Как и ожидалось, от всех стараний Сакуры Итачи лучше не стало. Прошло четыре дня с тех пор, как неожиданный приступ буквально сбил его с ног. Он так и лежал на том диване - бессознательный и горячий от температуры. Сакура старалась от него не отходить, опасаясь, что за своего напарника Кисаме ей голову запросто об стенку размозжит, поэтому вместо себя шарить по заброшенным лабораториям в поисках уцелевших свитков и лекарств отправляла клона. Но оставлять больного без присмотра она все равно бы не смогла, ведь решила стать медиком, теперь уже не отвертишься.
Учиху, как ни странно, болезнь красила: черты заострились, и потому лицо кажется более красивым на фоне бледной кожи, на щеках заметен румянец. Вчера, раздевая его, чтобы обтереть мокрыми полотенцами потное тело, куноичи заметила какой он худой. И это не выглядело нормальным. Итачи не надо было тянуть с лечением, может, если бы у нее было больше времени, то она нашла способ его вылечить, но теперь...
Ночью его знобило. Он постоянно ворочался, не открывая глаз, что-то бормотал, сжимая в исхудавших и похожих на птичьи лапки руках край легкого одеяла. Куноичи видела, как медленно угасал на ее глазах нукенин, его организм до последнего поддерживал Итачи на ногах, но и эти возможности ограничены.
А Саске, наверное, и не знает, что его брат смертельно болен. Он назвал бы это расплатой за уничтожение клана, а может быть, разозлился на то, что Итачи умрет не от его рук. Месть для младшего брата стала жизненной целью, без нее он бы не стал тем, кем сейчас является. Но хорошо это или плохо – решать не ей.
Сакура перепробовала все, что было в ее арсенале, и пыталась вспомнить, чему ее еще не успела обучить Тсунаде. Возможно, тогда бы у нее все получилось. Сейчас ее чакра уходила на поддержание его сил. Ей казалось, что она играет с кем-то в перетягивание каната, не давая забрать Учиху в иной мир. И цеплялась она ревностно, сдирая с пальцев кожу, как это сделал бы любой другой ирьенин на ее месте. Долг превыше всего, медик должен сражаться до последнего, даже когда пациент уже не в силах.
И такая мотивация, как разозленный и хмурый Хошигаки тоже сделала свое дело.
С мечником они эти дни не общались, а ругались. И каждый раз из-за всякой незначительной мелочи: то отошла она слишком далеко, то не укрыла Учиху одеялом, проснулась слишком поздно, легла слишком рано. Это угнетало и выводило из равновесия. Покой был тогда, когда Кисаме вынужден был уходить за припасами наверх. Как-то она заявила, что спертый воздух подземелий — это не то, что поможет больному, но он даже слушать не стал, а приставив к ее горлу ощерившуюся Семехаду, и тогда все вопросы пропали. Она только головой кивнула, устало опустившись на стул рядом с Итачи.
Она выматывалась в эти дни. Запас чакры просто не успевал пополняться. Резервный она использовать не могла и не имела права: он ей нужен для печати бьякуго. Может она и поступает эгоистично, не отдавая всю себя лечению больного, но Учиха не тот человек, ради которого она готова рискнуть всем. То, что по воле обстоятельств они двое нукенины — это ничего не значит и уж точно не объединяет.
Время в убежище шло слишком медленно: Сакуре казалось, что они застряли где-то в пространстве. Ее заключение и болезнь Итачи будут вечными. Но такие мысли приходили скорее от сильного переутомления.
После она перестала отправлять клонов на поиски. Во-первых, они тоже требовали чакры. Во-вторых, свитки, которые им удалось найти, были не читабельны. Змеиный саннин оказался жадным человеком, который не желал делиться своими опытами и наблюдениями, зашифровав все написанное с помощью какой-то техники. Распечать оказалось невозможным. Неудивительно, если окажется, что в арсенале у Орочимару были техники клана Узумаки, ведь фуиндзюцу он владел на зависть всем, если судить по рассказам Хокаге. Сакура, держа в руках запыленные, расплывчатые записи, тогда чуть не расплакалась от собственного бессилия. Ничего ведь не изменилось даже после того, как она стала ученицей Тсунаде. Она все такая же никчемная.
Ей не хватало солнца. Сакуру окружали подобные светлякам старые лампы, дающие мало света. Спасибо, что это доставало хотя бы на то, чтобы не натыкаться на разбросанный мусор.
Еще хотелось к друзьям. Хорошо бы отмотать на несколько недель назад, когда она была в Конохе, когда Саске еще не пришел, и не было всех этих чертовых проблем. Она бы просто усердно занималась, много читала. Не было бы этой меланхолии и самокопания.
Порой слышался рык, эхом доносившийся с других этажей. Поначалу она вздрагивала от этих звуков, но потом свыклась и перестала обращать на это внимание, в очередной раз, меняя мокрую тряпку на лбу Учиха. Откуда в очередной раз появились химеры, она понять не могла, ведь сколько же их собратьев убил тогда Итачи, да и сам Кисаме, каждый раз отправляясь за припасами, порешил немало. Ему-то хорошо, а она и сама стала кашлять, от пыли так и норовившей забиться в нос или горло.
Сегодняшний день начался у нее точно так же, как и прошедшие. Спать ей приходилось прямо на полу возле дивана. На такой импровизированной кровати хороших снов не увидишь и не уснешь сразу: твердо и неудобно, а тонкое одеяло заставляет почувствовать холодные плиты, жадно высасывающие тепло. Тело ломило от таких условий, но спорить с Кисаме не выход: он-то и занял ту комнатку, что примыкала к залу, в которой раньше спала она.
Скатав одеяла, она положила их в стороне, чтобы не мешались. Кое-как пальцами расчесала волосы, морщась. У нее была расческа, но на второй день после того, как Итачи слег, у нее сломались два зубца, и она стала бесполезна. Не стоит даже говорить о том, что такое существование ей осточертело. И дело не только в поломанной расческе, а в том, что "удобства" довольно сомнительные. Туалет есть - слава Ками, ведь жили же здесь люди. А вот пользоваться ванной, дно которой было странного зеленого цвета, девушка не рисковала. Хорошо, что нет зеркала: не хотела бы она видеть, во что превратилась за эти дни.
Итачи не лежал все время без сознания, нет. Иногда он приходил в себя, пустым взглядом смотрел в темный потолок, пока вновь не начинал кашлять, выхаркивая густую кровь. Тогда приходилось подбегать к нему, помогать сесть, чтобы он не задохнулся. Он был весь в холодном поту, и ей многого стоило отгонять от себя мысли о том, что проще и правильней убить его, чтобы прекратить его мучения и лишить мир еще одного преступника. Но сердце сжималось от жалости, а руки бережно убирали спутавшиеся пряди с его щек и лба, осторожно укладывая обратно. Как же все было до безобразия сложно.
Вот и сейчас Сакура склонилась над ним, уже привычно концентрируя чакру в руках. Увидеть улучшения она уже давно отчаялась, но это утренняя процедура стала привычкой. Учиха молча смотрел на нее, приоткрыв бескровные губы.
— Это место не подходит для лечения, — она внимательно посмотрела на него еще мутными ото сна глазами, кладя руку ему на лоб и грудь.
Сакура не первый раз говорила об этом, но он в ответ только молчал, будто смирился, но не хотел говорить об этом вслух. Возможно, гордость Учиха не позволяет ему раскрыться ей. Пусть он утверждает, что не убивал свой клан, но это не значит, что у него нет других грехов.
Он и в этот раз не проронил ни слова. Прикрыл глаза, отгородив от нее свой взгляд длинными черными ресницами. Сакура, поджав губы, уставилась на свои руки, в очередной раз задаваясь вопросом: зачем она все это делает?
— Посмотрю, что можно поесть, — Харуно резко выпрямилась, от чего у нее закружилась голова, но вида не показала.
— Не надо, — голос тихий, но она его услышала.
— Ты плохо ешь. От одного только сна силы не восполнить, — Сакура упрямо сжала губы. Если она лечит его, то это не значит, что он может вести себя так безответственно. Совершенно не заботится о собственном организме.
— Иди сама поешь, смотреть без слез нельзя, — уголок его губ дрогнул в улыбке, но лишь на мгновение, словно и не было этого. Харуно вспыхнула от возмущения: она буквально чувствовала, как покраснели щеки.
— Лечение требуется не мне.
— От изможденного ирьенина нет никакого толка. Не волнуйся обо мне, — Учиха отвернулся от нее, уставившись куда-то в стену.
— Я и не волнуюсь, — в ответ фыркнула она, также отворачиваясь. Казалось, что он улыбнулся. На самом деле волновалась. И это не то волнение медика об его подопечном.
Сакура тяжело вздохнула. Прошло, наверное, три часа, а Итачи все еще сидел неподвижно на диване, положив руку поверх согнутого колена. Губы его иногда шевелились, словно он тихо разговаривал с кем-то (наверное, с самим собой). Тихие его речи прерывал только кашель, который всегда приходил внезапно, напоминая, что болезнь Учихи рядом и ему нельзя расслабляться. Да он и не думал: Сакура видела, как напряжены его руки, то и дело сжимающиеся в кулаки от бессильной злобы на самого себя. Клан Учиха был сосредоточением силы: они презирали слабость. И сейчас, почувствовать это на собственной шкуре явно было не самым приятным в его жизни. Не стоит говорить о том, что Харуно прекрасно понимала его, ведь она до сих пор живет с клеймом девчонки, скрывающейся за спинами своих товарищей. Один ее шаг - это десять шагов Саске и Наруто. Они всегда впереди — она это знала. Но ей не понять, какого это превратиться в тень самого себя - уязвимого и бледного.
Сейчас Сакура наблюдала за ним поверх потрепанной книжки, обещая себе, что вот-вот отведет взгляд и все-таки прочитает последний абзац. Книга не содержала в себе той информации, что могла бы помочь ей с Итачи, но помогала немного отвлечься. Теоретически.
— Добрый вечер, Итачи-сан, — прогрохотал Кисаме, как всегда, бесцеремонно ввалившись в зал. Его акулий взгляд на мгновение скользнул по Сакуре, но ей и этого хватило, чтобы затаить дыхание и приготовиться к очередному его недовольству.
Мечник принес с собой уже забытый запах зеленых листьев и свежего воздуха. На поверхности он был подозрительно часто, чему Сакура ужасно завидовала. Возвращался он с целым мешком чего-нибудь съедобного, порой приносит вещи и книги, но чаще ходит за недостающими травами и лекарствами, которых Сакуре не хватало. Харуно старалась как-то поблагодарить его и попроситься с ним на вылазку, но он весьма веско объяснил, что ей там не место - она нужна Итачи.
И сейчас она промолчала, но вынуждена была подняться со своего места, чтобы забрать мешок и разобрать его содержимое. В этот раз он принес куда меньше, чем в прошлый, но кроме него и Сакуры есть это больше некому. Итачи, несмотря на усилия Харуно, ест все меньше.
Уже на самом дне девушка нашла какой-то непонятный предмет и очень удивилась, увидев, что это гребень. Она полным недоверия взглядом посмотрела на тихо переговаривающегося с Учихой мечника, не зная, стоит ли пробовать благодарить его еще раз.
— АНБУ Конохи словно с ума сошли. Я наткнулся сегодня на еще один отряд, — с довольным лицом говорил он, разматывая бинты на своей Семехаде. На мече остались следы засохшей крови. Сакура поморщилась. Патриотическое чувство за последние дни немного притупилось, ей нисколько не было жалко, погибших от меча Кисаме шиноби. Она отчетливо представляла, что случилось бы, попадись им вместо Хошигаки она.
— Данзо решил исправить прошлые ошибки, — хрипло отозвался Итачи, устало потерев виски пальцами. Он много спал, но весь его вид бодрым не назовешь. Каждый день он сражается со своей болезнью, но шансов все меньше.
— Лучше уж пускай вытаскивает свою задницу из норы и сражается лицом к лицу, — Кисаме отложил меч в сторону и прикрыл на мгновение глаза, словно пытался собраться с мыслями. — По поводу норы. Тут одна мышка мне порядком поднадоела...
Сакура инстинктивно вцепилась в мешок, опустив взгляд на свои руки.
— ...на поверхность хочет, — Кисаме хмыкнул, положил руку на согнутую в колене ногу. И повернулся к Итачи.
Учиха с ответом медлить не стал, только поморщился, провел ладонью по лицу, словно пытался проснуться.
— Пускай.
— А вдруг убежит? — Хошигаки хоть и спрашивал его, но упорно не хотел соглашаться с решением напарника: Сакура видела это в его сощуренных глазах и пальцах, барабанящих по гладкому полу.
— Не убежит, — Итачи слабо улыбнулся, найдя в себе силы посмотреть в сторону замершей девушки. Как бы Сакура не рвалась сбежать, в душе она понимала, что потом ее совесть замучает от того, что она бросит своего пациента на произвол судьбе, лишь бы самой выжить. Раньше мысли о побеге были слаще и только шептали в голове о том, что в Конохе ее ждут друзья, родители, госпожа Тсунаде. А сейчас жаркий прием ей устроит только Данзо и, наверное, Ибики.
И сейчас этот измученный взгляд и улыбка в уголках губ казались самой настоящей пыткой.
— Не убегу, — со вздохом подтвердила она.
— Вечером мы все отправимся на поверхность. У меня нет желания умирать в этих казематах, — Учиха раздраженно откинул от себя одеяло. Харуно испуганно дернулась, когда он попытался подняться. Попытка успехом не увенчалась, а Кисаме только благодаря хорошей реакции успел поймать покачнувшегося напарника. Итачи благодарно кивнул, морщась от свинцовой слабости во всем теле. Выше его сил было примерять на себя роль больного, ни на что не способного человека, но жизнь распорядилась так, что он вынужден терпеть пытки, напавшей на него болезни.
Сакура подбежала к нему с другого бока, ругаясь сквозь зубы и привычно, по-ирьенински отчитывая за безалаберность и наплевательское отношение к собственному здоровью.
— Проклятый мой язык, — бурчала она, выжимая из себя чакру, чтобы облегчить страдания Учихи. Тот только хрипло рассмеялся и сразу же затих, прикрыв глаза.
***
Настоящую эйфорию принес запах мокрой после дождя травы. Влажные капли скользили между пальцами, намочив сандалии, приятно холодили кожу. Луна куталась в облаках, предвещая следующие дождливые дни. Тихо так и покойно, словно все вокруг погрузилось в долгий сладкий сон. Сакура жадно вдыхала этот воздух, что лучше и желаннее, чем тот, затхлый из подземелья. Ей казалось, что вся ее кожа пропиталась пылью и землей. Хотелось от всего отмыться, снова почувствовать себя живым человеком, ощутить солнечные лучи на своем теле.
— Где мы? — она замерла на месте и резко развернулась в сторону идущих позади нее нукенинов. Куноичи так истосковалась по свежему воздуху, что совсем забыла спросить про самое главное.
— Страна Волн, — в лунном свете блеснули акульи клыки Кисаме.
— Мы все это время были так близко? — она удивленно округлила глаза, поравнявшись с ними. Сумка с книгами и прочими нужными мелочами оттягивала плечо, но девушка на радостях даже не заметила этого.
— А ты что хотела? — он хмыкнул. На вопрос ответа не требовалось.
Итачи все время молчал, только морщился и кривился от каждого шага. Дыхание у него было тяжелое и Сакуре совершенно не нравилось. Она утешала себя мыслью, что такие мучения стоят того, ведь содержание в гостинице разительно отличается от обитания в наполненном сыростью и химерами убежищу Орочимару. Просто чудо, что на выходе они не нарвались на этих тварей. Ее отправили вперед, контролируя каждый шаг. И пусть за спиной у нее было два нукенина, а сама она неплохо владела тайдзюцу, но страх оказался сильнее. Уже через три поворота она тяжело задышала, прижав руки к груди. Харуно знала, что справится, химеры не такой уж сильный противник, но весь их облик пугал до дрожи.
К слову о гостинице. Она была за то, чтобы найти какой-нибудь пустой домик и там разместиться, но Кисаме обрубил ее надежды, заявив, что люди там дома не сдают, а пустые сразу же оприходуют под нужды местного начальства, то есть номер придется снимать, но на какой срок пока не понятно. Сакура думать не хотела о том, откуда Кисаме найдет столько денег. Оставалось надеяться, что его жертвами оказались разбойники, а не мирные люди.
Итачи в очередной закашлялся и попросил остановиться. Кисаме, сплюнув, согласился, что не помешало бы. Посадив Учиху под деревом, он вытащил потрепанную карту. Харуно все понять не могла, как в такой темноте он способен хоть что-то рассмотреть, все-таки луна не самый подходящий источник света.
— Долго нам еще идти? — куноичи завертелась по сторонам, но перед глазами была только ровная полоса темного горизонта, укрытого высокими макушками деревьев.
— Не ной, — цыкнул мечник, задумчиво потерев подбородок пальцами.
Сакура насупилась и отошла в сторону на два шага. Обижаться на мечника все равно, что ругать снег зимой, поэтому девушка сразу же немного повеселела. По крайней мере, на поверхности они будут долго.
Добрались они достаточно быстро и без остановок. Людей на улицах было немного. Все какие-то занятые, копошатся, как муравьи. Порой Сакура замечала, что на них обращены откровенно любопытные взгляды, изучающие. Она сглотнула, образовавшийся вязкий ком. Наверное, люди заинтересованы их небольшой процессией из-за того, что они чужаки. Впрочем, большего внимания был удостоен Кисаме. Внешность его и правда поражала. Но сама Харуно с ней уже свыклась.
В поселении гостиниц на выбор было всего две. И обе не самого лучшего вида: старые перекошенные постройки, с разбитым крыльцом и перилами, но с крепкой (даже на вид) крышей. Отказываться и от такого неказистого варианта глупо. В итоге выбрали ту, что была дальше главных ворот, чтобы меньше привлекать к себе внимание. Неподалеку оказался онсэн, что несказанно радовало.
С невысоким худосочным хозяином говорили недолго: ему достаточно было увидеть лицо Кисаме, украшенное зверским оскалом, и монеты, весело перекочевавшие к нему в карман. Сняли две комнаты, находящиеся через стенку друг от друга. И опять Сакура вынуждена делить пространство с Итачи. Возмущаться не стала, уже поняла, что все бесполезно, проще уж смириться. Да и что может сделать Учиха в таком состоянии?
— Я не буду есть, — он в очередной раз отказался от еды, даже не взглянув на переполненный поднос. Как его посадили в скрипучее кресло возле окна в их общей комнате, так он и продолжил сидеть, сгорбившись, словно старец.
— Да, я понимаю, что от моего лечения ничего не меняется в лучшую сторону, но это не значит, что нужно морить себя голодом, — в очередной раз уйти проигравшей с этой своеобразной битвы она не могла.
Он сжал бледные губы и покачал головой.
— Хоть немного, — ирьенин нашла в себе смелость приблизиться, — пожалуйста.
Итачи удивленно изогнул бровь и коротко усмехнулся. Но не было в этом ни насмешки, ничего такого. Только какая-то тупая боль от собственной никчемности и бессилия. Это Харуно и сама видела.
Впрочем, поел он все равно мало, но Сакура обрадовалась и этому. После собрала тарелки и упорхнула, уже предвкушая, как погружается в горячую воду онсэна, счастливо вздыхая от мысли о том, что отмоется от треклятого духа подземелий. Кисаме за Итачи зайдет чуть позже, так что без присмотра тот не останется.
***
Собственная слабость ему осточертела. Каждый день он просыпался, чувствуя, что становится только хуже. Дышать тяжелее, аппетит пропал напрочь. Ночью он вскакивал весь в холодном поту, метался в кровати, сжимая простыни. Девчонка раньше просыпалась вместе с ним, но в последнее время она так вымоталась, что засыпает сразу же, как ложится, и встает поздним утром. Он не будит и Кисаме не дает. Наверное, Учиха чувствовал угрызения совести, ведь именно из-за него Сакура втянута во все это. Но она его лечит. Вернее, пытается. И ей тоже тяжело.
Итачи приподнялся на локтях, откинул в сторону одеяло. Комната утопала во мраке, едва угадывались очертания соседней узкой кровати. Пол заскрипел под его ногами; Сакура дернулась, перевернулась на другой бок, но не проснулась.
Ему ужасно хотелось пить. И неплохо было бы покинуть эти удушающие стены. За последние дни он так часто находился в их плену, что одна вынужденная вылазка на поверхность пробудила в нем небывалую жажду к свободе. Болезнь буквально обрубила Итачи крылья. Он как будто чувствовал, как волочатся они мокрыми поломанными тряпками за его спиной, сильнее прижимая к земле.
К слову, Учиха уже и не надеялся на свое возможное выздоровление. Слишком тяжело было, грудь сдавливало от невидимых, но ощутимых всем нутром оков, раскаленной сталью, впивающихся в кожу. Он рвано выдохнул и замер на минуту, чувствуя, как к горлу подбирается рвущий глотку кашель, но ничего не случилось. Пока. Болезнь сделала его параноиком. Он убрал ладонь ото рта, сглотнул.
В рот как будто песка насыпали. Он протянул дрожащую руку к графину с водой, что оказался на столике рядом с кроватью (тут он поблагодарил предусмотрительную девушку). Непослушные пальцы никак не могли сомкнуться на ручке. Он удвоил усилия, но в итоге лишь отодвинул графин к краю, слишком близко, и тот разбился; брызнуло в разные стороны, блеснувшее при льющемся из окна лунном свете, полупрозрачное стекло.
— Черт! — неистовый гнев к самому себе разрывал его изнутри. Учиха не мог поверить в то, что преступник S—ранга мог превратиться в ни на что не способного немощного человека, за которым по пятам ходит смерть. Он не готов принять это. Не согласен мириться, но Сакура ему теперь не поможет, чуть ли не неделю он потратил зря.
Итачи нашел в себе силы отвернуться от разбитого графина, добрался до полюбившегося кресла, со стоном опустился в него. Его взгляд опустился на руки, лежащие на подлокотниках. Даже он видел, как истощила его эта борьба с незримым врагом. Видел, но сделать ничего не мог. Итачи представлял себе обычные песочные часы, в которых медленно, крупинка за крупинкой, ускользает, отведенное ему, время. Многое бы он отдал, чтобы дотянуться до них и перевернуть. Нечестно, что ему достался такой короткий век.
Итачи с силой сжал кулаки, до боли, что хрустнули пальцы. Сейчас-то он живой, нельзя продолжать жалеть себя и уповать на случай. Он член Акацуки, а это все-таки тоже большая ответственность, как некогда и его служба в АНБУ.
Учиха не сразу нашел свой подсумок. Обнаружился он, как ни странно, в вещах Сакуры. Ему это не очень-то понравилось, но открыть его она все равно не смогла бы. Нукенин тщательно следил за своими вещами и печати ставил постоянно. Внутри подсумка кроме свитков оказалось две пачки темных пилюль. До похищения Сакуры он держался только на них. Но потом позволил себе вольность не пользоваться ими. Итачи знал, что это не лекарство, скорее всего, какой-то наркотик. Он заглушал боль, которая после окончания действия пилюль, накатывалась на него в двойном размере. Их дал ему Сасори уже после второго его отказа стать марионеткой. Кукловод обещал ему бессмертное тело, не подверженное болезням и ранам, бесчувственное и холодное, отполированное с особой любовью. Итачи претил нынешний облик Акасуно, поэтому становиться подобным ему он не желал. Но чего вертеться, если сейчас предложение кукловода стало куда заманчивей, чем прежде.
Он проглотил горькую пилюлю и даже не поморщился. Кукловод еще и мастер ядов. Кто знает, может, он не помог продлить оставшиеся мгновения его жизни, а лишь приближает их. Сасори — не Орочимару, но, что мешает ему использовать тело Учихи в своих целях, как он это сделал с Третьим Казекаге? Но сейчас Сасори и Дейдара заняты Однохвостым. Хорошо, что Пейн не интересуется делами своих подчиненных, иначе обязательно поинтересовался бы, зачем он и Кисаме отдали задание двум ревнителям искусства.
Итачи почувствовал себя немного лучше через полчаса, когда пилюли начали свое действие. Казалось, что даже дышать легко стало. Может, это и наркотик, но он готов стать зависимым от него лишь бы протянуть еще чуть-чуть. Чтобы с Саске разобраться и с Данзо. Да, именно с этим чертовым стариком. Пока жив глава Корня – покоя Конохе не видать.
Учиха выпрямился, с удовольствием чувствуя каждую мышцу своего тела, снова подвижного. Пропала та боль в груди, что сопровождала его в последние месяцы. Сейчас он опять замаскировал ее, отбросил на второй план. Хватит протирать штаны, время стоит жизни. Выходя из комнаты, он в мельком взглянул на спящую Сакуру, прицепил подсумок с кунаями.
В гостинице все спали. В двухэтажном здании было всего четырнадцать комнат, из которых заняты только пять. Остальных постояльцев он не видел. Да и некогда ему тогда было рассматривать чужие лица, слишком тяжело ему дался переход. Но пока ему ничто не мешает с любопытством рассматривать светло-зеленые стены и застланные старыми уже истертыми коврами полы. Хозяин пожалел средств на освещение, но и тех трех ламп хватало, чтобы рассмотреть скудное убранство. За свою жизнь Итачи успел повидать достаточно заведений такого типа, но не многие из них могли похвастать таким покоем. Обычно по вечерам собираются шумные компании, чтобы весело провести время, но тут все обстояло иначе.
— Господин…
Итачи резко обернулся, инстинктивно потянувшись к кунаям. Но реального противника не было. Это всего лишь хозяин гостиницы. Тот застыл в дверном проеме, напротив выхода, ведущего на задний двор.
— Господин, — проследив за движением Учиха, продолжил он, даже не дернувшись, — у нас не принято выходить из комнат по ночам.
О таком Итачи слышал впервые.
— Почему это?
— Понимаете… как бы это объяснить, — мужчина задумчиво почесал щеку, исподлобья осматривая худощавого нукенина. — Бандиты везде не редкость, но обычно с ними всегда быстро расправлялись, а теперь, появился тут один. Большой такой, страшный. Поговаривают, будто он из Акацуки. Конечно, никто не удивился, место у нас далекое от остальных, вот и прячутся тут от АНБУ и прочих блюстителей порядка.
— К чему вы это говорите? — Учиха опасно сощурился, он уже начал понимать о ком идет речь.
Мужик замахал руками, будто отбиваясь, и кисло улыбнулся.
— Я прошу лишь не задерживаться в моей гостинице и не грабить. И уж тем более не убивать. Я столько раз давал ночлег вашей братии, порой бесплатно, в особенности одному безумцу с косой, но сейчас времена трудные. Я хочу только выжить, — он опасливо попятился, все также держа руки перед собой.
— Тебя кто-то спрашивал о девчонке с розовыми волосами?
Тот активно закивал. Итачи выругался сквозь зубы. Все-таки в подземельях было бы куда надежнее, но тогда он не знал бы истинного расположения дел в мире. Засиживаться нельзя, это понятно.
— Мы уйдем, но ты никому ничего не скажешь, — шаринган активировался ровно тогда, когда он пожелал этого. И вот сейчас хозяин испугался по-настоящему. Мало, кто не знал о преступнике из Листа Итачи Учихе.
