***
Еще одна стена госпиталя осыпалась, как карточный домик, когда тело Итачи под защитой Сусаноо на большой скорости влетело в него. Нукенин лишь на мгновение поднял голову, и тут же перед ним предстало искривленное в животной гримасе лицо брата. Из-под повязки сочилась кровь, окропив собой почерневшие губы. В сжатом кулаке формировалось обжигающе-белое чидори, подкрепленное жаждой убийства. Руки призрачного воина сомкнулись на туловище чудовища, заставив того взреветь от боли и сильнее рассвирепеть. Итачи, видя мучения Саске, и сам терзался, но не мог ничего предпринять. Позади остались Данзо и Орочимару. Только покончив с ними, можно было вернуть все на свои места. Младшему Учихе удалось выбраться, но тут же на него напали сзади. — Саске! — Два монстра сцепились в сражении. Джуго упрямо следовал за Саске, не давая тому ни минуты спокойствия. Сквозь помутненное сознание отшельника пробивались мысли о том, чтобы помочь Итачи во что бы то ни стало. Он не мог позволить кому-либо из братьев совершить ошибку. Ему было противно видеть, как кто-то позволял себе манипулировать людьми. Но не только желание восстановить справедливость двигало им. Он отчаянно цеплялся за Саске, который помог ему когда-то приобрести хотя бы подобие смысла жизни после смерти Кимимаро. Рыжий отшельник не знал, как поменялось отношение Саске к брату, но он видел в его глазах, что тот больше не испытывал ненависти к нему. Джуго на интуитивном уровне всегда мог различать чувства людей, потому и сейчас он ощущал, что Саске не в себе, он смятен. Итачи тыльной стороной ладони стер кровь с подбородка, не отрывая взгляда с их сражения. Он несильно пострадал в схватке с братом, но совсем минимизировать урон не смог — для этого пришлось бы сражаться с Саске в полную силу. — Сакура и Хокаге-сама в порядке, — рядом возник Копирующий с Паккуном на плече. — Пока не вижу смысла тратить силы на Саске… — Данзо — мой, — не дал договорить ему Учиха, распавшись на сотни воронов. Какаши только неопределенно хмыкнул и повернулся к псу. — Исследуй периметр на предмет посторонних. Не хочется неожиданностей в неподходящий момент. А я займусь Орочимару. — Будь осторожнее, — сказал Паккун, соскакивая на землю и с опаской поглядывая на Саске и Джуго. Отшельнику удалось заломить Учихе обе руки и прижать лицом в землю, но, судя по яростному сопротивлению, удерживать его удастся недолго. Данзо явно ждал его. Он стоял прямо, опираясь одной рукой на палку, но Итачи давно заметил, что в ней у главы Корня давно не было необходимости. Учиха появился перед ним и посмотрел строго в глаза, активировав шаринган. Долгое использование даже обычной формы стало отзываться ноющей болью в висках, не говоря уже об использовании Мангеку. — Теперь тебя ничто не сковывает, Итачи. Я всегда хотел посмотреть, какова твоя истинная сила. — Это та сила, которой Вы никогда не сможете управлять. — Поэтому я считаю, что разумным решением было избавиться от клана мятежников, каждый член которого мог претендовать на нее и превратиться в угрозу деревне. Я забыл, что лично не принес тебе благодарность за это. Спасибо, Итачи, — с усмешкой произнес Данзо, вновь делая акцент на имени, словно специально тем самым царапая истерзанное сердце Учихи. — Хватит на этом, — с заметным трудом произнес нукенин, закрыв на мгновение глаза, чтобы потом молниеносно атаковать. Скорость атаки была такая, что единственное, что успел предпринять Данзо, это парировать удар палкой, смягчившей удар. Крепкое дерево разлетелось на несколько частей, но спасло жизнь своему хозяину, который проворно переместился Итачи за спину, но маневр не удался. Члены клана Учиха всегда были непревзойденными бойцами в тайдзюцу, их сложно победить в ближнем бою даже такому ветерану войн, как Данзо. В этом была хороша и Тсунаде, но Хокаге не обладала шаринганом. Едва разорвав дистанцию, Шимура атаковал техниками ветра, но все они либо сталкивались с огненным шаром, либо с огнем феникса. Учиха неотвратимо подбирался к противнику, заставляя того отступать с поля битвы как можно дальше, к лесу, чтобы дальше не разрушать улицы Конохи. — Ты думаешь, что сможешь вернуться? — когда они вновь сошлись в ближнем бою, спросил Данзо без капли издевки, закрываясь от удара мечом ветра. Но Итачи вместо ответа сбил его с ног и, навалившись сверху, вонзил кунай в сердце. Кровь хлынула изо рта Шимуры, расширенный глаз смотрел с недоумением. Он совершил судорожное движение, вцепившись в плечи Учихи. — Это не конец… — прошептал он, пристально смотря на него, когда тот пытался освободиться от захвата. Воздух заклубился вокруг них, и вакуумные пули полетели в лицо Итачи. Одна за одной, они вонзились в него, изрезав кожу и раздробив кости, но это оказался клон. — Прямой удар в сердце. Даже если бы удар был слабее или на несколько сантиметров правее, то ты бы не смог выжить, не говоря уже об ответном ударе. — Данзо без какого-либо намека на боль в пронзенной груди, молча выпрямился и поднял голову, безошибочно определив, откуда доносился голос Итачи. Учиха стоял на ветви дерева без видимых повреждений. — У меня договор со смертью, — спокойно отозвался Шимура, поправляя бинты на руке. Итачи внимательно проследил за его действием и нахмурился. — Глаз Шисуи все еще у Вас. — Так и есть. А второй у тебя. Я давно хочу сложить пару. Не думаю, что у тебя хватило духу, чтобы хоть раз использовать его. Ведь это единственное, что осталось у тебя от друга. — Данзо развязал бинты, что закрывали большую часть его лица и явил взору Итачи свой правый глаз с тремя томое. — Шисуи, как никто другой, желал только блага для Конохи. Он просил у Вас помощи, чтобы наладить отношения между кланом и деревней, а Вы предали его. Да, теперь я осознаю, что его план был слишком идеализирован, но Вы не дали ему ни шанса, — стараясь не отводить взгляда, ответил Итачи со спокойствием, которое стоило ему больших стараний. Он как будто вернулся на несколько лет назад, в тот самый день, когда принял от Шисуи тяжелое обещание. — Нельзя было решить ничего без крови. Да, я лишил Коноху сильнейшего клана, но спас ее от кровопролитной борьбы за власть. Учихи рвались к высшим чинам, им мало было владеть только полицией. Другие кланы были тоже против их главенства. Только Четвертый поддерживал Учих, но после нападения Лиса и смерти Минато не осталось никаких сомнений в том, что вы все опасны. — Слова Данзо были жестоки, без малейшего намека на раскаяние. Так говорил человек, который жил полностью убежденный в правильности своих поступков. — Поэтому после уничтожения моего клана Вы не отказали себе в трофеях, считая, что это отличная плата за спасение деревни от мятежников. Не только глаз Шисуи, но и сотни других шаринганов оказались в Вашем распоряжении. И как же они послужили Конохе? — В ту ночь не жалели ни детей, ни стариков, не оставив некогда великому клану никакой, даже мнимой, надежды на возрождение. Если бы он знал, что наследие Учих перейдет в руки этому человеку, то уничтожил бы каждый шаринган без промедления. — Заметил, значит, — Шимура покосился на свою руку и, тихо хмыкнув, принялся медленно разматывать бинты. Кожа на этой руке оказалась значительно светлее, чем на других участках тела, и вся она была засажена шарингами, которые, словно живые, шевелились. Лишь некоторые почему-то были закрыты. От увиденного зрелища внутри Итачи как будто что-то перевернулось. Учиха медленно выдохнул сквозь сжатые зубы, стараясь не выдать своего состояния. Нельзя во время боя давать повод чувствам. Лучше позже, когда все это закончится. — Ненавидишь меня? — спросил Данзо. — Нет, Вы учили, что шиноби нельзя давать волю чувствам. Убив Вас, я лишь исполню свой долг. — Отчего-то вспомнились последние мгновения перед тем, как его родители навсегда закрыли свои глаза. Они верили в него, а он пытался скрыться от реальности, желая лишь о том, чтобы в когда-нибудь брат пришел достаточно сильным, чтобы Итачи смог унести все свои сомнения в могилу. Но невозможно избежать того, что начертано судьбой. В этот раз Данзо не стал ждать, когда на него нападут. Он первым выступил против Учихи, заставив того значительно поднапрячься, чтобы избежать столкновения с вакуумной волной. Отменная реакция избавила от больших повреждений, но Шимура добился того, что Итачи отвлекся и открылся. Меч ветра вонзился в бедро, распоров ткань темных штанов. Сцепив зубы, нукенин в последний момент успел схватить Данзо за предплечье, развеять технику и, поймав взгляд противника, отправить того в Тсукуеми. Тело главы Корня обмякло, и Учиха позволил себе перевести дух. Отодрав низ футболки, он пережал ногу, остановив кровь. Нукенин не стал рисковать и использовать обычное гендзюцу, зная, что шаринганы, вживленные в руку Данзо, развеют его. Но использование этой техники отнимало слишком много сил. Через несколько минут, которые в мире Тсукуеми должны показаться вечностью из боли, Шимура должен умереть. Но время шло, а тот все продолжал подавать признаки жизни. Никто еще не мог держаться так долго. Головная боль усилилась, заныли глаза, и тягучая кровь полилась по щекам. Какой прок от сильнейшего додзюцу, если оно приносит такие страдания? Итачи не мог уже больше терпеть и прервал технику. В тот же момент Данзо пришел в себя и сразу же поднялся, с некоторым интересом осматривая собственное тело. Увиденное его удовлетворило, и он с превосходством взглянул на истощенного Учиху. — Хваленое Тсукуеми оправдало себя, но и оно оказалось неспособным противостоять мне. — Он без страха приблизился к Итачи, будто не видел в нем опасности. Учиха украдкой покосился на его руку и заметил, что еще несколько шаринганов оказались закрыты. — Продолжим? — Не откажусь, — промолвил нукенин несколько задушено. Только бы продержаться до конца, только бы хватило сил. Он предполагал, что бой будет долгим и выматывающим, но не знал, что в начале против него выпустят Саске. Брат прилично потрепал его, но больше морально, чем физически. Он слишком боялся потерять его и Сакуру. А теперь рисковал и сам не вернуться, недооценив главу Корня. Итачи знал, что тот не так прост. Подтверждение тому то, что даже несколько смертельных ран и Тсукуеми не принесли ему значительного вреда. Не оставалось сомнений, что дело в шаринганах. Не так они просты, как может показаться на первый взгляд. Наверняка к этому приложил руку Орочимару. А это значит, что дополнительные сюрпризы вполне возможны. Надо быть осторожнее.***
Змей сражаться особо не хотел. Когда Какаши явился по его душу, он с головой был занят тем, что пытался загнать разбушевавшуюся душу девчонки как можно дальше на задворки сознания. Он в толк взять не мог, почему она до сих пор сопротивляется и не отдает ему свое тело. Из-за этого техники создавались хуже и не с первого раза, разве что печати получались значительно проще. Протест хозяйки тела замедлил и внешнее преобразование: изменились только глаза и черты лица стали более резкие, опустились плечи, и движениям добавилось больше плавности. Но все это были мелочи, которые не могли удовлетворить Орочимару. — Неважно выглядите, — заметил Какаши, когда нашел его среди развалин какого-то дома, пострадавшего в стычке Данзо и Тсунаде. — На себя посмотри, — прошипел саннин, желая, чтобы тот ушел туда, откуда и явился. Но настырный Копирующий не оценил выпада и напал одной из водных техник, отчего недовольство Орочимару возросло. Он мог пользоваться только силой Кику — жалкой пародией на могущество Хаширамы, но и этого хватило, чтобы дать Какаши достойный отпор. Даже такой прославленный джонин, как Хатаке, не мог ничего противопоставить опыту и знаниям Орочимару. Пусть и в теле девчонки, но именно ему удалось накрыть Коноху ядовитым туманом, чтобы разделить Хокаге и ее шиноби и упростить задачу Данзо. Он умело ускользал из-под каждой атаки Копирующего, без особо труда контратакуя в ответ несложным арсеналом из техник Абэ, большая часть которых была предназначена для выслеживания и захвата противника. Какаши по ошибке угодил в ловушку и завис в воздухе вниз головой, плотно окутанный корнями, выбившимися из-под земли в самый неподходящий момент. Пережатыми руками нельзя было сложить печати, а Орочимару стоял уже перед самым лицом. — Не лез бы ты лучше не в свое дело, — выпустив длинный змеиный язык, промолвил Орочимару, внимательно рассматривая потрепанного шиноби. — Я должен исполнить последнюю волю товарища, — отозвался Какаши, силясь вдохнуть как можно больше воздуха: корни медленно сжимались, опасно напирая на ребра. Кровь прилила к голове, ухудшая зрение. — Не утруждай себя, — насмешливо фыркнул саннин. — Когда-нибудь ты поймешь, что в первую очередь нужно думать только о себе. — Я и подумал, — с привычным простодушием улыбнулся Какаши сквозь маску и мягко опустился на землю, когда крепкие корни развеялись, не выдержав удара клановой техники Хьюга. Орочимару силился пошевелиться, но почувствовал, что с его телом что-то не так. С трудом опустив взгляд на ноги, он понял, что дело в теневом захвате Нара. Несколько воинов Хьюга и сам Шикаку Нара, у ног которого обосновался Паккун, явились на помощь. Змей больше удивился не их появлению, а тому, что не смог почувствовать приближение противников. — Карин, — произнес он, обращаясь в пустоту, — я же просил тебя следить за периметром. Один из воинов Хьюга перевоплотился в недовольную Узумаки. Куноичи, угрюмо поджав губы, ответила: — А я и проследила. И, наткнувшись на них, рассказала о том, что тут творится. Кто же знал, что они не на Вашей стороне. — Твое предательство стоит только потери моего уважения. Я лишь хотел вернуть Саске к его первоначальной цели. Посмотри, скоро он осуществит свою месть. — Он поднял голову в небо, сопротивляясь технике теней, и в этот же момент над ними пронесся темный силуэт, раздирающий воздух тяжелыми крыльями. Вой ветра слился с воем проигравшего монстра. — Джуго, — с ужасом выдохнула Карин, боясь предположить самое худшее. Надежда была только на него, но теперь, когда никто не удерживал Саске, тот вновь бросился на поиски брата. — Нужно заставить его снять печать! — она бросилась к Какаши и крепко вцепилась в его руку, будто от него все зависело. Копирующий смог только коротко кивнуть и осторожно отцепить от себя куноичи. Орочимару смеялся, глядя на них. Никто, кроме него, не знал нужной комбинации печатей, никто, даже клан Яманака, не мог пробиться до его сознания, чтобы узнать. Нельзя уже остановить то, что было необратимо. Даже если им удастся убить его или изгнать из тела, то от этого не будет никакого толка.***
Еще несколько шаринганов закрылись навсегда. С каждой атакой Итачи как будто становилось легче за то, что такой прогнивший человек, как Данзо, наконец, ответил за все свои злодеяния. Странно было превратиться из палача, собственноручно вырезавшего весь свой клан, в человека, который за него отомстит. Он разгадал забытую технику своего клана, которой смог овладеть Данзо не без помощи Орочимару, — Изанаги. Большого труда стоило, чтобы раз за разом резать, разрывать, пронзать и давить главу Корня, чтобы приблизить его уже к окончательной смерти. Последний шаринган — глаз Шисуи. Итачи приближался, неотрывно и устало глядя на врага. Волоча разбитые ноги, Шимура медленно отползал от него, цепляя пальцами молодые перья травы. — Ты недостоин этого глаза, — прошептал Учиха, вонзая пальцы в правый глаз Данзо. Кровь брызнула в побелевшее лицо Итачи. Шимура не закричал, а только тихо захрипел, схватившись за руку, что принесла столько боли. И, оттолкнувшись от нукенина, кое-как увеличил расстояние между ними. — Я никогда не жалел о том, что делал. И теперь не жалею. Но после моей смерти Коноха останется без защиты. Тсунаде не сможет возродить ее, а стервятники уже близко, — прошипел он каким-то безумным голосом и коротко рассмеялся, прикрыв ладонью кровоточащую глазницу. — Тебя я заберу с собой… — четыре печати отделились от его тела, черная жидкость расползлась под ногами Данзо, стремительно поглощая пространство вокруг себя. Итачи понял, что это одна из запечатывающих техник, но более высокого уровня, та, из которой не выбраться. Истощенное тело уже не желало подчиняться, но, собрав остатки воли, Учиха сделал над собой усилие и переместился на несколько сотен метров назад, отдаляясь от оформившегося черного шара, заслонившего собой небо. — Сусаноо… — еле выдохнул Итачи, сумев сформировать только скелет призрачного воина, который, упав на колени и прижав голову книзу, полностью закрыл собой своего носителя. Вскоре раздался взрыв, мощность которого была настолько высока, что снесло приличную часть леса, окружавшего Коноху. Все, что осталось от серого кардинала Конохи, это внушительный кратер. Изнуренный Итачи, тяжело дыша, упал на спину и прикрыл воспаленные глаза. Кто знает, сколько еще раз он сможет использовать техники Мангеку прежде чем окончательно ослепнет. Как странно. Победив одну болезнь, которая казалось неизлечимой, он столкнулся с другой, которая не лишит его жизни, но значительно очернит будущее. Учиха почти поддался исцеляющему сну, как почувствовал, что чья-то тень накрыла его. Он мигом напрягся, пытаясь незаметно сложить печать потяжелевшей рукой, но предупреждающий рык остановил его. — Саске, — осторожно позвал Итачи, медленно открывая глаза. Брат возвышался над ним во всем своем нечеловеческом облике, источая страшную ауру. Он словно хищник добычу гипнотизировал нукенина взглядом, желая насладиться страхом жертвы перед тем, как убить ее. Но Учиха с твердой покорностью смотрел на него, вызывая со стороны монстра лишь недоумение. Почему он не боится? Почему глядит так, словно уверен в том, что ему не причинят вреда? Что не убьют? Это злило до ужаса. Грязно-белые молнии заискрились между когтей. Шаг, еще шаг. И вместо того, чтобы закричать от страха, жертва встала и приблизилась навстречу смерти. — Саске, приди в себя. Я твой брат — Итачи. Ты помнишь? Но тот зарычал, и в этот же миг свободная рука монстра вцепилась в незащищенную шею. Лицо Итачи исказилось, но он потянулся к брату, боясь больше не за себя, а за то, что вновь может потерять его. — Если моя смерть вернет тебя в сознание, то… я приму ее, — прохрипел Учиха и закашлялся. Техника чидори развеялась, но рука, что создала ее, вонзилась в живот нукенина. Слабая улыбка расчертила бледное лицо Итачи, когда он увидел остекленевший взгляд Саске. Мгновения хватило, чтобы в уцелевшем глазе мелькнуло понимание и осклабившаяся морда превратилась в гримасу ужаса. Учиха повис на руке младшего брата и у того подкосились колени. — И… тачи, — проскрипел Саске ослабшим голосом, не веря в то, что видел перед собой. — Брат… — и больше ничего не мог сказать, не желая мириться с мыслью, что виной всему он. Не так должно быть. Он осторожно уложил тело брата на смятую траву, судорожно проверяя пульс на шее и запястьях, но в ушах так звенело, что ни на чем не получалось сосредоточиться. Внутри все болело и переворачивалось, сжималось до крайности, что дышать получалось через раз. Слезы обожгли щеки. Саске остервенело принялся вытирать их, и кожу тут же защипало. А потом глухой удар, разлившийся импульс от затылка и до самых ног, — и тьма.