосы и потянули, запрокидывая его голову к чужому плечу. Руфус вскрикнул снова, содрогаясь всем телом – озноб прошиб от кончиков пальцев, до корней натянутых волос. Его собственный член, казалось, окончательно прилип к животу, изнывая от неудовлетворённости. Полы халата распахнулись, обнажив худощавое тело, и Руфус дико захотел стащить тяжёлую ткань со своих плеч.       ― Нет, ― властно прошипел Ценг прямо ему на ухо, перехватив его ладонь, когда та поползла осуществить это намерение. Хриплый, глухой от страсти голос ворвался в затуманенное сознание, подчинил себе, и Руфус с блаженным вздохом откинул голову и закрыл глаза, отдаваясь ему и полностью отключая собственную волю.       Их пальцы сплелись на теле Президента, скользнули вниз, и одновременно коснулись подрагивающего возбуждённого члена.       Ценг хотел, чтобы Руфус ласкал себя вместе с ним? Руфус был не прочь, совсем не прочь!       Он вновь поймал себя на том, что громко и бесстыдно стонет в ответ на каждое движение. Сознание его плавало, не позволяя воспринимать всё происходящее в целом или сосредоточиться на чём-то одном. Лишь короткими вспышками-осознаниями: запах Ценга, его дыхание, короткие случайные рывки ладони в волосах, жесткие пальцы, уверенно и быстро дразнящие его плоть. Слишком много ощущений, слишком ярко, слишком прекрасно... Распалённый собственной игрой, Руфус напрочь потерял контроль над своим телом, разумом, мыслями, он хотел только одного – принадлежать Ценгу так, как стремился уже давно – безотчётно даже для самого себя. Он сам не заметил, как это желание стало первым и единственным правилом для привлечения его внимания. Когда это случилось? Месяц назад? Год? Пять? Руфус не помнил. Но знал, что это должно было произойти.       Он выгнулся, упираясь затылком в плечо Ценга, и снова завёл обе руки за его шею, впиваясь пальцами в чёрные распущенные волосы. Запрокинул лицо, прижимаясь распахнутым ртом к его виску – дотянуться до губ не хватало сил. Тело ломало ожиданием порочного, похотливого удовольствия, и каждое движение, хоть и терялось на фоне общего сумасшествия, вполне определённо приближало Руфуса к закономерному финалу.       Ценг раздражённо дёрнул головой, когда Руфус всё же попытался найти пересохшими губами его губы, и выпустив волосы, обхватил ладонью его горло. Кончики пальцев легли на подбородок, запрокидывая его голову еще выше. И это стало тем последним, что переполнило чашу его, и так небольшого, терпения. Руфус напряжённо выгнулся, распятый под руками, лишённый малейшей свободы, и наконец закричал, бесконтрольно содрогаясь всем телом от накрывшего влажного удовольствия.       Воздух обжёг саднящую гортань, когда Президент вновь попробовал дышать. За его спиной было надёжное тепло, и Руфус расслабленно прижался к нему, не желая открывать глаза и даже не пытаясь сдвинуть колени. Остывающая сперма ещё стекала по впалому животу, вязко стягивая кожу, текла по бёдрам, и думать о том, что та же картина была и на пальцах Ценга, было мучительно сладко.       Руфусу действительно было мало. Мало всего. И он это понимал, привалившись к тяжело вздымающейся груди своего зама. Если бы Ценг сейчас захотел его ещё раз, Руфус не стал бы сопротивляться: сладкая истома затопила тело вместе с сознанием.       Но Ценг только поглаживал его по внутренней стороне бедра – медленно, почти ласково, растирая молочные вязкие капли по коже. Руфус удовлетворённо улыбнулся пересохшими губами, и осторожно поцеловал всё ещё нежащие их кончики пальцев.       ― Что ты хотел сказать мне?       Вице-президент едва слышно вздохнул – Руфус ощутил это спиной даже через все слои разъединяющей их одежды – и подхватив полу халата, укрыл его от начавшего просачиваться к телу холода. Обнял плотнее, прижимая Руфуса к своем телу. Но больше не сделал ничего, что послужило бы сигналом к продолжению.       ― Оставим до вечера, ― глухо произнёс он, потянувшись за отставленным на стол бренди. Растаявший лёд едва касался граней стекла и Ценг в два глотка осушил стакан. ― Ничего такого, что было бы важнее тебя.       Руфус высокомерно усмехнулся и прикрыв глаза, ткнулся головой ему под подбородок.       Ещё одна вершина была взята и мир отныне был у его ног.