Я не могу ворошить прошлое. Ни находить, ни терять снова. Оставьте просто мой мир крошечный, И он поместится в два слова. © Вельвет — Я не хочу
Маленькая девочка горько плакала, прижимая к животу острые коленки. Подрагивало тощее тельце, пальцы судорожно комкали подол чёрного платья. — Эй, чего ревёшь? Она вскинула голову. Мальчик — чистое солнце, веснушчатый и пушистый, — любопытно пилил её глазами, которые были зелёные-зелёные, точно спинки майских жуков. Девочка громко шмыгнула носом, огромные голубые глаза вновь заблестели от слёз. — Потому что… Потому что никто не хочет дружить со мной… Только из-за того, что мой папа богатый. Все говорят, что я уродина. И что я странная, — и снова залилась слезами. Мальчик с любопытством оглядел всё. Худые ручки, чёрное платье с кружевным воротничком, белый пух волос и бровей, тонкий лягушачий рот, выгнутый подковой. Большущие круглые глаза, в которых смешались небо, лёд и цветы колокольчики в обрамлении из льняных ресниц. — Да нет, — передёрнул плечами. — По-моему, ты очень миленькая. — П-правда? Он улыбнулся во все тридцать два сверкающих зуба, протягивая девочке руку. — Конечно правда. Я Леон. А ты? — Р-рюуль… Аполлону нравилась академия. Ему нравились уроки, занятия в клубе, домашние задания и подготовка к контрольным. Ему нравились без исключения все боги, несмотря на бесчисленные недостатки, даже суровый учитель Тот. Люди Аполлону тоже нравились. И вместе, и по отдельности. Ему нравилась Рикки — она отличный друг и верный товарищ. И ещё Аполлону нравилась Рюуль. Но не так, как всё иное — не как друзья, не как разные занятия. Не как Рикки. Аполлон не считал это любовью, хотя был влюбчив. Просто такими словами не стоит разбрасываться, даже в мыслях, но Рюуль явно стояла для Агана Белеа на более высокой ступени. Он с самого первого дня выделил её среди всех прочих, хотя больше никто не посчитал её достойной внимания. Казалось бы, а чего в ней такого, достойного того, чтобы носиться за ней хвостом? Аполлон не знал. Ведь видел он, казалось, то же самое, что и все остальные. Светлые волосы, цветом почти лён, такие же брови и ресницы. Рюуль бела с ног до головы — бесцветная моль с бесцветными волосами, льдистыми глазами и мертвенно-бледной кожей, на которой каждая вена, каждый синяк и царапина выглядят яркими и до неприличия уродливыми. Рюуль безобразно худа. Она бесфигурная и тощая, на фоне Рикки, которую природа наградила всем, она выглядит и вовсе костлявой и серой, только ярко-голубой глаз холодно сверкает, пока второй скрыт косой чёлкой. Тонкие ноги-палочки, обтянутые гольфами в ромбах, кажутся ещё более худыми от того, что обуты в тяжёлые, чёрной кожи берцы с блестящими пряжками, которые слишком грубые для того, чтобы принадлежать девушке и слишком объёмные для того, чтобы их носил кто-то вроде Рюуль. Они начищены до блеска и делают каждый её шаг увесистым и тяжёлым, будто для этого только и нужны. Чтобы Рюуль не сдуло ветром. У Рюуль длинные лемурьи ладони с тонкими пальцами и ногтями, выкрашенными то в фиолетовый, то в траурный чёрный, немка способна, зевнув, спрятать в ладони не только зевок, но и всё лицо от подбородка до лба, тонкие обкусанные губы и глаза с чернейшими кругами под ними. Только эти ладони, вместе с рукой до самого локтя, спрятаны в гетрах (фиолетовых в вишнёвую полоску), и никто никогда не хотел думать, что именно под ними Рюуль прячет. Вот такая Рюуль в глазах богов, если кому-то из них вздумалось на неё смотреть. Непривлекательная, молчащая с презрением, которая знает всё, но никогда не даст списать. Странная, неприятная и совершенно точно высокомерная. А ещё она всего лишь тень. Тень Рикони Нисиды. Аполлон видел всё то же, но в совершенно ином свете, потому что с самого начала понял, что за всем этим скрывается нечто большее. И неловкие движения тощего тела вдруг стали грациозностью, громоздкие берцы и гетры — оригинальным стилем. И Рюуль вдруг не тень Рикки, а преданный друг. Не будь Вагнер руками, которые тянулись на помощь Рикки прежде, чем та об этом просила, Аполлон бы и не подумал о том, чтобы стать другом Рюуль. Он бы не заговорил с ней, а встретив отказ, не стал бы ещё активнее добиваться дружбы. Ведь в итоге оказалось, что остальные боги не видели ровным счётом ничего. Рюуль не так идеальна, как им казалось. У неё беспорядок в вещах, а иногда и в мыслях. Она совсем не так холодна, как кажется, ей не приносило удовольствия быть колкой и льдистой — иногда она смотрела в сторону других богов и Рикки с тягучей тоской, но потом тут же хмурилась и утыкалась носом в тетради, поймав себя на краткой слабости. Её «мне не нужны друзья» звучало колюче, но только Аполлон заметил, что произносилось это не столько холодно, сколько отчаянно, и с каждым разом именно грусть слышалась всё отчётливее. Если Рюуль не беспокоить, просто сесть неподалёку и тихо смотреть, то можно было увидеть, как разглаживается лицо немки, как исчезает холод, высокомерие и презрение, оставляя лишь умиротворение. В такие моменты увидеть можно было многое: как Рюуль улыбалась уголками губ или чуть хмурила брови, читая книгу. Как беззвучно подпевала любимой песне, рисуя что-то, и задумчиво шкрябала лак на указательном пальце, засев над трудной задачей. Всё это мог увидеть любой, кто дал бы себе труд приглядеться, не испугаться шипастых ледяных слов и глаз и попробовать оказаться хотя бы на пороге крохотного мирка Вагнер. Для этого нужно было всего лишь проявить чуть больше настойчивости, чем обычно (на самом деле гораздо больше, но не Аполлону, навязчивому от природы). Аполлон сделал всё. Пригляделся, не испугался, проявил настойчивость и оказался на пороге её мира. Крошечного, как домик улитки, мрачного и пустого, и всё же интересного. И стал кем-то. Не друг, но и не враг, не никто, как все остальные боги. Аполлон был для Рюуль кем-то. Сам факт того, что в её жизни и для него есть своё местечко, безумно радовал его, хотя немка никогда не проявляла признаков привязанности. Она никогда не звала его гулять: Агана Белеа всегда сам замечал бредущую по тротуарам немку и сам увязывался, не спросив разрешения. Она никогда не заговаривала первой: если Аполлон молчал, то Рюуль молчала тоже, и могла сидеть с закрытым ртом целую вечность. Она никогда не слушала его бесконечного лепета, погружённая в свои мысли: бог мог о чём угодно говорить, заливаться соловьём до боли в горле — Рюуль не реагировала. Однако если Аполлон задавал вопрос, то немка всегда отвечала на него, терпеливо объясняя всё, что он не понял. Она могла выразить своё мнение и поделиться впечатлениями, пусть только в паре слов, но другим она не говорила и этого. Часто Рюуль подолгу беседовала с ним о живописи (ведь Аполлон всё-таки был покровителем искусств), не отрываясь от мольберта, так, между делом, но Агана Белеа видел в этом признак того, что они с Рюуль почти друзья. Ведь она позволила себе отвлекаться, отрывалась от дела только для того, чтобы ответить ему! Дионис на подобные размышления брата реагировал всегда одинаково: снисходительно улыбался и называл Аполлона наивным и глупым, говоря: «Ну ты и правда Аполлох, Вагнер наверняка плевать на тебя хотела». А Аполлон не верил ему. Дулся и не верил. Ведь это не Вагнер было плевать на богов, а богам плевать на Вагнер. На её стычки с Локи Аполлон старался не обращать внимания. Потому что Рюуль ненавидела, когда ей помогали, жалели и лезли в её дела без спросу. Со всеми проблемами немка привыкла разбираться сама, Агана Белеа не имел никакого права заходить дальше порога. В конце концов, Локи даже от порога был далёк, причём на добрый десяток километров. Аполлон чувствовал: Локи тоже кое-что в Рюуль учуял, да только выбрал неправильный путь. А Вагнер никогда не жаловалась. Переносила все розыгрыши молчаливо и стойко, даже Аполлон вдруг поверил, что в Рюуль куда больше льда, чем он думал. А потом всё вдруг изменилось. Началось это, наверное, во время подготовки к рождественской ярмарке. Рюуль тогда носилась за Локи как приклеенная, и Аполлон думал, что это из-за того, что жребий определил их как напарников. Но потом Локи на пару с Тором вдруг переехал в кабинет рисования. И оказалось, что молчание Рюуль лишь короткая передышка. Потому что явившись в клуб рисования в очередной раз, Аполлон обнаружил, что Рюуль с Локи разговаривает. Не так, как раньше: отрывистыми, холодными фразами, только чтобы оставили в покое, нет. Она отвечала трикстеру так же, как Аполлону. А Локи почему-то перестал разыгрывать и шутить. Бог солнца обнаружил, что теперь на пороге мира Вагнер он стоит не один. После, будто предыдущего было мало, Локи вообще прошёл дальше порога. Трикстер знал о Рюуль что-то, что не было известно Аполлону, и это знание поставило Лаватейна слишком высоко. Агана Белеа это не давало покоя, он всё чаще нервничал, понимая, что Рюуль никогда ему не расскажет того, что знает Локи. Он понял это на любовании луной, когда именно Локи кинулся помогать немке, будто до этого сотни раз она при нём падала без сознания. Аполлон всё чаще чувствовал себя третьим лишним. Локи был слишком жаден. Локи был слишком проворен, слишком хитёр и изворотлив. Он украл у Аполлона всё, что мог, и полез даже туда, где Агана Белеа надеялся его не встретить. Теперь почти каждая прогулка, почти каждый разговор с Рюуль заканчивались тем, что появлялся Локи. Появлялся и рушил всё. Он подходил по разным поводам. То передать поручение от Рикки, то просто поболтать, то испытать на немке очередной розыгрыш. И реакция на эти розыгрыши продолжала удивлять Аполлона раз за разом. Рюуль ругала Локи — лениво и тихо, на отвяжись, совсем не как раньше, а потом (бог солнца до сих пор не верим глазам и ушам) давала трикстеру советы по поводу того, как можно улучшить очередную шутку. А потом Локи выворачивал всё так, что уходил вместе с Рюуль, оставляя Аполлона одного. Рюуль с каждым днём нравилась Аполлону всё больше, а её отношения с Локи — всё меньше. — Да, Аполлон? — Чего?.. Бог солнца вздрогнул, стряхнув задумчивое оцепенение, и недоумённо взглянул на взлохмаченную и весёлую Рикки. — Я говорю, разве они не идеальная пара? Палец Нисиды указал на противоположную сторону расстроенного для пикника пледа, где сидели Рюуль и Локи. И они ругались. Если, конечно, это можно было назвать руганью. Локи с восторгом ребёнка что-то возмущённо верещал немке в ухо, насупившийся, с выпяченной губой — и всё это сделано было нарочно. А Рюуль вяло огрызалась на нападки со стороны трикстера, спокойная как удав, её раздражение выдавали только короткие холодные реплики и чуть нахмуренные брови. И при этом между ними царила… Идиллия. Незримая, но ощутимая всем телом. И это при том, что они ругались! Аполлону стало не по себе, и от торопливо залил в себя сок из чьего-то стакана, стараясь убрать застывший в горле ком. А Рюуль и Локи, до которых фраза Рикки дошла только сейчас, синхронно повернулись в сторону Нисиды и выдали одновременно, отлаженным хором: — Нет. И тут же уставились друг на друга с такими возмущёнными лицами, что Рикки не выдержала и громко расхохоталась, сгибаясь крючком и хлопая себя ладонями по ляжкам. Она задыхалась от хохота, и остальные боги смеялись тоже, но не потому, что поняли, в чём же шутка — просто Нисида, как бы странно это не звучало, смешно смеялась. Её хохот подхватил Такеру, затем Дионис, и потом волна смеха прокатилась по всем, кто сидел на пледе, не тронув только продолжавших спорить Рюуль и Локи, а ещё Аполлона. Ему было совсем не до смеха. Он чувствовал себя до того отвратительно, что оставаться на пикнике было выше его сил, он просто не мог смотреть на эту диковатую идиллию между человеком, который ему нравится, и богом, который этого человека у него отбирал. Аполлон медленно встал, подобрал свой рюкзак, лежащий в корнях раскидистого дуба, и ушёл. А волна хохота укрывала его следы, поддувая за шиворот холодным дыханием, от которого Агана Белеа передёргивало. То, что Аполлон ушёл, заметили не скоро.***
Солнце беспощадно жарило, плавило асфальт и сушило траву, превращая её в жёлтую труху. От жары даже ветер не спасал, да его и не было. Небо было обжигающе голубым. Аполлон жары не чувствовал, его всего трясло от волнения. Он старался вести себя непринужденно, чтобы скрыть это, но в итоге получилось только хуже. Рядом с Рюуль, которая расслабленно откинулась на спинку скамейки, он выглядел очень нервным, вытянутым в струну, с прямой спиной и руками, лежащими на коленях точно под прямым углом. Взгляд нервно блуждал. Но Рюуль ничего из этого не видела: жара разморила её, а потому, оказавшись под спасительной тенью от толстостволого вяза она окончательно расплылась. Читая без особого интереса книгу, немка зевала, ерошила чёлку и обмахивалась ладонью. Но чем безмятежнее выглядела Рюуль, тем больше Аполлон нервничал. Ему вообще казалось, что если бы она сверлила подозрительным взглядом, то было бы намного легче. Поэтому с каждым зевком немки спина бога солнца становилась всё прямее и прямее, пока на сравнялась со спинкой скамейки. Аполлон сглотнул и гулко вдохнул, стараясь унять дрожь в пальцах — то, что он хотел сказать, было не совсем обычным, непростым, а ещё Агана Белеа боялся услышать то, чего не хотел. — Это… Рю-Рю… — М? Немка даже глаз на Аполлона не подняла, продолжив мусолить в пальцах пожелтевшие странички. Бог снова сглотнул. — Я хотел тут спросить… А какие у тебя с Локи отношения? Аполлон чуть не стал заикой, когда Рюуль подняла голову. В её лице не было ничего такого, чего он боялся увидеть, но это было слишком неожиданно. Немка на мгновение вскинула бровь, не совсем понимая, почему ей задали такой вопрос, а потом безразлично передёрнула плечами, вернувшись к книге. — Никаких, — и, немного подумав, продолжила. — Он сущее дитя. Идиот, каких свет не видывал. Аполлон с заметным облегчением выдохнул и наконец расслабился. Рюуль не сказала ничего из того, что он боялся услышать. И, что ещё важнее, не задала вопроса из серии «А что?» и «А зачем тебе это знать?». Агана Белеа ценил в немке это качество — не задавать лишних вопросов. Он хотел было сказать ещё что-то, но вдруг дерево громко зашелестело ветками (хотя никакого ветра не было), на скамейку посыпались листья, а затем перед Аполлоном и Рюуль повисло перевёрнутое вверх ногами лицо Локи. Проказник висел на одной из веток, зацепившись ногами, и раскачивался не хуже всякой обезьяны. Агана Белеа замер от ужаса — а что если Локи слышал его с Рюуль разговор? Но трикстер был весел и беспечен, размахивая руками. — Какое же я дитя, Бантик? — провопил он, продолжая качаться. — Я старше тебя на несколько тысяч лет! По-моему, дитя здесь только ты! — Я говорю о психологическом возрасте, — безразлично заметила Рюуль, не отрывая взгляда от книги. — Будь тебе хоть миллион, ты инфантилен до ужаса. Локи насупился и наконец свалился с дерева, очень удачно приземлившись на обе ноги. Видимо, из всего разговора он слышал только фразу Рюуль, и Аполлона это обрадовало, только самому появлению трикстеру бог солнца совсем не был рад. От его резких и неожиданных появлений Агана Белеа уже успел устать, они не вызывали ничего, кроме раздражения. — Не говори обо мне гадости, — Локи многозначительно покачал пальцем перед лицом Рюуль. — Я Великий Локи, во мне нет изъянов! Немка, подняв глаза, посмотрела на Локи, как на полного идиота и снова уткнулась в книгу. Возможно, этого ей делать не стоило, потому что трикстер, весьма подленько усмехнувшись, потянул к Рюуль руки. Аполлона тряхануло от шока. — Об-ни-маш-ки-и-и… — сладко пропел трикстер, будто его не было в коридоре тогда, когда Аполлон наступил на эти же грабли, как будто он не слышал этого ядовитого до боли «никогда не прикасайся ко мне», не видел ненавидящего взгляда. Рюуль тут же вскочила с лавки. — Даже не пробуй, — холодно предупредила она, но… Без яда. Но почему? Аполлон впился глазами в Рюуль и Локи, пытаясь понять, что именно не так. Лаватейн больше Агана Белеа заслуживал ненависти за любые поступки, но где эта ненависть сейчас? — А я возьму и попробую, — нахально заявил Локи, щурясь в клыкастой улыбке. Рюуль попятилась назад, за лавочку, будто пытаясь так отгородиться от трикстера. Очевидно, что это ничем не могло помочь. — Локи… — недовольно процедила немка, продолжая пятиться, и… Началось. Локи одним скачком преодолел низенькую лавочную спинку — Рюуль издала затравленный писк (может, всё-таки показалось?) и кинулась бежать. Трикстер, вытянув вперёд руки, перебирал пальцами, будто хотел защекотать Вагнер до смерти и мерзко хихикал, не бегая — подскакивая не хуже всякой лошади. Потом хихиканье перешло в громкий хохот, в котором возмущённое шипение Рюуль было почти не слышно. И они — смеющийся Лаватейн и шипящая Вагнер, — наяривали круги вокруг лавки, а значит, и Аполлона, который едва успевал поворачиваться в сторону бегущих. Локи размахивал длинными рукавами и торжествующе вопил, когда хватал кончиками пальцев за рукав блузки или край гетра, и его вопль становился ещё громче, когда Рюуль вырывалась. Странные, нелогичные, диковатые догонялки, в духе Локи, но совсем не в духе Рюуль, которую Аполлон бегающей не видел никогда. На физкультуре она всегда сидела на скамейке, а если и бежала вдруг, то с черепашьей скоростью (это и бегом назвать было нельзя), так откуда взялась прыть? Аполлон присмотрелся, задумчиво покусывая кончик ногтя. И его осенило. Всё это было фарсом чистой воды. Вот почему не было яда, и вот почему Рюуль бегала, и фразы её имели всё меньше силы. Она знала, что её никто не тронет. И Локи не собирался касаться её с самого начала. Ложь, игра, сплошное надувательство, спектакль без сцены, с всего одним зрителем. Аполлон оттянул в сторону ворот рубашки, чувствуя, как воздуха становится болезненно мало, будто плавящая жара вдруг пробралась и под дерево и выжгла всё, что было у него внутри. Локи в открытую насмехался над её слабостями, а она ему в этом потакала. Аполлону стало дурно до ужаса, хотя ему негде было схватить солнечный удар. Он был близок если не к обмороку, то к истерике, одновременному смеху и слезам, но тут гонка закончилась. Рюуль и Локи остановились почти одновременно, глядя друг на друга ошарашенно (хотя по Вагнер нельзя было такого сказать, но Аполлон научился улавливать оттенки настроений в её спокойном лице). Они смотрели недолго и в полном молчании, а потом Локи схватился за голову. — Мы же… — Забыли, — кивнула Рюуль. Она всё поняла, а вот Аполлон ничего не понял. — Надо поторопиться. И они почти синхронно и отлаженно повернулись в одну и ту же сторону, вместе сорвались с места и унеслись куда-то в сторону академии, продолжая переругиваться по дороге. Оставив Аполлона наедине с его истерикой и крахом привычного, простого и понятного мира. Рюуль никогда не забывала попрощаться, даже когда спешила, даже когда очень спешила, она никогда не уходила молча, забывать про вежливость было не в её характере. А потом появился Локи, и немка забыла не только о вежливости, но и о боге солнца, нервно мнущемуся на пороге её мира. Так не должно было быть. Неправильно, Рюуль не такая, разве может Локи быть ей дороже него? Почему Локи отобрал у него, Аполлона, ту, что ему нравится? Почему каждая его симпатия, серьёзная или нет, заканчивается до того плохо? И пусть Рюуль сказала ему, что он достоин счастья, а она — нет, но ведь только что именно она выглядела живее обычного, а Аполлон остался таким же, каким был. Только теперь его душила обида, и это было горько и неприятно. На самом деле Рюуль и Локи вспомнили про Рикки, которая звала их себе помочь в каком-то деле, очередном устроении чего-то вроде праздника, но Аполлон об этом не знал, ведь ему никто не рассказал об этом. Но одну вещь он знал очень хорошо. Ему нравилась Рюуль Вагнер, и он не мог её вот так отпустить во второй раз.***
Локи, уткнувшись в стену спиной, неровно выдохнул: это значило, что путей к отступлению резко стало меньше. Нет, он и не думал бежать, но мало ли чего можно ждать от Аполлона с ужасающе сердитым лицом. Солнечному дурачку такое выражение лица совершенно не шло. — Что ты делаешь? Ну что ты делаешь?! — Хей-хей, Аполлон, подожди, в чём-де… — Что ты к ней лезешь?! — запальчиво вскрикнул бог солнца, сжимая кулаки. — Почему ты пытаешься отобрать её у меня?! Что тебе от неё нужно?! Локи ошарашенно выслушивал шквал вопросительных укоров, не понимая, в чём его обвиняют. Даже по поводу загадочной «её» у трикстера не было никаких догадок. А голос Аполлона становился выше и громче, Локи уже начинало казаться, что он и правда совершил что-то поистине ужасное, ведь Агана Белеа смотрел и говорил так, будто бог огня как минимум ест детей на обед и ужин. Как только Аполлон иссяк и уставился на Локи, ожидая покаяния главного проказника академии, тот развёл руками в примирительном жесте. — Я понял, что накосячил, но ты о ком вообще? Аполлон чуть не задохнулся от возмущения. — О Рю-Рю конечно! Локи поперхнулся. Теперь-то всё стало понятно, и он едва сдерживал желание расхохотаться в голос, пыхтя в кулак. Аполлон влюбился в Рюуль — и ведь никто не поверит, если рассказать, потому что ни у кого в академии не было даже мыслей о том, что Рюуль можно любить. Даже у Локи, который совсем недавно начал считать немку интересной. У него такой факт просто не укладывался в голове. Общаться — пожалуйста, дружить — если получиться, то прекрасно, но любить? Особенно нелепо это выглядело вкупе с Аполлоном, наивным душкой, который рядом с Рюуль выглядел до хохота смешно: он — весёлый и радостный светоч с поразительной любовью ко всему, что его окружает, и она — девушка с имиджем трупа, недавно сбежавшего из морга. Обычно противоположности притягиваются и хорошо смотрятся вместе, но явно не в этом случае. Локи всё-таки не удержался и тихо хихикнул. На самом деле, ему было жаль Аполлона, ведь погрязшая в своих страданиях, таблетках и припадках Рюуль никогда его чувств не заметит и не ответит взаимностью. Но Локи бы не был Локи, если бы не решил подшутить над влюблённым с горящими зелёными глазами. — А, так ты про Бантик, — трикстер усмехнулся и начал медленно наматывать на палец прядь волос. — Знаешь, а тебе с ней ничего не светит. Скулу обожгло острой болью, аж перед глазами вспыхнули цветастые искры. Локи не успел даже удивиться. Аполлон ударил его! Этот вечно пищащий о мире во всём мире дурачок! Жизнь научила Локи давать сдачи, и он не собирался подставлять богу солнца вторую щёку, ведь вместо этого мог ударить сам. Трикстер заехал Аполлону коленом в живот. Он надеялся, что Агана Белеа, получив в ответ, немного успокоится, но даже представить себе не мог, как ошибался. Зелёные глаза затянуло золотой плёнкой, светлые волосы рассыпались по плечам блестящими полосами. Воздух плавило от жара, и в нём оранжевыми змеями плясали огненные языки. А перед Локи — Бог Солнца во всём своём великолепии. Трикстер чертыхнулся: он уже успел забыть, что оковы Аполлона совсем недавно рассыпались. Преимущество в драке было явно не на стороне Локи, одно его радовало: его личные оковы, как и у любого другого скандинавского бога, не полностью сдерживали силу, а потому никакой огонь не мог причинить ему вреда. Зато любимая толстовка начала подозрительно попахивать горелым. К тому же, перевоплотившийся Аполлон мог бить Локи до безобразия долго, а трикстер в своём слабом человеческом теле скоро мог выдохнуться. Но он был уже не ребёнок, чтобы действовать по правилу «бьют — беги», да и чувствовал, что позорно скрыться ему попросту не позволят. Пришлось уворачиваться от огня (не дай бог толстовка сгорит), и разбивать кулаки об каменные божественные скулы. Неприятно и больно — Локи не знал, чем это закончится, Аполлон успокаиваться не собирался вовсе. Несомненно, из всех шуток эта закончилась хуже всего. Вдруг недалеко послышались чьи-то голоса и топот бегущих ног. Перед лицом Локи мелькнул кудрявый ворох рыжих волос. — Вы что творите?! — Рикки влезла между Аполлоном и Локи, разведя в стороны руки. — А ну прекратите сейчас же! — Не лезь! — лицо бога солнца искривилось от гнева, и он оттолкнул Нисиду в сторону. Но толкнул, не рассчитав силы и забыв о собственном огне. Рикки с глухим грохотом влетела в стену позади Локи, на асфальт посыпалась бежевая штукатурка. Запахло горелой кожей и волосами. Глаза Аполлона расширились от ужаса; он мгновенно растерял весь свой гнев и воинственность, приняв человеческий облик, затем повернул голову — и Локи увидел непередаваемую гримасу, смесь ужаса и чего-то ещё. Бог солнца рухнул коленями на асфальт. Трикстер посмотрел в туже сторону и застыл сам. В нескольких шагах от них стояла Рюуль. Глаза её были огромными и стеклянными, как у маленькой декоративной собачки, с глупым взглядом в одну точку. Пальцы сжимали предплечья, будто она рассыпалась и отчаянно пыталась удержать на месте хоть кусок себя. Губы рвано дёргались, но Локи пока не мог разобрать слов. Он бросился к Рюуль и встал напротив, наклонился и внимательно посмотрел в голубые стекляшки. Рюуль задыхалась. Драла губами воздух, сипела и хрипела на все лады, не видя и не слыша ничего вокруг себя. Локи схватил её за плечи и ощутимо встряхнул — взгляд немки не стал осмысленнее, но она вдруг гулко и со свистом вздохнула. Пальцы дрогнули и снова сжались. — Я убила тебя… — прошелестела она, глядя куда-то сквозь Локи. — Тебя не должно здесь быть, тебя нет, это я убила тебя… — и захлебнулась в визгливом хрипе. Зрачки то сужались, то расширялись, как сумасшедшие. Локи испуганно отшатнулся от задыхающейся немки, не зная, что он может сделать — её слова напугали его, он даже глянул назад, чтобы убедиться, что никакого призрака нет за его спиной. Но надо было сделать хоть что-то, Локи казалось, что если оставить всё, как есть, то она попросту умрёт, непонятно от чего задохнувшись. Надо, но что сделать, что… — Слушай меня, — Локи прижал ладони к впалым холодным щекам, как это когда-то делала Рикки. Рюуль отреагировала мгновенно, тут же вцепившись в рукава толстовки мёртвой хваткой. — Всё хорошо. Я жив, ты меня не убивала… — трикстеру на мгновение даже показалось, что это он успокаивает Бальдера, спокойно проговаривая разные слова. — Всё хорошо… — и вдруг выдал на уровне инстинктов, отчего-то зная, что именно это Рюуль нужно. — Ты ни в чём не виновата. — Двадцать… — вдруг выдохнула немка, и пальцы разжались. Взгляд приобрёл осмысленность. Рюуль взглянула на свои руки, которые до сих пор тихонько подрагивали. — Спасибо… — пробормотала она себе под нос, прекрасно зная, что Локи и так услышит. Она взглянула в сторону лежащей без сознания Рикки; пыль штукатурки на рыжих волосах, чёрные пальцы… Поджала губы и отвернулась. Не хотела смотреть, не могла, Локи знал, что для Рюуль это невыносимо. Она подошла к Аполлону — тот вскочил с асфальта, вытягиваясь в штык, прижав руки к телу. Пощёчина. Она была звонкой, как удар в медные тарелки, Локи даже не ожидал, что тонкие и хилые руки Рюуль могут так ударить. Голова бога солнца дёрнулась, он повернул её и зажмурился, ожидая, что его ударят снова. Потому что знал, что совершил ошибку, знал, что такого ему никогда и ни за что не простят. Случайные объятья Рюуль могла ему простить, а обгорелые пальцы Рикки — никогда. Обгорелую половину её лица, волосы в штукатурке и возможные синяки на лопатках. Аполлон сжал зубы, щека горела огнём. Но удара не последовало. Бог солнца робко приоткрыл один глаз. Рюуль не выглядела злобной или ненавидящей, только до смерти усталой и измученной, будто то, что он сделал — просто частая, и до смерти надоевшая ошибка. Но смотрела внимательно. С немым вопросом в глазах, и это сводило с ума. Уж лучше бы она кричала. — Дурак, — больше ничего и не сказала. Подошла к Рикки, подозвала Локи взмахом руки, попросила его помочь донести Рикки до медпункта. Спокойная, как смерть, глаза — замерзшие лужицы. Будто сил на эмоции у неё просто не осталось. — Из-за чего вы подрались? — спросила тихо-тихо, когда вытянутый в струну Аполлон пропал из виду. Локи, согнутый под тяжестью тела Рикки, едва не запнулся. Действительно, а как такое объяснить? Трикстер ведь и сам не до конца понял, что именно произошло. — Из-за тебя, — увидев, какое лицо сделала Рюуль, он поторопился исправиться. — Он просто возмущался по поводу того, что я мешаю вам дружить, ну, а я неудачно шутканул по этому поводу. Он меня и стукнул. А я сдачи дал… Но не в том смысле, в котором ты подумала, — Локи протараторил это не хуже скороговорки, едва успевая врать на ходу. Не стоило Рюуль знать, почему Аполлон был так зол. Она со своими чувствами справиться не может, не нужно ей копаться ещё и в чужих. Рюуль не заметила запинок в словах Локи, будто слушала и вовсе вполуха. Только коротко кивнула, и до самого медпункта не открывала рта.