Дом у обочины

Элизабет с замиранием сердца вглядывалась в темные глубины старинного зеркала. Судорожно сжимая пальцами массивную раму, она почти вжималась в стекло, так сильно ей хотелось рассмотреть свое лицо. И, в то же время, она с затаенным страхом ожидала каких-то изменений. Она боялась старости. Это была ее давняя фобия. Казалось бы, какая старость, ведь ей всего двадцать девять! Но бесстрастное зеркало ехидно показывало первые маленькие морщинки в уголках глаз. Когда она увидела в своих прекрасных каштановых волосах первый седой волос, это стало последней каплей. Мерзкое стекло разлетелось на тысячу осколков, и каждый из них продолжал насмехаться над ней. Это было невыносимо. Молодость стремительно уходила, просачивалась, как вода сквозь пальцы. Быстро. Слишком быстро. Хедервари хотелось закричать. Нет, постой, не уходи, я еще так молода! Но время беспощадно, и ни на мгновение не замедлило свой ход. Не успокоили ее ни дорогие крема, ни пластические хирурги. Родерих лишь с неодобрением взирал на очередной «каприз» жены. Иногда Лизе казалось, что она ненавидит его. Этого высокомерного заносчивого мужчину, которому она отдала лучшие годы своей жизни, свою цветущую юность… А что теперь? Все мужчины ветрены, все любят молоденьких. Элизабет никогда не была дурочкой. Она прекрасно знала, чем занимается ее аристократичный муж, преподаватель теории литературы в престижном музыкальном колледже для девочек. Стайки совсем юных студенток так и вились вокруг него. Венгерка с ненавистью провожала взглядом каждую девушку, посмевшую претендовать на ее Родериха. С каждым днем она чувствовала, как все светлое в душе умирает, заполняя сердце вязкой тьмой и абсолютной злобой. А потом она встретила его. О, как он был элегантен и обходителен. Почти как Родерих, когда они только познакомились, и он так настойчиво добивался ее расположения. «Почти», потому что он не был Родерихом. Нет. Намного лучше. Это восхитительное чувство быть нужной кому-то! Он как будто знал все, что она хочет услышать. Каждое слово будто отравленная сладким ядом игла — точно в цель. «Ты самая красивая». «Ты еще так молода, ты найдешь себе мужчину лучше, чем твой глупый муж». «Он не достоин тебя». «Я знаю, как сохранить твою красоту навсегда». И Элизабет верила. Ему нельзя было не верить. Этот приятный баритон, участливый взгляд сиреневых глаз и аромат чего-то цветочного… Кажется, фиалок. Да-да, это определенно были фиалки. Он наклонился к ней, нежно нашептывая на ушко то, что мечтает услышать каждая женщина. Вязкая тьма в сердце зашевелилась, потянулась к нему, как верный слуга к своему хозяину. Тонкие пальцы сжали мягкий шарф, пахнущий почему-то сыростью и гнилью. Этот запах показался ей самым прекрасным на свете. Так пахнет свежая могила. Так пахла сырая земля, когда она закапывала тело той сучки, которая пришла к ней неделю назад и заявила, что беременна от Родериха. Сколько ей было? Семнадцать? Восемнадцать? Такая юная… С тех пор она скорбно кивала головой, когда соседи в очередной раз обсуждали какую-нибудь пропавшую девушку. Ей с большим трудом удавалось сдержаться и не скривить губы в торжествующей усмешке. Как, Мередит пропала? Какая жалость… Ведь еще вчера эта самая Мередит мерзко визжала, когда Элизабет потрошила ее, как утку на день Благодарения. В подвале стояли медные чаны, до краев наполненные густой вишневой кровью. Он дал ей какие-то пахучие травы, которые она заваривала, давала настояться, а потом выливала в свежесцеженную кровавую ванну. Всего месяц, а ее кожа стала такой гладкой и сияющей. Он уверял ее, что еще никогда она не была так красива. Даже Родерих стал вновь обращать на нее внимание. А вот Иван бесследно исчез. Элизабет с замиранием сердца каждый раз ждала его в парке, на том самом месте, где они встретились, но он так и не пришел. Правда, через полгода, когда число пропавших в городе девушек уже начало привлекать ненужное внимание полиции, ей пришло письмо с приглашением провести незабываемый «медовый месяц» в Отеле. «Дом у обочины». Странное название. Элизабет уже хотела было выбросить конверт, но помимо листка с приглашениями оттуда выпал засушенный цветок. Фиалки. Она не колебалась более ни секунды. *** Последний бокал шампанского Родерих опрокинул в себя залпом, чем вызвал ехидный смешок бармена. Конечно, напиваться шампанским очень аристократично. Австрийцу было наплевать. В его жизни что-то пошло в разлад. Элизабет, Лиза, Лизхен… Когда-то он был безумно влюблен в нее, такую красивую и недоступную. Она была Королевой, а он так, простым музыкантом. Но она неожиданно ответила взаимностью на его робкие ухаживания. Не прошло и года, как они поженились. И все как-то резко пошло в гору. Элизабет была его музой, и рядом с ней он писал действительно потрясающую музыку. Так, год за годом, он заработал себе репутацию в музыкальных кругах. А потом и чувства как-то поутихли. Лиза больше не была Королевой, она стала обычной. Как все. Верная жена и отличная хозяйка. А ему нужна была Муза. И она появилась. Сначала юная студенточка, в полупрозрачной блузке, сквозь которую просвечивался черный кружевной бюстгальтер. Потом жгучая брюнетка — новая преподавательница чего-то-там. Потом он просто перестал их считать. Первое подозрение закралось, когда пропала его новая пассия. Она просто не пришла на занятия, и Эдельштайн не придал этому никакого значения. Он быстро нашел ей замену. Но потом пропала еще одна. И еще. На него уже стали косо поглядывать, а потом пришли двое полицейских и довольно прозрачно намекнули, что они знают о его связи с ученицами, и как это выглядит в свете последних событий. Могла ли Лиза знать об этом? Бред… Разве его милая, кроткая Лиза способна на такое? Конечно же нет. Но он невольно стал присматриваться к жене и с удивлением подметил, как она похорошела в последнее время. Прям-таки сияла. Стала покупать больше сиреневых вещей (это что, мода такая?) и сделала новую прическу. А еще старалась как можно незаметнее ускользнуть из дома. На встречу с подругами. Вот только Родерих знал, что никаких подруг у Элизабет нет. Она вообще не умела общаться с другими женщинами. В сердце слизкой змеей скользнула ревность. Неужели любовник?.. А потом пришло это чертово письмо, и ее как подменили. Родерих не стал противиться жене и молча отправился собирать вещи, в уме прокручивая способы убийства возможного соперника. «Возможного», потому как австриец еще сомневался в его существовании, но, приехав в странное и мрачное место, по какому-то недоразумению зовущемуся отелем, он только утвердился в своих догадках… *** Венгерка аккуратными массажными движениями втирала в лицо густую маслянистую субстанцию. Она была довольно жирной и медленно впитывалась в кожу, но давала просто потрясающий эффект… Человеческий жир куда лучше справлялся с проблемой старения, чем самые дорогие крема. Отражение в зеркале больше не смеялось над ней. Дверь в комнату резко распахнулась, и Хедервари вздрогнула, встретившись взглядом с мужем в темной глади зеркала. На секунду ей показалось, что это не Родерих, таким бледным и мрачным он был. А вот губы кривились в какой-то неправильной, чужой усмешке, и, кажется, в глазах мелькнуло что-то фиолетовое. Фиолетовое… Она замерла, чувствуя себя кроликом перед удавом. Никогда еще муж не внушал ей столько страха. Она ждала, когда он заговорит, но австриец молча подошел к ней и, схватив за волосы, потащил к постели и швырнул ее, словно куклу. Бесстрастность ушла, и лицо его было перекошено от гнева. Лиза вскрикнула, Родерих так сильно дернул ее, что выдрал несколько каштановых прядей. Ткань жалобно затрещала, не в силах выдержать такой натиск — мужчина разорвал лиф платья почти полностью. Сиреневый шелк был похож на измятые лепестки поломанного цветка. На чуть загорелой гладкой коже Элизабет расцветали синяки и кровоподтеки. «Любимый» не жалел ее — укусил в шею сильно, не так, как раньше, во время любовных игр. Так, будто хотел оторвать кусок от ее плоти. Лиза сначала пыталась отбиваться и кричать, но это только сильнее раззадоривало его. Это страшное лицо, этот демон, бывший некогда ее мужем… Но нет, это не он. Оскал, исказивший правильные черты лица, и глаза, полные безумия. — Роде… рих… что ты… делаешь, — хрипела венгерка, когда Эдельштайн вцепился ей в горло, с ужасающей ласковостью убирая свободной рукой упавшую на ее лицо прядь волос. — Я все знаю. Ты ведь никогда меня не любила, да? Всегда смеялась надо мной… Изменяла мне. Шлюха! — Голова девушки безвольно дернулась, как у куклы. В глазах потемнело от накатившей боли, металлический привкус во рту вызывал тошноту. То, что было дальше, Лиза могла описать только одним словом. Мерзко. Как же ей было мерзко. Отчаянье и страх смешались со злобой. Да какое он имеет право? Он, тот, кто изменял ей чуть ли не с каждой девкой в их маленьком городишке. Как он может так обращаться с ней… Где-то на краю умирающего сознания билась мысль, что она должна — должна! — отомстить ему. За все то унижение. Потому что… «Он тебя не достоин». Да, все именно так. Она прекрасна, а он этого не понял… Променял ее на стайку маленьких шлюх. А сейчас имеет ее, как резиновую куклу, будто у нее нет чувств, нет гордости! Перед глазами плясали темные мушки. Родерих навалился на нее всем своим весом, и его хриплое звериное дыхание и перекошенное от темной страсти и ненависти лицо вызвало в ней лишь новый приступ отвращения. Он продолжал душить ее, одновременно вбиваясь в ее тело так сильно, будто хотел переломить ей спину. Она, почти не чувствуя боли от шока, нашарила в складках одеяла острую длинную заколку, которая выскользнула из ее уже порядком спутанных волос. В юности Хедервари закончила курсы, где готовили сестер милосердия и, несмотря на прошедшие года, память не подвела ее. Родерих захрипел, зажал рукой горло. Острая маленькая спица, украшенная стразами и металлическими цветами вошла точно в сонную артерию. Лиза блаженно прикрыла глаза чувствуя, как на лицо падают те самые вишневые капли, что так любит ее кожа. Она слизнула с губ алую жидкость. Вот, оказывается, какая на вкус месть. Когда тело мужа рухнуло на нее, Лиза лишь брезгливо спихнула его с себя на пол. Она аккуратно сползла с постели, даже не пытаясь привести в порядок одежду — она была безнадежно испорчена. На нежно-сиреневом шёлке были бурые пятна крови, и белесые — семени. Омерзительно. Она, пошатываясь, подошла к зеркалу. Из него ей нежно и одобрительно улыбнулся ее Любимый. Сиреневые глаза смотрели все так же нежно и сочувственно. Он что-то говорил, но совершенно беззвучно. Но Лиза прочитала по губам. «Ты прекрасна». Его лицо вдруг поплыло, стало растворяться, как утренний туман, и она с ужасом увидела свое отражение. Бледной напуганной девушки с всклокоченными волосами и жуткими синяками по всему телу. За ее спиной мелькнуло какое-то движение. Она не успела обернуться, Родерих навалился на нее и судорожно сжал руками тонкую шею. Он даже не душил ее. Просто свернул ей шею, как цыпленку. — Я прекрасна… — полузадушенный хрип и тишина. Мужчина еще бился в агонии, прижимая руку к горлу, девушка же лежала на полу изломанным манекеном. В ее каштановых волосах благоухали фиалки…