Монетка

      Проснулся я в отличном настроении. В школу надо было прийти к одиннадцати, поэтому я неспеша умывался, потом также неспеша завтракал.       - Давай-ка, сбегай за хлебом, - сказала мама. – Мне некогда, я у плиты еще часа два провожусь, а мне скоро на работу.       Я кивнул, подошел к ней и потерся лбом о ее плечо.       - Давай, давай, - с улыбкой сказала мама, тихонько щелкнув меня пальцем по носу.       Я пошел одеваться.       - И надень чистую рубашку, что на стуле висит!       Я застегивал рубашку, когда почувствовал, что в кармане ее что-то есть – словно что-то слегка тянуло его. Как будто в кармане лежит болт или гайка.       - Как это ты, мам, гладила рубашку и не заметила… - слова замерли на языке, когда я извлек из кармана монету, которую ночью выкинул в окно.       - Что? – мама возникла в проеме двери с поварешкой в руке.       - Ни-че-го! – сказал я скорее самому себе, тупо глядя на перевернутые буквы «двушки».       Настроение тут же испортилось. Я взял деньги на хлеб, пакет, и направился в магазин. «Попробую еще раз!»       Как и в прошлый раз, продавщица не обратила внимания на зеркальную монету. Она отсчитала сдачи и подала хлеб. Я бросил мелочь в карман брюк и выскочил из магазина. Снова вынул горсть мелочи – «двушки» не было. Пошарил в другом кармане – нету. Пощупал на груди карман рубашки – так и есть. Монета лежала там.       Я застонал. Как же от нее избавиться? Должен же быть какой-то выход?       В тот же миг я споткнулся и растянулся на асфальте, со всего размаху влепившись в него лицом.       - Вот черт! – у меня даже слезы брызнули из глаз, а с носа на дорожку закапала кровь. – Даже нос разбил! Хорошо еще руку не сломал, как историчка.       Лучше б я этого не говорил!       Поднявшись с асфальта, я отряхивал пыль с брюк и с рубашки, как вдруг прямо у самого уха услышал дребезжащий звонок. Быстро поднял голову, но отпрыгнуть не успел: через секунду велосипед с сидящим на нем Стасом Петровым свалил меня с ног. Боль в левой руке я почувствовал только тогда, когда Стас потянул за нее, помогая мне встать. И в эту минуту я решил, что хочу одного – заткнуть свой рот и вообще перестать даже думать!       Когда же я, грязный, драный и злой, чуть не воющий от боли, принес домой порвавшийся пакет с хлебом, вывалянным в пыли, мама сначала потеряла дар речи. Мало что разобрав в обрывках слов, которые я выдавливал из себя, она вздохнула и, срезая с хлеба пыльные корочки, сказала:       - Ничего. Ну, подумаешь! Считай, два рубля выкинул на ветер, а на остальные поел.       - Да, - уныло закончил я. – И, кажется, бесплатно сломал руку.       Мама тихонечко охнула.       Итак, моё наказание вместо недели длилось почти три, потому что с гипсом на руке я все равно не мог ни в футбол играть, ни на велике кататься, ни купаться на речке. Каникулы стали казаться бесконечной чередой унылых дней, словно меня выкинули из общей жизни, полной праздников. Все эти дни я упорно ни с кем не разговаривал и пытался избавиться от злосчастной «двушки». Чего я только не делал! Стоило мне пойти в магазин, как я тут же терпел убытки, чаще небольшие, как раз рубля на два. Каждый раз монета оказывалась в одном из карманов, а я ронял хлеб, разбивал банку с тушенкой, проливал на штаны газировку. А один раз ко мне подпрыгнула собака, прямо с куском пакета выгрызла сосиску и удрала. Один раз я решил надеть одежду без карманов. Я обшарил всего себя при выходе из магазина и, не успев улыбнуться, рассыпал сушки по дороге. Прибежал домой, снял футболку и шорты, встряхнул. Монета вывалилась на пол неизвестно откуда.       Тогда я стал подсовывать ее кондуктору в автобусе. Дважды входящие контролеры ссаживали меня с автобуса, потому что билет пропадал, а для штрафа я был маловат. Три раза меня потоком пассажиров просто выносило на ненужной остановке, а войти обратно не получалось – я не влезал. А еще пять или шесть раз автобус просто ломался. И вместе со мной возмущалась и ругалась целая толпа пассажиров.       Потом я набрался смелости и пошел в банк. Я решил обменять ее. Но когда я уже стоял у окошечка и шарил по карманам, монетка исчезла. Я вышел на улицу, вывернул карманы, выудил проклятую «двушку» из брюк и снова вошел в банк, держа ее на ладони, боясь упустить из виду. Но тут же проходившая мимо убогая старушка так шандарахнула меня в бок, что монета подпрыгнула, упала на пол и укатилась. Я искал ее минут десять. После чего сплюнул и ушел. Дойдя до дома, я вновь нащупал ее в кармане.       Тогда я решил показать ее ребятам в надежде, что кто-нибудь заберет ее у меня, обменяв на жвачку или сотки. Но когда я стоял в толпе ребят и уже начал говорить: «Что я вам покажу…» - монетка, сверкнув ребром, выпала сквозь пальцы в траву. Мы искали ее вшестером, но не нашли. Через пять минут я уже снова чувствовал ее в кармане, но подумал, что если она опять выпрыгнет, а мы, как идиоты, будем ползать по траве, ребята просто сочтут меня придурком или вруном. Поэтому я решил, что не стоит пытаться показать ее кому-то, если волшебная монетка этого не желает.       Но самое ужасное было не в том, что я не мог избавиться от монетки. Гораздо страшнее было то, что я становился другим. Я перестал здороваться с соседями. Не потому, что не хотел, а как раз наоборот. Каждый раз, когда я открывал рот для приветствия, звуки в горле пропадали. Я молча проходил мимо удивленных старушек, мимо родителей моих друзей, даже мимо учителей. Зато когда я в толпе увидел школьную директрису, которая меня, небось, и не знала, я растолкал прохожих на улице, подошел к ней и заорал во все горло:       - Привет, очкастая!       После чего заржал, как конь, и умчался куда глаза глядят.       Это еще не все. Я стал пинать кошек и собак, хотя в душе каждую хотел погладить и накормить. Из-за этого я даже старался обходить их стороной, но это не всегда удавалось, ноги мои работали совершенно самостоятельно, не советуясь с головой. Я стал драться со своими друзьями и огрызаться с родителями, благодаря чему скоро оказался совсем один. У меня за всю жизнь не было более поганого лета!       Едва я избавился от гипса на руке, как меня покусала бродячая собака. И я знаю, почему! Потому что накануне я смеялся над Зойкой из первого подъезда, которая наступила на деревяшку с гвоздем.       - Ой, подумаешь, беда какая! Считай, что тебе сделали укол в пятку.       Вот благодаря этим словам мне больше месяца кололи в живот уколы от бешенства. Только кончилось это мучение, и я подумал: «Наконец-то, кончились уколы!», как вечером того же дня я провалился сквозь дыру в мостике прямо в широкий ручей. Все бы обошлось, но только в последние дни погода была мерзкая – дождь и холод. Так что через неделю я уже лежал в больнице с воспалением легких и получал уже по четыре укола в день, так что задница моя стала синей и дырявой, как решето.       А когда я вышел из больницы, был уже конец августа. Меня ждала школа. И это пугало меня больше всего.       31 августа я сделал последнюю попытку избавиться от монетки, превратившей меня в хулигана, а мою жизнь – в ад.       Я проходил мимо церкви. У входа стоял бородатый мужик в длинном черном балахоне и черной шапочке – монах или дьяк, или еще кто-то – не знаю, как его назвать. В руках он держал деревянный ящичек для пожертвований. Я направился туда. Монах, не заметив меня, вошел в церковь, я за ним. В церкви почти никого не было. Окунувшись в дурманящий церковный запах горящих свечей, я почувствовал головокружение. Но я нашел в себе силы вынуть монетку из кармана. Монах оставил ящичек на высокой стойке, рядом с разложенными свечками разного размера. Я подошел, протянул руку с монеткой к прорези и разжал пальцы.       Монетка не падала. Я пытался оторвать ее от пальцев, но она словно приклеилась на супер-клей. Мои попытки длились несколько минут, пока я не услышал за спиной скрипучий старческий голос:       - Нельзя подносить богу то, от чего хочешь избавиться.       Я быстро оглянулся. Сзади никого не было.       Все похолодело у меня внутри. Я сунул монетку обратно в карман, где она сразу отлепилась от руки. Из другого кармана я поспешно вынул аккуратно сложенные десять рублей, что дала мне мама на молоко, и опустил их в монашеский ящик. После чего пригнул голову и быстро выскочил из церкви.