Дом у обочины

Журчание воды наполняло комнату. Но оно не могло заглушить этих отвратительных голосов в голове. Насмешливые и глумливые, они проникали в самые потаенные уголки сознания, выворачивали душу наизнанку. Это невозможно терпеть. Геракл сидел на полу, уткнувшись лицом в колени и зажав уши ладонями. Нет-нет-нет. Пожалуйста, замолчите. А голоса все продолжали свою дьявольскую песню, от которой кровь стыла в жилах. Вода уже давно заливала пол, протягивала к нему свои прозрачные руки. Там и сям на полу валялись эскизы, кисточки и тюбики с краской. Многие из рисунков промокли и превратились в серо-бежевое месиво. Он с отвращением скользнул взглядом по одному из таких эскизов. Ты ничтожество! Абсолютный бездарь! Посмотри, как ты жалок… Твои работы, то, во что ты вкладываешь свою жалкую душонку, они ничего не стоят! Геракл всхлипнул. Голос отдавался эхом в голове. Он продолжал свою уничижительную речь и, казалось, распалялся все больше. Каждая фраза звучала еще более ядовито, чем предыдущая. Геракл знал, что Голос прав. Карпуси был художником-портретистом. Его работы пользовались популярностью, критики хвалили его за смелую манеру письма, от клиентов не было отбоя. Но что-то было не так. Он не чувствовал удовлетворения. Написанные портреты казались неживыми, бесчувственными. Как куклы с пустыми глазами. Осознание этого выбивало мужчину из колеи. Постепенно он все больше погружался в хандру, осознавая собственную ничтожность. Эти люди, что хвалили его. Они ничего не понимают в искусстве! Его картины — это мусор! Хлам! Вот именно. Ты и сам знаешь, что ни на что не годен. Все твои попытки нарисовать что-то особенное — бесполезны! Что ты вообще значишь? Может, лучше, если бы ты и вовсе не рождался? Этот Голос преследовал его уже несколько дней, с тех пор, как Геракл заселился сюда. С каждым днем он звучал все сильнее, увереннее. Его аргументы становились все весомее. Карпуси поймал себя на мысли, что жадно вслушивается в насмешливо-злые слова. То, что изначально казалось галлюцинацией, бредом, приобретало все более четкие очертания, размывая реальность, как кисть, смоченная в воде, — акварель. Он окончательно потерял чувство времени. Он не помнил, когда ел в последний раз. Да и зачем? Еда казалась абсолютно безвкусной. Люди, попадавшиеся ему на пути, — безликими существами, с одинаково-пустыми лицами, на которых не было глаз, носа и рта. Манекены. Постепенно он совсем перестал выходить из своей комнаты. Лоб был горячим, мужчину лихорадило. Дрожащие руки не могли удержать кисть, а Голос опять проникал в сознание ядовитой змеей. Художник перестал ощущать какие-либо эмоции, кроме всепоглощающей тоски. Она обвила его, как лиана, душила в зародыше любые попытки вырваться. Лишь однажды он почувствовал что-то похожее на ураган эмоций. Да что там ураган… Это был ядерный взрыв! Словно его резко выдернули из дремы и окунули в ледяную воду. Он тогда, кажется, спустился в казино. Пил мартини, ощущая на языке лишь странный гнилой привкус. И тут он увидел его. Бледная, как мрамор, кожа, высокая и статная фигура, светлые, с пепельным оттенком, волосы, тонкие губы, едва заметно изогнувшиеся в улыбке. Но все это меркло по сравнению с его глазами. Они были похожи на холодные аметисты. Бездонные и пустые, как огромная черная дыра. От него веяло могильным холодом, запахом свежей взрытой земли и тонким ароматом гниющих фиалок. В ту ночь он даже не пытался уснуть. Его переполняла темная пугающая эйфория. Вот он, тот, кто станет его Шедевром! Тонкие пальцы остервенело сжимали карандаш, рисуя изящные линии. Но, сколько бы он ни пытался, передать потустороннюю красоту незнакомца не получалось. Лицо его, смотрящее на художника с бумаги, сардонически улыбалось краешком губ. Желание нарисовать самую главную работу в своей жизни не отпускало Геракла. Это превратилось в одержимость. Он мог думать только о том, что нет в мире краски такого потрясающего фиолетового оттенка, как его глаза. Он перепробовал сотни, тысячи вариантов! Смешивал самые разные цвета в поисках нужного тона. Все напрасно… Отчаянье с новой силой навалилось на него. И тут… А хочешь, я помогу тебе? Абсолютно безвозмездно. Можно подумать, ты сам способен сделать хоть что-то… Геракл замер, вслушиваясь. Голос, ехидно подхихикивая, инструктировал его. Взгляд художника скользнул по комнате. На трюмо что-то блеснуло. Вот оно! Ну, конечно! Как же он сразу не догадался… Сталь приятно холодит кожу. Геракл, не колеблясь, делает резкое движение рукой. Алые капли падают на палитру, смешиваясь с синей краской, рождая совершенно особый цвет. Тот самый. *** Феличиано почти бегом поднимался по лестнице. Сердце колотилось, как бешеное, кровь стучала в висках. Его не отпускало чувство, что сейчас происходит что-то ужасное. Из-под дубовой двери с замысловатой резьбой уже натекла лужа воды. Итальянец, немного помявшись, трясущимися руками потянулся к дверной ручке. Она поддалась неожиданно легко и, издевательски скрипнув, впустила в комнату. Поначалу юноше показалось, что пол застелен красной тканью, но, присмотревшись, он с ужасом понял, что это вода, окрашенная в алый. Темно-бордовые струйки спускались по мольберту на пол, смешиваясь с грязью и размокшей бумагой. Варгас, стараясь ступать как можно тише, подошел к мольберту. На него, холодно улыбаясь, смотрел хозяин отеля. Удивительно реалистичный рисунок, будто фотография. Черно-белый, нарисованный углем, он имел всего несколько цветных деталей. Поразительного цвета глаза и режущий глаза ярко-алый шарф. Юноша, поддавшись какому-то неведомому порыву, прошелся пальцем по рисунку. На коже остался красный след. Феличиано поднес пальцы к губам. Металлический привкус, который едва ли можно спутать с чем-то. В ванной шумела вода. Итальянец, подавляя подступающую к горлу панику, осторожно толкнул дверь, заглядывая в комнату. В белоснежной ванной, наполненной кровавой водой, лежал молодой мужчина. Его каштановые волосы промокли и прилипли ко лбу. На лице застыла пугающая в своей безмятежности улыбка. Все это выглядело бы почти умиротворяюще, если бы не искромсанные запястья. Варгас шагнул ближе и дрожащей рукой прикоснулся к бледной руке. Холодная, как мрамор, кожа, чудовищные разрезы. К горлу начала подкатывать тошнота. Неожиданно мужчина резко открыл глаза и мертвой хваткой вцепился в застывшего от ужаса Феличиано. Юноша со страхом смотрел в эти пустые блекло-зеленые глаза, по цвету напоминавшие закисшее болото. Белые кисти с тонкими длинными пальцами похожи на огромных пауков. Эти самые пальцы сейчас намертво сжимали его запястья. — Я… еще не… закончил его… От этого хриплого, резкого, как скрип ржавых петель, голоса юноша пришел в себя. Он уже ощущал, как могильный холод от мужчины передается ему, тянет свои щупальца к его бьющемуся сердцу. С трудом выдернув руки из захвата мертвеца, Варгас рванул к выходу и чуть не упал, поскользнувшись на мокром полу. На запястьях остались кровоточащие царапины и наливающиеся синяки в виде следов от пальцев.