***
Черный штырь пробил легкое навылет. Ноги Саске подкосились, густая кровь заполнила рот, и он страшно закашлялся, беспомощно повалившись набок. Но продолжал упрямо смотреть на застывшее лицо Нагато, боясь упустить хоть что-то. Это была единственная надежда, их козырь, который Учиха не использовал вовремя, опасаясь, что техника не подействует через пути Пейна на самого носителя ринненгана. На прямой контакт Саске возлагал больше надежд, рассчитывая, что это увеличит шансы. — Ками… сработало? Нет? — раздраженно выплевывая кровь, спросил он неизвестно кого. Уж точно не тело Яхико, что замерло, занеся над ним руку для очередного удара. — Думаю, что да, — чужой вкрадчивый голос раздался откуда-то сверху. Учиха судорожно дернулся, прижимая руку к пробитой груди, и задрал голову, пытаясь рассмотреть говорившего, морщась от боли и чувствуя, как быстро теряет силы. — Любопытно… — Кто ты? — прошипел Саске, прекрасно осознавая, что на нового противника у него уже не хватит не только сил, но и упрямства. — Я? — послышалось шевеление, и через мгновение фигура в темном плаще и белой маске плавно спустилась вниз. — Мадара, — представился он, с интересом склонив голову. — Итачи убил тебя. — Конечно, слишком глупо было в это поверить. — Я на время самоустранился, — спокойно ответил пришедший, — потому что хотел увидеть, что вы собирались сделать. Я знал, что вы не сможете победить Пейна, но не думал, что у вас припрятана такая интересная техника. Поздравляю, в руках Конохи теперь такое грозное оружие. — В тоне Мадары прозвучало что-то такое, что Саске почудилось, будто тот насмехался над ним. — Только вот, — он прислонил палец к подбородку и коротко хохотнул: — Только твой брат и его возлюбленная мертвы. Все мертвы: Джирайя, Така. И сам ты уже долго не протянешь. Стоила ли Коноха стольких потерь? Саске упрямо молчал, но сам себе ответил бы, что определенно не стоила. С самого основания Конохи клан Учиха страдал от притеснений и несправедливости, пока и вовсе не перестал существовать. Остались лишь они с братом. И то они единственные, кто пошел эту Коноху спасать, отправившись к врагу прямо в логово. И какова же награда? Будет ли она вообще… — Если все это ради Конохи, то ты поступил глупо. Лишился брата, редкой техники… Я слышал, что Котоамацуками можно использовать только раз в десять лет — теперь этот шаринган бесполезен, но всяко лучше, чем вообще без него, да? И что теперь, Саске? — Мадара будто бы вознамерился все выпытать из него. Снова молчание. Взгляд мутнел. Саске облизал пересохшие губы. Страшно хотелось пить… И жить. Учиха, тяжело дыша, завалился на спину, не в силах удержать вес на локтях. Еле повернул голову, которая наполнилась такой тяжестью, словно увеличилась в размерах в несколько раз, и болела так, как если бы ее сдавило с двух сторон. Он смотрел на Нагато и отчетливо видел, что выражение его лица изменилось, не было в нем больше той твердой решимости Лидера, а полное непонимание того, что происходило вокруг. Он скользил глазами с маски Мадары до распластанного Саске и слабо шевелил губами, силясь что-то сказать. «Итачи говорил, что на технике стояла установка защищать Коноху. Если я скажу, что Мадара — враг, то он нападет на него? Победит?.. Я этого не увижу…» — Это был шанс избавиться от Мадары, но чувство несправедливости и обида в груди Саске разрослись до такой степени, что плевать ему было на всех, кроме тех, кто действительно поселился в его душе. — «И столько смертей только ради того, чтобы дать Конохе ринненган? Чтобы вновь быть использованным, а в награду не получить ничего.» Мадара подошел к нему и встал прямо над головой, с любопытством рассматривая сквозь прорезь в маске. Он как будто мог прочитать метания в душе Саске, когда тот стоял на грани выбора: семья или селение, которое не дало ему ничего, кроме боли и разочарования. Мадаре казалось, что выбор очевиден, но что решит юный Учиха… — Это я сказал Пейну перетянуть тебя к нам. Жаль, что ты не согласился. Поверь, что все, ради чего вы боролись, того не стоило. А теперь решай быстрее, а то умрешь. — И нет, в голосе не было ни капли сочувствия. Сам Обито когда-то отдал свой шаринган другу, надеясь, что тот защитит их и верно послужит Конохе, но когда Учиха увидел, что сделал Какаши с Рин, чтобы эту Коноху уберечь, то понял, как ошибочен был его выбор. И ему искренне интересно было узнать, поступит ли Саске так же глупо, как и он когда-то. — Ну же, Учиха, — фамилию он произнес с неприкрытой издевкой, чуть ли не выплевывая, — решайся. И дальше будешь стелиться под Коноху и терять своих близких, или впервые нанесешь ей такой урон, отомстив за всех представителей своего клана, что от этого проклятого селения и камня на камне не останется? — Зачем… тебе вообще… мое решение? — чуть ли не захлебываясь от крови, забившей глотку, спросил Саске, видя, как все вокруг расплывается, превращаясь в неясное одноцветное пятно. Силы ускользали, думать становилось сложнее с каждой секундой, с каждым тяжелым вздохом, отобранным из лап близкой смерти. — Лелею надежду на то, что хотя бы один из представителей моего клана не разочарует меня. Жаль было потерять Итачи, но Коноха отравила его этой чертовой Волей Огня. В тебе я вижу больше обиды на это жалкое селение. Тебе же плевать на него, так ведь? — было что-то в словах псевдо-Мадары такое, что находило отголоски в душе Саске. Он как будто почувствовал, что тот переживал такие же чувства. Они из одного клана, оба знали, каково быть Учихой. И как важны для Учих родственные узы. — Ну! — нетерпеливо нажал на него Мадара, наступив тяжелой подошвой на плечо, заставляя скривиться от невыносимой боли. — Решайся! Давай, используй Нагато, чтобы исцелить себя и воскресить других. Лиши Коноху козыря против меня. Или отправь его к ним и бесславно тут сдохни, как и весь наш клан. Давай! — Зло рассмеялся он, как будто специально подначивая, подгоняя словами, как ударами хлыста. Саске захрипел и весь уже изошел по́том, дыша через раз. — Верни их всех… — прошептали губы, а рука вытянулась в сторону Нагато, что осмысленно смотрел на него и будто бы все это время только и ждал приказа. И только Учиха почувствовал, что начал терять сознание, как странный поток чакры проник в его тело, настолько необычный и мощный, что все раны Саске наполнились светом, вырвавшимся как будто бы изнутри него. Не понимая происходящего, он приподнял голову. Каждое движение становилось увереннее и тверже, а боль стихала, глохла, словно медленно убавленный звук. — Ну что ж… — голос Мадары звучал странно, трудно было понять, что он думал в этот момент: счастлив ли оттого, что Саске поступил как настоящий эгоист и спас своих родных, а не умер здесь в этом залитом дождем, разгромленном зале, который стал бы его могилой, спасая эту треклятую деревню? Самого Мадару как будто бы не смущало то, что он позволил себе лишиться такой важной фигуры, как Пейн. Отныне он будет действовать сам, а пока — пускай младший Учиха порадуется воссоединению с братом. — Это твой выбор. Принимай последствия, юный Учиха. И не пожалей потом… Саске повернулся, но Мадара исчез так же незаметно и быстро, как появился. Но это было не так важно, как то, что странный свет начал исходить из завала. Импульс, точно удар молнии, прошил Учиху насквозь. Судорожно вздохнув, он, наплевав на процесс восстановления собственных костей, рванул туда, на свечение, и голыми руками принялся раскидывать камни, пачкая пальцы в застывшей крови. Сердце колотилось от волнения, он ничего не чувствовал, полностью зачарованный мыслью о том, что должен как можно скорее вытащить изуродованные тела. С каждым мгновением свет становился ярче, настолько ослепительным, что пришлось зажмуриться. Но руки монотонно цеплялись в неровные обломки, ломая ногти до кровавых обрубков, откидывали их в сторону, пока не наткнулись на что-то мягкое. Вздох. Ками! Живой вздох облегчения. Потом еще один. Надсадный кашель. И Учиха впервые за несколько лет разразился слезами, когда открыл глаза и увидел перед собой живого брата. Сколько раз он обещал себе, что ни за что не будет плакать из-за того, кто уничтожил его жизнь. И как быстро все внутри него сломалось, когда он лишился Итачи. — Са… ске? — весь пыльный, в оборванной и окровавленной одежде, но целый и невредимый Итачи глядел на него с непониманием, но все еще с той самой заботой и любовью в черных глазах, что что-то внутри Саске надломилось вновь, перекрутилось, выворачивая насквозь, всего его настоящего, истинную сущность, которую он скрывал за холодным образом и резкими насмешками. И теперь вел себя, как ребенок, очень искренний и открытый для того, чтобы принимать эмоции и всецело отдавать их. Саске, не помня себя, кинулся на Итачи, крепко и жадно сжимая в объятиях, уверенный в том, что это не мираж, не чья-то злая шутка. Вместе со слезами, которые он постоянно сдерживал в себе, вырывался и давний страх маленького мальчика, который когда-то остался один, рос колючим, как ежик, сам по себе, недолюбленный, недопонятый. А теперь отчаянно вцепившийся в осколок прошлого — единственного, что у него осталось. — У меня получилось, — не помня себя, прошептал Саске, поднимая на него подернутые пеленой глаза. И как же это напоминало прошлое, когда он всегда бежал к брату похвастаться своими успехами, ожидая, что тот похвалит его. — Глаз Шисуи… — Я вижу, — легкая улыбка, полная гордости за него. Улыбка, одна из тех, редких, которыми младший Учиха особенно дорожил и долго хранил в памяти. Итачи успокаивающе гладил младшего брата по дрожащим плечам, не представляя даже, что этому ребенку вновь пришлось пережить. И хотел бы он сделать так, чтобы это больше никогда не повторилось… Чьи-то пальцы сжались на рукаве плаща. Учиха обернулся и застыл, увидев перемазанную Сакуру, что смотрела на них обоих лихорадочно блестящими глазами и не могла сдержать слез, но не решалась помешать воссоединению братьев. Она сама очнулась только что из-за яркого света, что потревожил веки. Она как будто видела сон, а не умерла. А теперь все же проснулась — и все кончено. — Тш-ш, — прижимая к себе уже обоих, шептал Итачи, словно баюкая их, сам не в силах сдержать эмоции. Они сидели в разгромленном зале в объятиях друг друга, не слыша и не видя окружающий мир, что после победы над Пейном, как будто начал оживать.***
— Мадара ушел, — не разделяя всеобщей радости, просипел Нагато, словно ему тяжело говорить. К его фигуре мало было обращено внимания, не до него тем, кто только вырвался из когтистых объятий смерти, пусть и ценой его чакры. И не только ее, но и жизненной силы, которой самому Узумаки уже катастрофически не хватало. Не врал Мадара, когда говорил, что Коноха и впрямь может лишиться козыря, если Саске сделает выбор в пользу дорогих ему людей. И так истощенное тело Нагато и вовсе высохло, поблекло, как и некогда яркие красные волосы — те совсем выбелились, как у древнего старца. — Нужно… его остановить, — шептал он бескровными губами, силясь вырваться из механизма, который несколько долгих лет был одновременно его опорой и клеткой, а теперь превратился в неподъемную тяжесть, сильнее клонившую его к земле. Послышался глухой стук — Путь Дэвы грузно осел на раскрошенные каменные плиты, лишившись подпитки из чакропроводников. Лицо Узумаки исказилось в сожалении и скорби, как будто только теперь он наконец осознал, как чудовищно поступил с телом погибшего друга. И пусть тогда казалось, что использование Яхико — это дань памяти его философии, которой они надеялись придерживаться, но именно сейчас стало ясно, что это мерзкое кощунство. — Сейчас ни у кого на это не хватит сил, — озвучил очевидное Итачи, помогая подняться Сакуре, которая до сих пор не могла осознать случившееся с ними чудо. Плечи куноичи все еще дрожали, а растерянный, заплаканный взгляд скользил по собственным рукам, боль в которых перед смертью она ощутила сильнее всего. Ученица Пятой инстинктивно продолжала цепляться в Учиху, не веря, что и с ним все хорошо, что даже старые повреждения больше не беспокоили его, пока Саске с другой стороны резко не дернул ее за рукав, заставив наконец выпрямиться. — Живая ты, успокойся, — процедил он, громко шмыгнув носом, стараясь незаметно вытереть собственное блестящее из-за недавних слез лицо, уверяя себя, что это был последний раз в жизни, когда он позволил себе расклеиться перед братом и Харуно. — Выследим этого ублюдка позже. Пока я хочу убраться из этого проклятого места. — Не ты один, — донесся знакомый голос Джирайи у входа. Все взгляды тут же взметнулись к нему в надежде, что чудо воскрешения распространилось и на него, но радость была преждевременной. Да, с саннином действительно все было в порядке, но Конан на его руках, из последних сил цепляющаяся в крепкие плечи учителя, не могла похвастаться тем же. На необычайно бледном лице помощницы Лидера глаза лихорадочно горели, как два больших светящихся янтаря. Она чуть зажмурилась в едва наметившейся улыбке, увидев Учих и Сакуру, вздохнула с явным облегчением, пока не перевела взгляд и не заметила Нагато. Губы ее дрогнули, ослабевшее тело потянулось к нему, и, понимая ее без слов, Жабий отшельник отправился туда, хрустя каменной крошкой под подошвами. Друзья детства смотрели друг на друга неотрывно, словно не могли поверить, что вновь встретятся на этом свете. — Нагато… Что ты сделал? — прошептала она, когда Джирайя усадил ее рядом с ним на пол, пытаясь не потревожить рану. Критически осмотрев странный механизм, саннин одной печатью снял ограничители, высвободив Узумаки, настолько изможденного, что тот безвольно сразу же повалился на него, не в силах удержать себя на ногах. Джирайя бережно обнял худые плечи, помогая бывшему ученику усесться рядом с Конан. Они привалились друг к другу, щека к щеке, так тесно и совершенно невинно, что саннин почувствовал, как сжалось будто бы помолодевшее после воскрешения сердце, и, смутившись, отвернулся. — Я сделал то, что должен был, — ответил он ей с улыбкой, сжав в пальцах протянутую к его лицу тонкую ладонь. — Я счастлив так закончить свой путь… А ты? — Он встревоженно осмотрел ее, не понимая, откуда могло взяться страшное ранение. — Я видел, как тебя убили. Озверел и отказался от разума. А потом, — он сморщился, закрыв воспаленные глаза иссохшими, словно птичьи лапки, руками, — приказ в голове: защитить всех. — Тебе удалось вырваться из чужих манипуляций. Я горжусь тобой, — произнесла она так искренне, что сложно было в этом сомневаться. — Могу я… — Сакура неловко вклинилась в их разговор, — залечить ваши раны? — Для меня это уже бессмысленно, — прошептал Нагато, но взглянул на нее с благодарностью. — Но если это возможно, то спаси, пожалуйста, Конан. — Нагато, — она взглянула на него с болью и смирением, не выпуская холодеющей ладони. — Я заберу тебя отсюда. Пока они прощались с Джирайей, Сакура молча занималась лечением Конан, сосредоточившись на циркуляции чакры в руках до такой степени, чтобы не дать обрывкам мыслей ни шанса запудрить ей голову. Она чувствовала, как подрагивали ее губы, как болели глаза, которые Харуно насильно оставляла открытыми, не позволяя себе лишний раз моргнуть, будто боялась, что в одночасье мир разобьется вдребезги и явит ей иную реальность, в которой все погибли, и она в том числе. Состояние было настолько странное, что ей казалось, будто и тело не ее, и все вокруг — сплошная иллюзия. Но кожа Конан под пальцами живо откликалась мурашками на ее прикосновения, а сама женщина тихо шипела и вяло дергалась от боли, когда Сакура вытащила корень и аккуратно стянула края раны, предусмотрительно остановив течение крови. Чья-то ладонь настойчиво сжала плечо. Харуно опомнилась и резко обернулась, наткнувшись на обеспокоенный взгляд Итачи. — Сакура, достаточно, — мягко сказал он, приподнимая ее, и она, растерянно посмотрела на свои руки, которые бестолково зависли над плоским животом Конан с идеально ровным полотном кожи, словно и не было никакого ранения, не осталось даже маленького шрамика, напоминающего об этом. Куноичи сглотнула вязкую слюну и бессильно привалилась спиной к груди Учихи, понимая, что все еще не в порядке. — Ты молодец. — Ласково шептал Итачи, убирая за ухо растрепанные слипшиеся из-за крови и грязи волосы Сакуры и внимательно наблюдая за тем, как Конан осторожно приподнялась, окружив себя ворохом белоснежной бумаги, что с шумом взметнулась в воздух, трансформировавшись в вычурных птиц, которые перекинулись на мертвенно-бледного Нагато. Всем и так было понятно, что от смерти его разделяло всего несколько жалких мгновений, и Конан торопилась, не желая показывать, пусть и союзникам, и учителю, смерть дорогого человека, того, что осталось от их семьи сироток. Это было слишком личным, чтобы выставлять на всеобщее обозрение. — Спасибо, — Конан поклонилась им, вихрь птиц скрыл ее и Нагато, и ласково спеленал тело Яхико, унося их туда, где никто не будет их искать. — А нам «спасибо» не полагается? — наступившую тишину прорезал едкий и раздраженный голос Хозуки, хозяин которого вялой тряпочкой висел на мощном локте Джуго, на другом же в таком же положении болталась Карин, придерживая одной рукой слетающие очки. — Мы как бы тоже сдохли там. — Мертвые не возмущаются, — фыркнул Саске с усмешкой, но видно было, с каким облегчением он смотрел на вернувшихся к нему Така. — Спасибо, что выжили. Суйгетсу, который хотел было разразиться очередной порцией негодования, услышав его, заметно стушевался, не ожидая от Учихи такой признательности, и растерянно махнул рукой. Джуго молча сгрузил своих сокомандников около капитана, которого же почти мгновенно вся тройка сжала в объятиях, а кто-то даже разразился отчаянными рыданиями. — Отправимся домой, когда все нареветесь, — хмыкнул Джирайя, неловко почесывая в затылке, стрельнув взглядом в задушенного Итачи, на груди которого вновь ревела Сакура, обрадовавшись тому, что все действительно оказались живы. Учиха гладил ее ладонью по спине, прижимая ее к себе так же, крепко, словно зарекся, что теперь никогда не отпустит ее, чтобы им вновь не пришлось пережить подобное.***
Их возвращение в Коноху нельзя было назвать триумфальным. Уставшую, еле плетущуюся толпу в потрепанной одежде и с осунувшимися лицами сложно принять за героев. Да и не совершили они подвига — просто выжили. Умерли и воскресли, лишь ненадолго заглянув в Джодо, не успев шагнуть в самые глубины. Они никого не предупредили о своем приходе, но почему-то узнали все. Да и увидели тоже. Домой возвращались по воздуху. Когда они покинули Амегакуре, то буквально через день пути их обнаружил Казекаге, торопившийся в Коноху якобы с политической миссией, но на деле спешащий проведать Наруто, сумевшего вырваться из лап Акацуки. И, заметив внизу, знакомую компанию шиноби, которые даже не скрывались, он приземлился рядом с ними. Но первым они заметили не Гаару, а здоровенную белую птицу — сильно знакомое творение одного подрывника. — Дейдара! — удивленно воскликнула Сакура, вцепившись в рукав Итачи. Тот даже не шевельнулся, пока остальные готовили оружия, интуитивно чувствуя, что Тсукури не несет опасности. — Что, испугались, да? — ехидно рассмеялся Дейдара, спрыгивая с птицы. На нем не было известного одеяния Акацуки — только свободные белые штаны и сетчатая безрукавка с легким шелковым шарфом, оплетающим шею. — Тьфу ты! — выругался он, настраивая аппарат на глазу на лицах присутствующих. — Аж два Учиха, хм… — Что тебе нужно от нас? — спросила Карин таким тоном, что сразу стало понятно, как она уже замучилась от всего этого и желала поскорее вернуться куда-нибудь, хоть в Коноху, но только при условии, что там будет покой, горячая ванна и никаких смертей в ближайшие несколько лет. — Да не нервничай ты так, хм. Я тут на должности личного… Э-э, — он задумался, не придумав подходящего слова, чтобы описать свое новое положение. — В общем, доставляю господина Пятого Казекаге воздушным путем. — Я просил тебя не лезть вперед меня, — холодно отозвался Гаара лично, наконец-то показавшись на глаза шиноби, но, обращаясь к ним, его тон сменился на мягкий: — Я слышал, что вы уничтожили Лидера Акацуки. Мои поздравления. Позвольте помочь вам добраться до дома побыстрее. — В последний раз, когда Учиха летал на моем творении, оно взорвалось, мм, — недовольно прищурился Тсукури, окинув Итачи и Саске ведром презрения, показывая, что допустит их до драгоценных птичек только через свой труп. — Своими ногами пускай идут. — Я сейчас твои обрежу, — Саске демонстративно щелкнул ножнами, устав выслушивать чужие недовольства. Суйгетсу рядом с ним поддержал угрозу красноречивым подбрасыванием Обезглавливателя на плече. Однако Тсукури не внял и потянулся к подсумку с глиной, явно намереваясь разжечь драку. — Дейдара, — голос Гаары прозвучал спокойно, но на бывшего нукенина подействовал, как удар тока. Все видели, как он дернулся, уловив в своем произнесенном имени что-то такое, что заставило его сглотнуть от страха. Коротко выругавшись, он отвернулся от шиноби и быстро смастерил несколько птиц, буркнув, что если они все-таки взорвутся в воздухе, то это не его вина. — Когда я его Вам передавал, то думал, что он будет казнен, — заметил Итачи, с любопытством рассматривая Казекаге, который помог Сакуре и Карин забраться на творение подрывника с помощью своего песка. — Нет смысла убивать того, кто может быть полезен, — улыбнулся Собаку но, приглашающим жестом показывая Итачи поскорее занять его место.