Жажда мести

Надолго оставаться в больнице Рогозина не собиралась. Ей хотелось как можно скорее покончить с этим делом. Дозвониться до Круглова не получалось: телефон был вне зоне действия сети. Ребята навещали её, как позволяло время, всегда разным составом. На вопрос о том, почему Круглов ни разу не навестил её в больнице и не отвечает на звонки, все как один неумело врали о бумажных завалах, свалившихся на заместителя. Галина Николаевна злилась: в конце концов, ей нужно было дать показания по делу, и он, как её заместитель, понимал это как никто другой. Внутри завязался узелок – произошло что-то нехорошее, то, о чем ребята продолжают упорно молчать. Предчувствие её никогда не подводило. Не подвело оно полковника и сейчас. Получив результаты анализов и удостоверившись, что все в порядке, Рогозина поспешила покинуть стены больницы. Синяки на лице, шее и руках женщина умело замаскировала тональным кремом. Категорически не нравился вид лейкопластыря на открытых ранах. Разбитые губы не отпускала тупая боль, при попытке даже чуть улыбнуться из медленно затягивающихся ран сочилась кровь. Она вновь промокнула их чистой салфеткой и слегка поморщилась от неприятных ощущений. Собирая волосы в низкий хвост — максимум, что ей позволили аккуратно наложенные швы, — она заметила у себя седые пряди. В утреннем свете её лицо выглядело посеревшим, черты лица словно стали резче. По её указанию Амелина привезла джинсы и свитер крупной вязки. Из прямоугольного, отгадавшего бирюзовыми переливами на гранях советского зеркала на неё смотрела уставшая, заметно постаревшая женщина. Галина практически не узнавала в ней себя. Полковника Рогозину выдавал в ней только взгляд – уверенный и холодный. За все время прибывания в больнице она толком ничего не ела, от запаха лекарств периодически подкатывала тошнота, при виде склизкой, серой, моментально остывающей в холоде больничной палаты, каши становилось дурно. На кушетке одиноко стояла сумка с вещами. Телефон ожил на тумбочке, заставив полковника вздрогнуть от неожиданности. – Да, слушаю – Галя, я внизу, спускайся – Иду, – на ходу накинула осеннее пальто, взяла сумку и покинула палату. Солнце, ранее заливавшее своими лучами белый кафель больничных стен, скрылось вслед за утренними часами рассвета. Небо затянуло грязным, серым полотном. Снега все также не было, только ветер, срывавший немногочисленные, коричнево-желтые листья с деревьев, становился все свирепее. Земля была выстужена, покрыта белым налетом инея. Спасаясь от непогоды, Рогозина сильнее прижала широкий ворот свитера к горлу и спрятала руки в карманы пальто. У ворот больничного здания её уже ждал Борис. Она оглядела взглядом Селиванова и молча села на пассажирское сидение. В осеннем пальто, несмотря на минус два, было холодно. Рогозина повернула колесо печки на максимум. В машине пахло свежим кофе. Селиванов переложил сумку с её вещами на заднее сидение и передал ей высокий бумажный стакан с кофе. – Держи, а то Оксана говорила, что от больничного чая тебе выть хотелось. – Напиток был горячим, сладко пах карамелью и лесными орехами. Женщина сделала глоток и почувствовала, как по пищеводу разносится приятое тепло. Машина мягко тронулась с места. – Домой, Галь? – Куда ж еще, – рука потянулась включить радио, но Борис убрал её пальцы с переключателя. – Не работает, извини. Всё никак руки не дойдут, – женщина отвернулась к окну. – как ты себя чувствуешь? – Нормально, голова немного болит. – Это скоро пройдет, не переживай, – решив не ходить вокруг да около, Рогозина повернулась к патологоанатому и спросила: – Что с Кругловым? Почему я не могу до него дозвониться?– её голосу вернулась прежняя твердость. Полковник зло сверкнула взглядом на коллегу и продолжила: – Боря, это уже не смешно, – глаза потемнели от внезапно накатившего раздражения. Заметила, как Борис суетливо начал стучать пальцами по рулю. За окном мигали догорающие утренние огни магистралей, неоны вывесок. Сквозь закрытые окна автомобиля слышала непрекращающийся шум от шин автомобилей, ругань несдержанных водителей. От мелькающих одним за одной картинок тошнота накатывала с новой силой. Она приложила чистый хлопковый платок к губам. – Галь, давай доедем до дома, там и поговорим, – ответ её не удовлетворил, и полковник, решив не форсировать события, недовольно поджала губы. Квартира словно спала, ожидая прихода хозяйки. Рогозина выпустила из пальцев сумку с вещами и остановилась посреди коридора. Селиванов наблюдал за тем, как она с облегчением обвела взглядом родные стены и сняла с себя пальто. – Не стой на пороге, проходи, – патологоанатом только коротко кивнул ей. Среди мебели из темного дерева, идеального порядка квартиры он чувствовал себя неуютно. Спертый воздух мешал вздохнуть полной грудью. Рогозина прошла на кухню, открыла окно и щелкнула чайником. Нестерпимо хотелось согреться после пробирающего кости ветра. – Ну и? – она вытащила чашки из шкафа и опустилась на стул. Борис кинул чайные пакетики в чашки и залил из кипятком. – Один из задержанных Кругловым преступников умер в СИЗО, – Селиванов следил за её реакцией на сказанное, – Петровича отстранили от дела и начали проверку на превышение должностных полномочий. Если его вина будет доказана – ФЭС расформируют, – мужчина почувствовал, как впервые за эту бесконечно долгую неделю ему стало чуть легче дышать. Рогозина запустила пальцы в волосы и тут же зашипела от накатившей боли. – Доказательства есть? – Только косвенные, но шишки из Министерства зацепились за это знатно, – он отхлебнул чай и продолжил: – отстранили от расследования нас, забрали все результаты экспертиз. Мы хотели запросить пересмотр дела, но, сама понимаешь. – Понимаю. Кто забрал дело? – Генерал Чернов, – Рогозина тяжело вздохнула, сплетая пальцы в замок. "Вот крыса, так и не успокоился за столько лет". Чай начал постепенно остывать и Галина смогла, наконец, спокойно сделать глоток. – Тихонов с Амелиной где? – В ФЭС, передают наши наработки людям Чернова, – полковник молча буровила взглядом стол, в голове раскладывая пасьянс из возможных путей решения проблем. Думалось крайне плохо – клонило в сон, унылая погода за окном словно усыпляла её. – С тобой все хорошо? – Лучше не бывает, – её кривая улыбка не предвещала ничего хорошего, – иди, я позвоню. – Галь... – Борь, иди. Мне надо побыть одной. Галина наспех покидала больничные вещи в стиральную машину, разделась и включила воду. Когда тонкие, горячие струи коснулись её плеч, облегченно выдохнула: об этом она мечтала с первой ночи, проведенной в палатке, на сырой, отдающей гнилью, земле. На белой коже пятнами желтели синяки. Некоторые уже сходили на нет, некоторые все также разливались по телу красно-фиолетовыми подтеками. Хотелось смыть, стереть с себя события прошедшего месяца. Остервенело проводила мочалкой по спине, ногам, животу, иногда закрывая глаза от внезапной, короткой боли. По квартире гулял свежий ветер. Рогозина закрыла окно и накинула на обнаженные плечи халат. Выгрузила из аптечки банки с перекисью, мазями и пластырем и устроилась за своим туалетным столиком. Сняла пропитанный запекшейся кровью бинт и лейкопластырь – у виска красовалась шнуровка медицинской нити, стягивающая края раны. Вздохнула: "Что за каннибалы, руки бы поотрывать". Верно выученными движениями сняла швы и заклеила её косметическим пластырем. Из шкафа достала отпаренный костюм и новую рубашку. С точностью сапера попыталась закрепить привычную прическу шпильками, так, чтобы не задеть раны. На смену каблукам пришли ботинки на низкой подошве – она все еще прихрамывала на правую ногу. Она еще раз посмотрела на себя в зеркало и удовлетворенно кивнула своему отражению. Позволила себе короткую передышку перед новым марафоном. Думать о произошедшем во время её отсутствия в ФЭС она себе запретила на этот короткий срок. Если планирующийся дневной визит в Министерство даст свои плоды и репутация службы будет восстановлена в ближайшее время, она лично раздаст всем по заслугам. Но не сейчас. Сейчас были вещи намного важнее её личных амбиций и притязаний.